Показательным может служить решение Суда по делу "Шопфер против Швейцарии" (1998 г.). Если в деле Прагера и Обершлика речь шла о журналистах и затрагивалась этика журналистской деятельности, то здесь в качестве обиженного заявителя выступает адвокат и затронуты правила адвокатской деонтологии.
Если задать вопрос, встречаются ли в российских средствах массовой информации сюжеты, сходные с фабулой дела Прагера и Обершлика, то ответ будет более чем утвердительный. То же самое можно сказать и о фабуле дела Шопфера. В нашей прессе нередко можно прочесть, а на экранах телевизоров увидеть, как адвокат, недовольный ходом рассмотрения дела или в предвидении неудовлетворительного для него исхода, тут же вступает в общение с журналистами и телекамерой, в адрес суда или следствия звучат самые нелестные оценки. Более того, можно увидеть специальные телеинтервью с адвокатом или прочесть его статью в центральной газете, где адвокат, начиная с общих в принцип недопустимых по содержанию и тональности оценок правосудия заранее как бы создает представление, что соответственно и дел. с его участием, находящиеся в производстве, обречены на неправосудный результат.
В деле "Шопфер против Швейцарии" Страсбургский суд рассматривал примерно такую же ситуацию[205]. Заявитель, адвокат в кантоне Люцерн, был защитником некоего М. Е., обвинявшегося в многочисленных кражах и находившегося под стражей. Жена М. Е. сообщила адвокату, что инспекторы, которые вели предварительное следствие, рекомендовали ей сменить защитника мужа. Шопфер созвал пресс-конференцию, на которой заявил, что префектура, ведущая дело, на протяжении многих лет нарушает законы кантона и права человека и арест М. Е. был грубым нарушением УПК кантона и Европейской конвенции. Это заявление адвоката было широко растиражировано прессой, как и его последующие заявления аналогичного характера. С опровержением заявлений Шопфера выступила прокуратура кантона, а Наблюдательный совет за адвокатской деятельностью на помнил ему об обязательном требовании адвокатской деонтологии — сдержанности, если речь идет о деле, находящемся в производстве. Когда это не остановило Шопфера, против него было возбуждено дисциплинарное преследование, и Совет наложил него штраф в размере 500 швейцарских франков "за нарушений деонтологии адвокатской профессии". Публично-правовая жалоба адвоката в Федеральный суд была отклонена.
На слушании дела в Страсбургском суде по жалобе Шопфера он объяснил, что обратился к прессе потому, что речь шла не только о его клиенте, но о ситуации, которая постоянно и намеренно сохранялась на протяжении ряда лет в префектуре Хохдорф. Он и ранее в связи с другими делами обращался с жалобами по поводу сложившихся порядков, но безуспешно. Его заявление прессе имело целью критику не правосудия как такового, а деятельности префекта и косвенно прокуратуры, поскольку она касалась не изолированного случая, а длительной практики, противоречащей Конвенции. Это дало ему право вынести вопрос на публичное обсуждение, и выступал он не как адвокат, а как лицо политическое.
В своем решении Суд напомнил, что статус адвоката отводит ему особое место в отправлении правосудия и с учетом ключевой роли адвокатов в этой сфере следует ожидать, что они будут способствовать нормальной деятельности правосудия, равно как доверию общества к судебной системе.
Суд далее особо оговорил, что у него нет сомнений в том, что адвокаты наделены правом на свободу слова и вправе публично высказываться о деятельности правосудия, но при этом не должны переходить определенных границ. В этом же деле адвокат предпочел правовому пути решения возникших у него проблем публичную полемику, предметом которой стало дело его клиента, находившееся в производстве, что можно расценить как попытку оказать давление на следствие и как посягательство на независимость судебной власти. Формулировки, использованные адвокатом, по мнению Суда, также выходили за допустимые рамки, тем более что они относились к проходившей в тот момент судебной процедуре. Они были выдержаны в мстительном, агрессивном тоне, лишены сдержанности, порядочности и достоинства, которые должен являть адвокат.
Учитывая все это, а также то, что в отношении заявителя были предприняты лишь меры дисциплинарного характера и наложенный на него штраф незначителен, Суд не усмотрел нарушения ст. 10 Конвенции.
В 1997 г. Суд рассмотрел дело "Вормс против Австрии'[206]. Заявитель — журналист — был осужден Апелляционным судом Вены за статью в журнале "Профиль", где комментировался ход процесса, на котором в качестве обвиняемого предстал (за обмен налоговых органов) бывший министр финансов Андроши. Апелляционный суд, как и прокуратура, возбудившая дело против журналиста, считал, что статья могла оказать давление на присяжных заседателей и преследовала цель способствовать осуждению бывшего министра. Страсбургский суд, тщательно проанализировав статью (она полностью приведена в его решении в разделе "Факты"), согласился с Апелляционным судом Вены в том, что комментарии журналиста, которыми он сопроводил высказывания "бывшего министра", сделанные последним в ходе судебного разбирательства его дела, носили обвинительный характер и были сделаны до вынесения приговора. Хотя в Апелляционном суде не были приведены конкретные подтверждения воздействия статьи на состав суда, тем не менее нельзя исключить, и, более того, это весьма вероятно, что судьи, в том числе непрофессиональные, ознакомились с ней. Эти и некоторые другие аргументы подтверждают, что решение Апелляционного суда Вены отвечало критерию "необходимо в демократическом обществе", а денежный штраф, наложенный на заявителя, не является несоразмерные Нарушения ст. 10 не было.
Свобода слова и публикации коммерческого характера. Meсто такого рода дел в практике Суда более чем скромное. Однако они симптоматичны как подтверждение стремления Суда предельно широко толковать "свободу выражения мнения". Даже достаточно примитивную рекламу товаров и услуг он подвел под действие ст. 10[207]. По процедуре рассмотрения дела о вмешательстве властей в связи с публикациями коммерческого характера ничем не отличаются от других категорий споров по ст. 10. Другое дело, что здесь Суд сталкивается со сложной сферой предпринимательской деятельности, конкуренции, нередко принимающей недозволенные формы, значительными различиями в законодательстве государств-участников и т. д. Сказывается и то, что создатели Конвенции, формулируя п. 2 ст. 10, очевидно, менее всего имели в виду и такого рода споры.
Несколько более сложным, чем спор о правомерности рекламы адвокатских услуг[208], представляется дело "Хертель против Швейцарии" (1998 г.)[209].
Г-н Хертель, дипломированный швейцарский инженер после выхода на пенсию совместно с профессором Бланк (Политехническая школа в Лозанне) исследовал воздействие на здоровье человека пищи, приготовленной в микроволновых печах, и пришел к выводу, что приготовленная таким образом пища опасна и может привести к канцерогенным заболеваниям и анемии. Материалы исследования и выводы были опубликованы в "Журнале Франца Вебера" за первый квартал 1992 г. На обложке журнала изображена смерть с косой, указывающая рукой на микроволновую печь, и надпись: "Опасность: научное доказательство".
7 августа 1992 г. Ассоциация производителей и поставщиков обратилась в Коммерческий суд кантона Берн, настаивая на том, чтобы г-ну Хертелю под страхом санкций ст. 292 швейцарского Уголовного кодекса было запрещено распространение утверждения о тяжких последствиях употребления пищи, приготовленном в микроволновой печи. Жалоба сопровождалась экспертными заключениями, подтверждающими обратное. Коммерческий суд на основании Федерального закона 1926 г. о недобросовестной конкуренции вынес решение в пользу Ассоциации. Федеральный суд отклонил кассационную жалобу заявителя.
Европейский Суд посчитал, что вмешательство предусмотрено названным выше федеральным законом и преследует правомерную цель защиты прав других лиц. Тем не менее Суд нашел, что запрет Хертелю распространять его идеи несоразмерен конкретной ситуации, поскольку сами по себе они не носят чисто коммерческого характера, а скорее ставят проблемы, связанные со здоровьем общества; запрет поэтому не может рассматриваться как "необходимый в демократическом обществе", и соответственно имело место нарушение ст. 10 Конвенции.
Не согласный с этим решением судья Матшер в особом мнении развивает следующую и далеко не безосновательную аргументацию:
"Недобросовестная конкуренция — это сложная сфера, и швейцарские суды в соответствии с судебной практикой, сложившейся в стране, отнесли дело заявителя именно к этой сфере. Кстати говоря, судебная практика других стран аналогична.
Взвесив все противостоящие интересы, эти суды пришли к выводу, что явно преувеличенные и не имеющие достаточных научных доказательств высказывания заявителя нарушают Закон о недобросовестной конкуренции...
Как и в деле Маркт интерн, я считаю, что когда речь идет о недобросовестной конкуренции, пределы усмотрения государств должны быть более широки, чем в других сферах свободы слова. Без этого окажется подорван режим борьбы с недобросовестной конкуренцией, столь полезный деловому миру. Если между его участниками возникают разногласия, их интересует не характер вмешательств в свободу слова, а лишь вопрос о том, является или нет определенное поведение актом недобросовестной конкуренции. Однако это вопрос, ответ на который Суд давать не вправе".
Добавим к этому еще одно соображение в несколько иной плоскости. Национальными судами было установлено, что основной вывод заявителя и результаты исследования, на которые он ссылался, не выдерживали сколько-нибудь тщательной критики. Вправе ли был Европейский Суд заменить эту серьезно обоснованную оценку своей собственной, по существу априорной оценкой?
В этой связи уместно вспомнить изречение известного американского судьи Оливера Холмса: "Свобода слова не дает права кричать "пожар!" в переполненном театральном зале". Свобода выражения мнения в свете ст. 10 Конвенции не дает права будоражить общество сообщениями о смертоносном вреде предметов домашнего обихода или тех или иных продуктов питания, которыми пользуются миллионы людей.
Отметим попутно, что фабула дел по ст. 10 нередко бывает связана с обстоятельствами коммерческого характера (хотя они не являются непосредственным предметом разбирательства), в том числе и с конкурентной борьбой и даже недобросовестной конкуренцией. Не секрет, что пресса, как и другие средства массовой информации, используется и в этих целях.
