Участковый подумал, пошевелил губами и вздохнул.
– Пока они не нарушают закон – ничего. Ежели табор встанет где-то поблизости, я, конечно, схожу, предупрежу, обозначу свое присутствие. Но сам знаешь, – неопределенно повращав ладонью, заключил он, – вряд ли они послушают.
– Ну-у, теперь держи курей! Как думаешь, скольких недосчитаемся?
– Да погоди ты, они ишшо не встали! Может, ишшо пронесет, дальше уедут.
Теперь, по мере приближения, стало слышно тарахтение «Запорожца» и перекрывающая этот звук пронзительная тоскливая песня.
– Пущай бы мимо, пущай бы дальше, – прошептал председатель, словно молясь. – Пойду предупрежу на всякий случай, кого встречу, чтобы ворота и двери запирали.
Денисов кивнул. Цыгане были здесь редкими гостями, предпочитая кочевать в краях более теплых и благодатных – от Черноземья до Кубани, от заливных лугов Поволжья до раздольных степей Украины и Молдавии. Однако время от времени и сюда докатывались колеса кибиток, везших на продажу диковинные украшения, цветастые платки с бахромой, конскую упряжь, подковы и вилы. Еще вместе с ними являлись берущие за душу песни и зажигательные пляски, огни ночных костров у подножия холма за рекой, долгие рассказы о неведомых краях, пыль чужих дорог, бешеные скачки на лошадях и пахнущее дымом и степными ветрами ощущение безграничной свободы.
В здешних местах у цыган был известный интерес – рыба, копченная и вяленная по остяцким традициям, и, конечно же, пушнина. Интерес, само собой, опасный, поскольку шкурки и рыбу можно было купить или выменять только у браконьеров, а перевозка незаконно добытых сибирских мехов и деликатесов – риск еще тот. Потому и не частили сюда цыгане. Впрочем, была и еще одна причина их редких наездов в таежные селения: людская память. Зачастую табор оставлял после себя столько обид и обманов, столько не сбывшихся и при этом хорошо оплаченных предсказаний, столько обворованных домов и разрушенных семей, что требовалось значительное время, прежде чем воспоминания поблекнут.
Пожилой милиционер, проводив взглядом заспешившего председателя, вновь насторожился: в одной из кибиток распознавалось средоточие Силы. Колдунья. Как минимум третьего ранга. Скорее, Светлая, но исконная цыганская магия настолько своеобразна, что понятия Тьмы и Света в ней могут иметь вовсе не те значения, к которым привычны нынешние цивилизованные Иные. Колдунья также почувствовала Денисова и… поздоровалась, что ли? Будто ладошкой взмахнула, как приветствуют давнего знакомого – не слишком близкого, но и не совсем уж безразличного. Интересно.
Возможно, Светлый маг и вспомнил бы, где и когда пересекался с той, что путешествовала с цыганами, но внезапно оказался потрясен другой гостьей – с дальнего конца села, со стороны Подкатной горки, с чемоданчиком в руке по Светлому Клину шла Катерина.
* * *
Лиля, чей сон был прерван внезапным вниманием со стороны смутно знакомого мага, потянулась, оправила индыраку
[15]
и поползла к сидящему на вожжах Егору. Дно брички было завалено тюками, ползти было мягко и неудобно, к тому же захныкал кто-то из потревоженных детей.
– Тшшшш, тшшшш, тшшшш… – совершенно неосознанно, автоматически, баюкающим шепотом прошелестела Лиля и высунулась наружу. – Стой, рома
[16]
!
Егор натянул вожжи, бричка качнулась и остановилась. Девушка выбралась из мешанины тюков, спрыгнула на дорогу, огляделась и, заведя руки за голову, с наслаждением потянулась еще раз. На лице появилась улыбка, зазвенели мериклэ
[17]
.
– Что? – грубовато осведомился возничий, уставший и отнюдь не разделявший радости молодой цыганки.
– Рисиям кхэрэ
[18]
, – серьезно ответила она.
Бричку обогнал «Запорожец», затормозил рядом, с пассажирского места спросили:
– Здесь?
– Нет, чуть дальше. Видишь горку? Поднимемся, спустимся, по ту сторону еще одна деревенька будет.
– А эта деревня чем плоха?
– Там хороший мост, переедем на другой берег, потом разберемся.
– Темнеет! – озабоченно констатировали из машины.
– Аи, чячё
[19]
. Ничего, успеем.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
– Не-а! – легкомысленно ответила цыганка и засмеялась. – Постой-ка…
Улыбка сама собой угасла. Лиля еще раз огляделась, потом прикрыла глаза и будто бы вдохнула полной грудью. На лбу образовалась тревожная складка.
– Егор! – окликнула она возничего. – Отвяжи-ка верхового.
– Ты куда собралась, женщина?
– Не я. Но кое-кто соберется скоро. Надо помочь.
– Ты хочешь оставить здесь коня?!
– Так надо. Егор, что ты смотришь, будто кнутом меня охаживаешь? Ты же знаешь, мои кони всегда дорогу в табор находят. Отвяжи верхового, я ему на ушко слово шепну, да и поедем уже! Солнце вечно ждать тебя не станет.
* * *
Накапав жене успокоительного и уложив ее в постель не без помощи небольшого вмешательства, Денисов вернулся в переднюю, где обочь стола сидела Катерина, закинув ногу на ногу и небрежно покачивая в руке чашку с остатками чая. Она старалась казаться независимой и безразличной, но обида и стыд слишком явно проступали сквозь маску.
– Из-за чего поругались? – негромко уточнил Федор Кузьмич.
– Мне обязательно отчитываться, папа? – вздернула она бровь.
– Не перегибай, – с напевной мягкостью в голосе попросил он. – Врагов у тебя тут нету, и попрекать никто не станет, но ежели проблему как-то можно решить – давай вместе кумекать. Бывают же случаи, когда мне как мужчине проще произнесть претензию твоему супругу, хоть ты и жена его.
– Ах, папа, – сердито взмахнула свободной рукой Катя, – тут такая претензия, что ты уж точно не сможешь ее высказать!
– Это почему же? – удивился Денисов.
– Ты понимаешь… На самом деле накопилось много всего, о чем я молчала-молчала, а надо было сразу говорить. Но последней каплей стало его отношение к нам… к моей семье. Я ему уже две недели твержу, что надо бы тебе помочь покрыть сарай рубероидом! Он сначала хоть поддакивал, а потом вообще отвечать перестал – как будто так и надо!
– Катя…
– Ах, папа, я прекрасно знаю, что тебе здесь любой поможет – хоть сосед, хоть председатель. Но зачем просить чужих людей, если у своих руки на месте?
– Катя!
– В конце концов, он тебе кое-чем обязан, разве нет? – затараторила Катерина, распаляясь. – Я ведь знаю, что ты был… не очень доволен, когда я выбрала его. Но ты не запретил нам встречаться, ты даже оставил его здесь, когда он воспаление подхватил, чтобы я могла за ним ухаживать! Что ему стоило хотя бы из благодарности, из уважения к моей семье, из любви ко мне, в конце концов, уделить всего один вечер?! Я сегодня утром за завтраком ему еще раз сказала – давай, мол, после работы съездим в Светлый Клин? Он промычал что-то невразумительное, поулыбался. Я в обед снова – едем или нет? Он глазищами луп-луп, улыбается и снова мычит. Вечером приходит – я ему и ужин, и сорочку свежую, а он поел – и на тахту с книжкой! Ну, тут уж я…
– Катюх! – осторожно, но настойчиво перебил Денисов дочку. – Николай намедни приезжал – и коровник покрыл, и сарай.
Катя замолчала, будто в стену врезалась, отец с тревогой смотрел, как отливает кровь от ее щек. Она отставила чашку, тряхнула головой, села, словно школьница-первоклассница, положив руки на колени, посидела так, непонимающе глядя перед собой.
– Как же это? – спросила едва слышно то ли у отца, то ли у себя самой.
– Ты уверена, что правильно поняла Николая, когда он… мычал? Может, он как раз и объяснял тебе, что все уже сделал?
– Ах, папа, ну что ты такое придумываешь?! Я ему сцену закатила час назад – что ж он молчал-то? Ну, допустим, утром я его не поняла – а в обед? А вечером? Чего ж он улыбался, вместо того чтобы просто сказать?! А когда я вещи собирала, когда просила соседа, чтобы сюда подвез, – почему не остановил?! – Она схватилась ладонями за щеки. – Какой кошмар…
– Что ль капель тебе материных накапать? – с сомнением предложил Денисов.
Катерина, не слыша его, поднялась, зашагала по комнате, не отнимая ладоней от лица.
– Зачем ему понадобилось со мною ссориться? Он видел, как я из-за этого переживаю, но не успокоил, не сказал правду… Почему?
«О-хо-хонюшки, дочка, – думал Федор Кузьмич, не позволяя сердцу, скрученному жалостью в тугой жгут, окончательно сбиться с ритма, – у тебя сейчас в голове сплошное «любит – не любит», а ведь все наверняка гораздо проще. Николаю потребовалось нынче остаться одному. Может, к нему кто прийти должен, может, сам он куда-то сходить навострился. А ты мешала, вот и допустил он скандал, потому что иначе бы ты или гостя его увидала, или самого Кольку не пустила бы в ночь. Ведь ежели начать вспоминать, то наверняка обнаружится, что он тебе пару раз аккуратненько предлагал съездить домой, погостить день-другой у родителей. Ведь так, дочка? Точно предлагал. Но ты отмахнулась, отшутилась, не придала значения, вот и создал он конфликтную ситуевину. Куды ж тебе бежать после ссоры, как не в родительский дом?»
– Господи! – выдохнула Катерина, и ее ощутимо затрясло. – Да он же с Иркой хочет встретиться!
Денисов поднял с пола свою тень, погрузился в Сумрак, дотянулся до ауры дочери, «погладил» ее нежно, залатывая прорехи, вызванные стрессом, посылая успокаивающий импульс ей и ребенку. Плод был хорошо виден в Сумраке, и оказался он куда крупнее, чем предполагал маг. Стало быть, зачат был задолго до свадьбы. Неужели когда Николай восстанавливался в соседней комнате? Или еще раньше, еще до того, как из потенциального Иного Крюкова родился Темный? Скверно: односельчане складывать и вычитать умеют, а заводить ребеночка до свадьбы в здешних местах считается верхом неприличия. И пусть Катерина теперь уже вышла замуж – разговоров и пересудов не избежать. С другой стороны, это даже хорошо, что ребенок был зачат до того, как Николай стал Темным. То есть, по правде говоря, для будущего внука разницы никакой – у Иных редко рождаются дети-Иные. Но само то, что причиной близости стало не обаяние Темного, не внушение, не соблазнение девушки пусть слабеньким, но магом, а самая обычная, настоящая, человеческая любовь, не могло Денисова не радовать.
– Что ишшо за Ирка? – поинтересовался он.
– Я тебе говорила – эта, из промтоварного, бывшая Колькина неразделенная любовь!
После действий Светлого девушке стало полегче, но праведный гнев все еще полыхал в ее глазах. Федор Кузьмич понимал, что сейчас не поможет ни заботливый тон, ни уверения в том, что сказанное ею – глупость несусветная. Если она за минуту оказалась до предела измучена неожиданным подозрением – значит, это неспроста, значит, в один момент и не переубедишь. Надо принять как данность то, что ее внезапное недоверие к мужу имеет причину.
– И что энта Ирка натворила?
– Да не она! Он! Он натворил! – Катерина наконец не выдержала и разревелась.
Денисов дал ей немного поплакать, благодаря капли и нехитрое заклинание, из-за которых Людмила сейчас спала и не видела дочь в полном расстройстве чувств. Когда горькие рыдания перешли в тихие всхлипы, он шумно придвинул стул поближе и строгим отцовским тоном распорядился:
– Рассказывай!
Катя очень хотела коляску. В деревне ее наверняка сочли бы ненормальной – ну где здесь младенца катать? В доме – люлька, потом кроватка. Если нужно куда-то сходить с маленьким – его просто несли на руках или приматывали к себе большим платком. На дальних покосах или огромных колхозных полях этот платок расстилали на траве – и пусть мелюзга копошится себе, пока мамка занята! А научится ползать – так весь двор в его распоряжении, от ворот и собачьей конуры до огорода и курятника. Но Катерина, наезжая в юности в Томск, видела другое: дюжины счастливых родителей катили по аллеям городского парка разноцветные коляски, украшенные шариками или погремушками, весело агукали и умилялись, заглядывая внутрь, а оттуда им навстречу высовывались то пяточки, то животик, то смешная ладошка или плотно сжатый кулачок с ноготками настолько крошечными, что они казались нарисованными легким прикосновением тонкой кисточки. Коляски были разные – с марлевыми занавесочками от солнца и мух, с прозрачными целлофановыми чехлами от дождя, с большими дутыми или тонкими каучуковыми колесами, с боковыми окошечками и тисненым орнаментом. Катя мечтала, что однажды и они с Колей вот так пройдутся по Вьюшке: традиционная уже вечерняя прогулка, только с определенной поры не вдвоем, а втроем. Они будут важно раскланиваться с сидящими на лавках и завалинках односельчанами, со значением улыбаться всем встречным-поперечным, а те станут останавливать их и низко наклоняться, чтобы полюбоваться малышом, с комфортом путешествующим по родной деревне. И к реке его можно будет свозить, и по тропинке вдоль леса побродить, чтобы хвойный дух насквозь пропитал ребячий транспорт. В общем, Катерина коляску хотела очень-очень.
Проблема была в том, что ни во Вьюшке, ни в Светлом Клине, ни в других окрестных селах коляски не продавались. В райцентре, в детском отделе универмага, стояло всего две-три модели, но это было совсем не то – громоздкие, грубые, невообразимо унылых расцветок. Когда Катя показала продавцу фотографию в журнале – веселую, легкую, изящную конструкцию на колесах с блестящими спицами, – тот снисходительно улыбнулся:
– Это ж гэдээровская! Такие только в Москве купить можно. Ну, может, еще в Томске.
Катерина, конечно, расстроилась, но потом кто-то из односельчан ненароком подсказал ей выход. Когда она в очередной раз зашла в магазин, средних лет пара диктовала продавщице Ирине заказ – швейная машинка с ножным приводом, четыре мягких стула с высокими спинками и транзисторный приемник с хорошей антенной. Катя заинтересовалась, прислушалась.
– Ну, я этот заказ должна офо-ормить, отпра-авить, – с ленцой объясняла Ира, – а уж как быстро в Томске скомплектуют – это я сказать не могу. Машина может и через месяц прийти, и через два, и через три. Будете ждать?
Катерина быстренько прикинула: если она тоже закажет прямо сейчас, то даже через три месяца – это будет в самый раз. Дождавшись, пока пара обсудит с продавщицей детали, она решительно подошла к прилавку. Правда, школьная возлюбленная ее мужа смерила Катю таким взглядом, что решимости поубавилось. Тем не менее она все же смогла объяснить, что ей требуется. Ирина сначала таращила глаза, затем фыркнула и язвительно ответила:
– Нету там такого!
Катя знала, что есть. А если и нет – как об этом заранее могла знать местная продавщица, если никто во Вьюшке еще ни разу колясок не заказывал? Хоть бы пообещала для приличия, что позвонит, выяснит, пошлет запрос… Было обидно, но спорить и настаивать Катерина не стала.
Дома Николай, конечно же, заметил ее поджатые губы и рассеянный взгляд, и хотя Катя решила ни за что не рассказывать мужу об этом случае, он был так настойчив, что долго сопротивляться она не смогла. Выложила все и даже какое-то противненькое злорадство испытала – дескать, смотри, как мне приходится мучиться из-за твоих прежних подружек! Вроде всего лишь поделилась с супругом по его же настоянию, а вышло так, словно пожаловалась, наябедничала. Николай выслушал, пожал плечами, сказал, что случившееся – не повод портить себе настроение, а коляску они обязательно раздобудут, раз уж счастье его любимой без коляски невозможно. Посмеялись и забыли. Вернее, Катя думала, что муж забыл. Но однажды он вбежал в дом и с видом заговорщика предложил Катерине досчитать до тридцати, а потом выйти на крыльцо. Она догадывалась, что на улице ее ждет сюрприз, но и представить себе не могла, какой именно. Видимо, в тот день Ирка относила обед своему мужу, у которого во время посевной не было ни секундочки, чтобы оставить мехучасток и забежать домой перекусить. Теперь ее, возвращавшуюся оттуда, перехватил по дороге Николай. Выйдя на крыльцо, Катерина увидела его спину и коротко стриженный затылок. В его объятиях тихо млела продавщица промтоварного отдела, он что-то нежно шептал ей на ушко, а потом крепко прижался к ее накрашенным губам. Молодая Крюкова остолбенела. Ей даже в голову не пришло уйти с крыльца, сбежать, спрятаться, чтобы не видеть происходящего, чтобы не дотягивать ситуацию до того мига, когда придется посмотреть мужу в глаза. О том, чтобы начать скандалить, речи вообще не шло. Было невыносимо стыдно и больно. Сбилось дыхание, ноги стали тряпичными, Катерину качнуло, и в этот момент ее заметила Ирка. Только потом Катя осознала, какой ужас отразился в глазах соперницы при виде законной жены, стоящей в пяти шагах в домашнем халатике, с кухонным полотенчиком на плече. Тут, в палисаднике, обжимающуюся парочку трудно было заметить с улицы, но если хозяйка поднимет крик… Ирка шмыгнула наружу, словно кошка, не раз потрепанная собаками и обнаружившая в непосредственной близости от себя еще одну, уже скалящую зубы и готовую к прыжку. Нет, оттаскать шалаву за волосы и расцарапать ей лицо Катерина все равно бы не смогла – не так была воспитана, но бывшая Колькина одноклассница об этом не догадывалась. Николай обернулся, демонстрируя всему миру свою довольную физиономию, затем улыбка сменилась крайней степенью удивления:
– Катюх, ты чего?
Она молча развернулась и ушла в дом, полуобморочно представляя, как станет сейчас собирать вещи, как дождется рейсового автобуса на остановке, как будет отводить взгляд от живого, ощутимого, шевелящегося и раздевающего любопытства односельчан, как будет придумывать идиотские причины своего возвращения, чтобы не сказать родителям о причинах истинных, как станет жить с этим позором…
– Катюх! – Он схватил ее за локоть, она вырвалась, но он схватил снова, он был сильным и настойчивым, и уже через секунду она оказалась в его объятиях. – Дуреха, ты чего подумала?!
Она затрепыхалась, пытаясь вывернуться, выскользнуть, выкручивая шею так, чтобы он никак не мог дотянуться до ее лица.
– Не смей меня целовать!!! – наконец прошипела она, сверкая белыми от ненависти глазами. – У тебя на губах ее помада!
– Катюх, – вдруг рассмеялся Николай, – ну, она-то глупенькая, это ладно. А ты-то? Неужели не поняла? Я для чего тебя на крыльцо вызвал? Неужели я, по-твоему, такой дурак, чтобы перед благоверной подставляться? Мне ведь не просто так было нужно, чтобы ты нас застукала!
– Ты своего добился, я вас застукала. – Она снова начала выдираться из плена. – И не просто так, а с последствиями: отпусти меня, я уезжаю к маме!
В ответ он только крепче сжал ее, так крепко, что она придушенно пискнула, запустил ладонь в волосы, прижал ее щекой к своей груди.
– А теперь послушай меня, – прошептал он, перебирая пальцами ее волосы на затылке. – Ты прекрасно знаешь, что мне никто, кроме тебя, не интересен. Только ты мне и нужна с тех пор, как я тебя увидел. Ты – моя жена, мое счастье, ты мать моего будущего ребенка. Катюха, я люблю тебя так, что сам себе иногда не верю, потому что никто из моих знакомых никогда так сильно не любил. Неужели, по-твоему, я могу все это променять на какую-то Ирку? Я был уверен, что ты догадаешься и подыграешь, я даже не предполагал, что ты воспримешь это всерьез! Да если бы я только мог представить, что для тебя это станет такой мукой, я бы ни в жисть…
Она захлюпала, слезы мгновенно намочили его рубашку на груди.
– Тогда зачем?.. – простонала она невнятно – из-за того, что он очень крепко прижимал ее к себе.
Он помедлил, ослабил хватку, погладил ее по вздрагивающей спине.
– Как ты думаешь, каково сейчас ей? – неожиданно спросил Коля и, прежде чем она смогла возмутиться, сам же и ответил: – Хреново ей сейчас! Она знает, что ты нас видела, но понятия не имеет, что ты предпримешь. Пожалуешься отцу? Сообщишь в райком комсомола? Расскажешь бабам в магазине? Пойдешь прямиком к ее муженьку? Она сейчас так боится, как, может быть, никогда в жизни не боялась! И она, поверь, готова сделать все, чтобы ты молчала, иначе придется Ирке после общения с Васькой недельку на больничном посидеть, да и потом еще долго освещать пути-дорожки фонарями известного происхождения. Хочешь ты коляску – будет тебе коляска, стоит только еще разок спросить. Она не то что в Томске – она тебе ее в самой ГДР закажет!
– Коль, – несмело отстранившись и заглянув ему в глаза, проговорила она, – но ведь это… нехорошо? Зачем ты с ней так?
– А где ее мозги были? Она же средь бела дня, в нашем палисаднике!.. И ведь даже не попыталась меня остановить!
– Это жестоко.
– Это справедливо. Она как к тебе относилась? Ты же сама мне говорила! Вот и поделом теперь.
– Все равно я не смогу подойти к ней, попросить…
– Почему это? – искренне удивился он.
– Стыдно, – шепнула она и снова спрятала лицо в мокрых складках его рубашки.
– Катюх, тебе-то чего стыдиться? Это она попалась с чужим мужиком, а не ты. Или ты думаешь, что она из-за стыда завтра же из магазина уволится, чтобы с тобой не встречаться? Как бы не так! У тебя сейчас такое преимущество перед нею, что глупо будет им не воспользоваться! Что ж я, зря, что ли, в помаде ее марался? Зря ты, что ли, такое потрясение пережила?
Катерина еще пару дней внутри себя не соглашалась с правильностью содеянного. То и дело перед глазами возникал образ млеющей продавщицы и целующего ее Николая. А потом Катя подумала: какого черта? Ведь заказать коляску – это не преступление, на которое она подтолкнет Ирку, это как раз и есть ее работа! Что ж, если пряники работать не помогают, не пора ли продемонстрировать кнут? Она даже настроилась, собралась, но так и не смогла себя заставить пойти в промтоварный отдел. Как себя ни убеждай, что другой поступил дурно, а все же это не дает тебе права поступать еще дурнее, опускаться до шантажа, становиться на одну ступенечку с высокомерной шалавой. Пусть ее. Не успела Катерина придумать, каким еще способом можно раздобыть вожделенное транспортное средство для будущего малыша – как назло, никто в Томск в ближайшее время не собирался! – как вдруг на третий день после инцидента ее с улицы окликнул незнакомый мальчишка.
– Тетя Кать! Тетя Ка-ать!
Она не сразу поняла, что обращаются к ней, а поняв – оторопела: ее еще никто никогда не называл тетей! Пораженная, она выглянула в окно.
– Теть Кать, меня тетя Ира к вам пошлала! Энто же вы коляшку шпрашивали импоршную? – отчаянно шепелявя, кричал из-за забора мальчуган от силы лет семи. – Ежельше не передумали, то она велела передать, что вше ужнала: можно жаказать под жаказ. Чего шказать-то ей – надобно вам энту импоршную али как? Васильковую али цвета беж?
Вечером она долго допытывалась, не приложил ли свою руку муж к подобной заботе, но Николай клялся, что с тех пор Ирину не видел, не общался.
Денисов, слушая дочку, прекрасно понимал, что все так и было: и видов на Ирку Николай не имел, и никаких дополнительных воздействий на нее не оказывал. Постепенно, может быть, и сам того не замечая, превращался Крюков в хитрого стратега, интригана, расчетливого и безжалостного к недругам Темного – далеко пойдет, если, скажем, решит когда-нибудь вступить в Дневной Дозор. А возможно, он выберет иной путь – власть в мире людей.
Разумеется, Федор Кузьмич интересовался успехами зятя. Вскоре после кражи стройматериалов Николай Крюков предложил комсомольцам создать народную дружину. «Если бы мы с вами ночами не по теплым домам сидели, если бы не шарахались вдоль деревни по кустам с гитарами да девками, глядишь, и не было бы у воров возможности вывезти колхозное добро!» – сказал он на неофициальном собрании ячейки. Предложение его было принято единогласно, парторг «Светлого пути», которому стало об этом известно, поставил в уме галочку. Наверняка Николай догадывался, каким образом на самом деле были похищены материалы. Наверняка он понимал, что других краж в ближайшие ночи не последует. Однако дружина была собрана, парни и девчата в красных нарукавных повязках с важным видом патрулировали Вьюшку и окрестности, повторных исчезновений материалов со стройки не случилось, и, разумеется, это достижение приписали инициативе Крюкова. На какое-то время людская молва вновь сделала из него героя. И посему не было ничего удивительного в том, что на внеочередном отчетно-выборном комсомольском собрании (парень, бывший секретарем до того момента, обратился с просьбой досрочно освободить его от занимаемой должности в связи с решением после посевной поступать в областной лесозаготовительный институт), когда рассматривались кандидатуры, Колькина фамилия прозвучала первой. Парторг кандидатуру одобрил, райком утвердил.
Денисов буквально видел, как, умело манипулируя односельчанами, Николай Крюков вскорости может стать либо председателем колхоза, либо продвинуться еще дальше по партийной линии, стать кандидатом, а потом и членом КПСС, переехать в район или даже в область, сделать головокружительный взлет в горкоме… Все это могло бы быть, и участковый пока не видел причин воспрепятствовать удачам зятя: никаких преступлений тот не совершал, по головам не ступал, а что до того, как он обошелся с продавщицей Иркой или с той же Катериной, – все это вопросы совести, а не закона. Денисову подобные методы могли сколь угодно не нравиться, но на то он и Светлый, и, отдавая дочку замуж за Темного, прекрасно понимал, что рано или поздно столкнется с чем-то таким. Пусть уж лучше дружина и всеобщая любовь, большой дом и поросята от председателя, пусть уж лучше бригадир трактористов и секретарь сельского комитета комсомольской организации – лишь бы ничего незаконного, гадкого, подлого, лишь бы не употребление Силы в ненадлежащих целях, лишь бы дочь была счастлива, а будущий внук – под надежной защитой любящего отца.
* * *
Каждому Иному, не состоящему в Дозорах, в год полагалось строго определенное количество магических действий разного уровня в зависимости от ранга. За один сегодняшний вечер Денисов уже трижды прибегал к магии – легкие, незначительные вмешательства, посильные даже начинающим магам. Заклинания подобного уровня участковый использовал для примирения подравшихся односельчан, для вывода из внезапного запоя, для стимуляции нерадивых работников колхоза и тому подобной рутины, если вдруг слова обычного убеждения и строгая форма представителя власти не действовали. Сегодня он растерялся – слишком неожиданным оказалось возвращение дочери, слишком сложной задачей оказалось успокоить своих женщин без применения магии. Причем если жену было достаточно просто погрузить в сон, то с Катей такая же штука пройти не могла, поскольку Денисову была нужна информация. В итоге лимит полагающихся воздействий пошатнулся. Если бы дело касалось только обязанностей участкового, Федор Кузьмич не особенно бы переживал – со своей работой он как-нибудь справится. Но что-то слишком зачастили в эти края Иные всех оттенков, гагары туда-сюда летают, нынче цыгане пожаловали, да и с зятем, выходит, надо держать ухо востро. Как знать, где понадобится простенькое заклинание? Как знать, где может впоследствии не хватить элементарного воздействия? К тому же Иной Денисов буквально физически ощущал возникшее напряжение, грозящее в скором времени разразиться бурей. Он пока не понимал, где и как, но однажды что-то грянет. Как там в песне-то пелось? «На планете жить суровой, плыть от бури к буре новой, быть всю жизнь седым мальчишкой…»
Уложив Катерину, пожилой милиционер вышел на крыльцо. Поздний киносеанс закончился, жители разбрелись по домам, Светлый Клин был погружен в темноту, если не считать цепочки редких фонарей. Где-то тренькала гитара, где-то раздавался девичий смех, доносился из-за лодочных сараев плеск весел – молодежь, обрадованная первым настоящим теплом, торопилась в лето.
Нужно было обдумать все, что он узнал от Катерины. И даже не столько то, что она рассказала, сколько то, что за этим рассказом пряталось.
Итак, Николай Крюков не спешит использовать Силу налево и направо или делает это слишком аккуратно, незаметно. Впрочем, некоторые его поступки убеждают в том, что он готов обходиться без магии вообще. Что ему стоило, скажем, чуть-чуть «надавить» на продавщицу Ирку, чтобы она заказала коляску без этой отвратительной сцены в палисаднике? Но нет – Николай предпочитает людские методы. Спас парней из тайги – назначили бригадиром, предложил создать народную дружину – выбрали секретарем ячейки. Стал бы кто-нибудь осуждать такое рвение и расчетливость, если бы Крюков был обычным человеком? Стал бы осуждать его действия сам Денисов, если бы не знал о том, что зять – Темный Иной? Или столь пристальное внимание к персоне Крюкова, внутренняя придирчивость к любому его шагу, опаска и постоянное ожидание подвоха – не более чем предубеждение, реакция на прилепленный Сумраком ярлык? Достойно ли Светлого искать негатив в любом поступке Темного? Будучи участковым милиционером, Денисов чего только не насмотрелся, с какой только человеческой грязью не столкнулся – стал ли он после этого во всех людях видеть в первую очередь преступников? С другой стороны, может ли отец непредвзято относиться к мужу своей дочери, будь то Иной или обычный человек?
Впрочем, все это извечные философские дебри, на которые сию минуту времени тратить нет смысла.
Возвращаясь к поведению Николая, можно вспомнить тот факт, что к магии он все же прибегал – дом во Вьюшке нес отпечатки множественных охранных заклятий. Боялся ли он чего-то конкретного или перестраховывался, беспокоясь о безопасности и благополучии своей семьи? Так или иначе, Темный маг проявлял заботу о жене. Почему же сегодня ему понадобился конфликт? Да, Денисов уже решил для себя, что Крюкову нынче потребовалось с кем-то встретиться. С кем-то, кого не должна была увидеть супруга. Любовницу отметаем сразу, но даже если бы это была любовница – не проще ли усыпить Катерину, как это только что проделал сам Федор Кузьмич? Он ни за что не поверит, что Николаю недоступны такие простые магические действия! Уложил жену в спальне – и встречайся, пожалуйста, сколько влезет!
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |