– Откуда он у тебя? – спросила Ирена.
– Армия Крайова. Мы теперь еврейское боевое подразделение – ЖОБ, то есть Zydowska Organizacja Bojowa. 20 октября. Эту дату надо запомнить всем школьникам. Я – командир отряда, и поэтому мне дали пистолет и десять патронов.
Адам сунул пистолет за пояс. Он развернул карту Варшавы и пометил кружочками места, где прячутся нелегалы, прозванные «дикарями», где любой родитель будет готов отдать Ирене своего ребенка.
– Про официальное гетто даже не думай, – предупредил он. – Там верят, что Ausweis будет защищать их вечно. Они снова получили квартиры… на десять душ комнату… Конечно, это – самообман, но им так легче…
Адам достал еще одну карту.
– Ходить придется через канализацию. – Он поднял над нарисованной от руки схемой канализационных магистралей карбидную лампу с жужжащим синим огоньком. – Я познакомлю тебя с человеком, который знает всю систему как свои пять пальцев. Тариф – 50 злотых с человека. По нынешним условиям плата весьма умеренная. И ему можно верить. Он уже много месяцев помогает нам транспортировать оружие, патроны, продукты, водит в гетто и на ту сторону наших бойцов и агентов.
Да, дешево, но где же взять эти деньги? На карте уже и так слишком много карандашных кружочков, а куда направлять спасенных детей? Хорошо, если удастся спасти каждого двадцатого… Ирена свернула карту и спрятала ее в двойном дне своей медицинской сумки.
Выходя из гетто, она вдруг поняла, что оккупация закончилась и началась война.
Прокламация: 30 октября 1942 года
Сим документом Еврейская Боевая Организация ЖОБ информирует население о том, что нижеперечисленные лица обвиняются в преступлениях против еврейского народа:
Варшавский Юденрат и его президиум обвиняется в коллаборационизме с захватчиками и преступном участии в депортациях населения.
Управляющие «шопов»[88 - Шоп (szop – польск.) – буквально: сарай, здесь мастерская, производство, предприятие.] и члены Еврейской Полиции обвиняются в преступной жестокости в отношении рабочих и «нелегального» еврейского населения.
Все эти преступники приговариваются к исключительной мере наказания.
За день до расклейки и распространения этой листовки, по пути из полицейского участка домой на улице Генся был застрелен заместитель командира еврейской полиции Якоб Лейкин[89 - Лейкин Якоб – адвокат, с мая 1942 г. начальник еврейской полиции (СП) Варшавского гетто. В 1942 г. с 22 июля по 13 сентября командовал высылкой на уничтожение 300 тысяч узников гетто. Убит еврейскими подпольщиками в октябре 1942 г.], рьяно выслуживавшийся во время ликвидации. Не Адамов ли пистолет увидел предатель в последний миг своей жизни?
* * *
В начале ноября Ирена обнаружила у себя на столе записку: «Я знаю, что ты делаешь. Могу помочь. С. Дыбчинска».
Со Стефанией она была знакома с университета – вместе учились у профессора Радыньского, но особо близки не были. Стефания и теперь держалась особняком. Собравшись домой, Ирена задержалась у стола Стефании. Они обменялись понимающими взглядами и покинули контору вместе.
Когда они оказались на улице, Стефания сказала:
– Я знаю, что ты помогаешь евреям. Я слышала, что «держать кошек» стало очень накладно и что тебе нужны деньги. Один человек, его имени я тебе назвать не могу, поручил мне сообщить тебе о новой организации – Жеготе. У них есть деньги. Через несколько дней к тебе придет связной. Пароль – Троян.
Ирена смотрела на шагавшую прочь Стефанию и гадала, сколько еще тайн хранят варшавяне.
* * *
Помощники Ирены больше не ходили по домам. Дети-«дикари» (в народе их звали «дикими котами»), у которых не было документов и продуктовых карточек, ютились кто где. Ирена и ее связные перелезали через горы мусора, проползали по темным, вонючим тоннелям, протискивались через дырки в потолке в забытые всеми межэтажные помещения, пробирались в каморки, замаскированные фальшивыми стенными панелями и шкафами. Грязные, изъеденные вшами «дикари» неделями жили под землей без солнца, туалетов, иногда в таких дырах, где нельзя было встать в полный рост.
Адам свел Ирену с Вандой Гарчинской, матерью-настоятельницей монастыря Непорочного Зачатия, которая согласилась приютить пятерых детей. Во время подготовки к операции Ирена пришла в монастырь и поговорила с одной из монашек, сестрой Марией Эной, о размещении детей. На следующий день дети выберутся из расположенного неподалеку от монастыря канализационного колодца ровно в пять утра. После этого связной отведет их в монастырь, постучит в двери особым образом и передаст ожидающей монашке.
– А кто принимал решение? – спросила Ирена сестру Марию Эну.
Та, казалось, была удивлена вопросом.
– Все вместе, – сказала она. – Мать-настоятельница зачитала нам из Евангелия от Иоанна:
Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих… Сие заповедаю вам, да любите друг друга[90 - Евангелие от Иоанна, 15:13.].
Она сказала, что мы сделаем это только при единогласном решении. Мы помолились – и все было решено. Как же могло быть иначе?
* * *
Ирена унюхала знаменитого проводника по канализационным магистралям задолго до того, как показался огонек его карбидной лампы. Они встретились в подвале дома 41 по Мурановской улице. Никто об этом человеке не знал ничего, кроме того, что он – ариец, и Ирене, когда она его увидела, показалось, что он больше тень, чем человек из плоти и крови. Поговаривали, что он и живет в канализации. Он был не в восторге от того, что ему придется вести пятерых детей: слишком шумные, не слушаются и вообще… но Адаму удалось его уговорить. Когда дело дошло до оплаты, он попросил за пятерых всего 50 злотых.
– Больно уж они все маленькие, – улыбнулся он, и зубы его блеснули в свете карбидной лампы…
…А утром ей позвонила сестра Мария Эна:
– Спасибо вам, дорогая. Мы получили посылку с одеждой.
Глава 20
Жегота
Варшава, ноябрь 1942 – февраль 1943
В ноябре 1942-го Варшаву сковали самые сильные за всю историю холода. Цены на уголь, продукты и лекарства взлетели до невиданных высот. Чтобы оставаться в тепле, легальные жители гетто, т. е. рабочие немецких предприятий и их семьи, набились в комнаты десятками душ.
В конце ноября, незадолго до комендантского часа, Ирена вздрогнула от громкого, но вместе с тем какого-то стеснительного стука в дверь. Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и распахнула дверь – на пороге стояла девчонка с грязным, угловатым от голода лицом.
– Меня зовут Ванда, у меня для вас есть послание.
Ирена втащила ее в квартиру, надеясь, что их голоса не привлекли внимания соседей. Девушка стянула с головы некогда щегольской берет, растрепав при этом свои темные, заскорузлые от грязи и по-мужски коротко подстриженные волосы.
– Я принесла деньги, – сказала она, дрожа от холода и стреляя по комнате большущими кроличьими глазами.
Ирена не торопилась ей верить, потому что гестаповские провокаторы могли принимать любое обличье.
– Я не очень вас понимаю, – сказала она.
– От Делегатуры…[91 - Делегатура – представительство Лондонского эмиграционного польского правительства в оккупированной Польше.] от Польского правительства в Лондоне. Для тех, кто прячет еврейских детей.
– А кто вам сказал, что я прячу еврейских детей?
– Троян.
Ирена успокоилась.
– Тсс! – прошептала она. – В соседней комнате спит моя мама. Хочешь чаю? Я вижу, ты замерзла.
– Хочу, – быстро ответила она, – но мне скоро нужно будет идти.
Девушка развязала веревку, которой были подпоясаны ее брюки, и запустила руку куда-то в нижнее белье.
– Пять тысяч злотых, – заговорила она, словно повторяя заученный текст. – Я буду вашим связным, я буду доставлять вам деньги, лекарства, документы и «прочие материалы», которые необходимо тайно переправлять на территорию гетто.
Ирена пересчитала купюры и положила конверт в карман халата.
– Очень неожиданный сюрприз. И как нельзя вовремя.
Она налила девушке чашку чая и сделала бутерброд с джемом, который Ванда мгновенно съела.
– Сколько тебе лет? – спросила Ирена.
– Семнадцать, – ответила девушка, дожевывая бутерброд.
– А как ты стала… – Ирена замешкалась, не зная, как лучше сформулировать свой вопрос.
– Я знаю Варшаву лучше всех. До войны я была скаутом. Я выигрывала соревнования по скалолазанию, бегу и ориентированию…
– Но это не повод рисковать жизнью.
Девушка подняла взгляд от своей тарелки.
– Я ненавижу немцев. Они убили всех моих родных. А у вас нет еще кусочка хлеба?
Ирена в очередной раз поразилась тому, в какую отвагу могут перерасти ярость и горе. После ликвидации гетто работа связных, как правило, молодых евреек, стала исключительно опасной. Многих арестовывали, пытали и расстреливали.
Ирена открыла дверку буфета и вытащила полбуханки крестьянского хлеба. Она подвинула хлеб и банку с джемом поближе к девушке и кивком приказала есть:
– А что случилось с Мартой?
– Застрелили… – ответила девушка, спешно набивая рот едой, – пару дней назад… в пригороде. Жаль. Мы с Мартой хорошо ладили. Я слышала, у нее нашли 20 000 злотых… из последней выброски.
Она вытащила из рюкзака журнал и разрезала ножом липкую ленту, склеивавшую его страницы.
– Чуть не забыла… это тоже вам.
Она вручила Ирене две поддельные Kennkarte. Ирена мысленно пересчитала, сколько теперь будет стоить жизнь человека. До ликвидации гетто на 500 злотых пять человек могли протянуть недели три. Теперь тех же денег им с натяжкой хватило бы на неделю. Любая встреча со шмальцовником обойдется в 2000…
Откинувшись на спинку стула, Ванда уронила голову на грудь. Ирена испугалась, что она вот-вот заснет.
– Ты сказала, что для меня есть какое-то послание.
Девушка вздрогнула и очнулась.
– Да. От Жеготы. Я должна вас отвести на встречу с писательницей Зофьей Коссак[92 - Коссак-Щуцкая Зофья (1890–1968) – писательница, участница польского Сопротивления, одна из основательниц Жеготы.], – глаза девушки потеплели, – я все ее романы читала!
– С Зофьей Коссак?
Ирена тоже прочитала несколько работ Коссак… но это была не беллетристика. Пару месяцев назад Стефан принес Ирене замусоленный множеством рук ПРОТЕСТ, вышедший из-под пера Зофьи Коссак. До войны она была весьма сложным и спорным литератором… писала талантливые исторические романы, а также славилась своим антисемитизмом. Теперь она умоляла поляков прийти на помощь евреям. Самыми главными врагами истинного поляка и католика, писала она, являются лицемерие и подлость. Она во всех красках описала ликвидацию гетто, поезда, Треблинку, а завершила свое воззвание так:
Погибнут все. Богатые и нищие, старые и молодые, женщины, мужчины, подростки, дети… Их вина только в том, что они родились евреями и принадлежат к национальности, приговоренной Гитлером к уничтожению.
Молчит Англия, молчит Америка, молчат даже влиятельные интернациональные еврейские круги, всегда так остро реагировавшие на любые выступления против своего народа. Молчит Польша. Погибающие евреи оказались в кольце из умывающих руки Пилатов.
Молчаливый свидетель убийства становится сообщником убийцы, тот, кто не осуждает преступника, – его пособником.
Бог велит нам протестовать. Тот самый Бог, который запретил нам убивать друг друга. Протестовать нам велит совесть. У любого человека есть право на любовь со стороны других людей. Наш святой долг – отомстить за кровь, пролитую убийцами. Тот, кто не присоединится к нашему протесту, не имеет права называться католиком.
Появление ПРОТЕСТА вызвало у немецких оккупационных властей откровенную ярость, и они расклеили по улицам Варшавы напоминания об изданном еще год назад приказе:
ВНИМАНИЕ
СМЕРТНАЯ КАЗНЬ
за помощь евреям, покидающим районы
компактного проживания еврейского населения без соответствующего разрешения!
СМЕРТНАЯ КАЗНЬ
всем, кто предоставит приют, еду или окажет любую другую помощь вышеуказанным евреям!
Через два дня Ирена, взволнованная перспективой знакомства с известной писательницей, отправилась с Вандой в дом 24 по Журавьей, что рядом с улицей Новы Свят. Ванда постучала в дверь условным стуком и прошептала пароль. Дверь открыла невысокая седоволосая женщина с глазами, добрее которых Ирена не видела за всю свою жизнь.
– Дорогая пани Сендлер, меня зовут Галина, – сказала она таким же добрым голосом. – Позвольте, я возьму ваше пальто. Мы с мужем Юлианом столько о вас слышали. Пожалуйста, проходите.
Ирена сразу узнала Зофью Коссак – она сидела за журнальным столиком. Еще в университете она однажды побывала на чтениях Зофьи и помнила ее лицо.
Стоящий за спиной Зофьи Коссак иссушенный голодом и болезнью мужчина протер стекла очков носовым платком, на котором виднелись пятна крови. Ирена угадала в нем туберкулезника.
Он улыбнулся и подал Ирене маленькую, костлявую руку.
– Я муж Галины – Юлиан Гробельный, Троян.
Его глаза, как и глаза его жены, лучились добротой и юмором.
– А это – Вероника, – сказал он, показав на Зофью Коссак. – Ее знают все, меня не знает никто. Но в нашем деле это только плюс.
– В миру мы пользуемся псевдонимами, но здесь можем быть сами собой.
Он познакомил Ирену с другой находящейся в комнате женщиной:
– Журналист Янина Раабе, или Ева.
Он жестом пригласил Ирену сесть.
– Я только сегодня узнал, что вы – дочь доктора Станислава Кржижановского. Великий человек! Я знал его по ППС. Поэтому я совершенно не удивлен видеть здесь его дочь. Сколько вам удалось вывести из гетто?
В Ирене зашевелилась привычная подозрительность:
– Больше 650.
– Откуда вы знаете?
– Я веду записи.
– Зачем?
– Чтобы они смогли когда-нибудь узнать свои настоящие имена. – Ирене не очень нравилось находиться в центре внимания. – И чтобы знать, куда посылать деньги на содержание детей.
– Пожалуйста, не волнуйтесь, – сказал Гробельный. – Вы же знаете Зофью Коссак?
– Конечно, – Ирена отвесила в ее сторону почтительный полупоклон. – Зофью Коссак знают все. Вы славитесь свой смелостью.
От улыбки округлое лицо Зофьи стало еще круглее.
– Моя дорогая пани Сендлер, я родилась без страха, а когда у человека нет страха, его нельзя назвать смелым.
Моя мама, Царство ей Небесное, говорила, что я отличаюсь полным отсутствием здравого смысла.
– Вы очень рискуете, – сказала Ирена.
– То же самое делаете вы… и другие. Беда нашего времени в том, что человек не может оставаться человеком, не рискуя собственной жизнью.
Ирене оставалось только гадать, сколько они знают.
Юлиан отвернулся, зашелся в судорожном кашле. Когда приступ закончился, он вытер губы окровавленным носовым платком и сказал:
– Пани Сендлер, я бы посоветовал вам не вступать с Зофьей в споры на темы смелости. Впрочем, и на другие темы тоже. Все равно проиграете.
– Юлиан – безнадежный романтик! – засмеялась Зофья. – Я даже не знаю, почему мы именно его выбрали нашим председателем.
– Потому что все остальные отказались, – он повернулся к Ирене. – Мы пригласили вас, пани Сендлер, потому что нам нужна ваша помощь, а вам, как мы думаем, нужна наша. Вы помните Яна Карского… в августе вы показывали ему гетто. Судя по всему, к его просьбам никто из союзников не прислушался. Поэтому наше правительство решило действовать самостоятельно, объединив силы подпольных организаций и гражданских лиц типа вас. В прошлом месяце мы создали тайный Совет Помощи Евреям, или Жеготу. Насколько мне известно, ничего подобного Жеготе нигде больше не существует. Это партнерский союз арийцев и евреев, благотворительных организаций, центристских, правых и левых политических партий – коммунисты, правда, в него не вошли, – сионистов, молодежных групп, профессиональных, политических и так далее… то есть все группы, до войны даже враждующие, теперь объединились вокруг единой цели.
– А что значит Жегота? – спросила Ирена.
Зофья снова улыбнулась, и яркий свет голой лампочки заиграл на ее лице.
– Жегота? Ничего… и все сразу.
– Просто выдуманное слово, – сказал Юлиан. – Наша организация названа в честь вымышленного персонажа – Конрада Жеготы.
Зофья подалась вперед, чтобы посмотреть в глаза Юлиану:
– Юлиан, это не совсем так.
– Видите, что я имел в виду, пани Сендлер? Ее хлебом не корми, только дай с чем-то не согласиться.
– Помолчи, Юлиан. Буквально вчера один из моих университетских коллег, большой ценитель интересных слов, сказал мне, что древнее слово zegot означает «гореть». Я полагаю, мы стали этакими хранителями огня.
– Как обычно, – сказала Галина и пояснила Ирене: – Зофья и на цементном поле непременно найдет хоть один цветок.
– Я так понимаю, это был комплимент.
– Как бы то ни было, – продолжал Юлиан, – и Жегота, и ваша подпольная сеть, пани Сендлер, занимаются одним и тем же – пытаются спасти евреев. Я знаю, для вас, равно как и для нас, эта задача практически неподъемная. Спасти мы можем единицы, но это драгоценные единицы…
У него снова случился приступ кашля, и Галина принесла ему стакан воды. За Юлиана продолжила Зофья:
– Жегота – общенациональная организация, она работает в Кракове, Львове, Радоме, Кельце и Пиотркове. Мы сотрудничаем с Армией Крайовой, нас поддерживает Делегатура и правительство в изгнании из Лондона, они посылают нам деньги… много денег.
– Перед нами стоят две важнейшие задачи, – сказал Юлиан, – и они ничем не отличаются от ваших: вывести как можно больше детей из гетто и прокормить тех, кого уже укрывают на арийской стороне. Успехи здесь у нас очень умеренные… Нам, пани Сендлер, сегодня нужны вы.
– И ваша подпольная сеть, – добавила Зофья. – Ведь вы достигли просто поразительных успехов.
Зофья наклонилась к Ирене и положила ей на плечо руку:
– Мы бы хотели, чтобы вы стали координатором деятельности Детского отдела Жеготы.
Ирена подумала, что ослышалась. Как они могут доверить такое дело человеку, которого знают только по слухам? Та часть души Ирены, которая все время боялась провала, сопротивлялась. От Жеготы можно ждать неприятностей: чем больше народу, тем больше вероятных предателей.
– У вас есть готовая подпольная сеть, – сказала Зофья, – у нас есть деньги… на свои нужды вы сможете получать из Лондона больше 100 000 злотых в месяц. Слишком мало у нас времени. У меня есть связи в католической церкви и среди состоятельных землевладельцев. Мы поможем размещать детей на территориях, принадлежащих этим людям, и в монастырях. А у вас есть организация, медработники, проводники, сантехники, гробовщики… уж бог знает, кто еще… и вы знаете все входы и выходы из гетто.
Ирена почувствовала, что эти люди говорят ей правду. И ей были очень нужны деньги.
– Обдумайте наше предложение, – сказал Юлиан, – но не слишком долго.
Ирена решительно расправила плечи.
– Мне не нужно это обдумывать. Но я настаиваю на полной автономии. Делаться все должно по-моему. Я просто точно знаю, как надо действовать.
Она посмотрела сначала на Юлиана, а потом на Зофью. Не слишком ли резко? Не примут ли они ее за строптивицу, с которой лучше не иметь дела? Юлиан улыбнулся и снова промокнул губы платком.
– Прекрасно.
Он протянул Ирене свою костлявую руку, чтобы скрепить договоренность. Сидящие за столом заулыбались, и Ирена вдруг подумала, как редко в эти дни доводится чувствовать радость от успехов.
– Вам тоже потребуется псевдоним, – сказала Зофья. – Сами придумаете или мы?
– У меня он уже есть, – сказала Ирена. – Иоланта.
* * *
Несколько месяцев подряд боевая организация ЖОБ, в которой состоял Адам, совершала дерзкие убийства шантажистов, коллаборационистов и офицеров еврейской полиции. В морозное утро 18 января немцы нанесли ответный удар и провели облаву на «дикарей». В гетто вошли войска СС, и к середине дня вверх по улице Заменгофа в сторону умшлагплатц потянулась колонна подгоняемых кнутами и дубинками евреев. Но этот марш смерти закончился не так, как другие. Боевики ЖОБ проникли в колонну обреченных, и когда она приблизилась к перекрестку Милой и Заменгофа, они выскочили из колонны, стреляя из пистолетов и бросая ручные гранаты. Началась паника, солдаты открыли беспорядочную стрельбу по разбегающейся толпе… Следующие четыре дня ЖОБ вела самую настоящую партизанскую войну, стремясь уничтожить как можно больше немцев. Впервые за все время оккупации немцы не бросились в погоню за евреями на чердаки и в подвалы, многие из которых превратились в хорошо укрепленные бункеры…
После четырех дней боев ворота гетто открылись, и Ирена смогла пройти на его территорию. Было очень холодно и совершенно безлюдно. Звуки шагов Ирены эхом разносились по пустым переулкам…
Дети поступали к Ирене через ЖОБ, ставшую по сути «временным правительством» гетто. Тысячи людей теперь просили вывести своих детей за стену, и подпольная сеть работала на пределе возможностей. Временные убежища были заполнены под завязку, и две Ирены сбились с ног, подыскивая новые. В деятельность по спасению детей включилась мать-настоятельница Матильда Геттер из францисканского ордена Сестер семьи Марии.
Проверки и обыски на блокпостах у ворот проводились столь тщательно, что тайно провезти через них детей было невозможно. Помощникам Ирены оставалось рассчитывать только на проломы в стене и канализацию. По всей Варшаве на стенах домов стали появляться символы сопротивления и Армии Крайовой, похожие на якорь значки из буквы «Р», стоящей на средней части буквы «W», – первых букв слов «Polska Walczy» – Польша борется.
После январского восстания слова «перемещение населения» продолжали служить поводом для ожесточенных споров внутри гетто. Немецкие плакаты и арийские владельцы фабрик и предприятий на территории гетто, особенно Теббенс и Шульц, убеждали рабочих согласиться на перемещение под Люблин, в трудовые лагеря в Понятове и Травниках, но листовки ЖОБ опровергали лживые обещания немцев:
Добровольная депортация – всего лишь способ тотального уничтожения гетто!
Однако часть рабочих согласилась, и 16 февраля начался вывод из гетто промышленных предприятий и принудительное перемещение несогласных. ЖОБ в ответ подожгла фабрики. Перестрелки в гетто стали обычным делом, и немцы входили в него только в боевых порядках и со всеми предосторожностями. Самыми опасными для них были бункеры «дикарей». Боевые группы ЖОБ получали через канализационную систему оружие и боеприпасы, сами конструировали автоматы и пулеметы, производили в тайных оружейных мастерских бутылки с зажигательной смесью, ручные гранаты и противопехотные мины.
* * *
Как-то раз на Журавьей, 24, Ирена встретила Зофью Коссак. Та посмотрела на нее с материнской озабоченностью.
– Ты, похоже, совсем измоталась, – сказала она. – Тебе нужно побольше спать.
Зофья была права, но даже в детстве Ирена спала меньше своих сверстников. В ней будто работал какой-то моторчик, который не давал ей спать и заставлял все время о чем-то думать, болтать ногами под стулом, барабанить пальцами по крышке стола, то и дело облизывать языком губы.
– Зофья, нам так много еще надо сделать. Так много детей…
– Не надо ничего объяснять, – сказала Зофья. – Это во мне говорит эгоизм. Ведь чем сильнее ты устаешь, тем больше вероятность какого-нибудь ляпа, который может стоить нам очень дорого. Поверь, я все понимаю. Делай свое дело, Ирена Сендлер. Я все понимаю, и очень нас всех жалею.
Ирена чувствовала себя так, будто Зофья заглянула ей в душу и увидела, как она бьется в тисках обезумевшего мира, но не позволит себе опустить руки…
Зофья положила руку на плечо Ирены:
– И ты, и я, мы обе до конца жизни будем спасать кого-нибудь из гетто… пусть мы даже и не знаем, в чем это будет выражаться лет этак через двадцать или сорок.
Ирена вздохнула. Она снова вспомнила слова отца о том, что люди по сути своей – хорошие. Ей оставалось только верить, что, узнав о том, что тут происходит, хорошие люди всего мира положат этому конец. Но сказала она Зофье совсем другое:
– Наши временные убежища переполнены. Мне нужно найти приют для младенца и восьмилетнего ребенка. У тебя нет никого на примете?
Зофья посмотрела на Ирену, словно взвешивая все «за» и «против», а потом написала адрес:
– Попробуй обратиться к доктору Восу. Он из сочувствующих.
Ирена задремала в трамвае и проспала остановку. Пришлось возвращаться пешком. Доктор Вос жил в просторных апартаментах на втором этаже величественного здания, построенного еще до Великой или, как ее стали называть теперь, Первой войны. Дом 13 по улице Новы Свят не получил во время бомбардировок в сентябре 1939 года ни царапины, тогда как от соседнего здания осталась только выгоревшая коробка. Ирена постучала, и из-за двери послышался мужской голос:
– Кто там?
– Доктор Вос? Мне нужно обсудить с вами один очень важный вопрос.
– Кто вы такая?
– Меня зовут Иоланта, – Ирена наклонилась к двери и добавила, стараясь говорить тише: – Я из Жеготы.
Дверь открылась, и мужчина буквально втащил ее внутрь:
– Не надо так об этом кричать, барышня!
– Мне вас порекомендовали Зофья Коссак и Юлиан Гробельный. Я так поняла, вы сочувствуете евреям…
Он окинул ее оценивающим взглядом:
– Вы пришли уговаривать меня кого-нибудь у себя спрятать, да?
– Двух детей… это сестры… одна совсем младенец, другой восемь лет. Всего на несколько дней. Я вас очень прошу, доктор Вос. Зофья Коссак думает…
– Мне плевать, что думает Зофья Коссак, – прошептал он. – Мы с ней почти незнакомы… она совершенно ничего не понимает… Я не могу… Мы не можем. У нас своих детей двое. Если гестапо вдруг… В общем, уходите!
– Доктор Вос, Зофья сказала, что вы – человек честный и смелый. Я знаю, что вы с супругой уже давали приют другим людям.
Если я не найду этим детям убежища сегодня, завтра они умрут.
Пани Вос, стоящая в дверях гостиной, сказала:
– Хенрик, у нас есть свободная спальня. К нам вполне могут приехать дети родственников из провинции.
Доктор Вос помолчал, переводя взгляд с жены на Ирену и обратно, а потом вздохнул:
– Приводите детей… – он вытер выступивший на лбу пот. – Иоланта, вы либо очень смелый, либо очень глупый человек… скорее всего и то и другое. Будьте осторожны. Рано или поздно они вас поймают. Я буду за вас молиться.
* * *
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |