Нина Шнирман Счастливая девочка Повесть-воспоминание 12 страница

— Анка! — кричу я. — Пошли во двор — погуляем, поиграем во что-нибудь!

— Пошли! — радуется Анночка, идёт в прихожую, берёт свое ведро с совком, я беру мячик и спрашиваю:

— Хочешь, мы с тобой в мячик поиграем?

— Я буду лучше куличи делать, смотреть, как ты в мячик играешь, — мне так будет весело, — объясняет Анночка.

— Бабушка, — кричу я и открываю входную дверь, — мы во двор!

Во дворе уже играют две мои приятельницы — Лена и Инна. Я иду с Анночкой в песочницу, там маленькая девочка сидит. Я спрашиваю у Анночки:

— Тебе хорошо здесь будет?

— Да! — радуется Анночка.

— Если что, — предупреждаю я Анку, — сразу меня зови! Она кивает головой, а я бегу к девочкам. Смотрю, во дворе много народа — мальчишки появились, двух я сразу узнала, хоть они и выросли: один очень глупый, а другой тоже глупый, да ещё и очень рыжий, они и до войны такие были! Мы ещё нашли несколько девочек и стали играть в круговую лапту. Играем, играем — я очень её люблю! Вдруг слышу, Анночка кричит. Я сразу побежала к песочнице, и мне навстречу от песочницы быстро идёт девочка, Таня зовут, она немножко выше меня ростом и так противно улыбается, наверное, сразу несколько гадостей сделала! Я подбегаю к песочнице, там лежит Анночка и уже не кричит, а только стонет. Я смотрю на неё — какой ужас! Наверное, её сначала водой облили, воротник на платье даже мокрый, а потом в песке изваляли — всё лицо в песке, глаз не вижу, рта тоже! Я сажусь рядом с ней в песок и говорю, как Мамочка, негромко, но очень понятно: «Анночка, я здесь, рот не открывай, глаза не открывай, сейчас я тебя посажу и весь песок с тебя стряхну». Она лежит и молчит. Я лезу в карман за носовым платком, а там, конечно, нет платка. Всё-таки я дура и чертовка! Тогда я лезу к Анке в карман — там, конечно, платок есть. Я её за плечи сажаю и аккуратно стряхиваю и стираю песок сначала с глаз, потом со рта, в ноздрях ничего нет, и я приговариваю: «Сейчас, сейчас, уже немного осталось!» Платок уже грязный — и остальное лицо я вытираю ей подолом своего платья. Говорю: «Открывай рот!» Она открывает. Я спрашиваю: «Всё хорошо?» Она кивает головой. Я говорю: «Глаза открой!» Она открывает — они такие большие, такие голубые и перепуганные! И вдруг у меня в груди сразу вырастает очень сильное волнение и бешенство! Я не хочу её пугать и спрашиваю тихо и спокойно:

— Кто это тебя так?

— Таня, — говорит Анночка. — Знаешь, у неё ещё сестрёнка Варя, ей тоже четыре с половиной года, мы с ней, не помню когда, здесь играли.

— Расскажи, как всё было! — Я говорю очень спокойно, но в груди у меня уже совсем нет свободного места.

— Таня подошла к песочнице с ведёрком, а в нём немножко воды, — объясняет Анночка, — а Варя стояла у подъезда, и Таня мне говорит: «Уходи отсюда, сейчас здесь будет играть моя сестра!» Я говорю: «Здесь очень много места — нам всем хватит». Она говорит: «Убирайся отсюда, а то хуже будет!» Ниночка, я очень удивилась и сказала: «Я не буду отсюда «убираться». Я ведь правильно сказала?

— Ты правильно сказала. Ты молодец!

— А Таня тогда вылила мне всю воду из ведёрка на голову, — рассказывает Анночка, — я закричала, она меня толкнула и два раза перекувырнула в песке!

Я беру её за руки и говорю:

— Вставай, сейчас я тебя немножко причешу. — И пальцами, как гребёнкой, расчёсываю ей волосы. Она смеётся, я тоже смеюсь — мне главное, чтобы она не видела и не чувствовала моего бешенства. Поправляю и отряхиваю на ней платье, воротничок, даже носки ей отряхнула.

— Всё чудно, — говорю Анке, — пошли. — Беру её за руку, и мы идём с ней к подъезду, около которого стоит Таня с сестрой, она всё время — я почему-то видела это как-то сбоку — за нами следила.

Подходим. Таня улыбается совсем невозможно противной улыбкой и говорит Анночке:

— Ну что, получила?

Я говорю спокойно:

— Анночка, иди к нашему подъезду и подожди меня там.

Анночка уходит, и я сразу делаю то, что, мне кажется, опережает мои мысли: я срываю с правой ноги туфлю и изо всех сил ударяю туфлей Таню по щеке и голове! Она отлетает в сторону, не падает, но стоит с вытаращенными глазами и открытым ртом. И тут же маленькая Варя начинает плакать, она так горько плачет, плечи съёжились, голову опустила и рыдает. Мне её жалко, мне так стыдно, что я не подумала о ней, что она всё это видела, ведь она маленькая, не понимает, что происходит, и ни в чём не виновата! Я смотрю на рыдающую Варю, на эти вытаращенные Танины глаза, на туфлю в моей правой руке, быстро надеваю её на ногу и бегу к Анночке.

В лифте Анночка меня спрашивает:

— Что было, Ниночка?

Значит, она не видела, шла к подъезду, а к нам была спиной. Я так рада, что она не видела всего этого!

— Стукнула её как следует, — говорю.

Анночка смеётся, а мне совсем не смешно.

Вечером, после ужина, я тихо прошу Мамочку со мной поговорить, но только со мной. Мамочка кивает головой и минут через пять зовёт меня. Мы садимся на их с Папой кровать, и Мамочка спрашивает тихо:

— Что, Нинушенька, что случилось?

Я быстро рассказываю всё, что «случилось». И сразу спрашиваю:

— Что теперь делать? Мне очень Вареньку жалко!

— А сделать теперь уже ничего нельзя! — говорит Мамочка очень серьёзно. — Понимаешь, Нинуша, бывают поступки и действия, которые можно изменить, исправить. Здесь ничего изменить и исправить нельзя, может быть, и не нужно! С одной стороны, я тебя понимаю — ты хотела наказать Таню, но вполне бы хватило простой пощечины. Я хочу, чтобы ты запомнила это, Нинуша, на всю жизнь! — Мамочка говорит очень серьёзно, а я очень серьёзно слушаю. — По голове и по лицу человека можно бить только открытой рукой, если, конечно, речь не идёт о защите жизни — твоей или твоих близких, тогда защищаешься тем, что под руку попадётся. Если ты ударишь человека по лицу туфлей, камнем, палкой, ты можешь его искалечить или убить! Ты поняла меня, Нинуша? — Мамочка со мной говорит серьёзно, но не строго.

— Поняла, — говорю я серьёзно. — Всё поняла, но мне Варю жалко!

— А вот тут я тебя немножко утешу. — Мамочка вдруг улыбается. — Ведь не ты эту гадость затеяла, а Таня. Всё главное ты запомнила. Остальное — забудь! Хочешь что-нибудь сыграть или спеть, а я тебе буду аккомпанировать? А потом сразу спать!

— Хо-чу! — кричу я громко-громко.

Мамочка — необыкновенный человек!!!

Мы смотрим диафильмы

Сегодня воскресенье. Папа говорит: «Сейчас будем смотреть диафильмы». Анночка хлопает в ладоши, я кричу: «Здоро-во!» Эллочка улыбается, мы все очень любим смотреть диафильмы! Папа вешает на стену большую белую простыню — это называется «экран», Мамочка задергивает плотную занавеску на окне, в комнате становится темно, я быстро ставлю три стула — я очень люблю все эти приготовления! А на столе уже стоит аппарат, куда Папа вставляет картинки, рядом две коробочки — в одной, большой, лежат в маленьких коробочках разные диафильмы и список диафильмов, а в коробочку поменьше Папа кладёт диафильм, который мы смотрим сейчас. Стоит стул для Папы, а дальше — стул для Мамочки, она читает нам надписи под картинками. Конечно, мы могли бы сами читать надписи, про себя, но Анночка плохо читает, она ещё маленькая! А Мамочка так замечательно читает, получается, мы видим всё, что делается, и слышим их жизнь — это очень интересно!

— Девочки, — спрашивает Мамочка, — что будем смотреть?

— «Пастушку и трубочиста», — очень быстро говорю я.

— Давайте ещё «Аладдин и чудесная лампа», — предлагает Элка.

— И «Кота в сапогах», — говорю.

— Только не надо «Козлёнка Серое Ушко»! — просит Анночка.

— Обязательно надо, — говорит Папа, — это очень хороший фильм!

— Жоржик! — говорит Мама.

— Дурацкий фильм, — говорю я сердито, — и никому он не нужен!

— А я его очень люблю! — говорит весело Папа.

— Жор-жик! — говорит Мамочка немножко строго.

— Давайте начнем с «Аладдина и чудесной лампы», — предлагает Папа.

Мы хором кричим: «Да!» Начинается фильм. Папа картинки меняет, Мамочка читает — совсем забываешь, что это сказка, и кажется, что это всё по-настоящему. Мне очень нравится этот фильм, и ещё очень хорошо, что он нравится Эллочке и Анночке! Потом Папа ставит «Кота в сапогах» — там такой умный, страшно хитрый кот и у него очень красивые наряды! Потом мы смотрим «Бобкин день», мне немножко скучно, но Анночке нравится — можно посмотреть. И только я хочу предложить ещё один фильм, вдруг — раз! — на экране картинка, название «Козлёнок Серое Ушко»! Анночка вскрикнула и сразу закрыла глаза. Мамочка что-то тихо говорит Папе. А дело в том, что в этом фильме Козлёнок, даже с колокольчиком, всё время убегал. И на третий день Пастушок его привязал — и вдруг картика так меняется, даже я говорю «Ой», потому что там на половину экрана злая волчья морда. Я вообще ничего не боюсь, а уж этого фильма тем более! Но и мне совсем не нравится эта огромная волчья морда. И Папа всегда её очень долго держит, а там и слова совсем неприятные. Я говорю:

— Анночка, открывай глаза, там сейчас совсем не страшно! — А я помню картинку перед волчьей мордой. — Я тебе скажу, и ты ещё раньше этой картинки глаза закроешь, а когда волчья морда пройдёт и Козлёнка спасут, я тебе скажу: «Открывай глаза!»

Так мы и делаем. Ну, всё хорошо прошло.

И вот наконец мой любимый фильм — «Пастушка и трубочист». Я немножко помню эту сказку, нам Бабушка её читала в Свердловске, она там очень много книг для нас брала в библиотеке. Я очень хорошо помню этот фильм, мы его после Свердловска уже один раз смотрели. Но я могу смотреть его сколько угодно раз — так он мне нравится! Больше всего мне нравится последняя картинка — там, где они вылезли на крышу и сидят на трубе. И снег идёт, как в Свердловске! Пастушка и трубочист сидят на трубе, идёт крупный снег, и они счастливы! И они теперь совсем свободны — они ушли из этой комнаты, с этого столика, где они стояли вместе с большим китайским кивателем головы, он притворялся дедушкой пастушки и хотел выдать её замуж за этого ужасного, вырезанного в старом шкафу унтер-лейтенанта-генерала-козлонога. И пастушка уговорила трубочиста, который очень её любил, убежать отсюда совсем. Им было очень трудно спускаться со столика, но трубочист помогал пастушке — я радуюсь за них!

Мамочка говорит:

— Ну всё, девочки, сеанс окончен!

Я говорю:

— Какой замечательный снег идёт, когда они сидят на трубе!

— А в сказке другой конец! — говорит Эллочка и делает кривую голову.

Мамочка говорит:

— Девочки, мы можем посмотреть фильм до конца — он такой же, как в сказке. Но вы сами меня попросили сделать счастливый конец! Эллочка, — спрашивает Мамочка, — тебе не нравится счастливый конец?

Эллочка думает, потом отвечает:

— Нравится!

Мы смеёмся и говорим: «Спасибо!» Эллочка с Анночкой идут в детскую, у Анки голова вниз. А я остаюсь.

Я думаю: пастушка и трубочист сидят на трубе, а вокруг идёт крупный снег, это прекрасно и волшебно! Я очень люблю снег! Я люблю смотреть на него, пробовать снежинки на язык, скрипеть свежим снегом, валяться в нём или стоять, подняв голову, и видеть только снег! И сразу думаю: но ведь есть страны, где нет снега, ну вот, например, в Африке — пальмы растут, и фиги-финики срывают… Но там же нет снега. Снег не идёт! Как же там люди живут?! Бедные они, несчастные! Несчастливые! А мы — счастливые.

Слышу, Мама тихо говорит:

— Жоржик, зачем ты опять показал этот фильм? Ведь… — дальше не слышу.

Заходит Анка, у неё мокрое лицо. Что она, плакала? Почему?

Ничего не понимаю!

Бабушкино чудо

Я слышу Бабушкин голос: «Ешь, деточка, ешь!» Что-то глотаю, открываю глаза — сижу на кухонном столе, между шкафом и стенкой, на мне ночная рубашка, я завёрнута в одеяло из лоскутков, которое очень люблю, Бабушка кормит меня с ложки. Так уже было, я помню и думаю: надо проснуться. Надо!

Проснулась — стою на кухне, на мне платье, чулки, туфли, Бабушка надевает на меня легкое пальто, застёгивает на нём все пуговицы и спрашивает:

— Деточка, ты проснулась?

Я смотрю на неё и говорю:

— Бабуся, доброе утро!

— Доброе утро, — смеётся Бабушка, даёт мне портфель и опять спрашивает: — Ты проснулась? Хорошо проснулась?

Я притопываю ногой и говорю почти громко:

— Про-сну-лась!

— Вот и хорошо, — радуется Бабушка, мы идём в прихожую, она открывает входную дверь, похлопывает меня по спине и говорит: — Иди, детка, время есть — не спеши!

Я бегу вниз до заворота перил, заворачиваю. Бабушка стоит в дверях, машу ей рукой, она кивает мне, улыбается. Я завернула, теперь она меня уже не видит, я залезаю на перила и еду — очень хорошо! Мы живём на третьем этаже, и я съезжаю ещё по двум перилам и выхожу из подъезда на улицу. Входная дверь на улицу хлопнула, Бабушка сейчас нашу дверь закроет — она знает, что я вышла, так мне Мамочка говорила.

Уроки кончились — бегу домой. Обедаем втроём — я, Бабушка и Анночка, Мамочка в университете, Папа на работе, Элка в школе во вторую смену. А я уже несколько дней хочу с Бабушкой на рынок пойти, я там никогда не была, а там, наверное, очень интересно! И Мамочка недавно сказала, что Бабушка носит очень тяжёлые сумки. Я думаю, что надо ей помогать!

— Сейчас пойду на рынок, — говорит Бабушка, — а вы можете погулять или дома чем-нибудь позанимаетесь. У тебя, — это Бабушка мне говорит, — наверное, уроков много!

Я расстроилась — очень хотела с Бабушкой на рынок пойти. Но Анку одну нельзя оставлять, она ещё маленькая, нет пяти лет. И вдруг приходит Мамочка. Я так обрадовалась и кричу:

— Мамочка, здравствуй, можно я с Бабушкой на рынок пойду?

— Можно, — говорит Мамочка, — только тогда у тебя может не остаться времени во дворе погулять.

— Ладно, — говорю, хватаю её за руки, тащу в столовую, в их спальню, она смеётся, а я быстро-тихо прошу: — Авоську дай, пожалуйста, я картошку понесу!

— Один килограмм!

— Три!

— Нинуша, один килограмм!

— Три, Мамочка! Один — это вообще не в счёт!

— Хорошо — два, но честно, договорились?

— Договорились!

Мы на Крестовском рынке, он от нас недалеко, идём по «молочному ряду» — так Бабушка сказала. Длинный-длинный стол из досок, над ним что-то вроде крыши. На столе стоят большие бидоны с молоком, а за столом стоят женщины в платках — они продают молоко. «Хозяюшка, Хозяюшка! — зовёт Бабушку женщина. — Идите ко мне, у меня молоко-то не снятое!» Мы с Бабушкой подходим, Бабушка здоровается, улыбается очень приветливо, но не громко, я тоже здороваюсь и улыбаюсь. Женщина наливает в крышку от бидона немножко молока, даёт Бабушке. Бабушка говорит: «Ну зачем же так много?!» — «Так иначе и не распробовать, — смеётся хозяйка молока, — а потом надо, чтобы младшая хозяюшка попробовала». Это про меня! Я говорю: «Я ещё не хозяюшка, я… просто так». Женщины рядом смеются. Бабушка пробует молоко из крышки, передаёт мне и говорит: «Попробуй, деточка, и скажи, как на твой вкус?» Мне очень неудобно и неправильно, но приходится пить. Выпила и говорю: «Очень вкусно!» А неудобно мне, потому что недавно Бабушка спела песню, которую раньше никогда не пела, а там такие слова: «Был у Христа младенца сад! Как много роз взрастил он в нём! Они сорвали по цветку — и сад был весь опустошён!» Я тогда расстроилась и рассердилась — зачем они ему сад опустошили?! Спросила у Бабушки, Бабушка мне объяснила. Вот и получается, что если мы все будем ходить и пробовать, особенно такие, как я, не хозяюшки, то выпьем у неё всё молоко, и бидон будет весь опустошён! Но, с другой стороны, Бабушка никогда людям не делает ничего плохого, а делает только хорошее.

Идем с рынка — я несу два кило картошки, я могла бы и три нести, но нельзя, обещала два. Я думала, что на рынке очень интересно, но оказалось ещё интереснее! Мы и кислой капусты купили — её называют «квашеная», и мяса для супа, и солёных огурцов купили, и морковки, и картошки! И молока купили, а бидон небольшой у нас был с собой. И Бабушка мне всё рассказывала и показывала, что хорошее, что не такое хорошее, я капусту пробовала и огурцы. Всё очень интересно! Да, ещё очень интересно — весы и гири!

Мы идём домой медленнее, чем шли на рынок, и я думаю про Бабушку. На рынке я видела, что Бабушку все очень уважают, но не потому, что мы что-то у них покупаем, — там много других людей, они тоже что-то покупают, но к ним так не относятся, как к Бабушке. Я давно уже, как мы вернулись из Свердловска, думаю часто о Бабушке. И мои мысли дошли до того, что Бабушка — не простой человек! Вот она меня в школу отправляет — я даже не понимаю, как она это делает?! Я сплю, а потом — раз! — и я уже поела или уже на полу стою. Ночью, когда я кашляю, она поит меня тёплым молоком, я даже не просыпаюсь, но кашлять перестаю, так все рассказывают. Когда она поёт, я даже дышу тихо, чтобы не пропустить красоту. Она особенный человек! Кажется, что Бабушка была когда-то, ну что-то вроде королевы, очень всех любила и всем делала добро. Потом она стала простой женщиной, но в душе осталась королевой и по-прежнему всем делает добро! Конечно, это никому не расскажешь — все будут смеяться, потому что это вроде сказки или ЧУДА, ведь непонятно, как это всё случилось? И когда? Но я не знаю, как по-другому описать и рассказать кому-нибудь, что я думаю о Бабушке, особенно сейчас, когда я уже стала взрослой — мне скоро будет семь лет. Пришли домой, нас встречают Мамочка с Анночкой. Анка хлопает в ладошки и кричит:

— Ой, какие покупки вкусные!

Они с Бабушкой идут на кухню разбирать покупки, а я Мамочку зову в столовую, чтобы спросить.

— Понравилось тебе на рынке? — спрашивает Мамочка.

— Очень, — говорю и тут же спрашиваю, потому что знаю, Мамочка надо мной смеяться не будет, а понять очень хочется: — Скажи, Мамочка, а вот было ли когда-нибудь с Бабушкой… ну… что-то вроде… чуда?!

Мамочка задумывается, у неё такое лицо серьёзное становится, она думает-думает, а потом говорит:

— Нинуша, пойди к Бабушке на кухню, попроси её пройти с тобой и Анночкой в детскую, посади её и спроси: «Бабушка! Нам с Анночкой очень хочется узнать, было ли у тебя в жизни какое-нибудь чудо?»

— Я пойду? — спрашиваю.

— Иди, — говорит Мамочка.

Мы сидим в детской, Бабушка смотрит на меня немножко удивленно, но ласково и спрашивает:

— Что, деточка? Ты что-нибудь хочешь у меня спросить?

— Да, — говорю. — Бабуся! Нам с Анночкой очень хочется узнать, было ли у тебя в жизни какое-нибудь ЧУДО?

Бабушка задумалась, смотрит куда-то очень далеко, у Анночки брови совсем высоко залезли. Я жду.

— Да! — говорит Бабушка очень серьёзно. — Было у меня, то есть в нашей семье, одно чудо, я сейчас вам расскажу.

И Бабушка нам рассказывает:

— Семья наша жила в Петербурге, это я вам рассказывала. И вот в девятьсот втором или девятьсот третьем, уже не помню, мама заболела воспалением лёгких. И всё так быстро покатилось в плохую сторону, что уже через несколько дней она была без сознания. Врач сказал, что «завтра будет кризис, то есть перелом в болезни, но надежды на выздоровление практически нет». А в те годы был один святой человек. Звали его Иоанн Кронштадтский. Он был настоятелем одной церкви. После службы, это рассказывали люди, около церкви было вавилонское столпотворение — так много людей хотело обратиться к нему за помощью! И если человек прорвётся через всех страждущих и обратится к святому с чистым сердцем, всё, что он попросит, исполнится. Врач ушёл, а я сказала папе: «Завтра воскресенье, пойду к Иоанну Кронштадтскому за маму просить!» А папа был очень верующий, он сказал: «Иди, Надёнка, если сможешь до него дойти и обратиться, мать поправится! Только смотри, чтоб тебя не затоптали!»

В воскресенье я очень рано вышла, чтобы быть там до конца службы. Но всё равно время не рассчитала — пришла, а там уже людей черным-черно, кажется, только колокольню видно, море людей. Служба кончается, сейчас он будет выходить! Пытаюсь поближе подойти — ничего не получается. Сердце так сильно стучит — и отчаяние: неужели не смогу обратиться?! Не пробьюсь?!

И вот он выходит, все к нему бросаются, как волна морская! И вдруг у меня сердце успокоилось, я смотрю на него — он далеко, боком ко мне стоит, поворачивается в мою сторону, и сразу я вижу среди этой толпы, как ручеёк свободного прохода! Я проталкиваюсь и оказываюсь среди первых людей, но между мной и ним большое расстояние. Пустое! Как оно образовалось, я не знаю! Я смотрю на него и чувствую и вижу — он прямо в глаза мне смотрит, руку поднимает, перстами на меня указывает и громко, раздельно говорит: «А ты, девица, домой ступай! Матушка твоя поправится!»

И сразу пустое пространство между нами заполнилось людьми, я выбралась из толпы и побежала домой. Уже днём мама пришла в сознание, к вечеру температура упала, и через несколько дней она уже была совсем здорова!

Анка рот раскрыла и, по-моему, совсем не дышит. Бабушка сидит, молчит, о чём-то думает.

Даже если она, может, и королевой не была, думаю я, раз с Бабушкой было такое ЧУДО, значит, человек она необыкновенный!

Я — Папин сын

Мы вчера обедали, и вдруг Мамочка говорит:

— Как жалко, у Папы такие руки золотые, он всё, абсолютно всё умеет делать, а передать некому, сына нет!

Я спрашиваю:

— А что такое «передать»?

Мамочка нам с Анкой объяснила и что такое «передать», и что такое «золотые руки». Когда я всё это узнала и поняла, я стала думать и расстроилась: во-первых, он «большой учёный», но Мамочка сказала, что это передать нельзя! А вот всё, что он делает в доме — часы на стене сам чинит, всё электричество сам чинит, мне подмётки на туфлях починил, — это передать можно! До войны Эллочку надо было «кварцевать», так он сам сделал кварцевую лампу, но это только «стеклодувы» умеют — а он даже сам лампу «выдул», как стеклодув! Мамочка объяснила, как это, я не совсем поняла, но поняла, что очень редко, кто это может сделать, если только он не специальный человек!

Так много нового сразу всего пришло, но я всё время вспоминала главное — что это всё «передать некому»! И я спросила Мамочку:

— А Папа очень расстраивается, что «передать некому»?

Мамочка задумалась и сказала:

— Он никогда об этом не говорит, но я знаю, что это так — он, конечно, расстраивается!

— А как бы он всё это передавал? — спрашиваю.

— Ну, это очень просто — показывал бы ему всё, учил, как делать, вместе бы делали, что-то самому бы давал сделать. — Мамочка оглядывает комнату. — Посмотрите, девочки, здесь всё чинилось Папиными руками, а уж про электричество я и не говорю. — Тут Мамочка засмеялась. — Даже вот этот радиоприёмник он сделал сам!

И вдруг мне кажется, что я уже что-то придумала, и мне надо скорее идти и придумать это до конца!

— Спасибо, — говорю, — можно выйти из-за стола? У меня сегодня очень много дел!

— На здоровье, — говорит Бабушка, — иди, деточка, занимайся своими делами.

Я встала, смотрю на Мамочку — она куда-то, неизвестно куда, смотрит, улыбается немножко, но, по-моему, улыбается грустно. Я побежала в детскую, села на Бабушкину кровать и начала придумывать. Я решила стать Папиным сыном! Но надо сделать это очень незаметно, как будто мне всё это самой очень нравится — ну всё это делать! И я придумала почти сразу замечательную вещь, потому что она не просто так, а очень нужная — сделать электричество, чтобы у нас было светло на наших полках. Потому что у нас есть три свои удивительные полки! Это так: стоит много полок, полка на полке, а посередине — три наших, Элкина, моя и Анночкина, самая нижняя из трёх. И там три комнаты — у каждой своя комната с настоящей, но очень маленькой мебелью. Это нам Мамочка с Папой сделали сразу, как мы вернулись из Свердловска. А совсем недавно был мой день рождения — мне исполнилось семь лет. И мне много всего подарили, но самый необыкновенный подарок — мебельный гарнитур! Когда я открыла глаза и посмотрела на стул, я не просто обалдела — я ещё обомлела, и есть такое ужасно прекрасное слово — остолбенела!!! На стуле стоял маленький, для кукол, стол — блестящий, тёмно-вишнёвый, с небольшими жёлтыми штучками. Это, Мамочка сказала, называется «инкрустация». Четыре таких же стула и… ДИВАН! Мы все втроём, даже Элка, чуть с ума не сошли от радости — так это красиво! И ещё у меня на полке есть кровать, в ней лежит маленькая кукла, и там есть и подушка, и одеяла, и всё, что должно быть на кровати. И ещё у меня на полке есть ШКАФ! И ТУАЛЕТ С ЗЕРКАЛАМИ! И у Эллочки такой же туалет есть. У всех красивые полки, немножко разные, а у Анночки даже есть умывальник-Мойдодыр. Очень красивые комнаты, но там нет света. Сегодня, когда Папа придёт с работы, поужинает и сядет за свой письменный стол, я к нему подойду и скажу так, как будто это не очень всё важно и мне совсем нетрудно, но интересно!

Вот так я всё вчера решила, а когда вечером Папа сел за свой стол и стал что-то паять, я подошла к нему и сказала:

— Папа, я хочу кое-что сделать по электричеству — я думаю, у меня это получится, но я хочу с тобой посоветоваться.

— А что ты хочешь сделать… по электричеству? — Папа сразу голову поднял, и у него даже глаза заблестели, ему, наверное, очень интересно, что я придумала.

— Я хочу, — говорю, — на наши полки, где наши три комнаты, провести электричество — свет сделать. Папа сразу положил на подставку паяльник и говорит:

— Пойдём в детскую, ты мне на месте покажешь, что бы ты хотела сделать, как ты всё это себе представляешь.

Пришли в детскую, подошли к полкам.

— Я хочу лампочку повесить у себя на полке, — говорю, — посередине, если считать длину, но сюда, к нам поближе, чтобы свет немножко попадал на Анночкину и Эллочкину полки.

— Разумно, — говорит Папа, — а как ты провод к ней подведёшь?

Ух Папка, какой он хитрый! Проверяет, вдруг я просто так сказала и жду, чтобы он мне всё подсказал. А я всё сама придумала и знаю, как провод провести, потому что я смотрела, как он к туалету Мамочкиному проводил электричество. Я у него всё спрашивала, а он мне всё рассказывал. И в кухне я смотрела, а он рассказывал.

— Я провод вот так положу, — говорю и веду пальцем по полке, — здесь, — объясняю, — выведу его наружу, и вот тут будет включатель, то есть выключатель. А к нему ты мне провод от этой розетки подведёшь.

— Тоже разумно! — радуется Папа. — А почему ты снаружи не хочешь провести, — вдруг спрашивает, и такая у него улыбка, ужасно хитрая, — ведь тут короче, работы меньше?

— Ну, Папа, — говорю, — во-первых, это некрасиво, а во-вторых, посмотри, как здесь узко — я первый раз это делаю и буду этими штуками, которые провод обнимают и держат, в щель между полками попадать!

— Правильно! — говорит Папа. Я вижу, он радуется и немножко волнуется, я тоже волнуюсь. — Мартышка, ты всё хорошо придумала! — Он говорит вдруг немножко задумчиво: — Есть тут, правда, одно маленькое «но».

Вот ведь, чёрт возьми, думаю, как я ненавижу это маленькое «но»! Иногда что-нибудь очень интересное придумаешь, всем расскажешь, всем нравится, а потом Мама, Папа или Бабушка скажут: есть тут одно маленькое «но» — и сразу ничего не получается!

— Какое «но»? — спрашиваю.

— Молотком по пальцу можешь ударить, — объясняет Папа, — скобкой палец поранить — на левой руке, естественно, несколько дней на скрипке играть не сможешь!

Подумаешь, играть на скрипке не смогу, думаю, но говорю совсем другое, умное:

— Я буду всё делать аккуратно! Буду!

Дата добавления: 2015-09-28