Прямая связь с такими обстоятельствами прослеживается, например, в популярном в журналистских кругах деле "Гудвин против Соединенного Королевства" (1996 г.), в котором Суд подтвердил право журналиста не раскрывать источник полученной им информации[210].
Обстоятельства дела таковы. Заявитель — журналист, сотрудник журнала "Энджимаэр" — получил от некоего лица, которое и ранее снабжало его информацией, сведения о том, что компания "Тетра" испытывает большие, но тщательно скрываемые финансовые трудности. Подготовив статью об этом, журналист позвонил в компанию, чтобы уточнить некоторые факты, в результате чего выяснилось, что у компании был украден один из нескольких экземпляров документа строго конфиденциального характера. Публикация грозила компании "Тетра" катастрофой, и она тотчас же обратилась в суд с просьбой выдать приказ, запрещающий издателям публикацию этой статьи. Такой приказ был выдан, и все национальные газеты и журналы были информированы о запрете.
Вскоре последовал еще один приказ Высокого суда, которым Я заявителя обязали раскрыть источник информации с тем, чтобы Ц компания могла возбудить против этого источника судебное преследование, вернуть пропавший документ и исключить тем самым иные, кроме средств массовой информации, пути его использования. Журналист обжаловал приказ в Апелляционный суд, получил отказ, но ему было дано разрешение обратиться в Палату лордов, однако и она решила дело не в пользу журналиста, обязав его раскрыть источник информации. Гудвин отказался выполнить приказ. Высокий суд оштрафовал его за неуважение к суду на 5000 фунтов.
Установочное высказывание Европейского Суда при рассмотрении жалобы заявителя звучало так: "Принимая во внимание важность защиты журналистских источников для свободы печати в демократическом обществе и опасное воздействие, которое судебный приказ о раскрытии источника может оказать на осуществление свободы печати, подобная мера не может считаться совместимой со ст. 10 Конвенции, если она не оправдывается более важными требованиями общественного порядка". Не обнаружив в обстоятельствах дела такового, Суд пришел к выводу о нарушении ст. 10 властями государства-ответчика.
В решении (в основном, правильном), как, впрочем, и в особом мнении меньшинства, обойден вниманием тот факт, что исходные обстоятельства дела являют собой типичный пример использования прессы в целях недозволенной, недобросовестной конкуренции путем опубликования дискредитирующей фирму информации, добытой незаконным путем, в данном случае украденной[211]. Соответственно нет и ответа на вопрос, как сказывается подобный путь получения информации на пределах действия журналистской привилегии неразглашения источника информации с учетом того, отвечало ли поведение самого журналиста требованиям добросовестности, т. е. знал ли он или должен был знать о происхождении информации? Этот вопрос особенно важен, когда речь идет об отношениях в сферах предпринимательской и коммерческой деятельности. На значение этого вопроса на слушаниях по делу Гудвина обратило внимание Правительство, и он заслуживал оценки в мотивировочной части решения.
Свобода слова в морально-этическом аспекте. Предмет этой категории дел по ст. 10 Конвенции — рассмотрение жалоб на запреты национальных властей распространять или каким-либо иным способом знакомить публику с печатными, художественными, кинематографическими и некоторыми иными произведениями, которые, по мнению этих властей, носят "непристойный", аморальный характер и оскорбляют этические или религиозные взгляды определенных групп населения. Короче говоря, речь идет о конкретных ограничениях свободы выражения мнений, возможность которых предусмотрена в п. 2 ст. 10 — в целях охраны нравственности и прав других лиц.
Впервые с этой проблемой Суд встретился в деле "Хэндисайд против Соединенного Королевства" (1976 г.)[212]. Решение по этому делу вошло в число наиболее часто упоминаемых судебных прецедентов. Однако обязано оно этим не фабуле самого дела, тому, что в этом решении была впервые четко сформулирован исходная позиция Суда, провозгласившая свободу выражения мнения одной из фундаментальных опор демократического общества и одним из главных условий его прогресса. Без обращения к этой формуле не обошлось в дальнейшем ни одно решение Суда по ст. 10.
Что касается фабулы дела, то бурная реакция английских властей на публикацию издателем Хэндисайдом в переводе на английский язык "Маленькой красной книги для школьников" двух датских авторов — Хансена и Енсена — могла бы быть объяснима, если бы дело происходило в викторианскую эпоху. Но в начале 70-х гг., когда происходили события, в свете успехов "сексуальной революции" и ее влияния на нравы, искусство и средства массовой информации, небольшая, в 26 страниц, глава в этой книге, где школьникам разъяснялся ряд понятий, связанных с сексуальными отношениями и давались некоторые советы, такой реакции не заслуживала. К тому же ранее книга уже была издана в 12 европейских странах, не породив там каких-либо волнений.
Конечно, авторы книги в стремлении к популярности и доходчивости не избежали некоторого излишнего примитивизма и фривольных советов и формулировок. Это и послужило основанием объявить ее непристойной и развращающей. Как только в печати появилось сообщение о выходе книги, ее основной тираж не поступив в продажу, был арестован, а против издателя возбуждено уголовное дело на основании Закона 1919/1964 г. "О непристойных публикациях". Он был приговорен лондонским судом к уплате штрафа, а тираж конфискован.
Рассматривая жалобу Хэндисайда на нарушение английскими властями его права на свободу слова, Суд констатировал, что вмешательство властей основано на названном законе и является правомерным в целях охраны нравственности. Правда, в отношении этого критерия Суд, по его собственному признанию, испытывал определенные трудности, "поскольку единое европейское понятие морали невыводимо из внутреннего права государств-участников. Идея, требования которой выражают их соответствующие законы, изменяется во времени и в пространстве, особенно в нашу эпоху, характеризуемую быстрой и значительной эволюцией взглядов в этой области"[213].
Отклонив доводы заявителя о том, что все то, что в содержании "красной книги" вменялось ему в вину, школьник мог, не прилагая особых стараний, узнать из телевизионных передач, многочисленных журналов и т. п., равно как и довод о том, что книга не вызвала негативной реакции в других странах, Суд признал, что вмешательство английских властей было необходимо в демократическом обществе, а меры воздействия, в том числе конфискация и последующее уничтожение тиража книги, соразмерны; нарушения ст. 10 не было.
Еще одно заметное решение в рассматриваемой серии было вынесено Судом по делу "Мюллер и другие против Швейцарии" (1988 г.)[214]. В нем впервые было конкретно подтверждено, что живопись должна рассматриваться как одна из форм свободного выражения мнения в смысле ст. 10 и соответственно пользуется ее защитой.
В 1981 г. девять лиц, причастных к искусству, организовали в г. Фрибурге выставку современного искусства в рамках празднования 500-летней годовщины вхождения кантона Фрибург в Швейцарскую конфедерацию. Для участия в выставке был приглашен художник Иозеф Мюллер, который прямо на месте в присутствии посетителей выставки сотворил и представил на обозрение три полотна под общим названием "Три ночи, три картины". Изображенное на них было настолько непристойно, что судебные следователем они были сняты с показа и арестованы как подпадающие под действие ст. 204 Уголовного кодекса Швейцарии. В феврале 1982 г. все заявители былиприговорены к уплате штрафа в 300 швейцарских франков каждый, а конфискованные картины переданы в городской музей. Все жалобы заявителей в вышестоящие судебные инстанции были отклонены.
Соглашаясь с тем, что данный конфликт подпадает под действие ст. 10 Конвенции, на нарушение которой жаловались заявители, Европейский Суд в своем решении отметил, что, хотя ст. 10 не говорит о свободе выражения мнения в "художественно] форме", она вообще не различает разные формы выражения мнения, и таким образом "художественная форма" включена общее понятие. Такое толкование подтверждает ст. 19 п. 2 Международного пакта о гражданских и политических правах, где говорится о праве выражать свое мнение "...письменно или посредством печати или художественных форм выражения". Это понятие охватывает не только живопись, как в данном деле, но и все иные, используемые в литературе и искусстве, формы включая музыкальные.
Заявители на слушании не отрицали, что спорные картины выражали такую концепцию секса, которая не согласуется с моралью, господствующей в современном обществе, однако в них нужно видеть символический смысл, поскольку речь идет о произведениях искусства, Свобода художественного выражения, утверждали заявители, теряет свой смысл, если картины, подобные полотнам Мюллера, не могут быть представлены на выставках современной экспериментальной живописи и недоступны тем, кто ими интересуется.
По мнению Суда, из обстоятельств дела очевидно, что выставка была рассчитана на широкое привлечение публики: вход был свободным. Как ни изменились в последнее время моральные представления о сексе, разбирательство в швейцарских судах подтвердило, что картины были восприняты большинством посетителей как моральное оскорбление. Действия властей Суд квалифицировал как "необходимые в демократическом обществе" и не увидел в них нарушения ст. 10.
Небезынтересно отметить, что в ходе разбирательства судьи в закрытом заседании ознакомились с сюжетами спорных картин. Точно так же они посмотрели фильмы, которые послужили основанием для обвинения их авторов в "оскорблении религиозных чувств" и "богохульстве".
В двух делах такого рода, рассмотренных Судом в середина! 90-х гг., обстоятельства были примерно идентичны. В одном из них— "Институт Отто-Премингер против Австрии" (1994 г.) — властями после обращения Инсбрукской епархии католической церкви был запрещен показ фильма "Любовный собор" (с последующим его арестом и конфискацией) как оскорбляющего религиозные верования католиков, которые преобладают в населений Тироля. В другом — "Уингроу против Соединенного Королевства» (1996 г.) — по тому же основанию — богохульство, но без участия англиканской церкви, Британское управление классификации фильмов отказало в выдаче сертификата на распространение видеофильма "Видения экстаза"[215]. В обоих случаях дело обошлось без судебного преследования заявителей; в своем обращении в Европейский Суд Институт Отто-Премингера считал нарушением ст. 10 арест и конфискацию фильма, а Уингроу — отказ в выдаче ему сертификата. Заявители полагали, что свобода художественного творчества включает право изображать в нетрадиционной форме лица и предметы религиозной веры и в данных ситуациях это не нарушало права других лиц, поскольку они имели полную возможность не смотреть спорный фильм, равно как не приобретав и не смотреть спорную кассету.
Суд признал, что верующие "должны проявлять терпимость и мириться с тем, что другие отрицают религиозные убеждения и даже распространяют учения, враждебные их вере". Тем не менее, он не согласился с позицией заявителей и пришел к выводу, что в обеих ситуациях способ выражения критического отношения к лицам и предметам религиозной веры нарушал дух терпимости, свойственный демократическому обществу, и мешал спокойному пользованию правом, гарантированным ст. 9 Конвенции (свобода совести и религии) тем, кто верует. Поэтому нарушения ст. 10 со стороны австрийских и английских властей Суд не усмотрел. Как, впрочем, и по другим делам, связанным с морально-этической сферой. Позиция Суда по отношению к властям государств-ответчиков здесь куда более либеральна, чем в других делах по ст. 10, за исключением разве что "неуважения к суду".
Небезынтересно отметить, что дело Института Отто-Премингера и дело Иерсильда, о котором рассказано ранее, слушались в одно и то же время. В первом из них фигурировало "оскорбление религиозных чувств", во втором — "оскорбление национальных чувств", что по социальной значимости не менее важно. В первом случае численность лиц, которым могло быть нанесено оскорбление, была весьма ограниченной (напомним, что спорный фильм предполагалось демонстрировать в одном-единственном кинотеатре); во втором случае перед экранами телевизоров находилась аудитория в десятки тысяч человек. Тем не менее в решении от 20 сентября 1994 г. по делу Института Отто-Премингера Суд встает на сторону национальных властей, а через три дня, 23 сентября того же года, в решении по делу Иерсильда — на сторону заявителя.
Судья от Эстонии Ломус в своем особом мнении по делу Уингроу не без основания отметил, что ему непонятно, какими принципами руководствуется Суд, когда он столь различным образом оценивает пределы усмотрения национальных властей в свете ст. 10. Прав Ломус (как и автор другого особого мнения — судья от Бельгии де Мейер), когда сравнивает запреты и наложение ареста, которые имели место в данных делах, с предварительной цензурой. При этом "вмешательство властей в осуществление свободы слова происходит, несмотря на то, что члены общества, чьи чувства стремятся оградить, не просили о таком вмешательстве. Вмешательство основывается на мнении властей, которые полагают, что они правильно понимают те чувства, на защиту которых они претендуют"[216].
Вместо заключения
На тот момент, когда книга подписывалась в печать, Европейский Суд еще не провел ни одного слушания по обращениям российских заявителей. Однако были зарегистрированы и ожидали решения о приемлемости чуть более тысячи жалоб, а по 30 с лишним жалобам уже шло состязательное досудебное письменное производство.
Жалобы российских граждан охватывают достаточно широкий круг вопросов: длительность предварительного содержания под стражей на стадии следствия и в ожидании судебного разбирательства; условия содержания под стражей — то, что Конвенция называет бесчеловечным или унижающим достоинство обращением; нарушения принципов равенства сторон и состязательности в ходе судебного разбирательства; нарушения "разумного срока" судебного разбирательства, в особенности по гражданским делам; неисполнение судебных решений, неисполнение обязательств государства по индексации сбережений и вкладов, различного рода социальных выплат и др.
Очевидно, что речь идет о реальных "больных" местах российского правопорядка, и более чем вероятны решения Европейского Суда, констатирующие нарушения норм Конвенции и обязывающие государство выплатить денежные компенсации. К таким решениям Суда следует отнестись с пониманием и спокойно. Ничего унизительного для государства в этом нет; на престиже Франции, Англии, Швейцарии и других европейских государств не отразились сколько-нибудь заметно многочисленные решения Европейского Суда, объектом которых они становились. Да и вероятные компенсации по решениям Суда подлежат выплате не кому-нибудь, а нашим, российским гражданам. Обращаясь в Европейский Суд, они реализуют свое право, гарантированное Конституцией Российской Федерации (ст. 46 ч. 3).
Преимущества от признания государством юрисдикции Европейского Суда намного перевешивают возможные сложности. Оно помогло судебной системе страны (и не только ей) за истекшие два года более отчетливо увидеть свои слабые места, несоответствия общепризнанным стандартам и принять ряд соответствующих мер (но пока далеко не всех) еще до того, как российские дела в Суде приблизились к стадии решения по существу.
Наше участие в Европейской конвенции и деятельности Суда подтверждает, что сегодня степень защиты прав и свобод человека в любой стране определяется не только уровнем и эффективностью национальной судебной системы, но также интегрированностью государства в международную систему защиты прав и свобод человека.
К Правила обращения в Европейский Суд по правам человека 1. Критерий лица. (ratione personae). Заявитель, Высокая договаривающаяся сторона. В соответствии со статьей 34 Конвенции, Суд может принимать жалобы от любого физического лица, любой неправительственной организации или любой группы частных лиц, которые утверждают, что явились жертвами нарушения со стороны государств-участников Конвенции (они называются в Конвенции Высокими Договаривающимися Сторонами) их прав, признанных в настоящей Конвенции или в Протоколах к ней. Таким образом, обращаться в Суд может любое лицо или группа лиц, или неправительственная организация - если они являются жертвой нарушения прав, закрепленных в Конвенции. Для заявителей практически не установлено ограничений. Это могут быть и взрослые, и дети, и физические лица, и организации (но не должностные лица и не официальные органы государства. Под официальными органами государства понимаются государственные, муниципальные органы, лица, их представляющие, и созданные этими органами учреждения или структуры, которые обладают властными полномочиями: Правительство, инспекции министерства по налогам и сборам, милиция, прокуратура, суд, органы пожарного надзора, следственные изоляторы, и даже психиатрические стационары и тд.). Европейский суд признал в ряде своих дел, что лица недееспособные также имеют право на подачу жалобы. Заявителю необязательно являться гражданином государства - члена Совета Европы или вообще гражданином государства, на которое он подает жалобу. Главное требование к заявителю - он должен являться жертвой нарушения права со стороны официальных властных органов государства-участника Конвенции. Понятие жертвы вообще является ключевым в практике Европейского суда при решении вопроса, имело ли место нарушение прав и является ли жалоба приемлемой для рассмотрения Судом. Жертва – это лицо, чьи права, гарантированные Конвенцией, нарушены со стороны государства-участника Конвенции. Суд не принимает к рассмотрению так называемых абстрактных жалоб, то есть, жалоб, в которых просто излагается несоответствие национальной практики или законодательства положениям Конвенции, но не указано, при каких конкретных обстоятельствах и какие именно персональные права заявителя, закрепленные в Конвенции, были нарушены. Например, гражданин Норвегии обратился в Европейский суд по правам человека с жалобой на то, что норвежское законодательство об абортах противоречит статьям 2 и 8 Европейской Конвенции. Однако лично он никаких нарушений своих прав при применении этого законодательства не претерпел, в связи с чем его обращение было признано неприемлемым. Чаще всего при рассмотрении жалоб Суду приходится иметь дело с так называемыми прямыми (непосредственными) жертвами: обращающееся лицо само непосредственно уже стало жертвой нарушения его права. Например, заключенный, которого пытали, обращается в Европейский суд на нарушение со стороны государства статьи 3 Конвенции; истец в гражданском процессе, чей иск не рассматривается в национальном суде уже в течение 7 лет, обращается в Европейский суд на нарушение ст. 6 Конвенции; журналист, которого преследуют за критику в средствах массовой информации действий властей, обращается в Европейский Суд с требованием признать нарушение ст. 10 Конвенции и так далее. Кроме этого, в практике Европейского суда существуют и другие понятия жертвы. Лицо может быть признано потенциальной жертвой в случае, если оно подвергается реальному риску применения к нему законодательства, противоречащего Европейской Конвенции, и его права, закрепленные в Конвенции, будут нарушены. В данном случае очень важно указать, почему к заявителю применимы положения законодательства, при каких обстоятельствах существует реальный риск такого применения. Именно убедительным описанием этих конкретных обстоятельств жалоба потенциальной жертвы будет отличаться от жалобы абстрактной, недопустимой по правилам обращения. В качестве примера можно привести дела Норриса, Даджеона, в которых заявители жаловались на то, что они реально могут стать жертвами применения к ним законодательства об уголовной ответственности за гомосексуальные связи. Они утверждали, что являются гомосексуалистами, а это законодательство как раз направлено на уголовное преследование лиц, вступающих в гомосексуальные связи. Суд установил, что "в обстоятельствах, относящихся к личности заявителя, само существование такого закона является прямым и продолжающимся нарушением его права на частную жизнь", и признал нарушение ст. 8 Конвенции. Косвенная жертва: в практике Европейского Суда признано, что лицо может испытывать нарушение своих личных прав и из-за того, что нарушены права другого. Поэтому в определенных обстоятельствах лицо может подать жалобу о нарушении своих прав несмотря на то, что само непосредственно не претерпевало ущерба. Для этого необходимо, чтобы у этого лица с непосредственной жертвой была очень близкая связь (родственная или иная). Наиболее распространенным примером будет являться обращение родственников лица по вине государственных органов или по причине необеспечения ими надлежащей защиты права на жизнь, поскольку непосредственная жертва уже мертва, а родственники в этом случае испытывают нравственные страдания и несут материальные убытки. Вне зависимости от того, к какому виду жертв нарушения права относится заявитель, для признания жалобы приемлемой необходимо, чтобы на момент рассмотрения дела в Европейском Суде лицо все еще было жертвой, то есть, испытывало последствия нарушения его прав, его права не были надлежащим образом восстановлены, и лицо не получило полного возмещения понесенных убытков и перенесенных страданий. Если нарушение Конвенции признано национальными властными органами, и лицо получило надлежащее возмещение, оно больше не может рассматриваться как жертва нарушения. Жалоба подается всегда против Высокой Договаривающейся Стороны - то есть, против государства - участника Конвенции, которое виновно в нарушении или необеспечении защиты прав и свобод человека. Например, если нарушение ваших прав произошло со стороны официальных органов Франции, вы обращаетесь в Европейский суд с жалобой на действия Высокой договаривающейся стороны - Франции. Если ваши права нарушены российскими государственными органами - Российская Федерация и будет той высокой договаривающейся стороной, на действия которой вы подаете жалобу в Европейский Суд, "Ответчиком" в Европейском суде всегда выступает государство, и Суд не будет рассматривать жалобу, поданную на действия частных лиц или действия неправительственных организаций. 2. Критерий времени. (ratione temporis). Факты, послужившие основанием для вашего обращения в Европейский Суд, должны произойти после ратификации государством, на действия которого вы жалуетесь, Европейский Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Только с этого момента государство приняло на себя обязательства обеспечивать закрепленные в Конвенции права и свободы. В случае с Российской Федерацией такой датой будет 5 мая 1998 года. Какими бы значительными ни были нарушения ваших прав со стороны государства в период до 5 мая 1998 года, они не могут стать основанием обращения в Европейский Суд. Это правило должно строго соблюдаться, и никаких исключений из него не существует. По многим российским жалобам, направленным в Европейский Суд по правам человека, уже состоялись решения на предмет приемлемости, и многие жалобы были признаны недопустимыми именно из-за несоблюдения этого критерия. В качестве примера можно привести жалобы российских граждан на действия российских государственных органов в период политических репрессий - поскольку действия происходили до 05.05.1998 г., Суд не уполномочен рассматривать такие жалобы. Возможен более сложный случай, когда нарушение длящееся - оно началось до ратификации государством Конвенции, но продолжалось или продолжается после ратификации. В этом случае Суд по существу будет рассматривать только период после ратификации Конвенции. 3. Критерий места (ratione loci). Государства-участники в статье 1 Конвенции признали обязанность каждого из них обеспечивать лицам, находящимся на их территории, права и свободы, закрепленные в Конвенции. По общему правилу, государство несет ответственность за нарушение прав человека, совершенных на его территории официальными органами и их представителями (например, милицией, прокуратурой, администрацией города, военными подразделениями, и.т.д.) По данному критерию могут возникнуть спорные моменты, когда государство отрицает распространение своей юрисдикции на какую-нибудь из территорий. В случае с Российской Федерацией данный вопрос изначально касался, прежде всего, Чечни, однако в данный момент он разрешен - жалобы граждан и лиц без гражданства на действия в Чечне принимаются Европейским судом по правам человека как жалобы против России. Гораздо более сложным является вопрос ответственности государства за действия его государственных органов, совершенные не на территории этого государства. По этому поводу практика Европейского суда по правам человека признала, что тот факт, что действия, приведшие к нарушению прав человека совершены не на территории государства-участника не исключает ответственности государства за нарушения. Это связано с тем, что Конвенция при определении ответственности государства использует принцип его юрисдикции, а действия официальных органов могут быть совершены и на территории другого государства. В одном из дел Европейский Суд по правам человека признал ответственность Швейцарии за действия швейцарских властей на территории Лихтенштейна. 4. Обстоятельства дела (ratione materia) Прежде всего, следует знать, что Европейский Суд - это не орган по пересмотру решений национальных судов. Мы обращаемся в кассационную инстанцию, чтобы признать незаконным и отменить решение суда первой инстанции, но Европейский Суд - не кассационная инстанция для российских судов, куда следует обращаться с требованием решение национального суда признать несправедливым. Европейский суд - самостоятельный судебный орган, рассматривающий жалобы о соответствии либо несоответствии действий государства стандартам защиты прав, закрепленных в Европейской Конвенции. Правовой базой, на основе которой суд рассматривает жалобы, является Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод, и дополнительные Протоколы к ней. Поэтому обращаться в Суд можно только с жалобой на нарушение тех прав, которые содержатся в Конвенции и Протоколах. 5. Исчерпание средств внутренней правовой защиты В соответствии со статьей 35 Европейской Конвенции, Суд может принимать дело к рассмотрению только после того, как были исчерпаны все внутренние средства правовой защиты, как это предусмотрено общепризнанными нормами международного права. Для Российской Федерации исчерпанием внутренних средств правовой защиты будет прохождение заявителем первой и кассационной инстанций. Надзорная инстанция не признается эффективным средством правовой защиты, так как заявитель не обладает правом самостоятельно инициировать процедуру судебного разбирательства по своему делу, а может только просить уполномоченное лицо об этом. Возбуждение процедуры целиком зависит от усмотрения должностного лица, (использовать либо не использовать свои полномочия), а потому успех такого средства защиты сомнителен. В решении на предмет приемлемости одного из первых российских дел - Тумилович против России - была высказана позиция Европейского Суда по данному вопросу, и было признано, что для исчерпания средств внутренней правовой защиты достаточно решения первой инстанции и определения кассационной инстанции. В качестве основного заблуждения в этом вопросе можно назвать мнение граждан о том, что исчерпание средств внутренней правовой защиты заканчивается только после обращения в Верховный Суд РФ. Однако не всякое обращение, поступившее в Верховный Суд РФ, подлежит рассмотрению именно в этом суде. Действительно, прохождение Верховного Суда обязательно только тогда, когда дело рассматривается в его первой и/или кассационной инстанции, а это всегда определенная категория дел, закрепленная гражданским процессуальным законодательством, и перечень их исчерпывающий. Доказательства исчерпания вами средств внутренней правовой защиты (копии решений, определений судов) следует прилагать к жалобе, будь то ваше первоначальное заявление в Европейский Суд, либо оформленный по всем правилам формуляр жалобы. Важно также отметить следующее. Нередко поводом к обращению в Европейский Суд по правам человека является не одно, а несколько нарушений (сложная совокупность фактов, действий, решений органов государственной власти, которые могут составлять нарушение прав, предусмотренных различными статьями Конвенции). В этом случае необходимо очень точно проверить, что по каждому из этих нарушений вы прошли судебные средства внутренней правовой защиты. В качестве примера можно привести случай, когда гражданин был незаконно помещен под стражу. Он обжаловал действия властей в российском суде, ему было отказано в удовлетворении его требований, кассационная инстанция оставила решение в силе. Таким образом, средства внутренней правовой защиты в сфере правомерности лишения гражданина свободы были исчерпаны. Однако подавая жалобу в Европейский Суд по правам человека о нарушении статьи 5 (1) и статьи 5(4) (каждый, кто стал жертвой ареста или заключения под стражу в нарушение положений настоящей статьи, имеет право на компенсацию), гражданин не попытался решить проблему возмещения в национальном суде - например, подать иск о взыскании с государственных органов сумм материального ущерба и компенсации морального вреда, причиненных ему незаконным заключением под стражу. Вполне возможно, что российское правительство в этом случае будет настаивать на признании жалобы в этой части неприемлемой как раз по тому основанию, что не были исчерпаны средства внутренней правовой защиты. 6. Шестимесячный срок Данный критерий тесно связан с критерием исчерпания средств внутренней правовой защиты - суд принимает жалобу к рассмотрению, если с момента вынесения окончательного решения по делу национальными органами прошло не более 6 месяцев.
Окончательным внутренним решением для дел, рассматривающихся судами общей юрисдикции, является кассационное определение, для дел, рассматривающихся мировыми судьями и арбитражными судами – апелляционные постановления. Шестимесячный срок - очень строгое требование, он не может быть приостановлен или продлен ни по каким обстоятельствам. В случае, если вы считаете нужным обратиться с надзорной жалобой, не забывайте обратиться в Европейский суд с жалобой до истечения шестимесячного срока с момента вынесения определения кассационной инстанцией, не дожидаясь ответа из надзорной инстанции, так как обращение с жалобой в порядке надзора не будет считаться уважительным основанием пропуска шестимесячного срока. 7. Иные критерии приемлемости - Отказ суда принимать анонимные жалобы; - Отказ суда принимать к производству аналогичные жалобы является по существу аналогичной той, которая уже была рассмотрена Судом, или уже является предметом другой процедуры международного разбирательства (например, вами уже подана по этому же факту жалоба в Комитет по правам человека ООН, Международную организацию труда) или урегулирования, и если она не содержит новых относящихся к делу фактов. Аналогичные жалобы – когда совпадает все, и заявитель, и факты, и существо нарушения, и государство-ответчик. Повторное обращение в Суд с той же жалобой по тем же фактам недопустимо, и в случае, если жалоба подана для урегулирования в другие международные органы и инстанции, она также не будет рассматриваться Европейским Судом. - Суд объявляет неприемлемой любую индивидуальную жалобу, если сочтет ее несовместимой с положениями настоящей Конвенции или Протоколов к ней, явно необоснованной или злоупотреблением правом подачи жалобы. Явно необоснованная жалоба - жалоба, из которой явно не следуют нарушения положений Конвенции, либо нарушения незначительны; либо заявителем не представлены доказательства этих нарушений. Злоупотреблением правом на подачу жалобы может считаться также направление жалобы, не содержащей сведений о нарушении прав либо содержащей ложные сведения и факты, либо неоднократное непредставление Суду или Секретариату Суда сведений, которые они требуют представить, либо написание жалобы в грубом, оскорбительном тоне, с нецензурной лексикой. Очень часто наши клиенты, (а также очень часто так преподносится информация в прессе журналистами), клиенты, получив от секретариата Европейского суда ответ о том, что их жалоба зарегистрирована и сообщен номер досье, делают вывод о том, что Суд принял их жалобу к производству и готов ее рассматривать. Это неверный вывод. Суд готов рассматривать жалобу только после того, как тщательно изучит, соблюдены ли все критерии приемлемости, и в результате этого изучения вынесет положительное решение о приемлемости или хотя бы частичной приемлемости жалобы. На это нередко уходит около 2-3 лет. Так, решение о приемлемости дела Ракевич против России, был вынесено через 2 года после поступления жалобы в Суд. И это достаточно быстро.
|
|
Журнал «Государство и право»:
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |