Он вернулся, а Жан уже отодвинул стул перед парнем, задвинул, когда он сел. Любезно плеснул ему сока, решив, что алкоголь тут неуместен. А на еду Мишель не набросился, он вообще ел очень мало. Если бы не позвали, вообще пирожками бы обошелся, он их любил, ему их хватало.
А вот оба мужчины наворачивали за обе щеки, балдея от компании. Такой тихой, ненавязчивой, не пошлой и не похожей на обычную. И Мишель, к счастью, не страдал долбанутой болезнью многих женщин. Болезнь называлась: «Я все делаю безумно сексуально» и подразумевала все действия. Подобные женщины даже ели, уверенные в том, что выглядят потрясающе. Облизывали пальцы и чавкали, причмокивали и говорили «ммм», убежденные в собственной неотразимости.
Мишель так не считал, у него были идеальные манеры. От этого Франциско тащился, а Жан на него смотрел, чуть прищурившись. В конце концов, это он здесь живет. И никакой Белотти не будет находиться к странному парню ближе, чем Эверс.
- Мишель… Тебя ведь Мишель зовут, да? – опять расклеившись, поинтересовался Франциско.
Парень ничего не сказал.
- Жан говорил, что у вас в саду есть всякие зверушки… Ну… Зайчики, белочки, ежики, - Белотти похихикал, Эверс тоже, но сдержанно. – Ты любишь животных?
Мишель промолчал опять.
- Хочешь, я в следующий раз исправлюсь? Просто не знал, что ты не любишь цветы.
- Люблю. Но живые.
- Понятно… Так хочешь? Я тебе в следующий раз подарю котенка, давай? – предложил Белотти.
- Тоже мертвого и в обертке? – поднял брови Мишель, а Жан подавился смешком. Он не знал, что и думать, то ли у парня очень оригинальный юмор, то ли он и правда сомневается в адекватности Белотти.
Впрочем, у них это взаимное.
- Нет, ты что… Живого, в коробочке. С бантиком даже, - пообещал Франциско.
- Хочу, - кивнул парень.
- Отлично, - рыжий улыбнулся.
Через полчаса начали прощаться, ужин был прекрасен на взгляд Белотти, поэтому он решил удалиться не просто так, а пафосно. Пожал другу руку, даже обнял его, хлопнул ладонью по плечу, а к парню потянулся и взял за руку в перчатке. Мишель застыл, опешив, глядя на него, как на какого-то маньяка. Но Белотти расплылся в улыбке, как Чеширский кот, и поднес руку к своим губам, коснулся ими тыльной стороны кисти прямо поверх перчатки. И заметил, что перчатки не те, что были вчера, узор другой.
- Фран, - Жан мрачно на него смотрел.
- Я даже знаю, что ты хочешь сказать, - рыжий вздохнул, глядя на друга. – Что-то, типа: «А не пора ли тебе?..»
- Нет, я хочу сказать: «Пошел вон, извращенец».
Мишель развернулся, отобрав руку, которую Франциско все еще держал, и пошел к лестнице. Свое «спасибо» за ужин он уже сказал несколько минут назад.
- Чего ты бесишься? – усмехнулся Франциско уже на крыльце, обращаясь к другу. – Всего лишь истеричка какая-то.
- Не смей так говорить, - Эверс начал кипеть, понимая, что выглядит глупо.
- Ой, подумаешь… И вообще, по-моему, у него кукушка улетела давно, - Белотти постучал себя костяшками пальцев по лбу. – Но мне это нравится. Так сексуально. Никогда еще не спал с умственно отсталыми.
- Сам ты отсталый! – психанул Жан, но дружок его только засмеялся и пошел к своему «Мерседесу», прихватив так и не принятый букет.
Писатель поворчал еще немного.
И правда, сам Белотти отсталый. А Мишель просто немного странный, да и кто, если подумать, не был бы странным, если бы ему отрезали руки и пришили руки матери? А потом еще и несколько лет прожить одному…
С ума сойти в самом прямом смысле слова можно.
И Жан еще не знал о том, что парень не от балды носит женскую одежду и ведет себя так. Ведь это – прихоть похотливого родственничка, переросшая в привычку и то, без чего Мишель себя не представлял. Как и без мелодии на рояле.
Но как бы подло это ни было, Франциско в какой-то мере был прав. Может Мишель и не был тупее, но он был другим, с другим воспитанием и другими принципами. Глядя на него, нельзя было понять, о чем «призрак» думает, а взгляд казался бессмысленным. Все это просто вынуждало думать, что он не вполне нормальный.
И это, как ни странно, Эверса заводило. И Белотти тоже, надо признаться. Жан готов был покаяться в том, что и бегал-то за «призраком», и продолжает за ним бегать только потому, что от него веет какой-то странной притягательностью.
Франциско назвал это «сексуальностью». Но она может быть только у тех, кто хоть раз попробовал такое грязное и сладкое блюдо, как секс.
Мишель был воплощенным антонимом к слову «разврат», он отрицал все, что относилось к прикосновениям людей друг к другу. И тем не менее, притягивал, как магнит. Жан не мог понять, знает парень об этом, или нет? Он нарочно это делает? Если да, то это можно назвать кокетством, завлечением, заигрываниями, флиртом, в конце концов. А если нет, то это и впрямь – прелесть унижения, сексуальность глупости. Может, поэтому многие мужчины любят тупых женщин? Они, как резиновые куклы, но чем-то ведь притягивают? Все же, не все хотят париться со «сложными» бабами, считающими себя центром Земли, имея каплю мозгов.
Само осознание того, что оба, и Жан, и Франциско, могли вытворить с ним, что угодно, а парень им никак бы не помешал, заставляло дрожать от восторга. Но тут у Эверса включалась совесть, и он забывал про эти мысли, шел дальше мучить листы и машинку.
Через неделю Жан уже забыл про своего дружка, решил зайти в башню парня в третий раз, до этого терпеливо оставляя корзинки и подносы возле выбитой двери. И этот визит, о котором Мишель не знал, Эверса напугал. А может и вдохновил, учитывая, что потом он помчался дописывать главу.
Жан поставил корзинку, а потом поднялся на пару ступенек, услышав, как Мишель что-то бормочет себе под нос. Он напевал какую-то мелодию. Вроде бы ту самую, что играл на рояле. Он сидел боком на широком, обитом чем-то мягким подоконнике, отодвинув занавеску, и смотрел в окно башенки. Мычание было настолько мелодичным, что Жан решил – у парня слух просто великолепный.
А когда Эверс спустился тихонько на две ступеньки ниже, подошел к окну в пустой комнате, он увидел, как в калитку прошли детишки семейства Седью. И наконец услышал не только мычание, а уже слова, которые Мишель затянул приятным, похожим на женский, голосом. Почти шепотом, нежным и высоким. Еще как будто немного детским.
- Дети… Идите. Я вас уведу… В мой чудесный мир снов… Дети, идите… Мы будем играть. В моем волшебном саду…
Жан передернулся. В голосе интеллекта не было вообще, будто Мишель был настоящим телом без мозгов. Хотя, текст песни говорил об обратном, а смотреть, как под эту песенку Мадлен, Седрик, Эмили и Кристиан с Самуэлем приближаются к дому, заходят за него, было вообще жутко.
Разве может парень девятнадцати, по скромным подсчетам Жана, лет петь такое? Может ли нормальный парень этого возраста носить женские платья, нежные балетки и перчатки из кружева? А длинные волосы с ровной челкой? Может ли вообще нормальный человек любого пола и возраста петь такие песни в здравом уме? Она же детская, похожа на какую-то колыбельную.
Жан ушел, а через несколько минут, уже сидя в столовой и обнимая ладонями кружку с чаем, заметил, что с лестницы спустилась светлая фигура и прошла на кухню. К двери на задний двор, чтобы поиграть с детишками Седью. Маленькие лгунишки, играют с местным привидением и не говорят об этом никому.
В среду приехал Франциско, он выглядел таким довольным, что можно было сойти с ума, наблюдая за этим выражением лица. Любая женщина потеряла бы голову при виде такого мужчины в своей постели.
Но это никому не грозило, да и мало, кто знал, кроме его бывших пассий, что Белотти чрезмерно увлекается садизмом, переходящим рамки допустимого. Франциско скорее был насильником, чем извращенцем. Но это не мешало ему быть идеалом для многих.
- О, наконец-то, я уж думал, ты про нас забыл, - усмехнулся Жан, впуская его и приглашая в гостиную.
- О, нет, вас сложно забыть, - заверил его Белотти, втаскивая какую-то коробку с дырками в крышке. В коробке что-то пищало, Жан со вздохом понял, что котенок все же в наличии. А еще Белотти припер несколько пакетов с мисками, ирисками, мышками, мячиками, всякой лабудой… Он был щедрым, это точно. Но его лицо по-прежнему светилось от ехидства, а значит, новости были ужасные. Если не сказать «катастрофические». – Где твоя зверушка?
- Он не зверушка. В саду, - закатил глаза Жан. – Весна же, там столько цветов, детишки Седью плетут венки. Уже завешали его всего ими.
- Отлично, - Франциско сел на диван, вальяжно раскинувшись и устроившись поудобнее. По его губам гуляла ухмылочка. – Тащи коньяк, дернем, а я тебе поведаю сказочку. Хорошо, что сейчас не ночь, так что спать будешь относительно спокойно.
Жан настолько опешил, что даже не стал ругаться и принес требуемое. Они уселись, и Франциско медленно, своим тягучим, как мед, голосом начал рассказывать.
- В общем. Пошел я к твоему этому лысому риэлтору и навставлял ему по самое «не хочу». Его жена, кстати, тоже там была, она раз десять бледнела, пока я добивался от нее и ее мужа правды. И они мне рассказали невероятную историю, после которой, думаю, если ты ее напишешь, то станешь просто хитовым автором. А книги твои назовут бестселлерами года, если не десятилетия. Так вот. Зовут твоего полоумного призрака Мишель Пардью Ду Лонвалль. Голубых кровей мальчик, я даже удивился.
- Лонвалль? – Жан поднял брови. – Это где-то на севере?
- Ну да. Его предки оттуда, - пожал плечами Франциско. – Кстати, заметно, что он с севера.
- Нордический такой, - улыбнулся Эверс.
- Отмороженный, - хмыкнул Белотти. – Пардью – фамилия самой семьи. Итак, начну тебе сказочку рассказывать. Его дед по отцовской линии женился на роскошной женщине по имени Мария-Анхель. Ее ты можешь увидеть, как сказала мадам Мортон, на портрете на втором этаже. Дед Ду Лонвалль был ревнивец тот еще, он подозревал жену в измене, даже если она смотрела в пол в пустой комнате. И после рождения двух сыновей он не успокоился, решив, что таким образом Мария-Анхель отделалась от него и теперь собирается погулять по сторонам. Однажды, в разгаре очередного скандала по теме, он схватил со стола ножницы и воткнул их жене в грудь. Попал чуть выше сердца, так что женщина скончалась в мучениях, пока кровь заполняла пробитое легкое. Когда Ду Лонвалля старшего судили за убийство жены, не сработала даже отговорка про аффект, потому что он не просто воткнул ножницы ей в грудь, а распорол легкое с особой жестокостью. Но в заключении он так и не побывал, был признан невменяемым и отправлен в психиатрическую клинику с диагнозом «шизофрения», где впоследствии и скончался. Но, надо сказать, дед Ду Лонвалль долго сдерживался, наверно роль играли сыновья. Трагедия с ножницами случилась, уже когда двойняшки Серж и Стефан жили отдельно от родителей. Серж учился на врача, у него был талант буквально от бога, мог прооперировать обреченного человека так, что тот оставался жив и продолжал себе жить с удовольствием, умирал естественной смертью, от старости. Потом он работал в этом самом доме, в подвале, устроив там настоящий кабинет, и принимал людей, которым отказали даже в клинике. Это было нелегально, но приносило впечатляющую прибыль.
Серж и Стефан по слухам, ходившим здесь, расстроились из-за смерти матери не так уж сильно. Стефан жил в Париже тогда, занимался фотографией и вовсе не хотел иметь ничего общего с родственниками. В «Муриор» переехал Серж.
И буквально повторил судьбу своего отца, женился на настоящей красавице, которая предпочитала деньги мужу и обожала светские мероприятия. Когда Серж наконец добился от нее наследника, красотка пустилась во все тяжкие и забросила семью окончательно, она никогда не занималась нелюбимым сыном, а мужа и вовсе ненавидела. Даже презирала, потому что он был слабаком и никогда ей не перечил, судя по рассказам мадам Мортон. Руководила в доме именно Жаннетт, которая проводила часы у зеркала, а после этого сутками находилась на разнообразных встречах, ужинах и тому подобном. Ты не поверишь, даже в наше время есть тусовка аристократов, куда Жаннетт и наведывалась, обычных смертных, выбившихся в люди своим потом и кровью, типа нас с тобой, туда не пустили бы ни за какие пряники. Ну так вот, не буду сейчас рассуждать о несправедливости рождения в быдло-семьях, а лучше продолжу.
Серж долго терпел выходки жены, а сыну нанял няньку, то есть, как ты понял, мадам Мортон заменила мальчику мать. Сам же отец быстро осознал, что всему виной его дебильный мужской инстинкт, который лично я никогда не понимал и наверно уже не пойму, на что сильно надеюсь. Многие идиоты требуют от жен наследников, а получив и поняв, что жене ребенок совершенно не нужен, сами теряются и забывают про долгожданного отпрыска. Так случилось и в семье Ду Лонвалль. Мадам Мортон сказала, что Серж был ненормально увлечен руками своей жены. Ее лицо так или иначе менялось с возрастом, старело, появлялись морщины, а пластическая хирургия у аристократии не в почете. Но ее руки были всегда ухожены и безупречны. Ну, ногти, пальцы, все такое. Можно сказать, Серж жил только ради того, чтобы хоть раз в два-три месяца почувствовать прикосновение этих рук. Романтично, да?
Но однажды, в трагичный вечер, ужасно похожий на тот, когда покойный Ду Лонвалль убил Марию-Анхель, Жаннетт перестаралась с унижением мужа. Она стояла прямо перед лестницей второго этажа и высказывала ему все, что думала о нем. Так говорил позднее сам Серж, насколько знает месье Мортон, он был одним из тех, кто пытался оправдать соседа. Серж просто не сдержался и толкнул ее с лестницы, Жаннетт сломала шею, а мужчина только потом понял, что натворил. Ну и, как это обычно бывает, мозги отключились, включилась автоматическая мысль из его больного подсознания. Он с ума сходил от ее рук, он их отрезал, пока трупный яд не добрался до конечностей, а потом задумался – куда же деть ладошки? Ведь сгниют и протухнут.
Его сын как раз играл в саду, он решил пойти на преступление и осуществил сумасшествие. Около двадцати, по-моему, часов он потом пришивал собственному сыну руки жены, уверенный в том, что Мишель немного подрастет, станет таким же красивым, как его покойница мать, и Серж снова будет чувствовать прикосновения тех самых рук.
- Он больной! – не выдержал Жан, едва не прыснув кофе. – Спятил?!
- Именно. Шизофрения передается по наследству, болезнь заложена в генетический код, все такое. Короче, если у деда была хромосома шизы, у двойняшек она тоже образовалась. Ну и вот, что я тебе хотел сказать. Сержа, конечно, посадили за нанесения вреда здоровью собственного сына. Он покончил с собой в камере. А руки, как ни странно, прижились. Опекуном назначили Стефана, вызванного из Парижа, где он уже не имел былой популярности и не пользовался спросом. А потому с готовностью взялся опекать племянника, будучи, кажется, влюбленным в жену брата. Он видел ее пару раз в жизни, но ты же знаешь, любовь зла.
Он делал все, что нужно было, как сказала мадам Мортон. Она ему, кстати, в этом помогала. Мне вот интересно кое-что проверить, но раз наш милый призрак дышит воздухом, мы с этим повременим. Я к тому, что его напичкали таким количеством таблеток для понижения иммунитета, что ты наверно уже заметил, в чем дело, да?
- В чем? – уставился на него Эверс, застыв с приоткрытым ртом.
- Тебе не кажется странным, что он такой легкий и худой? Я его вытаскивал из комнаты и даже не чувствовал тогда, а попробуй я так потащить любого французского пацана под двадцатник возрастом? Да я его с места не сдвину, если он не захочет, - Франциско усмехнулся. – Он очень хрупкий, уверяю тебя. И я даже не делаю сейчас ему комплимент, а просто сообщаю об этом. Кости не такие прочные, как должны быть, сосуды тоже, все такое. И он, как сказала мадам Мортон, никогда не выходил за территорию «Муриора». Учила его на дому все та же нянька Мортон. Два года Стефан и его племянник жили почти в мире и согласии, пока мужик не начал сходить с ума. Неизвестно, что вдруг повлияло, то ли тот самый ген шизофрении вдруг проявился, то ли этот чертов особняк сводит с ума, но Стефан принялся вытворять совершенно дурацкие вещи. Его племянничек, которого ты так обожаешь, заставил его отстроить все эти башенки и пристройки потому, что по словам мадам Мортон, он очень любил истории про замки. И хотел жить в замке, раз уж ему не светит отсюда выйти. И вот, Стефан рехнулся, повернулся на этом. Кстати, это именно он заставлял парня отращивать волосы и носить платья, если хочешь знать. А почему? Потому что, как я уже говорил, Стефан с ума сходил по покойной жене покойного же брата, он просто обожал ее. Хранил фотографии, все такое. А Мишель, по словам семейки Мортон, очень похож на мать. Улавливаешь?
- Только не говори, что Стефан тоже собирался… - Жана аж затрясло.
- И не только собирался, - хмыкнул Белотти, наливая себе еще коньяк. – Мадам Мортон сказала, что чуть не обратилась, куда нужно, когда узнала чисто случайно, что дядюшка пристает к племяннику с недвусмысленными предложениями. А через год, достроив последнюю башню и едва взявшись за третий этаж, как следует, Стефан умер от истощения, как ты уже знаешь. Это было четыре года назад, когда Мишелю исполнилось пятнадцать. Или парой месяцев позже. Кстати, ты заметил, что он выглядит младше своего возраста? Ему ведь почти двадцать уже, - усмехнулся Франциско.
- Да… Но он…
Белотти вздохнул, прекрасно понимая друга.
- Да-да, знаю. Очарователен, душка и все такое. Но я тебе вот, что хотел сказать. Мишель твой – последний из Ду Лонваллей, больше никого не осталось в этом роду. И как бы он ни выглядел, как бы на девчонку ни был похож, все равно он парень.
- И к чему ты клонишь? – Эверс понял, но не хотел осознавать это, как следует.
- К тому, что шизофрения в этой семейке передавалась по мужской линии. А может и по женской, неизвестно, ведь девочки не рождались уже давно.
- Но с ним же все в порядке?.. – уточнил Жан, нервно барабаня пальцами по собственному колену.
- Смотря, о чем ты. Умирать он не собирается, это я тебе говорю точно. А если вывести его из этого отмороженного состояния, то можно будет даже вытащить за территорию особняка. Ну, там, в парк сводить, к примеру, - улыбнулся Белотти неожиданно нежно и миролюбиво. – Знаешь, иногда мне хочется его обидеть, а иногда нет. Сейчас не хочется, как ни странно.
- Именно шизофрения? Она по-любому есть? – Жан допытывался изо всех сил.
- Не факт, - Франциско пожал плечами, обтянутыми черной рубашкой. – Возможно, по истечении времени ген и теряется, уже два поколения мучились. Может быть, у него просто шизотипическое расстройство, типа того, или как это называется? Не знаю, я не специалист в этом, но насчет этого расстройства могу сказать – оно у каждого десятого человека планеты, и ничего, живут же. Так что расслабься. Пока не зарежет тебя во сне и не начнет лунатизмом маяться, считай, что все о-ля-ля. О, привет, Мишель, - Франциско улыбнулся, подняв пузатый бокал с коньяком на самом его дне, поприветствовав парня. Сделав вид, будто по спине не пронеслись мурашки, когда Белотти понял, что предмет обсуждения и главный герой его сказочки стоит в прихожей, привалившись плечом к арочному косяку, уже бог знает, сколько времени.
Последний из рода Пардью Ду Лонваллей промолчал, загадочно и неприятно улыбнулся, развернулся медленно и пошел по лестнице наверх.
- И вот еще, что. Я бы его обидел, конечно, разик. Может, два, зависит от темперамента. Но жить не смог бы. Как ты держишься уже второй месяц? – подивился Белотти, рассматривая друга.
Жан удивленно пожал плечами.
- Понятия не имею. Меня не напрягает. Хотя, знаешь… Иногда немного жутко. Но мне это нравится, - Эверс закатил глаза, улыбаясь своей мысли. Кажется, этот особняк и правда влияет, он заражен, в нем воздух пропитан сумасшествием и этим самым шизо-что-то-там-расстройством. Потому что Жану все нравится, он с ума сходит от того, что постоянно немного боится, что вечно вздрагивает от неожиданных фраз и поступков «призрака».
- Больной, - засмеялся Франциско, Жан согласился, кивнув с улыбкой.
- Котенка-то достань, а то задохнется, бедный.
- Не задохнется, - махнул рукой Белотти. – Но как же я хочу проверить свою догадку… Он при тебе никогда не раздевался?
- Он, по-моему, вообще не раздевается. Только если в ванной, - вздохнул Жан, и в его голосе Франциско уловил сожаление. – Понимаешь? Ну ни сантиметра тела не видно, все закрыто, - он чуть не застонал.
- Понятно все… - тоже вздохнул рыжий и встал, взяв коробку с шебуршащим в нем котенком. Жану его было жалко, как он дышал через эту дырявую крышку?.. – Скоро вернусь, - Франциско подмигнул напоследок и ушел наверх.
А когда без звонка в колокольчик на лестнице сунулся в люк, держа коробку обеими руками, то чуть ее не выронил. Мечта идиотов сбылась, точнее – мечта одного из идиотов. Франциско позлорадствовать даже успел, что не Жан это видит.
Мишель стоял перед высоким, во весь его рост зеркалом, наклонив голову, так что волосы опять завесили лицо. Протянув руки назад и пытаясь застегнуть тонкую «молнию» сзади. Платье было тем, которого Белотти еще ни разу не видел. Оно открывало шею и ключицы, но не более.
Чего только в своей жизни не видел Франциско… Голых женщин, очень голых женщин, изуродованных, покалеченных, некрасивых, роскошных женщин. Женщин с мужским половым органом даже видел. Его ничто не возбуждало, кроме причинения вреда чужому телу, наблюдения за чужим унижением. Всему виной пресыщенность.
И он никогда не думал, что сможет сойти с ума лишь от вида обнаженной спины. Теоретически мужской, конечно, но она была такой узкой, что можно было принять за девичью. Сразу под лопатками начинался затянутый корсет, так что Белотти нервно сглотнул слюну, начавшую вырабатываться в тройном объеме. Белый корсет, нежно розовые ленточки, продетые в маленькие отверстия. Шнуровка была мастерская, Мишель уже просто привык зашнуровывать эту деталь одежды. Но даже привычка не помогала вывернуть руку так, чтобы застегнуть розовое платье самому.
Он вздохнул, убрал руки, потому что они уже устали. Потряс кистями, посмотрел на себя в зеркало. Правой рукой отвел волосы, свесив их с одного плеча, чтобы не мешали.
Белотти затрясло на лестнице, он еле держался, чтобы не поставить коробку с котенком и не убежать. Или наоборот – залезть в комнату окончательно. Мужчина, который возбуждался от вида кровавых рубцов на женских ляжках, сейчас возбудился от вида просто ничем не прикрытой шеи. Которая принадлежала юноше, можно даже сказать, молодому человеку. Он устало наклонил голову, опять вздохнул. А потом снова выпрямился и завел руки назад, попытался застегнуть платье в очередной раз. Но он держал его неудобно из-за вывернутых кистей, поэтому «молния» не подчинялась.
- Тебе помочь? – не выдержал Франциско и все же залез в спальню, поставил коробку на кровать.
То, как шарахнулся Мишель, мужчину даже напугало сначала. Он думал, парень рухнет от ужаса, но к счастью, за его спиной, когда Мишель повернулся, оказалась стена, в которую он и врезался, прижавшись к ней лопатками.
- Тихо! – скомандовал Франциско, даже чуть сгибая колени и выставляя вперед руку, будто к дикому зверю подбирался. Красные пятна румянца выступили на белых скулах «зверя», он смутился своего испуга. А Белотти понял, что все в его руках. Ну, не все. И пока еще не в руках, но это детали. – Я просто зашел тебе подарок отдать, - он кивнул на коробку. – Там котенок, которого я обещал. Только лучше спусти его на первый этаж, не оставляй здесь, а то свалится с какой-нибудь лестницы и все…
- Хорошо, - Мишель тихо-тихо отозвался наконец. Франциско чувствовал себя почти победителем. С ним почти связно говорили, это уже успех, если дело касается данного парня.
- Так тебе помочь? Платье застегнуть? Очень красивое, кстати. Почему раньше не носил? – он пытался Мишеля отвлечь, а когда тот наконец развернулся спиной, с благоговением прикоснулся к нему. Чуть не застонал, почувствовав разряд тока, коснувшийся будто только самого Белотти. Пальцы ловко сжали крохотный замочек «молнии» и застегнули ее медленным «вжжж».
- Так почему ты его не носил? – Франциско залюбовался на себя в отражении зеркала. Но не так, как любовался обычно, теперь же ему нравилось, как он смотрелся рядом с этим сумасшедшим. Мишель поправил волосы, так что они опять вуалью закрыли плечи. Густая ровная челка закрывала брови, так что взгляд становился очень манящим, чуть затемненным из-за челки.
- Потому что так надо, - ответил он и пригладил невидимые складки на юбке.
- Ну, мне очень интересно. Посвяти в тайну, - Франциско не издевался, он просто всегда разговаривал с ноткой издевки в голосе.
Жану тем временем осточертело сидеть одному, ждать дружка и гадать, что он там делает, беспокоиться за призрачного Мишеля. Он поднялся по лестнице на второй этаж, затем на третий, а потом застыл у основания лестницы в башенку, не трогая колокольчик, но прислушиваясь к голосам.
- Принято так, - вздохнул Мишель и сел на кровать, положил руки на колени очень прилично. – Если девушка никого не любит и слишком молода, чтобы быть замужем, она носит белые или светлые платья, не открывая ни одну часть своего тела. Если она влюбляется, то может надеть платье розового или голубого цвета, открывающее шею.
Белотти застыл, слушая это с таким интересом, с каким никогда не слушал даже сплетни в светском обществе.
- Когда же девушка хочет показать, что не прочь познакомиться или пообщаться с кем-то поближе, она может надеть платье зеленого или желтого цвета, открывающее руки и шею, но не плечи. А уже когда…
Он замолчал, а Франциско чуть сам не покраснел. Как же Мишель умел говорить, что даже рыжий мерзавец смутился вместе с ним?! В такие моменты у младшего и последнего Ду Лонвалля был такой голос, что даже «раз, два, три» он наверно сказал бы эротично.
- Когда что? – переспросил Франциско на радость Жана, который, в отличие от друга, знал весь ассортимент в шкафу Мишеля. И точно помнил, что там было зеленое платье. И розовое. И белые.
- Когда она уже… ну… - Мишель вообще затих.
- Не девушка? – усмехнулся Франциско, решив ему помочь.
- Тогда надевает красное, открывает шею, плечи и руки, - парень провел по своим рукам от плеч до запястий, по-прежнему не глядя на рыжего.
- Здорово. Реально. А ты, кстати, очень похож на девушку, правда. И тебе очень идут платья, - Франциско не льстил, он говорил чистую правду. И еле сдерживался, чтобы не ляпнуть: «И для кого же ты, дорогуша, надел розовое?.. Видать, влюбился, но знакомиться поближе еще не желаешь?»
Очень хотелось верить, что в него, в Белотти.
* * *
Мишелю все же пришлось сидеть в обществе этих странных мужиков, потому что котенка наверху оставлять в самом деле было нельзя. Поэтому парень сидел на ковре возле журнального столика, а Франциско и Жан сидели друг напротив друга на диванах и продолжали беседовать. Потихоньку их беседа скатывалась на совсем уж плоские и пошлые темы, но Мишель будто оглох, забавляясь с котенком. Он был сладкий, это точно. Замечательный котенок. Такой маленький, что еще совсем не тянул на подросшего котика, он умещался даже на женской ладони Мишеля, только тонкий пушистый хвостик свисал. Котенок был полностью черный с голубыми глазами и белыми «носочками» на задних лапах.
Мишель сюсюкал с ним и тискал так, что Франциско и Жан периодически косились на это все и вздыхали. Один с умилением, другой с неприкрытым вожделением.
У Жана даже закрадывались мысли, что таких девушек не бывает, Мишель лучше девушек, потому что они развратные, много знают и воспитаны так, что даже игра в «невинность» им не помогает.
Ду Лонвалль не играл в невинность, он был совершенно наивен в том самом вопросе. По крайней мере, так казалось Эверсу.
На лбу Белотти можно было сделать татуировку: «Хочу такого мальчика», судя по тому, как он смотрел на белые лодыжки, не закрытые чуть задравшимся платьем.
Мишель сидел по привычке чуть боком, прислонившись спиной к сиденью дивана, где сидел Жан. Коротким, аккуратным ногтем трогал мягкое кошачье тельце. Котенок лежал у него на коленях, раскинув лапы, и наслаждался жизнью, зажмурившись и понимая, что такое «счастье» в самом философском смысле этого слова. Он урчал, как маленький моторчик, а Мишелю хотелось сказать кому-нибудь: «Смотрите, он урчит», но он совсем не был уверен, что Жан и Франциско из тех мужчин, что смотрят, когда им говорят: «Посмотри!».
Котенок сначала игрался с волосами Мишеля, лапами пытаясь схватить свисающую прядь. А потом, когда парень опять пощекотал его ногтем, котенок укусил его за палец, схватившись за него мелкими зубами и для надежности прихватив лапами.
Жан подумал, что ему интересно, чувствует ли Мишель этот укус вообще? Наверно чувствует, руки-то давно прижились.
- Как назовешь? – не выдержал Белотти. Ему просто физически необходимо было что-то сказать.
- Тэкери, - отозвался Мишель, но не сразу. – Как звали кота в истории про ведьм Сандерсен, - он едва заметно улыбнулся.
- Пойдем, налью ему хоть молока, - Жан встал и пошел на кухню, парень тоже поднялся и понес котенка туда же, прижимая его к себе. Франциско проследил за ними взглядом и вздохнул.
Ну конечно. Правило жанра – «она» обязательно останется с хорошим главным героем. Но ведь есть и отступления от жанра, которые так любят авторы? Например, бывает так, что «она» влюбляется в «плохого парня», и он становится хорошим.
«Да уж, ну и мысли пошли», - подумал Белотти, закатив глаза.
А Жан хоть и был хорошим другом, но обрадовался, оказавшись с парнем наедине. Когда он с Мишелем был тет-а-тет, уже не было легкого веяния комплексов по вине Белотти. Ведь Франциско на фоне относительно скромного друга смотрелся просто роскошным идеалом.
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |