— Ты слишком высокого обо мне мнения, — пожимает плечами, — когда я сплю, ничего не чувствую. Но даже днем это все спорно. Это же не пророчество, просто подобие хорошо развитой интуиции. Да и…. если почувствую, чем это поможет, когда нападение уже начнется?
— Ладно.
Прекрасная новость перед сном! Это мне что, вместо сказки, чтобы спалось лучше?
Мое хихиканье, похоже, подтверждает их догадки о слабости женской психики. Наверное, их переглядывание — это попытка быстро придумать что-то, что приведет меня в чувство.
— Да ничего страшного, — говорю. — Вспомнила, как в детстве страшилки на ночь друг другу рассказывали. А вы так делали?
Дынко тут же округляет глаза до страшного размера.
— Нас пугали человеческими девушками, которые приходят и зазывают в лес, а потом… насильничают.
Ну, вот как с ним общаться? Из всего сделает ни шутку, так пошлость! А то и сразу оба!
— Так что Дарька, когда я раздет, не приближайся, я с детства вас боюсь! — серьезно под смешки волков заканчивает Дынко.
— Я подумаю.
Пока они хохочут, отчего сидящий рядом Радим прижимается к моему плечу, вспоминается еще одна важная вещь. У них совсем нет оружия, короткие ножи за поясами и все. Ни луков, ни мечей. Нетрудно понять, почему — они же волки.
— А вы… будете… меняться?
— Да, Дарь, для нас это единственный способ выжить.
— Хочу посмотреть! — вдруг говорю, причем не прошу, а требую.
Сейчас начнутся отговорки и забалтывание зубов, помню реакцию Радима на ярмарке. Готовлюсь спорить и придумывать разные причины, по которым должна видеть зверя именно сейчас и никак иначе.
А Радим спокойно говорит, «Ладно», встает и начинает… раздеваться.
— Лучше и правда сразу показать, — успевает снять только свой странный кафтан без рукавов и жилетку, бросает рядом на землю, а я под насмешливыми глазам волков и особенно под ухмылкой Дынко, который дня не может прожить, меня не донимая, уже краснею и отворачиваюсь.
Разглядывая лес слева, слышу только шуршание одежды, потом тишину и странный треск, будто кости ломаются. Сколько времени уходит на превращение? Это больно? Помню, читала где-то, что это очень мучительно, как будто тебя наизнанку выворачивает. Только сейчас вспомнила. Может, не нужно было его просить, если это так… неприятно?
Мое запоздавшее раскаяние прерывается из-за фырканья над самым ухом. Так фыркают животные, оборачиваясь, я утыкаюсь глазами прямо в глаза зверя, нависающего надо мной. Всего несколько минут прошло, так быстро…
Страшно совсем не было. Наоборот, было очень интересно, как это… существо может быть… Радимом.
Не особо-то он на волка похож. Тело больше и длиннее, морда короткая, черные блестящие глаза, небольшие полукруглые уши. Разве что шерсть, темно-серая и густая. В конце концов, не удержавшись, протянула руку… и остановила ее перед мордой. Хотелось потрогать, но может, нельзя?
Пасть зверя приоткрылась, обнажая клыки и мои пальцы тут же лизнул мокрый шершавый язык.
Минут пять я хватала его за уши, ощупывала морду, мокрый нос и толстую шею. На голове зверя были две темные полосы. Такие же, как у Радима.
— Здорово… — удалось мне наконец выдавить. Отпускать зверя не хотелось, гладкая блестящая шерсть была такой мягкой, а сам он был горячий, как грелка. И не пах… собакой. Пах явно животным, но другим. Какой-то более терпкий и соленый запах. Приятный.
Когда мои руки добрались до спины, зверь просто свалился на землю, словно приглашал погладить.
Хвоста не было. Еще я осмотрела протянутую мне огромную лапу. Самой длиной шерсть была на шее, на лапах она была не больше пары миллиметров. Под кожей перекатывались тугие мышцы, по которым, оказалось, очень приятно водить пальцами.
— Какое… эротичное представление, — вдруг сказал Дынко, в его голосе звучало неподдельное уважение.
Ничего себе! Я отпрянула от зверя, как ошпаренная. Что это значит? Дынко опять хихикал, а волк поднялся, рыкнул коротко и одним прыжком оказался у одежды. Я поняла и отвернулась.
Пока он перекидывался и одевался, я старалась думать о чем-нибудь нейтральном, чтобы щеки успокоились и перестали пылать.
— Не страшно? — спросил вскоре Радим.
— Нет, очень… красиво. Это… больно?
— Совсем чуть-чуть, — голос очень уверенный, но мне почему-то кажется, что он врет.
Я легла спать почти сразу, оставив волков сидящими за костром чуть в стороне. Они улыбались и тихо о чем-то говорили, строго по очереди.
Если бы видела, как изменились их лица после того, как я заснула, тогда бы по-настоящему узнала, что такое страх.
Не знаю, в каком виде спали волки. Меня никто не обнимал, утром я проснулась и первым делом об этом подумала. Как жаль!
Весь следующий день мы шли очень быстро и почти не отдыхали. Я очень устала и заснула мгновенно.
А потом приснился кошмар. По крайней мере, я думала, что приснился. Сначала.
Тишину раскололи крики, свист, лязг и грохот. Подскочив, я села на месте. Развернувшаяся передо мной картина долго потом повторялась в долгих душных от ужаса снах. Справа, между деревьями носились светлые и темные тени. Темных было меньше и их теснили к поляне. В руках белых существ, высоких, полуодетых и очень быстрых сверкали длинные парные кинжалы. Я смотрела, не в силах пошевельнутся, как иногда эти кинжалы задевали волков… моих волков, оставляя темные полосы на звериных телах. То, что делали волки с нападающими, меня не волновало. Они держались рядом, постепенно по одному выводя из стоя белых. Белые, видимо поняли, что сила не на их стороне, потому что резко перегруппировались, переглянулись, как будто что-то решив и встали полукругом, плотно друг к другу.
Потом мое внимание сосредоточилось на одном из светлых, отпрыгнувшем за спины остальных и повернувшемся… ко мне. В его руке был только один кинжал, блеснувший чернотой, когда он слегка повернул лезвие, будто к чему-то примеряясь. Дальше все было очень медленно. Светлый сделал один прыжок, всего один прыжок и оказался прямо надо мной. Инстинкты сработали раньше, чем я успела подумать. Руки просто выставили вперед плащ, немного натянув, благодаря чему кинжал запутался в толщине меховой подкладки, быстро бросили плащ в сторону узкого лица с яркой красной полосой на лбу и потом я еще попыталась его пнуть, но промазала.
Нападающему понадобилось всего мгновение, чтобы отбросить плащ, освободив кинжал, но надо мной уже стоял волк, мимоходом наступив тяжелой лапой, прижимая к земле и рыча так, что кровь из пасти брызгала маленькими фонтанчиками. Светлый пригнулся, готовясь к нападению.
Зверь очень уверенно и настойчиво надавил сверху лапой, не давая встать. На его голове отчетливо выделялись две полосы.
Там у леса, двое волков придерживали троих светлых.
Вдруг один из белых бросился на волков, стараясь упасть сверху и, видимо, сбить с ног, просто свалился, даже кинжалы не выставлял, а двое других рванули к нам. Один из зверей выскочил из-под тела светлого и успел ухватить одного из убегавших за ногу. В этот же момент светлый с красной полосой кинулся на Радима, все так же прижимающего меня к земле. Позади уже очень близко летел светлый, улизнувший от волков.
Только тогда я поняла, что не сплю. Радим ринулся к белому и они встретились в прыжке. И все было бы хорошо, волк перехватил руку с кинжалом, заставив разжать пальцы и выпустить оружие на землю, а потом, неожиданно выпустив руку, сразу вцепился в горло.
А сзади прыгнул второй. Противник Радима сделал перед смертью что-то странное — развернулся боком, как будто спиной видел своего человека, замахивающегося кинжалом. И когда занесенный кинжал уже был над Радимом, когда во мне взрывался оглушительный крик, в самый последний миг между ними вклинился черной молнией другой зверь, принявший лезвие на всю его глубину. Третий волк неслышно возник сзади, оттащив за шею последнего светлого назад. Тот не выпустил кинжал, вытащил его из волка и вслед за тем из тела хлынула кровь. Много темной, густой крови.
Волк тяжело упал на месте и застыл.
Звуки неторопливо расплылись вокруг, как капля молока в воде. Все потом. Крики и рвущийся звук за спиной. Кровавые лужи и мертвые тела вокруг. Первые лучи встающего солнца, рубиновые от зрелища бойни на поляне.
Я стояла на коленях перед зверем, не знаю кем, неважно кем. Внутренние органы должны быть как у обычного животного, как у человека, они у всех одинаковые. Надеюсь это так. Я водила над раной руками прикидывать, как удачнее их приложить. Так, чтобы все захватить.
— Ты можешь что-нибудь сделать? — какой больной голос за плечом. Не уставший, а полумертвый. Страшный. Безнадежный.
— Да, но я не знаю, сколько на него дадут вздохов. На животного — одно, человеку — три. Ему… ему надеюсь два. Или он умрет.
— Попробуй кровь запереть, это главное. С остальным регенерация справиться. Запри кровь, слышишь?
Времени больше не было, я глубоко вздохнула и закрыла глаза.
Крови вышло много и даже искать не пришлось, откуда. Вот она, артерия, перерезанная почти полностью. И вена наполовину. Обе надо ловить и времени ни на что больше нет. Если искать другие повреждения, не успею ничего сделать даже с этими. Запри кровь, он сказал, это главное. Я поверила голосу и не стала больше ни на что отвлекаться. Сдавила вену призрачными ладонями и застыла, отпуская силу. Тело зверя должно быстро регенерировать, это действительно помогло. К тому времени, как голова закружилась без кислорода, вена держалась достаточно крепко.
Потом я судорожно дышала, не отнимая от раны рук и кто-то гладил меня по спине. Самое сложное — артерия. Только бы два дыхания! Только бы два!
Вдохнув, снова ныряю внутрь и у меня получается. Два, все-таки не просто животные! Даже рассмеялась бы, не будь так ценен воздух. Я сдавливаю артерию, уже зная, что с ним все будет хорошо. По крайней мере, в этот раз.
Меня оттаскивают, как тогда от Мотылька, когда голова начинает опускаться от мельтешащих вокруг белых пятен.
— Дыши, — шепчет голос. Вокруг сгущается тепло, мягко окутывает, успокаивая и даже запах крови отступает куда-то назад.
— Нужно попробовать еще раз, — как только позволяет голос, я возвращаюсь к волку и вдыхаю.
Ничего. Третьего раза не дано. Полуживотные. Полулюди. По крайней мере, в такой ипостаси.
Зверь уже выглядит не так безнадежно. Разрез мокрый, но не кровоточит, грудина почти не дергается и поднимается все ровнее.
— Иди сюда, — теплые руки притягивают меня назад, Радим снова меня обнимает.
Где-то справа один из светлых резко вздрагивает и вдруг тонко стонет. А через мгновение над ним сидит Ждан и вдруг, делая полный размах рукой, резко проводит где-то внизу кинжалом, отчего светлый дергается и замирает.
«Значит, это был Дынко» — равнодушно думаю, проваливаясь в черноту. Там только одна картина: Ждан, смешливый разумный Ждан, с доброй, уверенной улыбкой, безо всяких раздумий убивающий раненого.
Волки
Белоглазые напали, когда уже светало. Радим почуял их заранее, но едва успел предупредить остальных, как дивы, не теряя времени на попытку использовать арбалеты, сразу бросились в рукопашную.
Шансов у белоглазых не было, даже трое обычных зверей вынесут десятку дивов без потерь, не говоря об альфах. На что они рассчитывали? Когда Радим увидел взгляд поводыря в сторону Дарены, только тогда понял, на что. Единственная их слабость…
И все же обошлось. Но только это не было их заслугой, а было чистым везением. Чистое везение, что у Дарены получилось остановить первый удар, что ранив Дынко, не задели ничего слишком важного и что Дарене вообще удалось его вылечить. Слишком много везения, на которое в таких делах никогда нельзя рассчитывать. Плохо, очень плохо.
Пока Радим стирал с Дарены кровь, насколько это было возможно, а после закутывал в плащ, Ждан зашивал рану Дынко. Потом быстро собрали вещи.
Напоследок проверили тела белоглазых, нашли и добили еще двоих раненых. Лучше, чем оставить их на съедение зурпов, которые скоро прибудут на запах крови. После недолгого колебания сняли с предплечий всех тел браслеты памяти, где магически записывалась информация о владельце: имя, возраст, месторождение, воинское звание, уровень магии и навыки. Неписаным кодексом чести эти браслеты считались чем-то священным, что должно вернуться родным погибших и снять их — все равно, что перекрыть путь к перерождению. Обычно волки браслеты не трогали, но сейчас… Сейчас дивы перешли какую-то невидимую границу того самого священного и потеряли право на уважение своих традиций.
Хорошо, что Мотылек сама пошла за Радимом, несшим Дарену, иначе ее пришлось бы просто оставить, следить еще и за лошадью не было ни сил, ни времени.
Потом стали попадаться петли и Радим почти решился уйти вперед, оставив Ждана прикрывать отход, потому что никакого подходящего коридора не встречалось, а сзади могла приближаться еще одна десятка белоглазых. Радим ждал до последнего, потому что точно знал, чем закончится дело, встреться Ждан на руках с Дынко с группой поводыря. И не зря, им все-таки попался достаточно широкий коридор, где можно было переждать сутки. Войдя в мерцание перехода, они немного отдышались и отправились искать воду.
У воды волки долго отмывали все, что можно было отмыть. Даже малейший запах крови способен привлечь нежелательных гостей, а гости это последнее что им сейчас требовалось. Дынко просто опустили в воду, отчего тот очнулся и перекинулся назад в человека, которого тащить было значительно легче. С Дареной было сложнее, но опять повезло — на ней оказалось удивительно мало крови, Радим отмыл ее, даже одежду сильно не намочив.
Недалеко от воды нашлось подходящее для лагеря место, где они и устроились. Теперь оставалось только ждать, пока окрепнет Дынко и Дарена придет в себя. С первым сложностей не предвиделось, но вот Дарена… Ее обморок перешел в сон, причем, судя по всхлипываниям, сон не очень приятный. Радим все время сидел рядом, чтобы не пропустить момент, когда она очнется и пытался понять, как совсем юная девчонка, которая, скорее всего, даже не видела, как свиней режут, отреагирует на нападение и чем ей можно помочь.
Глава 14 Мой новый мир
Я просыпаюсь с криком. Что лучше — видеть кошмар во сне или видеть его наяву? Какой изматывающий выбор. Ужас окутывает меня холодной, темной пеленой, не пропускающей света, лишает тепла, которого итак почти нет, словно вокруг сугроб намело. Я поднимаюсь так резко, будто от этого зависит моя жизнь.
— Радим! — слышу отчаянный крик. Свой собственный.
Если бы он сразу не оказался рядом, позвать еще раз я бы не смогла. Меня начинает трясти так сильно, что Радим еле успевает обхватить, обнять и с трудом удерживает, не давая вырваться.
— Тише… тише… Это просто реакция на шок. Твой разум не привык… к таким зрелищам и сейчас протестует. Хочет сообщить, что произошедшее ему не нравится, и больше ни в чем подобном он участвовать не желает. Просто шок. Ты никогда раньше не видела, как убивают людей… или почти людей. Никогда не видела, как неожиданно приходит смерть. Даже если знала, что такое бывает, видеть своими глазами, участвовать — испытание не каждому по силам. Это все пройдет. Сознание смирится с новым знанием, сживется с ним и примет как неизбежное. Тише… Не бойся ничего, больше никто не подберется так близко. Никто не… я даже шанса такого не дам. Уже все хорошо, уже все прошло. Слушай меня. Все сейчас пройдет…
Не знаю, сколько он со мной говорил. Постепенно вокруг появились другие предметы, соткались из темноты и обрели форму. Деревья, низкие пушистые кусты, трава. Кривой, поросший мхом камень. Где-то сбоку фыркала лошадь. Мотылек? Очень похоже.
Потом рядом с нами показались ноги в высоких сапогах. Ждан. Почему же я кричу опять и от кого пытаюсь спрятаться?
— Ждан, не подходи пока, — быстро говорит голос, и ноги исчезают, а Радим продолжает.
— В таких случаях нет никаких правил чести. Никаких. Ждан никого не убивал, этот… раненый все равно бы не выжил. Он просто прекратил его мучения быстро, понимаешь? Ждан… Не раз спасал мне жизнь. Он друг.
Я что, испугалась Ждана? Человека, которому совсем недавно была благодарна за молчание? На предчувствие которого рассчитывала и доверяла? Или… зверя? Испугалась в нем зверя, жестокого незнакомого животного. Не знала, каким он бывает, когда близко опасность. Убийцей? Или так должно быть? Одно движение руки — и теперь передо мной вопрос, не решив который двигаться дальше нет сил. Кто же он для меня теперь? Герой, сумевший отбить нападение и спасти наши жизни или убийца беззащитных? А ведь он не один там был…
— Вы… все? Все такие?
— Мы все такие, какими нужно быть, чтобы выжить, — строго говорит Радим. Не отпирается. Это хорошо.
Потом я вспоминаю лицо белоглазого, прямо над ножом, торчащим из моего плаща, лицо безо всяких эмоций, ровное, как будто неживое.
Нет, никто из них не станет для меня убийцей. Я слишком хорошо знаю, какими они бывают, если не нападать посреди ночи с кинжалами в руках. Все время думала о волках хуже, чем они того заслуживали. Сейчас я доверю им свою жизнь. Все, что они делают, правильно и честно, никак иначе. Все, что делают, верно и справедливо. Все хорошо.
— Все хорошо, — повторяет Радим, как будто мы думаем вместе.
Потом уже проще. Разглядывая руки, чистые, слушаю, что мы были у ручья, и они отмыли все, что можно было отмыть. Не помню точно, сколько крови на мне было, но я нашла на себе только плохо различимый след волчьей лапы над левой грудью. Когда доберемся до жилья, первым делом залезу в ванну целиком, вместе со всей одеждой.
Радим приносит мне тарелку с едой, Ждан сидит напротив, между нами костер. Вспомнив о Дынко, я сразу его вижу — человек, спит, укутанный одеялами, и даже уверенно сопит во сне. Живой.
— Раньше тебя очнулся. Сожрал все, что было, пришлось заново готовить, — беспечно поясняет Радим. — Боишься…Ждана?
— Нет.
Несколько секунд он осторожно меня изучает.
— Мне… жаль, что так случилось. Твой мир теперь стал другим, в том числе и по нашей вине. За это извини. Но за Ждана, за любой из его поступков извинений не будет. Я сделал бы тоже самое.
— Я поняла. Не говори больше ничего, все хорошо, правда.
Мир стал другим. Как же он прав! Мир разбился на острые осколки и рассыпался прямо у моих ног, так и лежит… несобранный. Одно только радует — не придется составлять его назад. Похоже, дед Атис оставил таки в моей голове некоторые полезные знания — изменяясь, мир создает сам себя, без нашего прямого участия, и, когда я проснусь в следующий раз, он просто вернется ко мне немного другим. Или намного другим, как повезет.
Пусть пока лежит. Вероятно, какие-то из осколков потеряются, а какие-то заменятся новыми. Главное, чтобы прежним осталось все, что связано с волками. С… Радимом.
Сейчас в его глазах плохо скрытый страх. Чего он боится? Что поблизости еще окажутся белоглазые? Очередного нападения, когда Дынко выведен из строя? Еле слышу свой вопрос.
— Чего ты боишься?
Тут же отвечает:
— Тебя.
Меня? Неужели я страшнее десятка вооруженных натасканных на убийство врагов?
— Не понимаю… На вас, на нас могут напасть и убить, а ты боишься… меня?
— Долго объяснять, но это место совершенно безопасно, нас здесь никто даже не увидит. Если забыть про страх повторного нападения, чего боишься ты сама?
Я? Если вспомнить, о чем я беспокоилась, когда тем утром уезжала из дома, хочется горько усмехнутся своим таким детским страхам. Опасалась бесчестия, надо же. А теперь чего боюсь? Того… что их рядом не будет, вот чего! Странно, но это единственный страх, который приходит в голову. Страх, в котором признаваться не стоит.
— Сейчас мне сложно решить. Но… не вас. И то, что случилось — уже случилось.
Не знаю, что в моих словах прозвучало, но Радим значительно успокоился.
— Значит, можно поздравить с первым боевым крещением?
— Как поздравить? Пить будем?
— А как же! — Ждан вдруг оказывается рядом, садится, почти прижимаясь боком, и протягивает Радиму бутылку из мутного зеленого стекла, а мне — кружки. Разливают что-то настолько вонючее, что приходится быстро и не дыша опрокидывать эту жидкость в себя. Мерзость редкостная, но согревает, последняя дрожь успокаивается, а все вокруг становится приятно-расплывчатым.
Сразу хочется спать, еда, выпивка и воспоминания лишают сил, вскоре я укладываюсь рядом с Дынко. Почти сразу ложатся остальные, Радим осторожно меня обнимает, отчего спится гораздо спокойнее.
На рассвете он выскальзывает из-под одеяла, вскоре трещит костер, потом появляется запах еды. Тогда я все-таки просыпаюсь, есть хочется больше, чем спать. Это хорошо, значит, восстанавливаются силы, потраченные на лечение, и восстанавливаются быстро.
Мы уже позавтракали и частично сложили вещи, а Дынко только зашевелился. Открыл один глаз и потребовал пищи, много пищи. Выдумывать не стали и отдали ему сразу котелок со всей оставшейся кашей. А когда я принесла еще хлеба и огурцов, он быстро вытащил руку, натянул до носа одеяло и слабым голосом сказал:
— Так и знал, что все истории про человеческих девушек — чистая правда. Хочешь воспользоваться моей беспомощностью?
Шут гороховый! Еле говорит, а все туда же. Я вдруг взяла за край одеяла да как дернула на себя! Вот теперь взгляд у него по-настоящему удивленный, без притворства. Дошутился?
Повезло ему, что больных нельзя бить и волновать. Хватит с него наказания смехом. Дынко, впрочем, не обижается, быстро, с довольным видом съедает все что дали и, зевая, прячется обратно под одеяло. Это хорошо, насколько я поняла, их регенерация во многом зависит от питания, много ест — значит, много энергии уходит, стало быть, быстрее восстанавливается. Как я, только у меня — восстановление сил, а у него — тканей. Удобно, наверное, когда раны заживают быстро и без последствий.
Спать ему, конечно, больше не дают, вскоре он уже одет и почти самостоятельно стоит на ногах. Дынко достаточно окреп, чтобы залезть на лошадь, но недостаточно, чтобы много болтать. Не знаю даже, радует это меня или растраивает.
Мы идем допоздна, главная цель — как можно быстрее добраться до города. Трое суток проходят, как один день. Всех моих сил хватает на то, чтобы не стать для волков обузой. Дынко оправился быстрее меня и уверенно шел пешком уже к вечеру того дня, как на лошадь залез. Значит, я единственная, кто их задерживает. Но я, честно, делаю, что могу, большего от меня требовать глупо, я ведь даже в себя не успела прийти после лечения, а оно вытягивает все силы, оставляя тебя слабым и разбитым, как после долгой тяжелой болезни. Кажется, от усталости у меня даже возникают видения — иногда вокруг словно воздух плывет, размывая окружающий лес, будто мы идем по коридору, где вместо стен — подвижные картинки деревьев.
Когда объявляют привал, я бездумно опускаюсь и сижу на месте, пока волки обустраивают лагерь и готовят, а потом ем, падаю и засыпаю.
Радим спит рядом каждую ночь. Мне даже неудобно об этом думать, но то, что он ложится, когда я уже сплю, а поднимается, когда я еще сплю, дает мне зыбкую иллюзию, что никто ничего не замечает. Хотя кому тут замечать? Я на самом деле единственная, кто видит в этом что-то необычное. И эта усталость, она окончательно забивает заученные за мою долгую жизнь правила поведения. Что там правильно? Замерзнуть, но не позволять чужаку прижиматься к тебе, согревая? Как-то так. Подумаю, когда сил хватит.
По вечерам, когда все дела закончены, Радим садится подальше от меня, за костром или у самой кромки леса и смотрит. Смотрит так странно, полузастывшим упрямым взглядом. Может, колдует что-то? Может, я должна взлететь и зависнуть над землей?
Если в голову начинают лезть всякие нелепости, а они начинают рано или поздно, потому что понять этот взгляд я не в силах, ничего не остается, как улыбаться, и тогда он разочаровано вздыхает и отводит глаза. Как будто опять что-то не так, но он собственно особо и не надеялся, что получится. Так, последняя попытка.
То последнее утро в лесу было самым прекрасным за все наше путешествие. Еще сквозь сон я поняла, что погода будет отличная, солнце доставало до меня лучами, теплыми и мягкими.
Что? Солнце? Но сколько времени, почему мы еще спим? И Радим… рядом. Я повернулась, оказавшись напротив серых внимательных глаз.
— Сегодня нам не надо спешить, отдыхай, — сказал он.
Отдыхай, как здорово! Не надо подхватываться и топать по осточертевшему лесу, спотыкаясь о вездесущие корни, с волосами, полными листьев и мошек. И смотреть, как бы не наступить на вонючий гриб или не провалиться в нору лесной мыши.
Да, день будет прекрасным, теплым и безветренным. Хотя там, наверху, легкий ветерок, совсем слабый и даже почти не холодный. Он не завывает в верхушках деревьев, а тихонько дует. Играет. Дышит.
Таким чудесным утром здорово услышать щебетание птиц и ветер, и жужжание жуков, и как белка по веткам прыгает. Здорово, но не так… как услышать зов.
Я смотрела ему в глаза, в серые озера, по которым от центра к краям расходились волны, и услышала что-то странное. Легкий полуголос-полушепот, такой слабый серебристый смех и неслышимую свирель, можно только догадаться, что она звучит. Незнакомые слова, то ли радостные, то ли суровые, разные, совсем разные и все одновременно.
Что это? Как легко в них тонуть. Мир вокруг стал другим, совсем безмятежным, прекрасным, солнечным, теплым миром. Невыносимо трогательным из-за глаз напротив. Радим.
Эти полосы на голове. Это же не просто прическа такая странная? На ощупь отличаются от волос, на ощупь они больше похожи на шерсть. Гладкую шерсть зверя, которым он становится. Как интересно, почему же они не меняются?
Под звук звенящего шепота моя рука опустилась к его щеке, а я снова вернулась к глазам. Как поверхность воды, поверхность меняющегося под солнцем бездонного чистого озера.
Я сделала то, что мне показалось самым естественным в этот момент. Приподнялась на локте и… поцеловала его, прикоснувшись к губам. Прижалась к щеке, колючей после стольких дней путешествия, вдохнула запах. Поцеловала снова. Его губы поддались, приоткрываясь, и по моим быстро скользнул горячий язык, заставив застыть в изумлении. И правда, я же тоже могу попробовать его на вкус! Тут же пробую. На затылок легла рука, отрезая пути назад. А я совсем не собираюсь назад. Мне нравится все — его вкус, его запах, его тепло. То, как его рука придерживает мою голову, то, как смирно он лежит, как будто боится… спугнуть? То, как самый чудесный мир вокруг звенит и шепчет, и кричит, и плачет, и смеется, и визжит от восторга, и мрачно прощается, соединяясь вместе и воплощаясь зовом.
Мы целуемся.
— Ничего себе! — громкий ошарашенный голос мгновенно расколол и разорвал окружающую меня красоту. Я подскочила и моментально оказалась на ногах.
Ждан оттаскивал от нас Дынко и вид у того был… виноватый? А у Радима, уже стоявшего рядом, очень спокойный.
Что я сделала? Как могла? На…бросилась на парня, как какая-нибудь легкодоступная женщина?
— Извини, — быстро говорю, — не знаю, что на меня нашло. Я никогда…. Обычно я… Не знаю…
Что теперь они обо мне подумают? Чуть пальцы себе не свернула, заламывая руки в бесполезном уже жесте отчаяния. Почему он опять так странно смотрит? Если он сейчас засмеется, я, пожалуй, развернусь и пойду назад в Стольск. Просто не смогу больше смотреть в эти глаза.
Но он не смеется. И даже, кажется, понимает, что сейчас единственное, чего мне хочется — побыть одной, не видеть никого, забыть. Просто кивает немного расстроено и идет за остальными.
Не знала, куда мне деваться, не прятаться же, в самом деле, в лесу? Было так стыдно, почему я это сделала? Первый в жизни поцелуй я буквально навязала парню. Хотя какой первый? Как минимум десяток первых. Этого просто… не может быть!
Как теперь на них смотреть? Не могу. И что делать? Нельзя же все время отводить глаза, краснеть и отворачиваться. Итак, все время, пока они готовили завтрак, просидела, уставившись в сторону. Там, в кустах, лежал поваленный трухлявый ствол дерева, поросший мхом, и я придумывала, на что оно похоже, придумывала всякие нелепости, что угодно, только бы не вспоминать свою необъяснимую выходку. Дома меня давно уже посчитали бы испорченной и почему? Не потому, что ко мне приставали, а потому что приставала я!
Даже Радима заметила, только когда он сел рядом. Принес мне еду, как мило. Надеюсь, не в виде поощрения с надеждой продолжить утреннее пробуждение? Не могу на него смотреть.
— Дарь, — сказал тихо-тихо, уловив мой нервный взгляд. — Успокойся, ничего не случилось… необычного. Все хорошо, просто… не думай. Ладно?
Не дожидаясь ответа, рассказал, что сегодня к вечеру мы выйдем, наконец, из лесу и остановимся в охотничьем доме их клана. А послезавтра будем уже дома, в Сантании.
— Там ты сможешь задать все десять тысяч вопросов, которые только придумаешь, — сказал напоследок.
Десять тысяч? Сейчас меня волновал только один и вряд ли можно внятно на него ответить — что я вытворяю?
Впрочем, его совет был вовремя. Если я не желаю слушать зубоскальство Дынко всю оставшуюся дорогу, придется сделать вид, что ничего не случилось. Так, спросонья что-то показалось, вот и перепутала Радима… с кем-нибудь.
Этой легенды я придерживалась пару часов, потом мы, наконец, вышли в обжитые леса с крошечными деревцами, а через час лес стал таким редким, что вообще смогли поехать верхом. Ни одной шутки, насмешки или косого взгляда я так и не дождалась. Наоборот, когда украдкой косилась на волков, все были совершено собраны, спокойны и… ни капли не удивлены, как будто я вовсе и не набрасывалась с утра на одного из них, или как будто я так каждое утро делаю, и они уже привыкли.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |