Обоснование объективной психологии 45 страница

13* 387

9) тех или других индивидуальных особенностей детского рисунка, зависящих от внешних условий, окружавших ребенка с первых дней его рождения;

10) тех или других особенностей характера детских рисунков в связи с временными внешними или внутренними условиями, воздействовавшими на организм ребенка.....

Вряд ли нужно говорить, что правильная оценка детских рисунков воз­можна лишь при условии знакомства не только с его возрастом и физиче­ской организацией, но и с условиями его воспитания и теми или другими внешними воздействиями на него в те или другие периоды его жизки* при знании условий, приведших к рисованию, например при знакомстве с рас­сказом, иллюстрацией которого явился рисунок, с темой рисунка и т(п,

Без этих данных изучение детских рисунков с точки зрения психо­рефлексологии было бы совершенно бесплодным.

В наших исследованиях мы интересовались главным образом перво­начальной эволюцией детского рисунка. Для указанной цели мы с самого начала приучали детей к правильному держанию карандаша между паль­цами, без чего изучение первоначальной эволюции детского рисунка пред­ставляется крайне затруднительным и даже невозможным.

Результаты наших исследований в указанном отношении сводятся к следующему 78, Ранее всего у ребенка начинается рисование штрихов, затем постепенно дети переходят к рисованию каракулей, с которых начи­нается уже символическое рисование, так как с той или другой каракулей ребенок уже связывает определенное название.

Постепенно из каракулей создается первичный детский рисунок в виде неправильного кружка, часто с добавочной линией, одной или двумя; этот рисунок символически может изображать и ягоду, и человека, и животное, и любой вообще предмет.

За этим следует постепенное дифференцирование из общего рисунка от­дельных изображений и мало-помалу развивается на месте преобладаю­щего первоначально-символического детского рисунка изобразительное рисование, в котором, впрочем, остается еще много условностей и несо­ответствующих деталей.

Стечением времени развивается комбинированное рисование, самостоя­тельное и на заданную тему.

За этим следует проявление эстетического элемента в детском рисунке, позднейшим же является перспективное рисование.

Что касается сходства детских рисунков с живописным искусством доисторического человека, то оно, очевидно, основано на том, что законы развития искусства в жизни народов те же, что и законы развития искусст­ва в жизни отдельных лиц. На этом основании естественно, что общие черты развития детского рисунка как бы повторяют те студен и развития челове­ческого искусства, которое оно проходило начиная от доисторического периода,

С другой стороны, обращает на себя внимание, как я убедился, сходство детских рисунков с рисунками некоторых хронических душевнобольных. У тех и других та же схематичность рисунка, поразительное упрощение форм, символическое значение отдельных, часто ничего не значащих, дета­лей, отсутствие перспективы и т. л. У душевнобольных эроников речь идет, т. обрм об упадке способности к искусству, которое представляет как бы возврат к примитивному детскому рисованию.

Заслуживает внимания, что в индивидуальной жизни ребенок начинает

™ См.: Бехтерев В. М. Первоначальная эволюция детского рисунка в объективной изучении, СПб., 1910 3Ч

3BS

увлекаться картинками в очень раннем возрасте, во всяком случае раньше понимания речи, и в то же время ребенок начинает рисовать с тех пор, как ручка его станет удерживать карандаш,

В историческом ходе развития рисование у человека развилось также раньше письма, и в былое время оно явилось даже прообразом современ­ного письма, так как первобытное письмо состояло из отдельных рисунков.

Речевые центры

Что касается физиологической основы символических рефлексов, то необ­ходимо здесь иметь в виду существование в коре мозга особых речевых центров.

Мы не войдем здесь в подробное рассмотрение вопроса о центрах речи, так как в настоящее время этот вопрос трактуется в многочисленных руко­водствах по невропатологии. Всех интересующихся этим вопросом мы от­сылаем к своему сочинению «Основы изучения о функциях мозга» (вып. VII), где этот вопрос представлен достаточно подробно. Мы скажем лишь вкратце, что основными центрами речи являются два: словесный центр, развивающийся в задней части первой височной извилины левого полуша­рия дополнительно к обыкновенному слуховому, или тоновому, центру, помещающемуся в передних отделах той же извилины, и двигательный речевой центр, развивающийся в заднем отделе третьей лобной извилины левого полушария (извилина Вгоса) дополнительно к гортанному центру, помещающемуся в нижней части передней центральной извилины.

В недавнее время P. Mane высказал сомнение в точной локализации этого центра, но подтверждение локализации центра и после работы P. Marie встречается в таком числе случаев, что пока нет основания исклю­чать прежний взгляд на локализацию речевого центра в заднем отделе третьей лобной извилины.

Кроме того, принимают, что у грамотных лиц развивается еще зритель­ный речевой центр в области левого полушария дополнительно к корковому зрительному центру, помещающемуся в затылочной доле, и письменный центр, развивающийся в задней части или в ножке второй левой лобной извилины дополнительно к центру руки, помещающемуся в средней части передней центральной извилины.

По отношению к существованию двух последних центров, принимаемых Шарко и другими авторами, некоторыми авторами высказывались сомне­ния, которые и до сих пор остаются в своей силе.

По отношению -к графическому центру речи, между прочим, остается вопросом, не развивается ли он у лиц, много пишущих, как дополнитель­ный центр к центру руки; тогда как у других ллц графическую функ­цию речи наверное выполняет тот же самый центр, который служит и для движения руки.

Равным образом и зрительный центр речи может существовать только

у лиц грамотных.

Имея в виду существование вышеуказанных центров речи, не трудно представить себе наиболее простую схему речевой функции, которая заклю­чается в передаче словесных слуховых импульсов к словесному центру височной доли левого полушария, откуда иипульсы передаются к двяга-

79 Нужно здесь заметить, что не всеми признается и локализация зрительного словесного центра в angularis, так пак некоторые авторы црвзнают, что в области g. angulariя или собственно под ней проходят лишь проводники от зрительных центров в области f. calcarina к словесному центру в первой височной извилине,

тельному центру Вгоса, Равным образом импульсы в виде письменных ре­чевых знаков передаются к зрительному словесному центру или к зритель­ным центрам, откуда импульсы передаются к двигательным речевым цент­рам главным образом через посредство словесного слухового центра, частью же и непосредственно. Само собою разумеется, что при писания импульсы от тех же центров передаются к центру руки, а где имеется особый центр, к графическому речевому центру.

И в том и в другом случае речь идет, очевидно, о ближайшей психо­рефлекторной передаче речевых импульсов от воспринимающих центров речи к двигательным центрам речи и письма.

Однако, мы знаем, что речь направляется, с одной стороны, благодаря сочетанию словесных знаков со следами внешних впечатлений, с другой — благодаря импульсам из личной сферы.

Отсюда очевидно, что функция речи требует участия сверх упомянутых речевых центров еще центров личной сферы, заложенной в более перед­них областях.

Ясно, что с разрушением только что указанных центров или с прерыва­нием связей между этими центрами и ближайшими психорефлекторными речевыми центрами мы получим своеобразные расстройства речи, отличные от тех расстройств, которые свойственны поражению ближайших психо­рефлекторных речевых центров.

Для уяснения функций речевых центров укажем здесь на существен­ную характеристику тех расстройств речи, которые мы наблюдаем при по­раженки различных речевых центров.

При разрушении центра Вгоса больные утрачивают возможность гово­рить, причем подражательная, или рефлекторная, речь также утрачена, но больные при этом понимают обращенные к ним слова других и могут объясняться жестами; письмо существенно не нарушено так же как до из­вестной степени и чтение про себя.

При разрушении словесного центра в височной доле больные не пони­мают устной речи, утрачивают подражательную, или рефлекторную, речь, но сами от себя могут говорить, хотя часто прибегают к описательным выражениям; при этом чтение представляется нарушенным вследствие отсутствия руководства словесным слуховым центром, равно как и письмо под диктовку, тогда как чистое копирование оказывается возможным.

При разрушении g. angularis мы имеем утрату способности читать при сохранении зрения, при возможности копировать буквы и слова, при понимании чужой речи и способности самому объясняться словами; письмо нарушено вследствие отсутствия контроля со стороны словесного зритель­ного центра.

При разрушении связи между словесным слуховым центром и центром Вгоса рефлекторная речь утрачивается; кроме того, нарушается самостоя­тельная речь вследствие отсутствия контроля со стороны словесного слухо­вого центра, равно как и письмо (парафазия и параграфия), Но понима­ние чужой речи будет вполне возможно.

При разрушении связи между словесным зрительным центром и ело-весным слуховым центром будет возможно понимание чужой речи и произ­ношение слов, равно как и рефлекторная речь будет сохранена, но у боль­ного будет нарушено чтение вследствие отсутствия контроля со стороны словесного слухового центра, равно как будет нарушено и письмо (парагра­фия), хотя копирование и возможно.

При прерывании связи между словесным слуховым центром и центром конкретных зрительных следов больной может понимать чужую речь, может говорить, читать и писать, во он не может припомнить названий предметов и потому говорит описательными выражениями.

При прерывании связи между зрительным словесным центром и цент­ром письма списывание и чтение становится невозможным или затрудни­тельным, но самостоятельное письмо и под диктовку происходит правиль­но, причем больной все понимает и может говорить.

Наконец, при прерывании связи между сферой личности и речевыми центрами больные утрачивают так называемую произвольную речь. В этих случаях больные могут говорить по сочетанию, но на задаваемые вопросы, иначе говоря, от себя говорить не могут. В остальном речь их не представ­ляет отклонений.

Несколько времени назад мной было описано также своеобразное рас­стройство речи под названием кортикальной нарасимболии (см. Обозрение психиатрии) 40*, при которой самостоятельная речь больного становится совершенно непонятной для окружающих вследствие спутанности звуков и слогов, Патолого-анатомическая основа этого расстройства связана с поражением словесного центра речи в левой верхней височной извилине и его проводников.

Должно иметь в виду, что развитие отдельных центров речи у различ­ных лиц подвержено индивидуальным отклонениям отчасти в связи с раз­личными психологическими типами, вследствие чего и вышеуказанные расстройства в отдельных случаях могут представлять отклонения того или иного рода от вышеуказанной схемы.

Развитие центров речи в левом полушарии ставят обыкновенно в связь с преобладанием правой руки над левой, соответственно чему и жести­куляция правой рукой представляется более развитой по сравнению с жестикуляцией левой руки. Действительно, из патологии известно, что у левшей центры речи как исключение из правила представляются разви­тыми в правом полушарии мозга.

Некоторые авторы указывал и, однако, на тот факт, что встреча на аутоп­сии гнезд в правом полушарии оказывается сравнительно более частым явлением, нежели левшество у людей, но Liepmann справедливо выдвигает то соображение, что левшество от природы оказывается также более частым явлением, чем можно было бы думать, по оно со временем нередко исправ­ляется воспитанием.

Центры символических движений в форме жестов

Что касается локализации символических движений в форме жестов и вы­разительных телодвижений, то не подлежит сомнению, что с разруше­нием корковых двигательных центров, расположенных по склонам ролан-довой борозды, наряду с личными движениями прекращаются и жесты, равно как и пантомимические движения, рефлекторная же мимика остает­ся. Отсюда понятно, что эти движения выполняются теми же центрами, ко­торые служат и для выполнения личных движений, т. е» центрами, рас­положенными в области центральных извилин и задних частей лобной доли.

Равным образом и при параличе, обусловленном поражением двигатель­ного пути во внутренней капсуле, выполнение жестов и пантомимиче­ских телодвижений оказывается невозможным, откуда ясно, что эти движе­ния выполняются теми же проводниками, как и личные движения.

Так как, с другой стороны, символическая мимика возбуждается ожив­лением следов от внешних впечатлений, то очевидно, что здесь речь идет о сочетательных рефлексах, передающихся от слуховых, зрительных и дру­гих корковых центров внешних впечатлений непосредственно к центрам движения, посылающим пирамидные пучки в нисходящем направлении.

В этом отношении жесты и пантомимические движения, обыкновенно

39]

сопровождающие оживленную речь, уподобляются последней и в отноше­ния своего центрального пути с тем отличием, что а первом случае речь идет о передаче импульсов от слухового (словесного) и зрительного корко­вых центров к двигательному центру речи, заложенному в извилине Вгоса, тогда как жесты и пантомимические движения предполагают импульсы, идущие от тех же центров к двигательным центрам мозговой коры в перед­ней центральной и задних отделах лобных извилин и оттуда по двигатель­ным пучкам к двигательным центрам спинного мозга, а от последних через периферические нервы до мышц.

ЛИЧНЫЕ РЕФЛЕКСЫ Органическая и социальная сфера личности

Мы видели выше, что личная сфера является той совокупностью следов от органических рефлексов, около которой благодаря сочетаниям группи­руется известная часть следов рефлексов, возбуждаемых внешними раз­дражениями. Так как,, с другой стороны, личная сфера, как мы видели, является результатом важнейших для организма внутренних раздражений и вызываемых ими рефлексов, то ясно, почему в отношении почти всех предметов окружающего мира, производящих внешние раздражения на ор­ганизм, возбуждаются со стороны личной сферы реакции в прямой зависи­мости от нужд и польз самого организма, но не в смысле ближайшего удовлетворения потребностей организма, что относится, собственно, к ин­стинктам, а в смысле дальнейшего обеспечения необходимых для него жизненных условий. Так, все животные под влиянием инстинкта из окру­жающего внешнего мира выбирают съедобные вещества, отвергая попадаю­щиеся им несъедобные или вредные вещества. Равным образом, и у чело­века все, что связано с утолением голода и жажды, возбуждает, с одной crop он ы, стремление к еде, с другой — дальнейшие реакции с наступатель­ным характером.

Наоборот, пресыщение приводит к отверганию того, что в другое время является предметом страстных вожделений, и тем не менее, руководствуясь прошлым опытом, и здесь возбуждается наступательная реакция для под­готовления запасов на будущее время, а вместо непосредственного утоле­ния голода может наступить задержка реакции под влиянием оживления прошлых следов. Точно так же мышечная усталость обусловливает иска­ние покоя, в то время как бодрость организма, и в частности мышечной системы, возбуждает стремление к деятельности и движениям. Состояние умственного утомления возбуждает реакции, приводящие к устранению дальнейшего умственного отягощения, тогда как бодрость умственной сфе­ры у интеллигентных людей влечет за собою склонность к умственной работе.

Во всех этик случаях опять-таки мы имеем дело с инстинктивными реф­лексами. Но когда несмотря на усталость человек вынужден работать или, наоборот, должен сдерживать свои стремления, побуждаемые инстинктами, или когда он развивает деятельность не под непосредственным влиянием инстинкта, а для обеспечения своих потребностей в будущем, мы имеем уже дело с проявлениями личной сферы. Последняя, хотя первично и развивает­ся в связи с органическими раздражениями, возбуждающими инстинктив­ные рефлексы, но, в сущности, представляет собою совокупность следов прошлого опыта, возбуждающих двигательные реакции вне прямой зависи­мости от инстинктивных рефлексов,— реакции, частью согласованные с по­следними, частью же идущие им как бы наперекор.

г

В этих случаях особое отношение организма к внешним раздражениям, стоящее вые зависимости от характера последних и обусловленное исклю­чительно прошлым влиянием внешних раздражений на внутренние процес­сы организма, доказывает известную самостоятельность личной сферы и возбуждаемых ею импульсов.

Вышеуказанная совокупность следов, именуемая личной сферой и оживляющаяся при всяком изменении общего состояния организма, а также при всевозможных внешних раздражениях, влекущих за собою раз­витие внутренних реакций, является как бы интимным ядром невропсихн-ки всякого организма, объединяющим значительную часть следов от внеш­них раздражений и являющимся главным руководителем внешних реакций организма.

Таким образом, личная сфера, концентрируя в себе запас важнейшего для жизни организма прошлого опыта, как бы образует собою главный центр нервно-психической деятельности, лежащей в основе активно-само­стоятельного отношения живого организма к окружающему миру+

Отсюда очевидно, что образование этого интимного ядра нервно-психи­ческой сферы, предполагающее сохранение в центрах следов от рефлексов, стоящих в связи с внутренними раздражениями и постоянно оживляющих­ся под влиянием вновь возникающих внутренних и стоящих в соотношении с ними внешних раздражений, является залогом самостоятельного индиви­дуального отношения организма к окружающему миру, причем эта само­определяющаяся активность, как ясно из предыдущего, определяется внут­ренними условиями» вытекающими из запаса постоянно оживляемых сле­дов, входящих в личную сферу.

С развитием общественной жизни личная сфера человека не ограничи­вается только следами психорефлексовт стоящими в соотношении с органи­ческими воздействиями, но в теснейшей связи с ними происходит и образо­вание следов, обусловленных теми или другими отношениями, вытекаю­щими из условий общественной жизни. Таким образом, в связи с личной сферой органического характера развивается личная сфера социального характера, лежащая в основе так называемых нравственных и социаль­ных отношений между людьми. Последняя, такии образом, является даль­нейшим развитием основного ядра невропсихнки, которое, возвышаясь до оценки социальных отношений, приводит к образованию личности как самобытной психической особи в социальной жизни народов.

«Личность с объективной точки зрения,— говорю я в одной из своих работ,— есть психический индивид со всеми ее самобытными особенностя­ми,— индивид, представляющийся самодеятельным существом по отноше­нию к окружающим внешний условиям» L.

Эта личность представляет собою как бы две тесно связанные друг с дру­гом совокупности следов, из которых одна теснее связана с органической, другая. — с социальной сферой, причем в зависимости от большего или меньшего развития той или другой совокупности следов мы имеем преоб­ладание в личности так называемого эгоизма или альтруизма.

Как органическая сфера личности является, как мы видели, главней­шим руководителем ответных реакций на раздражения окружающего мира, имеющие то или иное отношение к органической сфере, т. е. к поддержа­нию или понижению благосостояния организма, так с социальной сферой личности связывается высшее руководство действиями и поступками, имеющими целю установление отношений между личностью и другими членами сообщества, в котором она вращается.

Бехтерев В* М+ Личность и условия ее развития и здоровья. СПб., 1905. С* 6,

По крайней мере при более высоком развитии невропснхики социаль­ная сфера личности является важнейшим руководителем всех реакций, имеющих связь с общественными отношениями между людьми.

Необходимо иметь в виду, что сложный процесс развития социальной сферы личности ничуть не устраняет органическую сферу личности, он ее только дополняет и частью подавляет, как бы наслаивая на нее новые соче­тания, вытекающие из воздействий, относящихся к условиям социальной жизни.

Нет надобности говорить, что социальная сфера личности в своих бо­лее элементарных проявлениях обнаруживается уже в животном царстве, но несомненно, что у человека как существа не только социального, но и культурного мы встречаем развитие социальной сферы личности в такой мере, что при известных условиях она, несомненно, обнаруживает преоб­ладание над органической сферой личности, выражаясь поступками и дей­ствиями альтруистического характера, нередко -в явный ущерб или даже вопреки органическим потребностям индивида.

Таким образом, социальная сфера личности, развиваясь на почве орга­нической сферы, расширяет ее в зависимости от социальных условий жизни до степени, когда органические воздействия подавляются прошлым опытом социальных отношений и социальными воздействиями.

Как внешние раздражения, возбуждающие органические реакции, слу­жат естественным возбудителем всех вообще следов личной сферы, входя­щих в соотношение с органическими раздражениями, так и социальные от­ношения являются возбудителями следов, оживляющих в большей или меньшей степени внутренние же или органические реакции, чем и обуслов­ливается соотношение социальной сферы с органической сферой личности.

Таким образом, социальная сфера личности является объединяющим звеном и возбудителем всех вообще следов психорефлексов, возникающих на почве общественной жизни и оживляющих те или иные органические реакции.

О личных движениях

Установив понятие о личной сфере невропсихики, о чем речь была также и в общей части этого сочинения, рассмотрим теперь подробнее вопрос о личных реакциях.

То, что мы называем личными движениями или рефлексами, будет представлять собой те двигательные реакции, которые возникают как результат оживления следов личной сферы. Необходимо вообще иметь в виду, что целый ряд внешних движений выполняется в прямой зависи­мости от оживления тех следов, которые образуют личную сферу и которые, как мы видели, возникают в связи с благоприятными или неблагоприят­ными для организма внутренними раздражениями.

Объяснение частоты этой группы рефлексов можно видеть в том, что многие из внешних раздражений, как мы уже знаем, возбуждают ту или иную внутреннюю реакцию, оживляя тем самым следы личной сферы, что и обусловливает возникновение личных рефлексов, следующих за раздра­жением.

Дело в том, что с образованием личной сферы невропсихики все резуль­таты прошлого индивидуального опыта, имеющие отношение к благо: состоянию организма, естественным образом вступают с ней в прямое отно­шение путем сочетательной деятельности центров. При этом те внешние раздражения, которые, оживляя следы личной сферы, вызывают путем установившегося сочетания в прошлом индивидуальном опыте стенические внутренние реакции в организме, обычно возбуждают личные рефлексы

наступательного характера; те же внешние раздражения, которые, оживляя следы личной сферы путем установившегося сочетания в прошлом индиви­дуальном опыте, вызывают астенические внутренние реакции, вместе с тем возбуждают личные рефлексы отрицательного или оборонительного харак­тера. Само собой разумеется, что те внешние воздействия, которые не воз­буждают следов личной сферы, не приводят вовсе и к личным реакциям, а возбуждают какие-либо иные рефлексы, например репродуктивные, соче­тательные И Т, II,

На благоприятное или неблагоприятное действие внешних раздражений находится в прямой зависимости от состояния организма в каждое данное время. То, что благоприятно для голодного состояния организма, то не­благоприятно для организма, находящегося в сытом состоянии; с другой стороны, благоприятные влияния для организма, находящегося в тепле, оказываются неблагоприятными для организма, находящегося в холодной температуре; далее, что благоприятно для организма неутомленного, то может оказаться очень неблагоприятным для организма, находящегося в состоянии утомления, и т. п.

В силу этого, и характер оживляемых внутренних следов оказывается неодинаковым в зависимости от состояния организма, У голодного живот­ного, например, под влиянием внутренних раздражений оживляются сле­ды, относящиеся к еде, а потому вид чего-либо съедобного путем сочетания тотчас же оживит след рефлекса, приводящего к удовлетворению голода, и возбудит ряд действий с наступательным характером по отношению к съедобному объекту, тогда как у пресыщенного животного по тем же причинам одинаково внешнее влияние со стороны того же съедобного вызо­вет ряд действий с оборонительным характером.

Что касается самого характера личных рефлексов, то, подобно всем другим реакциям организма, они могут принимать наступательный или оборонительный характер или же могут выражаться личными импуль­сами, возбуждающими активное сосредоточение и даже символические ре­чевые движения, но в отличие от всех прочих реакций личные рефлексы выражаются движениями членов, сочетающимися друг с другом в форме так называемых целесообразных действий или поступков наступательного или оборонительного характера, при возбуждении же личного сосредоточе­ния последнее всегда обусловливается определенной целью, а при личных импульсах, возбуждающих символические resp. речевые движения, послед­ние обнаруживаются в форме связной речи определенного содержания.

Собственно, к речевым движениям, возбуждаемым личными импуль­сами, относятся главным образом те их формы, которые известны под на­званием суждения и о которых речь бы да уже выше, вследствие чего здесь мы не будем останавливаться иа этом предмете.

Из вышеизложенного очевидно, что личные рефлексы, находясь в из­вестном соотношении с состоянием организма, по своей цели представляют­ся близкими к инстинктивным движениям, служа, подобно последним, удо­влетворению органических потребностей, но в инстинктивных движениях речь идет о рефлексах, руководимых непосредственно раздражениями орга­нического характера, тогда как в личных рефлексах речь идет о реакциях, возбуждаемых большей частью путем сочетания внешних впечатлений со следами личной сферы; следовательно, в последнем случае речь идет, соб-ственво о рефлексах сочетательного характера, выполняемых путем воз­буждения следов личной сферы и являющихся результатом прошлого инди­видуального опыта.

Таким образом, в случае личных рефлексов речь идет о явлениях гораз­до более сложных, нежели в инстинктивных движениях, и, как мы видели,

иногда даже проявляющихся наперекор инстинктивным стремлениям; но несомненно, что и многие из инстинктивных движений выполняются с участием личных рефлексов.

Внешние реакции, здесь проявляющиеся, мы называем поступками и действиями, которые в отличие от других реакций определяются не ха­рактером внешних впечатлений, а теми отношениями, которые устанавли­ваются между ними и результатом прошлых впечатлений, возбуждавших органические реакции, в силу чего определителями или руководителями поступков и действий являются личные мотивы, стоящие в прямой связи с прошлым индивидуальным опытом. Отсюда та особенность этих реакций, которая придает им характер большей или меньшей самостоятельности или кажущейся независимости от внешних воздействий,

Так как прошлый индивидуальный опыт является главным руководи­телем личной реакции, то вполне естественно, что импульс к движению здесь может возникать даже и не в зависимости от внешнего воздействия, а как бы самостоятельно в связи с оживляемыми следами бывших рефлек­сов, являющимися результатом прошлого опыта.

Таким образом, если то или другое движение, производимое животным организмом, возникает как бы независимо от внешних раздражений, или уже наступившее движение внезапно или быстро приостанавливается, или изменяет свое направление независимо от каких-либо внешних влияний, то мы имеем основание заключить, что речь идет о личной реакции, ибо нет другой причины в организме, если исключить инстинктивные рефлексы с внутренних органов, которые могли бы дать импульс к движению, обусло­вить его задержку или изменить данное его направление, кроме возбужде­ния следов от внутренних раздражений, приводящих к развитию личных реакций, независимых от внешних условий,

В данном случае внешние импульсы служат, самое большее, лишь толч­ком, который благодаря сочетаниям, возбуждая следы внутренних раздра­жений, приводит к развитию сочетательные рефлексы личного характера, определяемые в конце концов не внешними импульсами, а отношением их к следам внутренних органических раздражений.

Благодаря этому в известном случае и при слабом внешнем раздраже­нии личный рефлекс может оказаться сильным, тогда как в другом случае и при резком внешнем раздражении личный рефлекс может оказаться сла­бым или даже возбуждающим реакцию, совершенно не соответствующую внешнему раздражению.

Допустим, что стрелок впервые увидел дичь, внезапно вспорхнувшую из лесной чащи. Почему волнение внезапно его охватывает? Очевидно пото­му, что данное раздражение находится в соотношении с целым рядом следов бывших ранее воздействий, возбуждавших внутренние реакции с характером положительной или стен и ческой эмоции. Между тем для вся­кого другого человека вылет дичи из кустов не составит даже предмета, достойного внимания.

С другой стороны, даже сильный стук не вызывает иногда резкого действия, потому что он вовсе не затрагивает личной сферы, тогда как ино­гда уже слабый шелест платья благодаря установившимся сочетаниям со следами личной сферы* вызывает значительный аффект, выражающий­ся разнообразными и обширными внешними движениями и действиями.

Дата добавления: 2015-08-29