Севастополя, это и стало ее кульминацией
Успехи Потемкина глубоко поразили не только Екатерину, но и Иосифа II.
Французский посланник, граф Сегюр, писал после посещения Севастополя:
"Кажется непостижимым, каким образом Потемкин, попав в этот только что
завоеванный край, на 800 мильудаленный от столицы, всего за два года
сумел добиться столь многого: возвести город, построить флот,
соорудить крепости и собрать такое множество людей. Это явилось
подлинным чудом деятельных усилий".
Потемкин достиг своей цели. Он показал европейцам, что Россия стала
великой державой. На обратном пути, желая подчеркнуть силу своей
страны и напомнить исторические корни нынешних успехов, Потемкин
привез участников вояжа в Полтаву, туда, где в 1709 году Петр Великий
наголову разбил армию короля шведского Карла XII, вторгшуюся в Россию.
По распоряжению 1 Потемкина 50 000 солдат на глазах Екатерины к ее
спутников разыграли еще раз это сражение. "Это к-.пиколепное зрелище,
- писал Сегюр, - достойно уличало поездку, которая была столь же
романтична, ско.гь и исторически знаменательна".
Потемкин, которого императрица наградила ти г.лзм "князя
Таврического", произвел впечатление не i;.яко
на европейцев, но и на турок. Однако те усмотрели в происходящем
вызов, и уже в октябре 1787 года, всего через несколько месяцев после
поездки Екатерины, военные действия возобновились. Во время этой
русскотурецкой войны укрепления, возведенные Потемкиным, и
черноморский флот зарекомендовали себя с самой лучшей стороны.
Напрасно клеветники говорили, что корабли построены из гнилого дерева,
что они развалятся раньше, чем дело дойдет до сражения.
Однако люди скорее готовы были верить не очевидным успехам,
достигнутым Потемкиным, а сплетне о "потемкинских деревнях". Сообщение
о них впервые было опубликовано в Германии, а затем облетело весь
свет. Европейцы жадно обсасывали эту небылицу. И дело было не столько
в Потемкине, сколько в России: в "потемкинские деревни" верили, потому
что не хотели признавать тот факт, что Россия стала великой державой.
Сперва был оболган человек, а затем это клише нависло над всей
страной. Во многом из-за этой легевды Запад постоянно недооценивал
Россию. Первым, кто сполна заплатил за это, стал Наполеон. Старый граф
Сегюр, глубоко пораженный успехами Потемкина, увещевал своего
императора отказаться от войны с Россией - но безуспешно.
Через 129 лет, летом 1941 года, политики снова вспомнили давние
россказни о "потемкинских деревнях", только теперь их подновили. На
смену картонным селениям пришли советские танки, изготовленные,
естественно, из картона. Немецкие средства пропаганды вовсю говорили о
том, что русская армия в сентябре 1939 года была вооружена муляжами
танков - картонными машинами. Когда немецкие солдаты убедились, что
советский танк Т-34 отнюдь не декорация, не картон - было слишком
поздно.
Представление о "потемкинских деревнях", символизирующее извечную
привычку недооценивать Россию, укоренилось чересчур глубоко. После
второй миР^й войны оно вновь расцвело пышным, диковинным Светом. Когда
4 октября 1957 года Советский Союз ^^Р^ым сумел запустить
искусственный спутник на
лоземную орбиту, многие западные специалисты и обозреватели серьезно
усомнились в правдивости этого сообщения: вполне возможно, полагали
они, что "спутник" - чистейшей воды выдумка, гениальный
пропагандистский трюк, своего рода "потемкинский" спутник, а эти
сигналы поступают вовсе не из космоса, а откуда-то с территории
Советского Союза. Однако именно "Спутник-1" нанес смертельный удар по
этим роковым представлениям о "потемкинских деревнях". Отметим,
кстати, что ложь, пущенная в оборот немецким дипломатом, до сих пор
приносила нам одни лишь дивиденды.
А что же Потемкин, жертва той клеветы? Что случилось с ним? Война с
турками подорвала его здоровье, и он подхватил малярию в Крыму.
Екатерина снова осыпала его орденами и знаками отличия, но прежде
всего деньгами, которых, впрочем, у него никогда не оказывалось в
достатке, потому что он щедро раздавал их. Когда война закончилась,
Потемкин еще раз побывал в Петербурге, однако перед обратной дорогой
заболел: падал в обморок, задыхался. Внезапно решил, что надо
непременно побывать в Николаеве - он сам основал этот город, очень его
любил и считал, что тамошний морской воздух исцелит. 4 октября
Потемкин тронулся в путь. Прежде чем выехать, как ни трудно ему было,
написал еще одну весточку Екатерине: "Моя любимая, моя всемогущая
Императрица. У меня уже нет сил выдерживать мои страдания. Остается
одно лишь спасение: покинуть этот город, и я отдал приказ доставить
^еня в Николаев. Не знаю, что будет со мною". 5 октября 1791 года, на
второй день пути, Григорий Александрович Потемкин умер. Ему было 52
года.
Через пять лет, 6 ноября 1796 года, скончалась и Екатерина II, его
императрица и, возможно, жена. После нее на престол вступил ее сын,
Павел. О" ощущал себя сыном Петра III и хотел реабилитировать отца. В
день смерти матери Павел пришел к грс-бУ своего отца, упрятанному в
подвальный свод АлексанДро-Невской лавры, и возложил на гроб
российскую императорскую корону. Так он короновал своего покои'
ного отца, ведь 34 года назад того убили до коронации.
?1а следующий день Павел велел известить о кончине
Петра III и Екатерины, как будто его отец только что умер. Затем он
распорядился похоронить и отца, и мать в Петропавловском соборе. В
траурной процессии, направившейся туда, впереди везли гроб Петра.
И вот еще что выдумал Павел: во главе процессии он заставил идти графа
Алексея Орлова - тот вес корону убитого императора. Да, именно тот
самый Орлов, который некогда известил Екатерину об убийстве
низложенного правителя и умолял ее смилостивиться. Да, тот самый
Орлов, который, вероятно, и умертвил Петра III.
Вот таким странным образом новый император, Павел, восстановил порядок
и иерархию в своей семье. Пройдет всего несколько месяцев, и появится
тот самый пасквиль о "потемкинских деревнях", рассказ о них облетит
весь свет...
ШТУРМА БАСТНЛНп НЕ БЫЛО
Порой, если бы не легенды, сложенные вокруг того или иного события, о
нем, быть может, давно бы забыли. Так обстояло дело и с одним из самых
известных событий новейшей истории - "штурмом Бастилии" 14 июля 1789
года. С него началась Великая французская революция, которая завершила
эпоху деспотизма и возвестила людям Свободу, Равенство, Братство.
Каждый год в этот день, 14 июля, французы выходят на улицу, радуются,
танцуют, празднуют годовщину падения ненавистной "цитадели
деспотизма".
Представьте себе человека, решившего разузнать, почему же в день
своего национального праздника люди танцуют на улицах. Ему расскажут о
15 пушках БасТ11ЛИИ, непрерывно паливших по толпам парижан, о
^огочисленных жертвах. Он узнает из книг о том, что "°^^6ло около 100
человек, что раненых было тоже не ^"ьше сотни, что полтора десятка из
них скончались. " прочитает об ожесточенной перестрелке,
шейся много часов, о бреши, пробитой в стене, о людях, ворвавшихся
сквозь нее в ненавистную тюрьму, чтобы освободить узников, изнывавших
в казематах, о невинных жертвах тирании, "мучениках королевского
деспотизма", которых позже с триумфом провели по парижским улицам.
Естественно, он прочтет о героях, победителях или - впоследствии это
стало официальным титулом - "участниках штурма Бастилии". 863
парижанина были удостоены права носить этот титул, а кроме того,
каждого из них наградили почетной пенсией. Некоторым из них ее
выплачивали долгие годы, вплоть до глубокой старости. Так, в бюджете
Франции на 1874 год говорится о людях, получающих жалованье за "взятие
Бастилии".
Все это написано черным по белому. И однако в тот день, 14 июля 1789
года, все происходило совсем, подругому. На самом деле штурма Бастилии
не было. Вот что говорит один из самых знаменитых участников "штурма",
офицер Эли из полка "королевы": "Бастплию не брали приступом; она
капитулировала до того, как на нее напали..." Эли и уроженец Швейцарии
Юлен первыми вошли в крепость во время ее так называемого "взятия".
Унтер-офицер Гийо де Флевиль, один из защитников Бастилии, также
сообщает, "что Бастилию никогда не брали штурмом". И это - не
единственные свидетельства.
Впоследствии же об этом было сложено множество легенд - не только о
"штурме", но и о самой Бастилии. Она якобы была "зловещей темницей",
веками от упоминания о ней дрожали в страхе и ужасе жители Парижа -
такое нередко повторяют и поныне. Однако на самом деле к концу XVIII
века Бастилия почти уже утратила свое значение - даже как тюрьма.
Правительство долго раздумывало, не стоит ли вообще ее снести. Ведь
содержание ее стоило недешево. Надо было вп^ачизать жалованье не
только коменданту Бастилии начальнику внутреннего двора, майору и
адъютанту составлявшим офицерский корпус крепости (ECSI им полагалось
быть кавалерами ордена святого Люя.01'ка), но еще и врачу, хирургу,
брившему и подстригав.ему
заключенных, аптекарю, капеллану, духовнику, младшему капеллану,
четырем надзирателям, четырем поварам и повивальной бабке; все они
были служащими Бастилии. Сюда добавлялись еще и расходы по содержанию
отряда инвалидов с офицерами и унтер-офицерами.
По сравнению с количеством заключенных эти расходы были огромными.
Так, в 1782 году здесь содержали 10 узников; в мае 1788-го - 27, в
декабре 1788-го и феврале 1789-го - по 9 человек и, наконец, 14 июля
1789-го - семерых. Долгие годы большинство камер пустовало. Уже давно
были подготовлены детальные планы, составлены докладные записки, в
которых обсуждалось, каким образом лучше всего снести Бастилию. Одну
из этих записок разработал маркиз Делонэ, последний комендант
крепости, зверски убитый толпой 14 июля.
Поначалу Бастилия была вовсе не тюрьмой. Она являлась составной частью
укреплений, возведенных в XIV веке для защиты Парижа от англичан.
Фундамент ее был заложен в 1370 году, примерно в середине Столетней
войны. Сперва построили две башни, между собой они были соединены
стенами; стены связывали их и с другими, уже имевшимися укреплениями.
Позднее добавились еще две башни, а в 1383 году Карл IV велел
пристроить четыре новые башни. Теперь их было уже восемь, их соединяли
высокие стены, внутри же образовался просторный двор. Высота стен
крепости составляла примерно 23 метра.
В Столетней войне Бастилия сыграла важнейшую РОЛЬ. Владевший этой
крепостью владел Францией. В 1418 году ее захватили англичане; они
удерживали ее 18 лет. Впоследствии, при Людовике XI и Франциске 1, в
Бастилии устраивались пышные празднества.
Тюрьмой же крепость стала лишь в XVII веке, во времена кардинала
Ришелье. Содержали здесь знатных особ: Бастилия была своего рода
привилегированной тюрьмой, предназначалась она для представителей
высшего общества. Здесь заточали герцогов, князей, маршалов, членов
королевской семьи, высокопоставленных
офN ров. Никаких цепей или мрачных подземслий. Никаких камер.
Заключенные жили в комнатах и могли свободно передвигаться по всему
зданию. При них были слуги, они навещали друг друга; нередко их даже
выпускали в город. Лишь на ночь водворяли в комнаты.
Стать узником Бастилии никогда не считалось зазорным. Ведь сидели там
не закоренелые преступники, а люди знатные, вина которых зачастую
заключалась в "галантных прегрешениях". Среди них были те, кто не
платили долги, убили кого-либо на дуэли или неуважительно отозвались о
какой-либо из высших особ государства, допустили политические
проступки.
На содержание каждого узника правительство выделяло определенную
сумму, которая, разумеется, весьма зависела от чина и состояния
человека, от сословия, к которому он принадлежал. Так, принцу крови
полагалось 50 ливров в день. Маршалу Франции комендант выдавал 36
ливров, генерал-лейтенанту - 24 ливра, парламентскому советнику - 15,
знатному горожанину - 5 ливров. Позднее в Бастилию стали заточать и
людей незнатных, но представителям низших сословий приходилось
довольствоваться небольшой денежной суммой. Король ассигновывал им
лишь по 2,5 ливра в день.
Своим денежным содержанием арестанты могли распоряжаться довольно
свободно. Люди бережливые откладывали деньги. Случалось даже, что
узники просили продлить им срок заключения, дабы побольше накопить
денег. Подобные прошения удовлетворялись.
Если выяснялось, что кто-то был заточен в Ба(илию безо всякой вины,
ему возмещали ущерб, ипорою^нь щедро. Так, известно, что некоему
адвокату вып п<яи целых 3000 ливров, когда - на 18-й день после ц
лаобнаружилась его невиновность.
Вольтер, в молодости просидевший в Бастилии почти год (в 1717-1718
годах), также был вознагражден деньгами. Вина его заключалась в
следующем: писа.еля посчитали автором манифеста, в котором
содер.ка^ись резкие нападки на регента, но доказать авторство
8-:.льтера так и не удалось. Во время своего заточен ил
нающий философ (в Бастилии ему исполнилось 23 года) пользовался
довольно большой свободой. Он беспрепятственно мог работать над
эпической поэмой "Генриада" и трагедией "Эдип".
Перечень знаменитых узников Бастилии очень велик, мы упомянем здесь
лишь некоторых из них. Пожалуй, самым знаменитым был "человек в
железной маске". О нем сложено немало легенд, написано немало романов.
Ученых также неотступно занимала судьба неизвестного, доставленного в
Бастилию в 1689 году и умершего там в 1703-м. Не был ли он братом или
сыном Людовика XIV? В документах Бастилии о нем ничего не сказано,
поэтому оставалось строить самые разные догадки, кто мог скрываться
под таинственной маской. Установлено лишь, что маска, которую он носил
(что и поныне дает пищу для всевозможных домыслов), была не из железа,
а из бархата.
Другим знаменитым узником был маршал Бассомпьер, которого бросили в
Бастилию по приказанию кардинала Ришелье. Впрочем, слово "бросили"
почти всегда неточно передает случившееся. По обычаю, обвиняемому лицу
присылали на дом письменное уведомление с требованием явиться в
Бастилию. Бассомпьер, попавший туда по политическим причинам,
оставался в тюрьме вплоть до смерти самого Ришелье (1642). За годы
своего ареста этот изящный придворный и дипломат написал очень
любопытные мемуары.
Не раз водворяли в Бастилию и герцога Ришелье, внучатого племянника
кардинала и первого министра Людовика XIV. Впервые герцог был
арестован 20 лет от роду; виной всему было одно галантное приключение
с герцогиней Бургундской. Как явствует из педантично составленных
протоколов Бастилии, его взяли с поличным; на нем не было даже
сорочки. Через пять лет, в 1716 году, герцог Ришелье, впоследствии
ставший удачливым полководцем и влиятельным придворным, был Арестован
во второй раз. Теперь из-за того, что был лишком болтлив, чересчур
откровенно рассказывал подробности оргии, устроенной у мадам де
Матиньон, Фафини де Гласе; участники ее вели себя так бесстыдно,
что графиня в конце концов пошла по рукам не только своих гостей, но и
их лакеев. Узнав об этом, супруг графини вызвал герцога на дуэль и
погиб во время поединка. Герцог угодил в тюрьму.
Весьма разорительным для казны явилось содержание в Бастилии кардинала
Роана, епископа Страсбурга (он стал одним из самых дорогих узников в
ее истории). Его арестовали за несколько лет до начала революции; он
был замешан в так называемой "истории с ожерельем"'.
Обвиняемого содержали в одной из роскошных камер, издавна
предназначавшихся для важных особ. Король Людовик XVI распорядился
сделать его пребывание там как можно более приятным. Каждый день
комендант Бастилии выдавал церковному сановнику 120 ливров.
Вместе с кардиналом Ровном в Бастилию был заключен и один из самых
знаменитых людей XVIII столетия, Алессандро, граф Калиостро,
пресловутый авантюрист, чья судьба легла в основу таких известных
литературных произведений, как "Духовидец" Шиллера (1789) и "Великий
Кофта" Гете (1791). Калиостро был заклинателем духов, магнетизером,
алхимиком; он жил магией и махинациями, а порой не гнушался и "сдавать
напрокат" свою жену. Он извлекал золото и изобретал эликсиры красоты.
Облачившись в униформу прусского офицера, продавал лотерейные таблицы.
В Англии вступил в ложу вольных каменщиков, где вскорости стал очень
влиятельной персоной. В Лионе основал "Ложу победительной мудрости".
Он говорил, что родился в Египте, что случилось это три сотни лет
назад и что его молодой жене исполнилось уже 70 лет.
Многие верили ему во всем. В том числе и кардинал Роан, он привез
Калиостро в Париж, стал его покровителем, ввел в придворные круги.
Теперь же из-за истории с ожерельем подозрение пало и на Калиостро. i
рпф находился в Бастилии до тех пор, пока по завери-енни
' См. статью "Роковое ожерелье" (разд. "Обманы, м
ничества, мистификации") в этой книге.
суда его не оправдали. Тем временем выяснилось его прошлое. Тут-то
весь свет узнал, что графу Калиостро вовсе не триста лет, что титул
графа и имя Калиостро он носил незаконно. На самом деле звали его
Джузеппе Бальзамо; родом он был из бедной палермской семьи.
Стоит перечитать записи Гете, включенные в его "Итальянское
путешествие" и датированные "13и 14 апреля 1787 года, Палермо", чтобы
понять, как же живо люди в ту пору интересовались этими сенсационными
разоблачениями. Гете описывает, как в Палермо его известили о
подлинной родине Калиостро и как он посетил жившую там семью: мать
Калиостро, его сестру, племянника и других родных. Прошло пять лет, и
Гете опубликовал статью "Жозеф Бальзамо по прозвищу Калиостро,
родословная. Известия о его семье, все еще проживающей в Палермо".
Незадолго до Калиостро и кардинала Роана в Бастилию попал и маркиз де
Сад. Скандально известный писатель (слова "садизм" и "садист" -
производные от его имени) часто сиживал в тюрьмах - всего он провел за
решеткой 27 лет. Сначала его ограждали от общества за сексуальные
преступления, потом стали наказывать за его шокирующие сочинения.
Кстати, маркиз вполне мог оказаться среди тех, кого освободили 14
июля. В том году он сидел в Бастилии, и лишь после ряда проступков - в
июне он с кулаками набросился на часового; в начале июля, схватив
переговорную трубу, обрушил на коменданта Делонэ поток площадной брани
(происходящее собрало у стен Бастилии толпу зевак) - 4 июля 1789 года
маркиза решили перевести в дом для умалишенных. Вот поэтому Саду и не
удалось пройти в триумфальном шествии, устроенном вечером 14 июля 1789
года рядом с освобожденными "жертвами деспотизма", рядом с героями
"взятия Бастилии".
Впрочем, героев Бастилии это не опечалило. Им
^^Ще не было дела до узников. Поначалу их даже не
интересовала сама Бастилия. Подлинную подоплеку со-
^Щя быстро позабыли. Прежде всего будущих побе-
дителей интересовало оружие, а оно хранилось также и
^ крепости.
Вооружаться парижане начали еще 12 июля. Люди нервничали. Они
чувствовали, что их предали. Король, твердила молва, стягивает к
Парижу войска. Неужели королевские войска нападут на народ?" I i июля
Людовик XVI уволил своего министра финансов Неккера, человека,
пытавшегося дать французам конституцию по английскому образцу.
Жак Неккер, сын немца, родился в Женеве. В предыдущую зиму разразился
голод, но Неккер обеспечил людей хлебом. Вообще зима 1788/89 года была
самой холодной за последние 80 лет - вдобавок летом, накануне ее,
случился неурожай. Тысячи людей стекались в Париж, надеясь добыть там
хлеб. Тогда Неккер одолжил правительству два миллиона ливров из
собственных средств, на них надлежало купить пшеницу. Хотя он не
пожертвовал эту сумму, а ссудил (под пять процентов), он все равно
рисковал. Пытаясь помочь народу, он отказался от своего жалованья в
220 000 ливров. Итак, народ любил Жака Неккера.
Но народ слишком многого ждал от него, и это сыграло роковую роль.
Этот разбогатевший на спекуляциях, самонадеянный, честолюбивый банкир
своей рискованной политикой займов серьезно подорвал доверие к короне.
Франция уже давно могла стать неплатежеспособным государством, и
Неккер немало тому способствовал; при нем опасность государственного
банкротства существенно возросла. Долг Франции достиг уже миллиардной
отметки. Впрочем, и предшественники Неккера - генеральные контролеры
(министры) финансов Тюрго и Калонн - не справлялись с ситуацией.
Разумеется, виноваты были не столько министры, сколько король, ведь он
так и не отважился одобрять предложенные ими реформы. Так, после
назначения Тюрго Вольтер восторженно предрекал француза\ блаженные
времена, и министр действительно предложил налоговую реформу: он решил
ввести единый поземельный налог, невзирая на привилегию дворян и лиц
духовного звания, до сих пор освобожденных от налогов. Из трех
сословий - духовенства, дворянства и буржуазии - налоги приходилось
платить лишь предел
лям третьего сословия, то есть купцам и торговцам, крестьянам,
ремесленникам. Зато дворяне, владевшие огромными имениями и
имуществом, приносившими немалую ренту, были избавлены от налогов.
Тюрго подумывал и о других реформах; он хотел, например, отменить
барщину. Его идеи живо обсуждались в стране. В конце концов Тюрго
нажил себе множество врагов, которые и добились его падения. Это
случилось в 1776 году, и Вольтер, получив известие об отставке Тюрго,
написал: "Франция была бы счастлива. Что теперь с нами станется? Я
раздавлен, я в отчаянии".
Реакции Вольтера не стоит удивляться. Он, вождь Просвещения, равно как
и другие французские литераторы, мечтал о "la belle revolution"
(прекрасной революции); им хотелось не крушения государства, а
революции в умах правителей. "Революция сверху" не удалась, хотя у
Французского королевства, быть может, был шанс ее совершить.
В последующие годы финансовое положение страны ухудшалось и наконец
стало безвыходным. В 1786 году генеральный контролер финансов Каллон
предложил радикально изменить систему управления государством, но
король сместил и его. Между тем Каллон собирался учредить финансовый
совет, высший контрольный орган, призванный следить за соблюдением
бюджета. Но это затрагивало абсолютную власть короля. Абсолютистская
форма правления теперь наталкивалась на все более резкую критику,
коренившуюся в идеях философии Просвещения и в событиях,
разворачивавшихся на севере Америки, где английские колонии в 1776
году отделились от своей метрополии и после семилетней войны завоевали
суверенитет.
Именно в Америке во время Войны за независимость, а не в Европе в годы
французской революции, как нередко ошибочно пишут, родился принцип
свободы и равенства всех людей; там же, в Америке, он впервые был
закреплен в конституции. Государственная система, созданная
французской революцией, явилась лишь отражением результатов
американской Войны за независимость. Так впервые Соединенные Штаты
верной Америки решающим образом повлияли на судьбы Европы.
За несколько лет до начала революции генерал Жозеф Лафайет, участник
Войны за независимость американских штатов, заявил, что новый порядок
взимания налогов следует обсудить с представителями нации. Не только
среди буржуазии, но и в среде духовенства и в низших слоях дворянства
все чаще считали, что надо посоветоваться с народом. Клерикалы указали
на последнее средство, способное избавить страну от неминуемой беды:
это - Генеральные штаты, собрание представителей трех сословий, только
оно вправе одобрить налоги. В конце концов и правительство решилось
созвать Генеральные штаты. 8 августа 1788 года король объявил, что
депутаты соберутся 1 мая следующего, 1789 года.
"Так абсолютная монархия капитулировала перед привилегированными
силами старого государства, - пишет Рихард Нюрнберге?. - Правительство
продемон стрировало всю свою беспомощность и отсутствие четко1
программы, заявив, что намерено дождаться созыва Генеральных штатов
королевства, прежде чем начинать необходимые реформы".
Депутатов сословий не созывали уже 175 лет. Поэтому прежде всего
следовало уяснить ряд вопросов. Касались они выборов депутатов, их
состава, формы голосования. Решено было удвоить количество депутатов
от третьего сословия; поэтому у них оказалось столько же голосов,
сколько у дворянства и духовенства, вместе взятых. На "двойном
представительстве" этого сословия настоял Неккер. Ему хотелось сделать
буржуазию союзником короля. Однако действовал он слишком нерешительно,
и задуманное не удалось. Когда Генеральные штаты собрались и Неккер
выступил перед ними с речью, обрисовывая финансовые трудности, выя<
нилось, что никакой четко очерченной программы у него не было. Кроме
того, по-прежнему было непоняно, чем будут заниматься Генеральные
штаты и как пр аодить их заседания: совместно или каждое сословие
отдельно.
Поскольку правительство не сумело проявить инициативу (после
выступления Неккера король закрыл заседание, поэтому даже обсудить
бедственное положение дел не удалось), то ее захватило третье
сословие. 17 июня 1789 года его депутаты провозгласили себя
Национальным собранием, то есть единственным представителем нации. Это
было началом революции. Граф Мирабо, избранный депутатом от третьего
сословия, пытался предотвратить этот опасный шаг, ставивший собрание
превыше монархии, но все было напрасно.
Правительство тоже было бессильно; два других сословия (их депутатов
призвали войти в Национальное собрание) никак не воспротивились
решению третьего сословия. Но вот 20 июня (события происходили в
Версале) депутаты Национального собрания обнаружили, что зал заседаний
заперт. Тогда они перешли в соседний Зал для игры в мяч и произнесли
знаменитую клятву: не расходиться, пока у Франции не появится
конституция. Большая часть духовенства и часть дворян примкнули к ним.
Наконец король решил, что другого выхода у него не остается и
Национальное собрание надо признать. 27 июня он обратился к остальным
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |