Анненкова Ирина Олеговна 2 страница

С тех пор, как студенткой она пришла на кафедру глазных болезней родного мединститута, ни у кого не возникало сомнений в том, какую специализацию изберет для себя эта девочка. Интернатура, диплом, ординатура, диссертация были связаны исключительно с офтальмологией. За годы работы сперва в институтской клинике, а затем в больнице под руководством знаменитого профессора-окулиста Ада вернула хорошее зрение огромному количеству людей.

Особенно примечательно было то, что у пациентов никогда не возникало осложнений после операций, проведенных молодым доктором Третьяковой.

Такого не бывает в принципе, а вот у нее было.

Всегда.

По-видимому, искренний интерес к проблемам каждого конкретного пациента в сочетании с безусловным талантом и твердой рукой прирожденного хирурга, позволяли достичь таких невероятных результатов. К ней приводили друзей и родственников, записываться на прием порой приходилось за несколько месяцев.

Митька сумел уговорить Аду оставить престижную клинику, где она уже собирала материал для докторской диссертации. Сам он никогда не оперировал, хотя диагност был отличный. Правда, консультировал теперь Дмитрий Борисович довольно редко...

Зато он сумел собрать в своем новом Центре самое современное оборудование для бесконтактной коррекции зрения. Диагностическая же аппаратура вообще не имела в Москве аналогов!

Также он легко и непринужденно организовывал для своих сотрудников стажировки в известнейших зарубежных клиниках, командировки на любые семинары и симпозиумы. Перейдя в Центр, Ада очень скоро смогла получить вожделенные сертификаты Американской и Европейской Ассоциаций лазерных офтальмохирургов.

Всем дипломам и свидетельствам главврач вел строжайший учет, украшал ими стены приемной и сайт в Интернете.

- Митюша, ну откуда в тебе взялась эта энергия Ниагарского водопада? - подкалывала друга Ада. - В институте, насколько я помню, ты не отличался подобной неукротимой целеустремленностью.

Студент Конкин славился невероятным эстетством и дендизмом, этакий Оскар Уайльд в белом халате. Казалось, он по ошибке затесался в толпу закаленных анатомичкой однокашников, слегка, а иногда и не очень слегка бравировавших грубоватым, а, порой, и циничным отношением к окружающему миру. Митя, сын профессора консерватории и концертирующей скрипачки, поступил в медицинский институт после окончания Центральной Детской музыкальной школы.

С Адой они подружились на первой же студенческой "картошке".

Студентов - первокурсников, едва пришедших в себя после сдачи вступительных экзаменов, привезли убирать урожай в Тульскую область, в деревню со смешным названием Малышки. "Уютные бараки" с "удобствами" в соседнем поле привели в замешательство большинство будущих медиков.

Особенно переживали избалованные москвички - медицинские институты всегда считались престижными, и девочки, да и мальчики, по большей части, туда поступали не простые, а золотые.

- Ну как же мы тут сможем жить?- стонала высокая худая брюнетка Саша, узнав, что по воду придется ходить с ведрами к колодцу (за грязной водой), или на речку (за относительно чистой), или на родник (за питьевой). - Ни помыться, ничего! И копать. Лопатой. А у меня, между прочим, руки,- она потрясла перед лицом тонкими выгнутыми пальцами,- я, между прочим, будущий хирург!

Других тоже сильно волновали вопросы неустроенного быта.

Длинный неухоженный барак, когда-то бывший светло-желтым, поражал своей запущенностью. В косенькие окна немилосердно дуло, щелястый пол был грязен. Водились крысы. Резвые зверьки совершенно не боялись людей, явно считая старый дом своей законной вотчиной.

У Инны Лович, с которой Ада успела сдружиться ещё во время вступительных экзаменов, серые нахалки немедленно утащили из оставленной на полу сумки батон.

Мужское население деревни с ходу начало оказывать приезжим барышням посильные знаки внимания. Приглашения на рюмку чая и сельскую дискотеку поступали бесперебойно.

Было совсем не похоже, что местные жители где-то трудились; несмотря на разгар рабочего дня, на единственной деревенской улице было полно народа. Одинокий трактор завяз по пояс в непонятно как оказавшемся в двух шагах от барака болотце.

Классический призыв к колхозникам помочь студентам убрать урожай отклика в сердцах трудящихся не находил никак.

На ступеньках "студенческого дома" примерно часов с трех со вкусом расположились несколько парней в матерчатых кепках, разноцветных ватниках и высоких сапогах. Обитатели барака быстро оценили радости такого соседства.

Громко бренчала гитара, деланно хриплые голоса с чувством выводили про "одинокое сердце", "сиреневый туман" и "прости, меня, мама, хорошего сына".

Из рук в руки переходила бутылка с желтоватой мутной жидкостью.

- Девушка, девушка, присоединяйтесь к нам, - крепкая шершавая ладонь уверенно ухватила проходившую мимо Аду за запястье. Обладатель цепкой конечности, загорелый коренастый парень, безмятежно улыбался оторопевшей студенточке. Ежегодная развлекуха с участием забавных городских барышень ему очень нравилась как нехитрый вид спорта, ко всему прочему повышающий рейтинг спортсмена в глазах односельчан, а, главное, односельчанок. - Как вас зовут, девушка? Вот, посидите с нами, выпьем, поговорим,- продолжал резвиться крепыш.

Реакция девиц на подобные заигрывания была, как правило, предсказуема, и очень веселила всю честную компанию. Правда, эта рыжеватая невысокая девчонка почему-то не стала возмущенно вопить "пусти, дурак" или неумело вырываться из удерживающей ее руки, а, напротив, спокойно, без ожидаемого испуга, рассматривала разыгравшихся лоботрясов.

На самом деле Ада здорово испугалась. Крепкие и не очень трезвые ребята производили впечатление решивших развлечься медведей. Вроде звери и выглядят добродушными и неповоротливыми, однако в любой момент они готовы напасть на наивного разиню.

Когда-то отец, в молодости увлекавшийся разнообразными единоборствами, научил свою подраставшую дочь нескольким несложным приемам, с помощью которых даже совсем не тренированная девушка могла легко постоять за себя в самой неприятной ситуации. Но идти в первый же день на открытый конфликт не хотелось - прогноз развития событий рисовался неутешительным. Ада судорожно пыталась придумать мирный путь выхода из сложившейся ситуации, когда за ее спиной вдруг появился тощий длинный студент в непередаваемо модной бело-рыжей ветровке и грамотно потертых джинсах.

- Дай-ка, братан, я тебе гитару поднастрою - что-то у тебя четвертая и пятая не на месте, - парнишка, улыбаясь, протянул руку к гитаристу.

- А ты что, сечешь? Они, вроде и не строятся - я пытался, - с неожиданным дружелюбием ответил толстенький "музыкант".- Ну, попробуй, попробуй,- и желтенькая фанерная гитарка мягко перекочевала в руки непрошенного помощника. Тот ловко ухватил потрепанный инструмент и шагнул к удерживающему Аду "добру молодцу".

- Пусти-ка, я на перила сяду,- по-прежнему улыбаясь, попросил парнишка, и "молодец" пустил, да еще почему-то заодно и отпустил тонкую ручку намеченной жертвы.

Студент, пристроив поудобнее свой костлявый зад на необстоятельные перильца, стал быстро-быстро пощипывать струны, зажимая лады и подкручивая колки. С четвертой и пятой и впрямь пришлось слегка повозиться, но в явно опытных руках дело пошло.

Заинтересовавшаяся компания внимала процессу.

Толстенький гитарист - тот так чуть не носом уткнулся в инструмент, наблюдая за настройкой.

Довольно скоро студент перестал крутить колки.

-Ну вот и все, готово, теперь она у тебя по-другому заговорит,- он серьезно поглядел на толстячка. - Можно?.. - И, не дожидаясь ответа, на секунду накрыл ладонью струны, а потом заиграл.

Ада, отчего-то не сбежавшая немедленно с крыльца куда подальше, замерла от охватившего ее восторга. Парень играл не просто классно - профессионально. Желтенькая гитарка, похоже, и сама не догадывалась, что из нее можно извлечь столько разнообразных звуков, да еще и таких! Толстячок зачарованно смотрел то на старушку-гитару, то на исполнителя. Так обычно ребенок глядит на бабушку-сказочницу, слушая о волшебных странах, Жар-птице, Марье-царевне...

Это было что-то испанское - Ада не узнала, что именно. Мелодия то мягко мурлыкала, то, рассыпавшись на изящные завитушки, взрывалась бешеными аккордами, а затем опять начинала журчать ледяным фонтаном в жаркий день. Это были какие-то воплощенные в звук кружевные дворики Альгамбры из обожаемых новелл Вашингтона Ирвинга, цветущие круглый год розовые сады, минареты кипарисов и старые мавританские башни испанских городов. В башнях жили прекрасные принцессы, влюбленные в собственное отражение; проезжие идальго влюблялись в принцесс и пели им по ночам серенады.

- Мужики, а у вас тут какой-нибудь клуб есть? - студент Митя (Ада наконец-то вспомнила, как его зовут) резко оборвал музыку, прихлопнув ладонью струны. - Ну, там, может, пианино сыщется?

Притихшая компания отмерла.

- Есть клуб, и пианино там есть, - с готовностью подтвердил толстячок. - Хочешь, провожу? - он кивал Мите, умильно заглядывал в глаза, приглашая идти, не задерживаться, ну в самом деле, сколько можно ждать? Но Митя спокойно повернулся к Аде:

- Пойдем? Побренчим, музыку послушаем...

И она пошла - куда, зачем? Неясно. Однако, пошла. Хотя дел в бараке было - "вагон и маленькая тележка", как говаривали у них в детском саду.

Небритая компания в полном составе потащилась за ними. Ада с большим трудом могла заподозрить эту развеселую публику в любви к фортепианной музыке. Парни и сами недоуменно переглядывались, удивленно крутили крепкими головами, ухмылялись криво. Правда, до клуба дошли только толстенький музыкант, да давешний резвый крепыш. Остальные по дороге совсем приуныли, и у них вдруг нашлись какие-то срочные дела, требовавшие их присутствия.

Гордым словом "фортепиано" именовался старенький потертый инструмент по имени "Лира", довольно расстроенный. Впрочем, Митю это вовсе не смутило.

- Договориться, в принципе, можно с любым инструментом, - пробормотал он, пробегая длинными пальцами по желтоватым клавишам. Потом последовало несколько замысловатых пассажей и аккордов, задребезжала какая-то струна, а затем рояль рванул веселый рэгтайм.

Допотопный инструмент скрипел и, казалось, даже постанывал под быстрыми Митиными пальцами. У Ады появилось такое ощущение, что непривычные к подобному отношению клавиши вот-вот ринутся прочь, куда подальше. Митина левая рука с чудовищной скоростью выводила четкий стремительный ритм, а правая комкала его, грубо рвала синкопами.

Толстенький музыкант, сладко жмурясь, притоптывал на месте, подергивал плечами, норовил пуститься в пляс. Он блаженствовал. Его товарищ сразу молча уселся в темноватый угол зала, а теперь ерзал, вытягивал шею, пытался что-то рассмотреть.

Толстяк, похоже, был готов идти вприсядку, когда Митя резко оборвал рэгтайм, и, не делая ни малейшей паузы, заиграл божественное andante из фортепианного концерта Моцарта до-минор.

Прозрачные, воздушные, дымчато-сиреневые звуки заполнили обшарпанный зальчик, раздвинули стены, убрали прочь грязный потолок. Вместо пропахшего пылью воздуха в лицо Аде подул сладкий тугой теплый ветер. Мелодия повела ее по цветущему полю, по яркому душистому разнотравью летнего полдня. В этой музыке было всё: бесконечное небо, белые пушистые облака, большие надежды и любимые люди. Аде хотелось идти далеко-далеко, по мягкому упругому проселку, а высоко в легком небе пели жаворонки, зовя вперед, к свету, к радости.

Это была не музыка. Это было обещание счастья.

- Мить, а что ты тут, собственно делаешь? - удивленно спросила Ада, когда волшебный инструмент - кто это там посчитал его ветхим и расстроенным? - замолчал, и она снова оказалась в небольшом полутемном зале деревенского клуба. - Тебе в Консерватории самое место, а ты вон в медики подался? Почему?

- Потому,- коротко глянул на неё музыкальный студент Конкин и снова заиграл - уже теперь Рахманинова. По его тону отчего-то стало ясно, что расспросы им вовсе не приветствуются.

Собственно, и теперь, когда прошло почти двадцать лет с момента их знакомства, Ада не могла ответить на вопрос, заданный когда-то ею Мите в стареньком клубе.

У стойки "ресепшена" Аду поджидал сюрприз. Сюрприз был под метр девяносто ростом, в меру мускулист, в меру худощав, одет по последней молодёжной моде - умело изодранные джинсы, живописно свисающие с попы, толстовка с капюшоном, покрытая заковыристыми картинами, "косуха" в заклепках и развязанные высокие кроссовки. На голове - умопомрачительно рваная бейсболка козырьком назад. Звали его Юрой, и приходился он Аде племянником.

Своего племянника Ада любила без памяти. С тех пор, как Юрик родился, она с удовольствием возилась с мальчишкой; сидела с ним, даже с совсем крошечным, водила его гулять, таскала в цирк и театр. Она с радостью вновь окунулась в прекрасный мир любимых детских книг и спектаклей.

Малыш свою молоденькую тетку обожал. Дома же у него всё было очень не просто.

Его дед, приходившийся Александру Владимировичу родным братом, погиб довольно молодым во время каких-то загадочных испытаний - работал он в безымянном секретном НИИ и уже дослужился до должности заведующего лабораторией. Его вдова, женщина надменная и недобрая, осталась с дочерью-школьницей и матерью, чьей точной копией была сама. Главным делом их жизни стало получение всех возможных и невозможных пенсий и выплат за потерю единственного кормильца, поильца, а также одевальца и обувальца.

При жизни Павла Владимировича семья очень даже не бедствовала. После его гибели никогда в жизни не работавшая Нинель Петровна быстро "почувствовала разницу".

Жить на пенсию с подрастающей дочкой и стремительно дряхлеющей матерью было тоскливо.

О замашках супруги человека с положением приходилось забыть. Одежда и обувь, покупаемая за дикие деньги у фарцовщиков или по блату "из-под прилавка" с солидной переплатой, импортные духи и косметика, регулярные визиты в Институт Красоты и парикмахерскую "Чародейка" на Калининском проспекте, присмотренное новое колечко с сапфиром, посиделки в "Праге" с приятельницами - всё это оказалось в прошлом, причем настолько далеко, что скоро стало казаться сладким сном.

Зато надо было искать деньги на покупку туфель дочери, ну хоть самых завалящих - нога у девочки росла быстро. Приходилось изворачиваться и добывать какие-то лекарства для часто болеющей мамы. К тому же, старуха с возрастом стала капризной.

- Вот ты сидишь, как фефёла, а Анька Минаева уже и прикрепление к спецмагазину пробила, теперь жрачку оттуда сумками громадными таскает,- бубнила день и ночь всем недовольная Вера Семеновна.

Самое-то неприятное, что это была истинная правда. Муж Аньки Минаевой погиб вместе с Павлом Владимировичем. Дом был ведомственный, все про всех всё знали, примерно как в деревне, поэтому любые перемены в материальном и социальном положении соседей немедленно становились достоянием народных масс.

- Я не могу есть эту колбасу по два двадцать, что ты вчера купила,- продолжала своё выступление старуха.- Её делают из туалетной бумаги! Ты всегда покупала другую. Почему не покупаешь сейчас?- Вера Семеновна неопрятно доела бутерброд с той самой, гадкой колбасой за два двадцать, поковыряла в зубах, громко икнула и с явным отвращением на лице взяла с тарелки ещё один, побольше.- Я не наедаюсь этой дрянью! Ты должна сделать так, чтобы мы ели другие, хорошие продукты!- "другие, хорошие" приносились Пашей из спецбуфета НИИ. Вся же страна, не имевшая доступа в распределители съедобной пищи для особых людей, ела, что повезет. Но это маменьку не интересовало.

- Ты обязана потребовать всё, что нам причитается,- уверенно вела свою партию бабуля,- это ж нам положено, ведь так? Пойди и добейся!

-Мама, да замолчи ты, и без тебя тошно,- взвивалась Нина, понимая, что мать абсолютно права. Надо было бороться. В конце концов, у кого муж погиб? Кто его заставил эти дурацкие опыты делать? Пусть теперь компенсируют! А то - бросили кость и забыли? Фигушки. Этот номер с нами не пройдет.

И Нина ринулась в схватку за достойное существование скорбящей семьи безвременно сгоревшего на работе отважного ученого. Можно даже сказать, погибшего при исполнении воинского долга! Ну, или почти так!

Как ни странно, ей многое удалось. Выше головы, конечно, не прыгнешь, но всё, до чего можно было дотянуться, Нина ухватила. Тут было и прикрепление к вожделенным спецмагазинам, тем, что с "другими" продуктами и вещами, и ведомственная поликлиника, и бесплатные путевки в санатории, и льготы при поступлении в ВУЗ для дочери героя, и многое, многое другое.

Довольно быстро процесс овладения разнообразными благами превратился в стержень, вокруг которого закрутилась жизнь семейства. Нинель Петровна с честью вела роль безутешной вдовы. Носила черное. Всегда была готова всплакнуть - для пользы дела. Умела придать лицу исполненное скорбного достоинства выражение.

Отказать ей было нелегко. Даже самые прожженные и циничные чиновники лишь руками разводили - так ловко вдовица обставляла свои просьбы, такими запасалась рекомендациями, так умело обрабатывала должностное лицо, ответственное за принятие нужного ей решения.

Дома тщательно и подробно обсуждались малейшие нюансы "дела жизни". Вера Семеновна с энтузиазмом, достойным первых комсомольских строек, принимала участие в нелегкой борьбе, которую вела дочь. Радовалась успехам. Горевала над неудачами - иногда случалось и такое, всё-таки как много в мире злых людей! Во всех видела конкурентов и подозревала их в страшных кознях.

Школьница Тамарочка очень скоро присоединилась к маме и бабушке в их нелегком деле. Нинель Петровна даже удивилась дочкиной хватке, впрочем, это ей было даже на руку. Девочка полюбила сопровождать мать в нужные кабинеты: "Я подумала, что вы просто должны познакомиться с любимой дочерью вашего покойного товарища - она его вылитая копия". Или ещё: "Тамарочка хотела лично поблагодарить вас за всё, что вы для нее сделали. Ах, это такая прекрасная душа!"

Скромная тихая девчушка с милым неглупым личиком производила прекрасное впечатление. Поношенная, но идеально отглаженная и вычищенная школьная форма с траурным черным фартуком вызывала желание немедленно чем-нибудь помочь.

Маленькая актриса очень берегла этот наряд - аккуратная штопка на локтях и свеженькие простые воротнички и рукавчики били точно в цель. В школу же надевалась другая форма, сшитая на заказ в ателье. А в результате талантливо исполненной роли бедной, но честной сироты (ну ладно, ладно, не совсем, конечно, сироты, а только наполовинку) появлялась возможность купить в магазине для избранных красивые платья, джинсы, вкусную еду, да мало ли ещё чего!

Совсем скоро все разговоры в доме стали сводиться к близкой и понятной всем троим теме охоты за "материальным наследием" дорогого папочки.

Юрочку Тамара родила как следствие большой и чистой студенческой любви. Её избранник слыл первым красавцем курса, изрядно играл на гитаре, не без лихости подкатывал к институту на блестящем красном мотоцикле и отбою не знал от девиц. Хорошенькая настойчивая Томочка легко добилась благосклонности кавалера и стала дамой его сердца на целых два месяца. Даже на два с половиной. Потом любимый попытался "соскочить", это у него называлось "остаться друзьями", но не тут-то было! Слегка, как вдруг выяснилось, беременная барышня, а также её домочадцы, закаленные в борьбе за получение всего, что им положено и не положено, вцепились в будущего папашу мертвой хваткой.

Нежная влюбленная девушка была готова биться за своё счастье лютой тигрицей. К делу были подключены ректорат, партком и комитет комсомола родного ВУЗа - были в те времена и такие меры воздействия. Ошалевшему парню быстренько объяснили, что морально нечистоплотная личность не может претендовать на теплое место в советской высшей школе.

Личность осознала глубину разверзшейся перед ней пропасти. Пришлось готовиться к бракосочетанию.

За восемь дней до свадьбы жених насмерть разбился, катаясь на своем любимом мотоцикле.

Злые языки поговаривали, что отчаявшийся увернуться от постылого брака парень всё равно был готов скорее прыгнуть с Крымского моста, нежели жениться на противной Тамарке. Институт был преимущественно дамский, так что особого сочувствия незадачливая невеста не нашла - слишком много безутешных поклонниц осталось там у погибшего.

Но ребенок, мальчик - несчастненький сиротка, не увидевший отца, внук героя, - стал ещё одним знаменем, под которым было удобно штурмовать цитадели выплат, дотаций и льгот.

Юра стоял у стойки администратора, тяжело опираясь локтями на блестящую полированную поверхность, безвольно свесив здоровенные, почему-то грязные и исцарапанные кисти рук, низко наклонив темноволосую взъерошенную голову.

Он не смотрел по сторонам, не болтал, как обычно, с хорошенькой администраторшей Леночкой, не следил за происходящим на экране огромного плоского телевизора. Сидящая на диване немолодая пара, ожидающая приема, с недоумением и беспокойством косилась на странного парня - его внешний вид и поза были совершенно неуместны в лощеном, донельзя стильном интерьере дорогого медицинского центра.

Ада быстро подошла к племяннику и тронула его за плечо. Юра поднял голову. На лбу у него красовалась здоровенная шишка, подбородок и правая щека были сильно поцарапаны. Куртка порвана. Джинсы, правда, и всегда выглядят так, будто у них сменилось штук пять хозяев, и каждый последующий владелец находил их на помойке, куда их спровадил его предшественник. "А ты, тетушка, ничего не понимаешь. Это же сейчас просто супер!" Ну, супер, так супер, носи, детка, на здоровье!

Юрик взглянул на Аду и быстро отвел глаза. В них плескались страх, стыд, тоска и что-то ещё, странное и почти неуловимое, едва проглянувшее и сразу исчезнувшее, не успевшееся запомниться.

"А вот теперь, похоже, допрыгались", тяжко проскрежетало у нее в голове. Можно было ничего и не спрашивать. Что-то случилось - и что-то страшное. Ада знала наперечет все выражения лица племянника, но с таким Юриком ей встречаться пока не доводилось. Молча, ощущая ледяной ком ужаса в груди, она стояла рядом с ним и ждала.

Наконец Юра распрямился и попытался улыбнуться - вышло криво, рот тоже слегка распух. Он наклонился, привычно чмокнул тетку в щеку и сипло спросил:

- Мы можем где-нибудь тут у тебя поговорить?

Привязанность Ады к малышу была воспринята вполне благосклонно: бесплатная нянька - это всегда хорошо. Позже, когда финансовые реформы в стране превратили семейные доходы в ничто, а льготы и прикрепления перестали существовать, из Ады и ее папаши удавалось регулярно выкачивать некоторые суммы денег "на Юрочку".

Это был почти что Адин ребенок. Ему она когда-то рассказывала на ночь многосерийную сказку про львёнка Менелая и его друзей, придумывая каждый раз новые истории - про друга бегемотика, вредную мартышку, злую гиену, папу льва и маму львиху (это было их собственное словечко, этакий семейный неологизм). Его учила кататься на коньках, и сперва он постоянно плюхался на увесистую попу, но не плакал, а повторял: "Я сам!" и раз за разом поднимался на крепенькие ножки, чтобы через три секунды снова упасть.

Ходила на родительские собрания в школу.

Забирала к себе почти на все выходные и праздники.

Отправлялась с ним ранним воскресным утром в зоопарк "смотреть моржа" или "желать доброго утра слону".

Ещё совсем кроха, Юрик уже умудрялся относиться к Аде очень по-рыцарски, пытаясь опекать и защищать ее. Не она переводила ребенка через дорогу, а он крепко брал ее за руку своей ручонкой, напряженно сопя, подводил к краю тротуара и внимательно следил за сигналами светофора. Всегда придерживал дверь, подавал пальто. Словом, маленький джентльмен, да и только.

И уж само собой сложилось, что все свои проблемы Юра привык обсуждать с Адой и Александром Владимировичем, а вовсе не с матерью или бабушкой. Он твердо знал, что есть такое место, где его всегда выслушают, где ему посочувствуют и помогут. Именно к тетке и двоюродному деду приходил он и с печалями, и с радостями.

Правда, последние полгода - месяцев восемь расстановка сил почему-то резко сместилась в сторону проблем. После переживаний, связанных с выпускными и вступительными экзаменами, после волнений первых сессий Аде казалось, что основные трудности позади. Ребенок пристроен, получает хорошее экономическое образование (сумел тряхнуть старыми связями Александр Владимирович), в армию не загремит, ведь не совсем уж он дурак.

Но тут на парня как из дырявого решета посыпались беды.

То Юрик разбил чужой мотоцикл.

То недоброжелательный экзаменатор заваливал добросовестно готовившегося к сессии мальчика, и требовалось срочно помочь с пересдачей.

То Юре пришлось поручиться за старого друга, взявшего денег в долг, а потом не сумевшего расплатиться с кредиторами. Друг этот, правда, в качестве компенсации за оказанную помощь отдал Юрке свою машину, жуткий, надо сказать, рыдван. Теперь ребенок, гордый и счастливый, рассекает по городу на потрепанной "восьмерке", а Ада с содроганием ожидает ее мученической кончины, а покуда помогает с ремонтом.

Потом племянник стал жертвой ловкого карманника, вытащившего у него где-то в транспорте общественные деньги - довольно приличную сумму, собранную на покупку каких-то учебников.

И так далее, и тому подобное...

Ада переживала, страдала за бедного ребенка, куда-то бегала, что-то организовывала. Не принимать участия в Юриных напастях она не могла. Привлечь к решению проблем двоюродную сестрицу бедняжку Тамару или ее мамашу ей и в голову не приходило.

Впрочем, Ада быстро сообразила, что всё довольно легко решается с помощью денег, которые, к счастью, были. Ну и, конечно, она твердо верила, что черная полоса, в которую попал обожаемый племянник, очень скоро закончится.

Ада, не произнося ни слова, взяла верзилу за руку, как брала когда-то, давным-давно, но тогда его ручонка целиком помещалась в ее ладони, и повела за собой. Краем глаза она увидела, как пара на диване с заполошным любопытством уставилась на них, а тетка - так та аж мелко подпрыгивала на месте. Надо же, это ж сама Третьякова, звезда местного масштаба, а якшается с таким типом. Бомж, наверное, и бандит!

Администраторша Леночка тоже отчаянно таращилась на Юру, чья внешность сегодня и впрямь заслуживала самого пристального внимания.

Вот так, сопровождаемые изумленными взглядами почтенной публики, они и добрались до "комнаты отдыха персонала", а точнее небольшой комнатке с веселыми желтыми стенами, где помещалась кухня - повариха Лидия Петровна готовила домашние обеды для сотрудников, стояло несколько столов со стульями, а в углу приткнулся слегка продавленный бежевый диван. В свободное от Лидии Петровны время сотрудники здесь пили кофе и устраивали перекуры. Дмитрий Борисович не возражал. Считалось, что это укрепляет корпоративный дух.

В настоящий момент свой корпоративный дух укрепляла молоденькая хорошенькая докторша Алла Владимировна по прозвищу "архитектор-офтальмолог", поскольку единственное, что она умела хорошо делать, так это строить глазки. О медицине девушка имела самое приблизительное представление, примерно на уровне бабульки - давней и прилежной читательницы занимательного журнала "Здоровье".

Выгнать красавицу с треском было невозможно, поскольку она являлась протеже самого главного хозяина "Глаза-Алмаза". Приходилось только удивляться, зачем ей вообще понадобилось получить далеко не самое простое медицинское образование. Не проще ли было отправиться в актрисы или дизайнеры интерьеров? По крайней мере, никто не пострадает! Впрочем, барышня была вполне добродушная, охотно выполняла несложные поручения сослуживцев - съездить там куда-нибудь с очередным отчетом, организовать празднование Нового года, сводить в театр или клуб двух командированных из Иркутска...Ещё ей поручали проводить нехитрые обследования первичных больных - если не хватало квалифицированной медсестры. Аллочка была очень аккуратна, к порученному делу относилась добросовестно и, слава Богу, никогда не пробовала трактовать полученные результаты.

В самом начале своей работы умная Аллочка умудрилась не моргнув глазом сообщить пациентке - молодой даме в модных очках, хозяйке крупной туристической фирмы, пришедшей просто на всякий случай проверить зрение, что у той стремительно развивается дистрофия сетчатки глаза, предсказала скорую и полную слепоту и порекомендовала срочную и дорогостоящую операцию. Даму, близкую к коматозному состоянию, откачивали всем коллективом, даже уборщица тетя Шура носилась как ошпаренная. Мите и Аде стоило большого труда успокоить пострадавшую при столкновении с юным гением от медицины, а также уверить ее в более чем приличном состоянии органов зрения и отсутствии всякой необходимости в хирургическом вмешательстве.

Аллочка бурно раскаивалась в содеянном, просила прощения и с тех пор - ни-ни! Зареклась! Никакой самодеятельности!

- Ариадна Александровна, вы будете кофе? Я только что сварила, тут еще вам хватит,- заулыбалась девушка при виде строгой начальницы - все у нее тут были начальники, кроме, может, только тети Шуры.- Да, и вот пирожные, угощайтесь,- рядом с ее домом располагалась французская кондитерская, и Аллочка с удовольствием кормила предательски вкусной выпечкой своих коллег.

Дата добавления: 2015-09-29