kneon: В конечном итоге видите ли вы совместное будущее для Эдварда и Беллы вне мафии?
Еще раз: это возможно, но маловероятно. Аро будет делать все, чтобы прибрать к рукам одного из них, потому что дотянувшись до одного, он автоматически доберется и до другого. Если узнает о личности Изабеллы, он получит последний козырь.
Шансы на то, что им обоим удастся остаться в стороне от всего этого, не так уж велики. Аро так просто не сдастся. Семья для него - средство, чтобы упрочить свои позиции в нашем мире, путь к сохранению его наследия. Для человека вроде Аро только это имеет значение. Он предпочитает иметь дело с родственниками, с теми, кто связан с ним генетически, но вполне может довольствоваться итальянцами, просто за то, что они близки ему или его семье. Эдвард был для него идеальным вариантом, но он мог бы согласиться и на Джеймса, если это было бы необходимо, только он этого не захочет. Он знает, что Джеймс ненадежен и предпочел бы привлечь к себе Эдварда. Изабелла могла стать для него шикарной добычей. Принцесса, состоящая с ним в кровном родстве, которая собирается выйти замуж и породниться с другой итальянской семьей! Он бы использовал это в своих интересах.
Я сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь им избежать этой жизни, но некоторые вещи мне неподвластны. Если все это продолжится, то будет кое-что и поважнее того, чтобы спасать Эдварда или Изабеллу от лап мафии. По крайней мере, так они останутся живы. Однако полагаю, мнение Карлайла на этот счет расходится с моим. Мафия, быть может, и не идеальное место, но с ними могут случиться вещи и похуже.
ebwilb6681: Как ты думаешь, почему Карлайл становится мягче?
Карлайл стал мягче, потому что привык быть человеком действия. Он всегда был настроен на агрессивные поступки, никогда не сидел сложа руки и не ждал, пока нарвется на неприятности. Он всегда был наготове и устранял проблемы еще до того, как они начинались. С того самого инцидента в Финиксе, когда он убил Свона, он стал менее активным и со временем это состояние усугублялось. Он позволил чужаку владеть такой ценной информацией, информацией, из-за которой его могли убить, и пострадали бы другие люди, и он не сделал ничего, чтобы разрешить эту ситуацию. Он позволил ей назревать, а это совершенно неприемлемо. Серьезные вопросы вроде этого должны решаться немедленно, а он ждал месяцы, в надежде, что все само рассосется. Из всех людей Карлайл лучше остальных знал, что так просто ничего не бывает. Такие вещи просто так не проходят, люди так просто не забывают. Ты должен держать руку на пульсе и самолично избавиться от проблемы. От этого зависит наше выживание в этом мире, и вот почему он смягчился.
HopeStreet: Мы знаем, что ты убийца. Ты когда-нибудь обращался с кем-то так же жестоко, как твоя сестра Джейн? Я хочу знать, умеешь ли ты, или быть может знаешь, как разделять насилие в работе от других сфер своей жизни?
Я не черствый и не жестокий человек. Я не причиняю вред людям только ради того, чтобы навредить им. Я не получаю удовольствия от насилия. Я делаю то, чего от меня ждут, что от меня трубется, чтобы выжить, но не издеваюсь над кем-то просто так. Моя сестра прибегает к насилию, чтобы чувствовать себя сильной, чтобы чувствовать себя важной. Она глумится над окружающими, потому что не имеет собственного достоинства, и с годами это становится только хуже. Я часто задаюсь вопросом: не отсутствуют ли в структуре ее ДНК некоторые важные звенья, те, что наделяют человека совестью и состраданием. Она – самый обычный психопат, и даже я не доверяю ей. И никогда не доверял.
Я могу убивать и пытать, но делаю это не ради забавы. Я не получаю от этого удовольствие, не испытываю счастья оттого, что я так жесток. Я делаю то, к чему обязывает меня мой мир, ни больше и ни меньше. Я никогда не причинил вреда кому-то, не чувствуя при этом, что у меня нет выбора, кроме как сделать это ради собственного выживания.
kimo33: У тебя есть какое-то хобби?
Хобби... В моей жизни не так уж много свободного времени - и даже места - для хобби. Наверное, можно назвать моим хобби занятия боевыми искусствами, раз уж у меня черный пояс по джиу-джитсу. Однако, мне не так часто удается его попрактиковать, потому что все мои схватки, как правило, начинаются и заканчиваются в течение нескольких секунд – одним нажатием курка. Ребенком мне нравилось собирать по частям модельки автомобилей, но Джейн получала удовольствие от того, что ломала их сразу после того как я заканчивал сборку, так что я их не коллекционировал. Но это и не было для меня важным. Меня привлекали не сами автомобили, а процесс сборки.
twi_bkk: Почему вы так холодны со всеми, кроме вашей жены?
Я держу дистанцию - так проще. Демонстрируя людям свои чувства, ты позволяешь им видеть свои слабости. И то, что я не открываюcm никому, вовсе не значит, что мне на всех наплевать или что я бездушный, просто так намного проще и безопаснее. Я не теряю бдительность, и мне очень непросто доверять людям. Но от своей жены я не могу прятать себя настоящего, потому что люблю ее, и людям хорошо об этом известно. Но что касается всех остальных, для меня правильнее держаться от них на расстоянии - для моей и их безопасности. Опасности часто подстерегают тех, кто живет в преступном мире.
blvr: Алек, нам известно, что вы познакомились с Эсме, когда еще были детьми, но как вы двое полюбили друг друга?
После того, как боевые действия начали стихать, Эсме вернулась в Чикаго, а меня забрали обратно в Финикс, где жила моя семья. Мой отец проводил большую часть своего времени в Чикаго, и там у нас был дом. У них с моей матерью был еще один из тех несчастных "идеальных" браков, которые были организованы и согласованы заинтересованными сторонами, полагающими, что это будет им на руку. Они никогда не любили друг друга. На самом деле, не думаю, что моя мать вообще способна любить. У нее такие же психопатические наклонности, как и у Джейн, и она весьма жесткий человек, желает все делать по-своему. Она требует идеальности, а мой отец был далек от совершенства, поэтому не достаточно хорош для нее. Я не винил его за то, что он не стремился бывать дома.
После того как мы вернулись в Финикс, Эсме начала писать мне письма. Я не знал, чем это вызвано, но позже она призналась мне, что отчасти ей было жаль меня. Она видела, какой была моя семья и сказала, что, я казался забытым и недооцененным, и она чувствовала, что кто-то должен уделить мне свое внимание. Первое время я не отвечал ей, но в конце концов написал, и, наверное, тогда все и началось.
Несколько лет спустя я уехал из Финикса и отправился в Чикаго, чтобы некоторое время побыть с отцом. Мы снова встретились, и нам показалось, что все так и должно быть. Она была единственным человеком, который действительно знал меня и понимал. Она не осуждала меня. Я увидел, как она похорошела - как внутри, так и снаружи. Пока я жил у отца, меня приняли в мафию, и мы с Эсме поженились через несколько месяцев.
Алек, какая у тебя любимая позиция в сексе? В том смысле, что Эсме - прекрасная женщина и хм… ну, правильное слово - "открытая". Это было заметно по тому, как она общалась со своими племянниками (кстати, их взаимоотношения были восхитительными. Ты - очень везучий человек). Так что сомневаюсь, что она будет возражать против того, чтобы ты признался нам. И думаю, я не одинока в своем любопытстве.
*хихикает*
Ну, меня считают немногословным человеком, но также я человек действия. Предпочитаю подогревать интерес и изобретать что-то новое. Не люблю предсказуемость, если честно, я достаточно спонтанный. Больше люблю заниматься этим в душе или прижимая ее к дверям, чем делать это в постели. Я доминирую и всегда руковожу процессом, и предпочитаю нагнуть ее над столом и входить в нее до тех пор, пока она не попросит меня остановиться, чем шептать ей нежности в постели. Это не означает, что я не люблю свою жену и не получаю удовольствие от занятий любовью с ней, потому что это не так. Просто, как правило, по жизни я сдержан, и когда я со своей женой, я срываю маску и хочу немного выпустить пар. Она не возражает и никогда не жалуется на это, а даже часто сама меня провоцирует.
Спасибо за интервью, Алек!
Пожалуйста. *выхватывает пистолет и наставляет его, положив палец на спусковой крючок* Если о том, что я сказал здесь сегодня, вы хоть кому-то расскажете, я вас убью. Я был слишком откровенен и открылся вам больше, чем считаю нужным, но сделал это ради полноты картины, в надежде, что некоторые вещи станут вам понятнее. Не заставляйте меня сожалеть о своем решении или заплатите за это.
*встает и уходит* ЖИЗНЬ ВНЕ ЗАКОНА
Пролог
Бывают дни, которые никогда не забываются, дни, которые остаются в истории. Ими люди отмеряют время, их жизни - это всего-навсего череда ярких событий, между которыми пустота. Большинство ни за что не вспомнят, чем они занимались пятого сентября 2001 года, или шестого, или любой другой день, неделю, но они точно знают, что делали утром одиннадцатого…
Вы можете спросить об этом любого, и вам гарантирована басня о том, как они услышали новость о теракте в Нью-Йорке. Они вспомнят мельчайшие детали, и вовсе не потому, что эти мелочи были важными, а потому, что таким был тот день. Их мир был поставлен на паузу, этот момент навсегда запечатлился в их памяти.
Какой бы это ни было трагедией, наконец хоть что-то нарушило опостылевшее однообразие.
Мне тогда было тридцать семь лет. Мы с Эсме были в Финиксе, и вечером того дня должны были лететь обратно в Чикаго, но она была так потрясена, что отказалась садиться в самолет. В итоге ради ее спокойствия мне пришлось арендовать машину и провести за рулем более 1700 миль. Это был первый и последний раз, когда я опоздал на совещание. Я обвинил ее в том, что она неразумна и осложняет мне жизнь. А она ответила, что я мудак.
Наверное, она была права.
§
§
§ Четвертое апреля 1968 года.
Мне было всего четыре. Зайдя на кухню, я застал женщину, которая работала в нашем доме, плачущей. Я не спрашивал у нее, что случилось, но она и без этого рассказала мне, что в Мемфисе был зверски убит Мартин Лютер Кинг. Именно в тот день я и узнал, что она была рабыней. Я был слишком мал, чтобы понимать, что к чему, и посоветовал ей уехать, если она не хочет оставаться у нас. По каким-то причинам она меня послушалась. Но ушла она недалеко.
Это был первый раз, когда я видел, как кто-то умирает.
§
§
§ Двадцать первое июля 1969 года.
Мне было пять лет. Мы с моей сестрой сидели на полу перед телевизором и смотрели на первые шаги Нила Армстронга по поверхности Луны. Джейн сказала, что когда-нибудь она тоже так сможет, но моя мать возразила, что она окажется в космическом пространстве не раньше, чем отправится на небеса.
Я же готов был спорить, что и тогда ей это не светит.
§
§
§ Двадцать восьмое января 1986 года.
Мне было двадцать три. Мы с Эсме обедали в местной забегаловке, а по телевизору на барной стойке шла трансляция запуска новейшего космического шатла. В момент старта толпа взорвалась аплодисментами и восторженными возгласами, но минуту спустя в зале воцарилась тишина – Челленджер взорвался в воздухе. В прямом эфире. Эсме задохнулась от ужаса. Я видел, как она дрожит. Люди вокруг нас рыдали.
А первым, о чем подумал я, было: если Джейн по-прежнему рвалась в космонавты, она упустила идеальную возможность.
§
§
§ Двадцать второе ноября 1963 года.
День моего рождения. За многие годы я десятки раз слышал истории о своем рождении, но не потому, что этот день имел такое уж важное значение. На самом деле, это не имело ничего общего со мной. Люди помнили его из-за публичного убийства Джона Ф. Кеннеди.
В моем свидетельстве о рождении стоит время – 12:25, всего за пять минут до того, как расстреляли президента. Родившись, я не мог дышать, пуповина обмоталась вокруг моей шеи, я был холодным и синим. Точнее сказать, я родился мертвым, но врачам удалось меня оживить, пока моя мать рожала Джейн. Она вылезла пунцовой и орущей. В общем, как положено.
Мы пришли в этот мир каждый своим способом.
Факт нашего рождения был запечатлен на фотографиях, но меня не было ни на одной из них. Вместо того чтобы смотреть на меня и Джейн, всеобщее внимание было приковано к небольшому портативному радио, висевшему на стене.
Мафия была связана с Кеннеди. Мой отец лично работал над тем, чтобы заполучить для него голоса в штате Иллинойс, а другие воры в законе всей страны делали то же самое на своих территории. После окончания выборов, в качестве благодарности за оказанную помощь, с помощью своего брата Роберта, генерального прокурора, он объявил Мафии войну. Министерство юстиции предъявило обвинения более чем сотне человек, представителей организованной преступности, чем, разумеется, весьма огорчил Мафиози. Они жаждали крови, а когда Коза Ностра требовала кровопролитья, она его получала. Даже Президент не мог противостоять гневу Мафии.
Поэтому, если кто-нибудь упоминал о том дне, первыми словами моего отца неизменно были: "Не могу поверить, что мы действительно это сделали!" и я подозревал, что и это так же не имеет со мной ничего общего. Он никогда не признавал этого, но я был уверен, что до самого последнего дня он укрывал делишки куда хуже тех, которые сейчас совершал я.
Однако я старался не думать об этом. Бывали моменты, когда люди собирались вместе и, хоть на один день, объединились. Они делили между собой радость, и боль, и ужас. Они вместе плакали. Они находили общий язык. Они праздновали. Они скорбили.
И это казалось фальшивкой.
Потому что день заканчивался, и сразу заканчивалось все остальное. Большинство людей не вспомнят, что они делали двенадцатого сентября 2001 года, или тринадцатого. Это были обычные дни, такие же, как другие. Время шло, равно как и жизнь, но память о том единственном дне, когда в их унылых жизнях прозвучал сигнал будильника, будет преследовать их вечно.
Пятое апреля 1968 года.
Двадцать второе июля 1969 года.
Двадцать десятое января 1986 года.
Двадцать третье ноября 1963 года.
Это всего лишь даты.
Никакой личной привязанности к ним. Никакого значения. Никакого смысла. Просто цифры.
История моей жизни.
Глава 1. По дороге в Ад
Октябрь 1996го
33 года
Чикаго, Иллинойс
Сумасшедший стук разнесся по дому и отдался пульсацией в моей голове. На негнущихся ногах я скатился по ступенькам к входной двери, еще не до конца проснувшийся и мучающийся похмельем. Я ведь сказал им, что пойду домой, потому что неважно себя чувствую, так кто же отважился потревожить меня посреди ночи? И что бы ни ожидало меня по ту сторону двери, для них же лучше, чтобы это дело было важным.
А важными я считал только те дела, от которых зависела чья-то жизнь или смерть, потому что если причина, по которой меня разбудили, менее значительна, уж я позабочусь о том, что она такой станет.
Кое-как я добрался до прихожей, стук тем временем стал еще более безумным. Я застонал и провел рукой по лицу, стремясь очистить голову и попытаться проснуться. Я был взвинчен, и это мое состояние не сулило ничего хорошего для тех, кто стоял на моем крыльце.
<!-- CUT -->- Иду, - крикнул я, тряся головой.
Все, о чем я просил – всего одну ночь без телефонных звонков. Всего одну ночь – на то, чтобы отдохнуть и провести время с женой, не ожидая, что нас прервут. Одну ночь, во время которой мне не придется беспокоиться о том, кто что делает, с кем и почему. Чтобы всего на одну ночь меня оставили в покое.
Чтобы всего одну ночь в мою дверь никто не постучал.
= + = + = + = + = + = + = + = + =
Наши Дни
Чикаго, Иллинойс
В дверь моего кабинета робко постучали, так тихо, что из-за музыки, орущей в клубе, я едва расслышал стук. Не обратив на него никакого внимания, я продолжал перекладывать бумаги на своем столе. Мафиози знали, что должны держать себя уверенно, особенно когда речь заходила о самых опасных из людей. Мне было плевать, даже если они имели такой же убийственный взгляд, как у самого Люцифера, окруженного серным дождем и адским огнем и ведущего их прямиком к вечному проклятию. Они должны сохранять спокойствие, быть готовыми к противостоянию и никогда не выказывать свой страх. На улицах господствует беспредел, и при первых признаках слабости наши конкуренты, не колеблясь, начнут действовать. Уязвимостью обязательно воспользуются, а самое худшее из всего – это показать свою неуверенность. И неважно, были они правы или нет, они должны всегда настаивать на своей правоте. Это своего рода философия "Притворяйся до тех пор, пока сам в это не поверишь". Сами они вовсе не обязаны верить в себя, им просто нужно убедить всех остальных в том, что верят.
Но меня, конечно же, они не убедили.
Раздался еще один стук, все такой же слабый. Нерешительный. Неуверенный. И я снова проигнорировал его.
- Босс, там кто-то…
Я поднял руку, предупреждая Бенджамина, чтобы он заткнулся, и он резко замолчал.
Он, сын одного из высокопоставленных Капо Фрэнка Манчини, прошел инициацию всего несколько месяцев назад. Бенджамин был умным ребенком, хорошо разбирающийся в математике. Ему светило блестящее будущее, но вместо этого он выбрал жизнь в криминальном мире - по той же причине, что и большинство молодых людей: деньги, власть и уважение.
Но немногим из них удавалось прожить достаточно для того, чтобы достичь хоть чего-то из желаемого.
Через некоторое время раздался третий стук. Он был громче и настойчивее. Я жестом велел Бенджамину открыть дверь и, откинувшись в кресле, взглянул на свои Rolex, когда вошел парень. Он был молод, чуть больше двадцати лет, и относительно недавно состоял в организации. И все еще придерживался радикальных (1) взглядов, свято веря, что обо всем можно договориться. Но вопреки тому, во что он верил, я был единственным в этой комнате, кто был вправе нарушать правила. Уже очень скоро ему придется к этому привыкнуть, иначе он заплатит за свое невежество своей жизнью.
- Уже 9:03, - заявил я. - Я сказал тебе прийти в девять. Ты опоздал.
- Но я был здесь, - сказал он в свою защиту. - Я был снаружи, в холле.
Не веря тому, что он попытался возразить мне, я вскинул брови. – Ты настолько смел, чтобы оправдываться?
- Нет, я, э-э…
- Мне не интересно то, что ты собираешься сказать. Для меня это не имеет значения. Мне насрать, даже если на парковке тебя переехала машина. И даже тогда тебе, сбитому и искалеченному, пришлось бы по-быстрому ползти сюда, чтобы быть в моем кабинете в точно назначенный мною час. Только смерть является уважительной причиной для опоздания. Ты понимаешь меня?
- Да, сэр.
Я почувствовал запах его страха. Он расползался по кабинету болезненно-сладким запахом пота и паники. Я уставился на него, наблюдая за тем, как он нервно заерзал под моим испытующим взглядом. Он был высоким, долговязым, в нем не было ничего примечательного. Ничего, чем бы он мог выделиться. Он был таким заурядным, что я даже не мог вспомнить его имя. Я был почти уверен, что оно начиналось с буквы С, но вообще-то это было неважно. Для меня он был не более чем один из многих. Рядовой. Солдат группировки Манчини. Легко заменимый.
Я знал, что это звучит грубо, ведь он был человеком. Дышал тем же воздухом, что и я. У него была семья. Мать, отец, быть может, брат или сестра. Скорей всего, у него была подруга и, возможно, даже ребенок. Люди любили его и зависели от него. Для них он был дорог, но я не мог думать по-другому. Я не мог принимать все это во внимание. Я должен быть объективным, расчетливым. Я должен был выбрать то, что являлось наилучшим для Borgata в целом, а не что помогло бы одному человеку из низов. Если он не был полезен мне, он был обузой.
- Кончай суетиться, - приказал я, раздраженный его нервозностью. Неужели так трудно стоять спокойно? - Ты выглядишь придурком.
- Простите, сэр, - сказал он, стараясь выпрямиться, но по-прежнему сутулился, а его язык тела прямо вопил, что передо мной трус.
Его привели в организацию, когда у власти еще был Аро, в последней партии прошедших инициацию до окончания его дрянного царствования. Я не мог понять, что такого нашел Аро в этом парне, чтобы посчитать его достойным статуса "умного малого", но сейчас было уже слишком поздно что-то с этим делать. Вступив сюда, ты остаешься здесь до конца жизни. Мне оставалось только попытаться указать парню на его место прежде, чем кто-то найдет возможность избавиться от него.
Или же, если на то пошло, я сам должен буду от него избавиться.
- У тебя есть что-нибудь для меня? - спросил я.
Он кивнул и положил на стол передо мной помятый конверт. Взглянул на стул, стоявший рядом с ним, но к счастью, сесть не рискнул - ведь я ему этого не предложил.
Мир, в котором мы жили, был чем-то вроде вечной игры "Саймон говорит" (2), и я был Саймоном. Никто не мог сделать и шаг - ни единого шага! - без моего согласия. Если кто-то все же пытался, будь то по истечении наказания или из-за вопиющего невежества, они мгновенно выбывали – без возражений. Разница, однако, была в том, что жизнь - не игра, поэтому, выбывая из моего мира, нельзя было вернуться позже для еще одной попытки. Никаких переигровок. Никаких возвращений.
Я открыл конверт и достал пачку банкнот, которые были аккуратно сложены и перетянуты резинкой. Я просмотрел стопку - среди них было несколько соток, а остальные двадцатки. Три тысячи долларов, в лучшем случае.
- Это из той партии груза, что угнала ваша группа? - спросил я. - Что было в грузовике?
- Телевизоры.
- Сколько?
- Может быть, пятьсот.
- Пятьсот, - повторил я.
Их было четыреста восемьдесят семь, если быть точным. Я все разведал и знал, что было на том грузовике, прежде чем рассказал о них. Я строил свой бизнес исключительно на фактах, а не на догадках, и никогда не посылал своих людей на работу вслепую. Если, конечно, не посылах их на верную смерть.
- Жидко-кристаллические?
- Да.
- Сони? Тошиба? Самсунг?
- Точно не знаю, - пробормотал он, его тревога росла с каждым моим вопросом.
Он понял, что попал в беду. По крайней мере, он был достаточно умен, чтобы почувствовать это.
- Ради чистоты эксперимента, предположим, что там были самые дешевые из существующих на рынке ЖК-телевизоров, хотя я точно знаю, что это не так. Но допустим, что цена их 650 долларов. Пятьсот телевизоров по 650 за штуку, это будет…?
Он смотрел на меня, ничего не говоря.
- Триста двадцать пять тысяч долларов, Босс, - вмешался Бенджамин, хотя я уже знал ответ.
Я не наказал его за то, что влез без разрешения. В конце концов, именно он был моим счетоводом.
- При продаже на черном рынке их стоимость сократится примерно на 25%, так что прибыль составит…?
И снова я не получил ответа.
- Двести сорок три тысячи семьсот пятьдесят, - ответил за него Бенджамин.
- Делим на пятерых, так как в их группе пять парней, - вообще-то, их было шесть, но это была другая история для другого раза.
Бенджамин даже не дал парню возможность ответить, зная, что тот и не попытается. Я даже не был уверен, есть ли ему что добавить. - Сорок восемь тысяч семьсот пятьдесят.
- Сорок восемь тысяч семьсот пятьдесят, - повторил я. - А я получил только три тысячи? И какой это процент?
И снова ответил Бенджамин. – Чуть больше шести.
- Шесть процентов, - произнес я, качая головой, потом сунул деньги в конверт и бросил его обратно на стол. - Налог с продаж в Чикаго составляет почти десять процентов. Федеральный подоходный налог на прибыль – уже двадцать пять. А ты приносишь мне жалкие шесть? За кого ты меня принимаешь?
- Я, э-э, не подумал…
- Точно, - прервал я его. – Не удивлюсь, если ты даже не знаешь, как это делается. Всем известно, что половина автоматически отходит организации, но это не распространяется на мою долю. Я могу забрать все. И не может быть и разговоров, что мне достаточно шести процентов. Если эти пиявки в правительстве заслуживают двадцать пять, почему бы и мне не замахнуться? Скажи мне, что делает их лучше меня? Или это они делают для тебя больше, чем я? Или это они присматривают за тобой?
- Нет, сэр.
- Вот и я так не думаю. Бенджамин, сколько будет 75 процентов от 48 тысяч 750 долларов?
- Э-э… 36 тысяч 562 доллара, - отрапортовал он, едва задумавшись над этим. - Оу, и еще пятьдесят центов.
- Звучит справедливо. Я жду, что ты принесешь 36 562 доллара и пятьдесят центов на мой стол к девяти часам завтра ночью. У тебя почти двадцать четыре часа.
Парень смотрел на меня, как громом пораженный. – Но эти деньги… моя семья, сэр…
- Это твоя семья, - возразил я, вскочив и схватив его за руки.
Я дернул его к себе, нагнул и ткнул лицом в стол, удерживая его одной рукой, а другой выдвинул верхний ящик и вытащил оттуда нож. Страх мелькнул на его лице, когда он увидел его, и затрясся, слезы брызнули из его глаз, когда я прижал кончик ножа к его горлу.
- Ты хочешь, чтобы я пустил тебе кровь, чтобы ты вспомнил клятву, которую давал? На первом месте Коза Ностра, и ничто другое. Это слишком сложно для твоих мозгов? Если это так, скажи мне, и я положу конец твоему членству прямо сейчас.
- Нет, сэр! Простите меня, я совсем не хотел проявить неуважение!
- Не сомневаюсь в этом, - ответил я, отпуская его и снова занимая свое место.
Когда я сунул нож обратно в стол, он выпрямился.
- Время пошло. Завтра в девять веера и ни минутой позже.
- Да, сэр, ответил он.
Я махнул рукой, и он выскочил из комнаты, в спешке хлопнув дверью. Я поежился и уставился на нее, раздумывая, а не пойти ли за ним.
- Ох, Босс, - подал голос Бенджамин. Он явно нервничал, и это было правильно, так как настроение у меня было паршивым, а я так и не разрешал ему говорить. - Вы же понимаете, что подсчет был несколько неверным, да?
- В каком смысле неверным? – спросил я, с подозрением глядя на него.
Бенджамин никогда не ошибался в расчетах. - Ну, он уже дал вам в три тысячи. Мы забыли… э-э, я хотел сказать, что это я забыл их вычесть.
- Плата за опоздание, - отрезал я. - Тысяча за каждую минуту, которую мне пришлось его ждать.
- О, это имеет смысл.
- Полагаю, это вполне разумно, - сказал я, пожав плечами. - Особенно, если учесть, что обычно я отрезаю палец.
Он замолчал, а я снова принялся за документы. Хозяйка моего клуба почти две недели назад принесла заявление на увольнение, а я еще не нашел никого ей на замену. Разумеется, я сам решал, кого нанимать, особенно на такую видную должность. Сотни заявлений, среди которых десятки заявок и анкетных данных, требующих тщательного рассмотрения, так как Эсме считает, что у них, возможно, есть потенциал. Хотя казалось бы, наши представления в этом сильно расходятся, но время на то, чтобы нанять кого-то и обучить его работе в течение последующих двадцати четырех часов, вышло. Я пообещал Эсме, что сделаю это сегодня вечером, и назначу претенденту встречу с нами в понедельник утром, но, как оказалось, сказать это было гораздо проще, чем сделать.
У большинства соискателей не было практически никакого опыта работы. У некоторых из них были необоснованно высокие требования. Другим не хватало рекомендаций. А остальные были просто абсурдными.
- С каких пор освоение Фармвилла (3) считается особыми навыками и заставляет людей думать, что они способны делать что угодно в реальной жизни? – поинтересовался я, скручивая анкету в комок и швыряя его в мусорную корзину у стола.
- Эй, это может пригодиться. Фармвилл учит их работать мотыгой, - ответил Бенджамин, смеясь над своей шуткой. - Вы поняли, хозяин? Мотыжить (4)?
- Я понял, Бенджамин, - ответил я, с досадой качая головой. - Я просто не нахожу эту шутку смешной.
__________________________________
(1) радикалы- члены политических партий (в капиталистических странах), требующих в своихпрограммах буржуазно-демократических реформ в рамках существующего строя
(2) детская игра, когда ведущий называет действие, а остальные послушноповторяют за ним, как марионетки
(3) приложение на facebook, моделирующее работу на ферме, включая заботу о животных и растениях
(4) еще одно значение англ.слова "hoe" - шлюха, уличная проститутка, так что тут имеет место быть игра слов Я распахнул входную дверь, недовольный этим вторжением, но не успел ничего сказать или хотя бы взглянуть, кто это, как он быстро прошмыгнул мимо меня в дом. Пораженный, я обернулся и увидел своего шурина, Карлайла, с безумным видом меряющего шагами мою гостиную.
Что-то определенно было не так.
- Карлайл?
- Я не могу, - начал он, качая головой. Он был изможден, его одежда была в беспорядке, а волосы взъерошены. - Я не могу… Он, э-э… они… она… О Боже! Мой гребаный Бог!
Он повернулся ко мне, и я застыл в ужасе, увидев, что он весь в крови. Он с неистовостью теребил свои волосы, будто пытался выдернуть их, и прежде чем я смог понять, что происходит, его ноги подогнулись. Он мешком рухнул на пол, издав пронзительный крик. Этот звук острой болью отдался в моей голове, и я вздрогнул, а в ушах сразу зазвенело.
На секунду у меня закружилась голова, и я запереживал, как бы мне сейчас тоже не грохнуться. Я ухватился за стену, чтобы удержать себя на ногах, и как только пришел в себя, опустился на колени перед Карлайлом. Он был на грани истерики, громко рыдая, а слезы дорожками стекали по лицу. Никогда прежде я не видел его таким, и это заставляло задуматься, потому что обычно в моем присутствии он не выказывал абсолютно никаких эмоций. Он знал, что я это ненавидел. На это у меня не было времени. Я не выносил, когда рядом со мной плакали, и он уважал это. Я видел его плачущим лишь единственный раз за все время - в день, когда Элизабет изнасиловали.
И я сразу понял. - Элизабет.
Услышав ее имя, он зарыдал еще громче. - Моя жена, моя прекрасная жена! О Боже, они забрали ее, Алек! Они забрали мою жену!
- Забрали ее?
- Она умерла, - сказал он, его тело содрогалось. – Она, черт возьми, умерла! Они убили ее! Зачем они убили ее? О Боже, почему она?
Он начал что-то бессвязно бормотать, и я схватил его за руки, пытаясь привести его в чувство. Его состояние не помогало мне разобраться, а я должен знать, что произошло. Мне были нужны детали, и не потом, а прямо сейчас.
- Где? - спросил я. - Где она? Где это произошло? Как?
Он продолжал бормотать, и я тряс его изо всех сил, пытаясь вывести его от этого состояния. Он крепко вцепился в мои руки, как будто цеплялся за жизнь. Его руки выглядели так, будто он замачивал их в крови, с кровавыми разводами и сгустками под ногтями. Увидев это, я мгновенно вспомнил давний разговор с его отцом, который мы вели вскоре после того как Карлайл поручился за Элизабет.
- У них ничего не выйдет, - сказал Антонио. - Я знаю, что он любит ее, но этого недостаточно. Из-за нее его убьют. Запомни мои слова, Эвансон. Эта женщина станет причиной смерти моего сына, а когда это произойдет, его кровь будет на ее руках.
Я ничего не ответил. Мне нечего было сказать.
Но стоя на коленях рядом с Карлайлом и глядя на засохшую на руках Карлайла кровь, я захотел, чтобы Антонио еще был жив, чтобы я смог сказать то, что должен был - что он был неправ. Все получилось наоборот. Не она стала причиной его смерти, а он ее. Именно ее кровь была сейчас на его руках.
В буквальном смысле.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |