Скорости им было не занимать, а большая численность позволяла наносить удары исподтишка. Стоило отвлечься на основную группу, слаженно, будто косяк мелкой рыбешки, меняющую направление, резко уходящую вверх, «раскачивающую» дозорного влево-вправо, стоило прицелиться, как тут же из темноты с неожиданной стороны возникала особь, мчащаяся прямо в лицо или чиркающая по рукам и плечам острыми, словно рыболовные, крючками, торчащими из передней кромки крыльев. Несколько раз Евгения задело по щекам и лбу, внешняя сторона ладоней была исполосована гораздо серьезнее, а один из нетопырей умудрился впиться зубами в бедро, прокусив брюки. Плотная куртка уже зияла многочисленными прорехами. Кровь капала с ладоней и заливала глаза, и это, казалось, доводило оборотней до исступления. Тряпичными лоскутками, полоскаемыми сильным ветром, взмывали они вверх, ловя отсвет костра кожистыми крыльями, зависали там на мгновение и обрушивались вниз. Их крохотные глазки блестели, возвращая отраженные вспышки кнута и файерболов, и казалось, что сотни звезд одновременно решили упасть на землю. Харламову приходилось так же туго, а что касается Гущина – вряд ли он чувствовал боль от царапин и укусов, но и с задачей справлялся хреново.
Навалилась усталость, а попытки роев сломить вторгшихся чужаков не прекращались. Оружие, изначально показавшееся Евгению таким удачным для кучных мишеней, себя не оправдывало, рваный, дерганый полет каждой твари лишал большинство выстрелов точности. Скольких из шести десятков, напавших на него персонально, Угорь обратил в пепел? Пятнадцать? Двадцать? Несоизмеримо мало в сравнении с тем, сколько энергии он затратил! Знать бы еще, как действуют на оборотней потери. В какой момент чудовище прекратит существование? Когда в рое останется меньше половины особей? Или когда не останется ни одной? С привычными, «нормальными» оборотнями таких вопросов не возникало: отрубил вервольфу переднюю лапу – стало быть, и в человеческом облике он соответствующей руки лишился. Руку он, конечно, снова отрастит, но в текущем бою будет действовать без нее. Или сдастся, если, скажем, с обеими лапами попрощается. А уж если голову с плеч, то и гадать не нужно. А тут-то что происходит? Если сейчас оборотни, противостоящие Евгению, примут свою реальную, человеческую форму, как будут выглядеть раны, повреждения? Вот эта, с пронзительным писком вспыхнувшая тварь – какой частью тела своего хозяина являлась? Или никакого соответствия искать не нужно, и даже из одной летучей мыши после обратного превращения получится целый – в смысле, полноценный – человек, только чрезвычайно изможденный, измордованный до полусмерти? Ах, как бы хотелось знать! Только раньше у Евгения это желание было исключительно из любопытства, в целях пополнения личного опыта, расширения кругозора и накопления полезной для других информации. Сейчас о подобной ерунде ему не думалось, он отмахивался, отстреливался, уворачивался и мечтал, чтобы все это поскорее прекратилось. Потому что «Катюша» выжала его силы почти без остатка, и скоро «боеприпасы» закончатся, и ничего более подходящего в его арсенале нет, и знает он только один способ, как завершить бой. Но способ этот был настолько жестоким, что прибегнуть к нему Светлый мог бы только в самом крайнем случае.
Метался по поляне вампир; раздраженно взвизгивая, он скользил, почти летал над самой травой параллельно земле, потому что только так мог достать смекалистый рой. От души ухая, рассекал темноту бичом Харламов. «А ведь они сейчас убивают своих! – вдруг осознал Евгений. – Низших, потерявших контроль, нарушивших закон, съехавших с катушек, напавших первыми – но своих! Каково это?» Он не представлял себе, что в его привычном мире однажды могла бы возникнуть ситуация, когда один Светлый будет убивать другого Светлого, и делать это будет самозабвенно, до верного, молодецки ухая и раздражаясь из-за промахов.
Качашкин, про которого он совершенно забыл, вдруг мелькнул у палатки. Хитрая и умная попытка. Тот оборотень, что до сих пор не показал носа, мог быть старшим, мог быть трусом, мог быть «засадным полком» или иметь какие-то другие веские основания не вступать в бой – его можно было попробовать взять живьем. Наверное, у руководителя Дневного Дозора все получилось бы, но оборотни вдруг изменили тактику – они разом напали на Харламова, все пять роев. Как бы ни были они потрепаны, Темный дозорный тоже намахался до упаду, и такой неожиданный мгновенный перевес не сулил ему ничего хорошего. В том месте, где он только что стоял, образовался темный бурлящий шар из сотен омерзительных тварей. Ведьмак дико заорал.
– Убери Гущина! – крикнул Угорь, сплетая заклинание.
Качашкин быстро сообразил, что собирается сотворить Евгений. Убирать вампира с поляны он, разумеется, не стал, зато шустро накрыл его непроницаемым щитом. На свою беду, воспользовавшись тем, что Качашкин отвлекся, последний оборотень перекинулся и брызнул из-под полога еще одним роем. Темный вдогонку запустил «фриз», но клочки подхваченной ветром измятой черной копирки были уже далеко от него. Угорь сплел «отрицание чуждого» и со всей дури врезал по трепыхающемуся шару, в сердцевине которого корчился ведьмак. И – из-за спешки, конечно, потому что Харламова нужно было выручать немедленно, – немножко перестарался. Совсем чуть-чуть, но заклинание зацепило и последний, спешащий на подмогу рой. Нетопырей сдуло – и из реального мира, и из Сумрака. Никаких раненых, никаких пленных, никакой информации. Дозорный плюхнулся на задницу. Все.
* * *
Пока «жигуленок» Качашкина, буксуя, чихая, задыхаясь и не застревая намертво исключительно благодаря парочке хитрых шоферских заклинаний, вез оба Дозора в сторону города, Угорь пытался поймать за хвост ускользающее воспоминание. На злосчастной поляне ему почудилось, что кто-то наблюдает за дракой сквозь Сумрак. Тогда, в горячке боя, он мельком решил, что это мог быть либо Качашкин, либо прятавшийся в палатке оборотень. Подобное казалось очевидным. Теперь Евгений сомневался. Слишком холодным было любопытство наблюдателя, без вовлеченности, без мандража перед возможным исходом сражения. Обладает ли руководитель Темных такой выдержкой? В состоянии ли был оборотень интересоваться реальной схваткой, будто скучным кинофильмом? Тому и другому вот-вот предстояло вступить в битву, так был ли смысл разыгрывать равнодушие? Не-ет, там явно был кто-то еще! Может, не так близко, как показалось, и все же внимание постороннего существовало не только в воображении оперативника.
– Птица, – почти беззвучно выговорил он, колотясь головой о боковое стекло – так немилосердно швыряло «жигуленок» в выбоинах. – Ведь там была птица?
Наверняка в ночном лесу вокруг поляны было немало всяких птиц…
– А то! – вдруг откликнулся Харламов, хотя казалось, что он не в состоянии вообще что-либо видеть, слышать и ощущать.
Качашкин вел машину, Гущин сидел на переднем пассажирском сиденье. Оба выглядели вполне бодро. Правда, вампиру пришлось вкатить какой-то магической дряни из арсенала Темных: теперь он не чуял запаха крови, еще недавно щедро лившейся из союзников-Иных. Голод эта штука не отбивала, но рецепторы под ее воздействием не раздражались. Во всяком случае, кровосос перестал мечтательно коситься на ведьмака и мага. Больше всех досталось Харламову. Возможно, он и не выжил бы, если бы рядом не оказалось свежего, не растратившего силы начальника. И даже после прямого вмешательства, после нескольких разных процедур дедка грузили на заднее сиденье, будто мешок с картошкой. А тут вдруг ожил, расслышал шепот Светлого.
– Высо-оконько летала, почти и не видать, – развил мысль Харламов.
– Я вроде заметил крылья… но их сегодня так много было, крыльев этих, что я решил – померещилось.
– Глазастый, – одобрил ведьмак и пригорюнился: – Не до нее было, не успел задать вопроса.
Угорь, не дождавшись пояснений, перевел это так: Харламов не смог определить, что это за птица. Не в смысле рода, вида и отряда, разумеется. Не так давно в оставленном Танечкой сборнике легенд и мифов Евгений вычитал, что практически все остяцкие шаманы предпочитают оборачиваться птицами, если им надлежит преодолеть большое расстояние. Чаще всего выбор падает на орлов и гагар. Сегодня в ночном небе скорее всего парил орел. Вот, значит, как…
* * *
Танечка, почувствовавшая возвращение руководителя задолго до того, как «Жигули» притормозили у входа, едва не брякнулась в обморок при его появлении на пороге. Вроде и подлечился Угорь по дороге, и состояние его ведунья оценила на расстоянии, но сам вид товарища поверг ее в такой ужас, что эмоции перехлестнули через край. Царапины-то зажили, более серьезные раны затягивались, а вот с насквозь пропитавшейся кровью, на лоскуты порезанной одеждой Евгений ничего сделать не догадался. В результате и не понять, кто кому здоровье поправлял. Но чай с травками милая девочка заварила сама. В Сибири вообще много полезных таежных травок, а уж если знать, что с чем смешивать да как заваривать… В общем, на то она и ведунья, чтобы знать. Оперативнику было вкусно и до безобразия спокойно. Лениво и сонно. Почему-то вспомнился участковый Денисов – как он мазал Евгению спину зеленкой после стычки с Пардусом. Потом вспомнилось, как при первой встрече деревенский милиционер утверждал, что жизнь здесь, в районе, тихая, под сурдинку, без эксцессов. Ну да, как же! Размеренная, неторопливая – может быть. В Светлом Клине – охотно верится. Но в целом районе… За полгода чего только не произошло! «Без эксцессов» – ага, куда там!
– Тебе три раза звонил Светлый маг Федор Денисов, – успокоившись, принялась отчитываться Танечка. – Это который работает участковым оперуполномоченным…
Угорь поперхнулся чаем. Совпаденьице! Сколько они уже не виделись, не созванивались? Пару месяцев? Или даже больше? И вдруг, стоило вспомнить, нате вам!
– Три раза звонил? – переспросил Евгений, прокашлявшись. – Что-то случилось?
– Он не сказал, – обиженно поджала губки ведунья. – Шифруется туземец! В первый раз просто тебя спросил. Через час перезвонил и уточнил, во сколько ты бываешь на месте. Я сказала, что обычно в это время и бываешь, просто сегодня на выезде и вряд ли вернешься раньше полуночи. Почти угадала! А два часа назад он попросил передать, чтобы ты его звонка после полуночи не ждал. – Она прыснула в ладошку. – У них там в районе Вьюшки какая-то миграция гагар, и он хочет последить… Что?
Евгений поднялся из-за стола и заходил по кабинету. Действительно, что? Чего он всполошился? Ну, позвонил старый знакомый, хотел пообщаться. Затем сообщил, что позднее перезвонить не сможет. Что такого? И все-таки в душе почему-то случился раздрай. Почему-то хотелось немедленно помчаться во Вьюшку. Почему-то казалось, что повод для этого есть. Только какой?
– Танюш, это все, что он просил передать?
– Ну, Жень, – пожала плечами девушка, – ну, честное слово, все. Мне, конечно, показалось, что он сомневается, можно ли мне оставлять конфиденциальную информацию. Но, в конце-то концов, я такой же сотрудник Ночного Дозора, как и ты, только рангом пониже и профиля другого. Если речь идет о каких-то нарушениях, о чем-то серьезном, то он не просто может – он обязан сообщить об этом любому доступному сотруднику! Ведь так? В области вообще напрямую с оперативником связаться невозможно, только через контору. Звонят, оставляют вызов или информацию, а уж в конторе определяют, кого направить по вызову или как распорядиться информацией…
Она что-то еще говорила, но Угорь не особо вслушивался. Зачем-то он понадобился Денисову. Зачем? Вряд ли произошло что-то по-настоящему серьезное. Во-первых, в таком случае он действительно не стал бы таить это от ведуньи. Во-вторых, имеющийся у него артефакт в состоянии решить любую проблему. Почти любую. Или, наоборот, не почти, а даже такую, какую дозорный себе и вообразить не может – все же он слабо представлял себе, на что способен древний «Светлый Клин». А если проблема не слишком глобальная, так в запасе есть еще и подкинутое «бабкой Варварой» вмешательство четвертого уровня. Ладно, хорошо, надо исходить из того, что проблема несерьезная, но Денисову понадобилась помощь Дозора. Почему бы просто не сказать в трубку – дескать, пускай ваш сотрудник завтра подъедет к нам! Или хотя бы попросить перезвонить в Светлый Клин в рабочее время. Почему? Потому что дело слишком личное, и участковый не хочет впутывать сюда Дозор? Вроде как – дружку шепну, а официально, для протокола, молчать буду? Или творится что-то настолько непонятное, что пожилой маг сомневается, стоит ли нагружать этим и без того недосыпающего оперативника? Вроде тех аномальных зон, из которых невозможно выйти в Сумрак, – казалось бы, и важно, и вместе с тем не горит.
– Да что ж я как со стенкой-то?! – возмутилась Танечка, вклиниваясь в его мысленные рассуждения. – Угорь, если ты мне не будешь поддакивать, я завтра же пожалуюсь Вере!
– Я должен был поддакивать? – удивился Евгений.
– А как же?! Я тут, понимаешь ли, регламент обращений и алгоритм обратной связи с общественностью обкатываю, а ты!..
– Зачем – Вере? – испугался Евгений, до которого наконец дошел смысл и второй части ее фразы.
Танечка мстительно улыбнулась и демонстративно отвернулась.
Как-то раз, еще в марте, ведунья, разыскивая руководителя по пустячному поводу, нашла его гуляющим с девушкой. В общем-то что такого? Гулял он в свободное время, а как и с кем – было исключительно его личным делом. Однако Евгений оказался страшно смущен тем, что его так банально застукали. Попался с поличным! Таню это почему-то безумно развеселило – и то, что Угорь и Вера шли абсолютно молча на пионерском расстоянии, и то, что у девушки был с собой кулек с пирожками, которые она захватила явно для кавалера, и то, как Светлый маг третьего ранга выпучил глаза при виде своей сотрудницы, и то, как инстинктивно попытался спрятаться в Сумраке, но вовремя опомнился. С тех пор ведунья ему припоминала не одно, так другое. Частенько, как сейчас, свирепо угрожала пожаловаться Вере, вступить с ней в конфронтацию и вдвоем добиться от Евгения требуемого, как то: купить в кабинет проигрыватель и пластинку Муслима Магомаева, начать дружественную переписку с Иными Северного Вьетнама, уговорить руководство, чтобы то уговорило свое руководство, чтобы то поднажало на руководство Центра управления полетами и добилось включения в состав космического экипажа Светлого Иного, и так далее. Разумеется, ничего подобного она с Верой обсуждать бы не стала, за исключением, может быть, Магомаева, но Угорь все равно терялся, смущался и страдал. Вот и сейчас упоминание о Вере выбило из его головы все прочие мысли, а ведь как минимум одна из них казалась важной…
– Вот что, дружок, – смилостивилась Татьяна и нахмурилась, заподозрив неладное, – я так понимаю, тебе звонок покоя не дает. Прогноз посмотрел? Ничего экстраординарного? Ну, вот и не гоношись. Поехать туда я тебе все одно не дам. Тебе сейчас баиньки нужно. Если к утру восстановишься – так и быть, отпущу в эту самую Вьюшку. Угорь, ты хоть теперь-то меня слышишь? Поддакни!
Евгений серьезно кивнул.
Уже засыпая на кожаном диване под воздействием Танечкиных расслабляющих заклинаний, он вспомнил, что больше всего насторожило его в сообщении Федора Кузьмича – миграция гагар. Зимовали эти птицы на Черном море, а домой возвращались, если Евгению не изменяла память, как-то хитро, окольными путями, с остановками на Балтийском и Белом морях. Конец апреля – не рановато ли для миграции в районе Вьюшки? Или это какой-то другой вид гагар? Или речь шла вовсе не о птицах?
* * *
– А то ишшо знаешь, как говорят? Ежели шаман заденет зайца по ушам, то кончики у них – у ушей тоись – почернеют.
– И что это значит, Федор Кузьмич?
– Ничего не значит, враки сплошные. Только я в энтом годе встретил уже штук двадцать зайцев с черными пятнышками на кончиках ушей.
– Вы меня совсем запутали! – рассердился Угорь, на ходу сорвал тонкую веточку, прикусил зубами, почувствовал горький сок. – Эти вафы прифлые фаманы, когда не летают гагарами, ходят и бьют по уфам вайцев – так, фто ли?!
Участковый раздумчиво молчал рядом, сбивая сапогами остатние клочья тумана с невысокой еще, но прыткой весенней травы, затем задал интересный вопрос:
– Вот ты, Евгений Юрьич, когда легенды в книжке читаешь, всему веришь, что написано? Или, может, наоборот, совсем ни во что из энтого не веришь?
Поначалу, когда только обнаружился в кабинете оставленный Танечкой сборник, отнесся к нему Угорь скептически. Ну, фольклор. Ну, наследие коренных остяков. Изучал их Угорь не для каких-то сопоставлений, не из желания уличить в излишней фантазии, а ради того, чтобы понимать местное население, если вдруг столкнешься с чем-нибудь настолько дремучим, что современным языком не объяснишь, современными мерками не измеришь. Как говорится, сказка – ложь, да в ней намек. В конечном итоге легендами он неожиданно увлекся, даже попросил Танечку привезти из области еще что-нибудь в этом роде. И вышло так, что мифы северных народов разбились для него на три части: откровенный вымысел, достоверная информация и то, что оперативник не смог с ходу отнести к тому либо другому, то, что требовало осмысления и проверки. К первой части в основном относились всевозможные подвиги, деяния и заведомо неправдоподобные события. Скажем, то, как Дог сотворил сушу из кусочка земли, принесенной гагарой со дна моря. Или то, что взял замуж Солнце, а духам это не понравилось, схватили они Дога, а Солнце с другой стороны вцепилось, стали они тянуть и разорвали шамана – ну, жуть! Большая половина его тела осталась в нашем мире, а меньшая превратилась в месяц. Просто-таки научная теория об образовании Солнечной системы и отдельно взятых планет на народный лад!
К достоверным фактам относились по большей части обстоятельства. То, что для обычных читателей было сказочным антуражем, для Иного оказывалось весьма точным описанием вещей и мест, с которыми сталкиваешься постоянно. Например, в легендах регулярно упоминалось, что на каждом из небес, за исключением первых двух, стоит Шаманское дерево, где на ветвях сидят духи, которые по просьбе шамана, если тот сам не в состоянии подняться на следующее небо, поднимаются дальше и узнают все нужное шаману. И как тут поспоришь с народным творчеством, если Угорь бывал на «третьем небе» – третьем слое Сумрака – и лично видел дерево? Возле него, на ветвях и у подножия, клубились легкие, колеблющиеся облачка, складывающиеся в размытые человеческие силуэты – тени павших, призраки Иных, упокоившихся в Сумраке. Оперативник не раз слышал от знакомых, что время от времени «духи» сами пытаются вступить в контакт с Иными, путешествующими по глубоким слоям, предостеречь от чего-либо или подсказать что-то важное. Не всегда павших можно было понять, не всегда их предостережения оказывались полезными. Еще реже знакомые слышали о том, чтобы призраки отвечали тем, кто к ним обращается. Сам-то ты можешь сколько угодно хотеть с ними поговорить, но вот пожелают ли они? Впрочем, и тут бы Угорь спорить не стал: все же у шаманов магия несколько отличается от традиционной, в ней есть немного от ведьмовства, немного от чародейства, а есть что-то такое, исконно сибирское, северное, что нигде больше не встречается и не используется. Возможно, в их арсенале действительно имеются магические механизмы воздействия на призраков, заставляющие тех отвечать и выполнять какие-то поручения. Ведь недаром же павшие собираются возле деревьев, называемых именно шаманскими?
Третья категория состояла из мифов, частично сомнений не вызывающих, а частично – бездоказательных. Угорь, будучи руководителем районного Дозора, имел доступ к разным данным, документам и архивам, но его допуск был не полным, в архивах имелись разделы, пользоваться которыми имели право маги только более высоких рангов. Некоторые сведения были абсолютно секретными, некоторые – записанными с чужих слов, некоторые выужены из старинных фолиантов, к которым отношение могло быть всяким – и как к неоспоримым свидетельствам, и как к сборникам небылиц. Например, по одной из кетских легенд, однажды в стародавние времена решил Дог помочь племени, страдающему от голода. Он поднялся на последнее, седьмое, небо, принес оттуда бубен, наполненный рыбой, сказал людям: «Зачем вам жить здесь, на земле, если на седьмом небе тоже есть еда?» – после чего перенес желающих через все небеса в неведомый край. Как относиться к подобному мифу? С одной стороны, Угорь прекрасно знал о многослойной структуре Сумрака. С другой стороны, он понятия не имел, сколько всего слоев насчитывает Сумрак, существует ли седьмой слой и можно ли считать его последним. Если существует, действительно ли он так разительно отличается от второго и третьего слоев, безжизненных и опасных, действительно ли пригоден для жизни обычных людей и изобилует едой? Может быть, выражение «на седьмом небе от счастья» – не просто так? Может быть, седьмое небо, седьмой слой – это рай? Оперативник сомневался, что руководство без видимой причины, только ради удовлетворения любопытства сотрудника, поделится с ним такой информацией, предоставит доступ к закрытым, секретным разделам архивов. Да и заглядывал ли еще кто-нибудь, кроме шамана из легенды, на последний слой, хватило ли еще хоть у кого-нибудь Силы и умений? Ведь если то путешествие было единственным, вряд ли в архиве найдутся документы, хоть как-то это подтверждающие.
Вот и выходило, что отношение Евгения к легендам можно было описать выражением «тут верю, тут не верю». А если в общем и целом, то… то прав, получается, участковый: ты можешь изначально не принимать того, что кончики заячьих ушей чернеют от прикосновения шамана, но когда ты постоянно встречаешь этих зайцев там, где творится что-то непонятное, так или иначе тоже связанное с шаманами, то ты волей-неволей призадумаешься.
– Федор Кузьмич, вот честное слово, даже не знаю, как и чем могу вам помочь, – выкинув искусанную веточку, признался Угорь. – Мне понятны ваши опасения, вот только… Помните, я когда-то предлагал вам вступить в Дозор? Вы отказались. И все, кому я в этом районе сделал подобное предложение, тоже не воспылали идеей и перспективами. Сочувствующих много, а оперативного резерва у меня как не было, так и нет. Будь у меня хоть пара сотрудников, я бы оставил здесь, во Вьюшке, наблюдателя. Будь десяток – организовал бы оцепление вокруг дома вашей дочери и зятя. Будь сотня – еще бы и проследил, откуда приходят старушки, куда улетают гагары, где скачут зайцы и так далее, и тому подобное. Но, к сожалению, такими возможностями и ресурсами я не обладаю, а проводить здесь дни и ночи напролет мне никто не позволит – в районе полно работы. В конце-то концов, ну, приходят они, ну, кланяются – заклинаний при этом не плетут, Силу не используют, так в чем нарушение? Как могу я, представитель Дозора, вмешиваться в то, что отношения к моей службе не имеет? Как могу я запретить им то, в чем нет состава преступления? Если бы они угрожали, запугивали, шантажировали, жить мешали, проходу не давали… ну хоть что-то делали бы!
– Да я понимаю, – вздохнул участковый. – Я потому и не решался вызвать официально. Тут все как и в моей работе: ежели народ возле клуба собрался – это ишшо не нарушение. Вот ежели водку пить начнут – тут стоит подойти, побеседовать, но опять же – не арестовывать же их за водку? По-настоящему-то я только тогда и могу вмешаться, ежели драка начнется.
– Вот-вот! – Угорь помолчал, осмотрелся – с Подкатной горки был виден и Светлый Клин, и крайние дома Вьюшки. – Что касается стройматериалов и шулерства…
– И опять понимаю! – оживился участковый. – Тут все же больше по моей части, потому как воздействие на людей было произведено минимальное. Мне его, шулера и вора, по людским законам, по Уголовному кодексу проще прищучить будет, нежели тебе его магическое вмешательство доказать. Поскольку энтот Ленька предположительно из села Загарино, у меня нет возможности напрямую связаться с их участковым – не положено так. Я составил запрос в свой райотдел, они должны будут подписать его и перенаправить в райотдел милиции соседнего района, а уж оттуда спустить загаринскому участковому распоряжение разобраться. Вот как только он такое распоряжение получит – тогда и я смогу подключиться.
– Ну, что ж, желаю удачи! – кивнул Угорь. – Таким образом, у нас с вами остается только одно по-настоящему серьезное преступление, подлежащее вмешательству Ночного Дозора. Описание шамана, проводившего обряд, я отправлю в областной отдел, постараюсь и у Темных вытребовать информацию и, возможно, содействие в задержании. Вот тут можете быть более или менее спокойны – найдем шамана, никуда не денется!
Угорь прижал ладонь к карману новенькой куртки – в кармане лежала в пакетике горстка золы, оставшаяся от шарика, образовавшегося во время камлания. Шарик, казавшийся, по словам агронома, твердым, распался сразу после того, как ему не удалось – или не захотелось – договориться с Ленькой о цене. Сохраненные золой следы магии можно было использовать как улику.
Глава 4
Теплым майским вечером председатель Семен Семенович, возвращаясь с работы, проходил мимо дома участкового. Шел он тяжело, грузно, хотя полным человеком в селе не считался. Заметив на крыльце Денисова, председатель подумал несколько секунд и сообщил:
– Присяду!
После чего опустился на ступеньки и стал смотреть туда же, куда и Денисов. Наискосок от них располагался центр села – с клубом, в котором нынче намечался поздний киносеанс, магазином, давно закрытым Райкой на поперечную металлическую перекладину с амбарным замком, с колхозной конторой, из которой Семен Семенович вышел пять минут назад. По ту сторону зданий проходила насыпная дорога, ведущая в поля, – по ней во время посевной и уборочной беспрестанно двигалась колхозная техника. За дорогой виднелось гигантское открытое пространство – угодья, занятые под озимую кормовую вику. Сейчас из тайги на поле медленно наползал туман, и густой лес, находящийся, почитай, в трех километрах от дороги, сквозь дымку выглядел сизой меховой полоской, которой оторочили край белого пухового одеяла. Над лесом висела черная тучка, упрятавшая солнце ненадолго и ненадежно – контуры тучки были такими яркими, что больно смотреть, а косые лучи, сейчас особенно заметные, били во всех направлениях. Было так тихо, что слышался ленивый плеск речной воды из-за домов и лодочных сараев.
Федор Кузьмич и Семен Семенович, в полном согласии друг с другом, с тишиной и спокойным вечером, сидели, глядя на туман, на тайгу, на постепенно выдвигающееся за край тучки солнце, и каждый молчал о своем. Председатель думал о том, что посевная наконец-таки завершена, и мысленно пытался как-нибудь приятно ответить на вопрос, удастся ли в этом году добиться вожделенной цифры – двадцать пять центнеров кукурузы с гектара. Участковый, которому туман за дорогой напоминал снежные сугробы, думал про то, что всего несколько месяцев назад меж таких же сугробов промчались тройки с бубенцами, увозя в соседнее село Катерину. Денисов тогда, несмотря на мороз, долго-долго не уходил с крыльца, хотя и гости уже разбрелись, и звон бубенцов давно исчез. Ему казалось, что пока он не ушел – ничего не кончилось, и жизнь не изменилась, и дочка по-прежнему рядом, стряпает что-нибудь возле печки вместе с Людмилой, а стоит зайти в дом – и все изменится уже окончательно и безвозвратно. Устав обманывать себя самого, он только часа через три все же позволил жене увести себя, продрогшего и сдавшегося. Но и внутри все напоминало о недавнем Катином присутствии. Вот ее спальня. Вот здесь она обычно сидела за обедом. Тут выглядывала в окно, когда подружки звали на улицу. А вон там рыдала, уткнувшись в колени матери, – в то утро, когда Денисов осознал, как сильно дочка любит Крюкова. В этом углу – почему-то именно в этом – Катерина с Николаем обычно ссорились, и Федор Кузьмич про себя называл такие перепалки спектаклями. Как только чувствовалось, что назревает что-то подобное, он старался усесться поудобнее и с интересом внимал. Ругались жених с невестой исключительно по пустякам, и выходило у них это настолько комично, что Денисов уже заранее начинал посмеиваться.
– Бурбон! – уперев кулаки в бока, кричала Катя с озорным блеском в глазах.
– Вахлачка! – сдвигая брови, отвечал ей Коля с потаенной улыбкой.
– Охламон!
– Теха!
Обычно на этом уже никто не мог сдержать смеха, молодые хватались за руки и, стесняясь отцовских глаз, выскакивали в сени, где, конечно же, жарко и долго целовались.
Один знакомый пожилой кет называл такие воспоминания «кэнамей» – светлые острова. Правильно называл.
– Пойду! – минут через десять сообщил председатель, довольный произведенным совместным молчанием даже больше, чем иной плодотворной беседой.
Не успел Денисов кивнуть в ответ, как оба насторожились. По насыпной дороге со стороны полей медленно двигалась странная процессия. В туманной дымке, в умягчившихся и порозовевших закатных лучах она и вовсе казалась фантасмагорией: плыли вдоль села, будто бы и не касаясь земли, две кибитки и ярко-красный «Запорожец». Именно плыли, поскольку легкий и какой-то вьющийся ветерок с реки уносил все звуки в сторону, и не было слышно ни усталого стука копыт, ни скрипа больших колес, ни стрекота мотора.
– Цыгане, – задумчиво констатировал Семен Семенович.
– Едрить твою редиску, – грустно согласился Федор Кузьмич.
– Пойдешь?
– А смысл? – Участковый пожал плечами. – Они теперича все ученые. Я тебе наперед скажу, что у них на руках целая кипа документов, подтверждающих, что они не кочуют, а едут в гости к родственникам. В отпуск, например. Или на свадьбу.
– Ну какие у них тут родственники, а?
– У них везде родственники найдутся.
Председатель, сдвинув кепку на лоб, почесал в затылке.
– И ничего нельзя сделать?
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |