Возвратившись в гостиную, я был поражен мраком, который, казалось, покрыл все благодаря появлению перед камином кушетки леди Эльтон. Эта кушетка напоминала старинный саркофаг, но, в самом деле, это просто была узкая постель на колесах, искусно задрапированная шелковой материей. Протянутое тело парализованной графини своей неподвижностью казалось мертвым; но ее лицо, которое она повернула к нам, когда мы взошли, было нетронуто болезнью и обладало еще чрезвычайной красотой; в особенности в нем поражали глаза: большие, ясные и блестящие. Леди Сибилла представила матери меня и Лючио; старая графиня слегка поклонилась, пристально рассматривая нас.
– Какое неожиданное удовольствие, дорогая, – воскликнул лорд Эльтон, нагибаясь к жене. – Вот уже три месяца, как ты не баловала нас своим присутствием; как ты себя чувствуешь?
– Лучше, – ответила графиня тихо, но внятно, не отрывая удивленного взгляда от лица князя Риманца.
– Мама находит комнату холодной, – объяснила леди Сибилла, и мы придвинули ее кушетку как можно ближе к камину…
– Действительно сегодня очень холодно, – и она задрожала – на улице верно сильный мороз.
– Где Диана? – спросил граф, оглядываясь.
– Мисс Чезни пошла к себе, чтобы написать письмо, – холодно ответила ему дочь, – она сейчас вернется.
Леди Эльтон слабо подняла руку и, указав на Лючио, который говорил с мисс Шарлотт, тихо спросила:
– Кто это?
– Я говорила вам, дорогая мама, – ласково ответила леди Сибилла, – что это князь Лючио Риманец, большой друг отца.
Бледная рука графини осталась поднятой как будто внезапно окаменела.
– Что он такое? – опять спросила она медленно, и ее рука вдруг упала, как мертвая.
– Елена, ты не должна волноваться, – засуетился граф, обращаясь к жене с притворной, а, может быть, и настоящей заботливостью, – неужели ты не помнишь все, что я рассказывал тебе о князе и о его друге, мистере Темпест?
Графиня кивнула головой и, с трудом отрывая взгляд от лица Риманца, посмотрела на меня.
– Вы очень молоды для миллионера! – с видимым затруднением произнесла она. – Вы женаты?
Я улыбнулся и ответил отрицательно. Ее глаза забегали, останавливаясь с какой-то пытливой внимательностью то на мне, то на ее дочери. Но присутствие Лючио продолжало магнетически действовать на нее и, указывая на князя рукой, она шёпотом сказала:
– Попросите вашего друга подойти ближе и поговорить со мной.
Риманец инстинктивно повернулся и с тем изяществом, которое характеризовало каждое его движение, подошел к графине и изысканно вежливо поцеловал ее руку.
– Ваше лицо кажется мне знакомым, – сказала парализованная дама, начиная говорить с большей легкостью, – не встречала ли я вас раньше?
– Весьма возможно, дорогая графиня, – ответил Лючио вкрадчивым нежным голосом. – Теперь я вспоминаю, что много лет назад я видел очаровательное видение молодости, счастья и красоты: Елену Фицрой, раньше, чем она сделалась графиней Эльтон.
– Вы были маленьким ребенком в то время, – слабо улыбнулась графиня.
– Нет, я не был ребенком; вы еще молоды, миледи, а я стар. Вы мне не верите? Не понимаю, отчего я кажусь всем моложе своих лет. Большинство моих знакомых стараются скрыть свои года, и пятидесятилетний мужчина всегда рад, когда ему дают всего тридцать девять лет. Мои желания иные, – но почтенная старость не соглашается положить свою печать на черты моего лица. Уверяю вас, это даже оскорбляет меня.
– Так сознайтесь, сколько вам лет? – сказала леди Сибилла, глядя на князя с очаровательной улыбкой.
– Не смею сказать! – засмеялся Лючио, – Скажу лишь одно, что, по-моему, возраст не должен считаться по числу прожитых лет, а по прожитым мыслям и чувствам. Основываясь на этом, я чувствую себя старым, старым, как мир.
– Однако наука утверждает, что мир молод, – заметил я, – и что только теперь он начинает сознавать свою силу и выказывать ее.
– Этот взгляд оптимистический и неправильный, – ответил Лючио, – человечество прошло почти через все намеченные изменения и конец близок.
– Конец? – повторила леди Сибилла. – Неужели вы верите, что мир придет к концу?
– Безусловно, верю. Однако выражаясь более точно, мир не погибнет, а только переменится, и эта перемена не подойдет к строю теперешнего человечества, для которого настанет день Великого Суда. Воображаю, что это будет за чудное зрелище.
Графиня посмотрела на князя с удивлением.
– Предпочитаю не быть свидетелем этого чуда, – угрюмо произнес лорд Эльтон.
– Почему? – и Риманец окинул нас вызывающим веселым взглядом. – Созерцать предсмертную агонию нашей планеты, раньше, чем отправиться самим вверх или вниз в приготовленные нам жилища, согласитесь, что это было бы интересно, графиня, – и он обратился к леди Эльтон: – Вы любите музыку?
Больная улыбнулась с нескрываемой радостью и утвердительно склонила голову. Мисс Чезни, только что вошедшая в комнату, услыхала последний вопрос.
– Вы играете? – спросила она, стремительно ударяя своим веером по руке Лючио.
Он поклонился.
– Да, играю и пою, хотя своеобразно. Я всегда питал страсть к музыке, с ранней молодости (а с тех пор прошла целая вечность). Я часто воображал, что действительно слышу ангела, поющего чарующую мелодию в золотом сиянии небесной славы, – это был чудный и белокрылый ангел, и его голос звучал далеко за границы рая.
Пока Лючио говорил, необъяснимое молчание объяло нас. Что-то в его голосе тронуло мое сердце, вселяя в него смутное стремление к высшему и необъяснимую печаль. Темные глаза леди Эльтон, усталые от долгих страданий, внезапно смягчились, как бы отгоняя от себя непрошеные слезы.
– Иногда, – продолжал Риманец, – я люблю верить в рай. Мысль, что где-то далеко существует высший, лучший мир отрадна даже для такого зачерствелого грешника, как я.
– Но вы верите в рай? – строго перебила его Шарлотта.
Князь посмотрел на нее и слегка улыбнулся.
– Сударыня, простите меня, но я не верю в рай, как его рисуют нашим детям. Я знаю, что моя откровенная исповедь вызовет ваш гнев. Лично, я отказался бы жить в раю, коего улицы были бы золотые; также понятие о стеклянном море не прельщает меня. – Но не хмурьтесь, милая мисс Фицрой, несмотря на все это, я верю в рай, но в иной рай, который часто вижу во сне, – князь остановился, но мы не прерывали молчания и продолжали смотреть на него. Глаза леди Сибиллы были устремлены на Лючио с выражением такого живого сочувствия, что меня это даже покоробило, и я был рад, когда Романец, обращаясь к хозяйке, спросил:
– Не хотите ли меня послушать? – Леди Эльтон что-то пробормотала, проводя его испытующим взглядом, когда он направился к фортепиано. Я еще не слыхал, ни его игры, ни его пения; вообще о его дарованиях знал лишь, что он был великолепный ездок. Но Лючио не успел взять более нескольких аккордов, как я чуть не вскочил со своего стула в изумлении: неужели обыденный инструмент мог издать такие звуки; или в нем крылось волшебство, о котором не подозревали другие исполнители? В недоумении я оглянулся, и увидел, как мисс Шарлотта уронила свое вязанье, как мисс Диана, лениво расположившись в глубоком кресле, полузакрыла глаза в нескрываемом восхищении; лорд Эльтон, стоявший у камина и облокотившись на мраморный выступ, прикрыл глаза рукой. Леди Сибилла сидела рядом с матерью с бледным от волнения лицом, а на исхудалых чертах больной графини лежал отпечаток не то удовольствия, не то боли. А музыка одушевлялась все более страстной силой; дивные мелодии чередовались одна за другой, как лучи света, играющие между зелеными листьями; голоса птиц, журчанье ручейков и плеск водопадов смешивались с вздохами любви и возгласами веселья, слышались ноты тоски и безнадежной грусти, раздавались крики отчаяния, признания, стоны, слезы под шум ужасающей грозы…
Внезапно, пока я слушал, какой-то туман застлал мне глаза; мне показалось, что в полумраке я вижу большие скалы, охваченные пламенем, острова, плывущие по огненному морю, и лица страшные, тоскующие, безнадежные выглянули из мрака чернее ночи… чарующие звуки бесконечно лились, впиваясь в мою душу и терзая ее; – мое дыхание стало порывисто, сознание начало мне изменять, – я чувствовал, что должен двинуться, заговорить, закричать, умолить, чтобы эта музыка, эта волшебная предательская музыка прекратилась раньше, чем я обезумею от ее сладострастного яда… когда вдруг, с полным аккордом бесподобной гармонии, опьяняющие звуки угасли. Никто не заговорил; наши сердца еще слишком сильно бились, встревоженные этой удивительной, лирической грозой.
Диана Чезни первая пришла в себя.
– Я никогда ничего подобного не слыхала, – дрожащим голосом прошептала она.
Я молчал, поглощенный своими мыслями. Эта музыка как будто впиталась в мою кровь и необъяснимая ее сладость возбуждала во мне ощущения, недостойные меня… Я посмотрел на леди Сибиллу: она была чрезвычайно бледна, веки ее были опущены и руки дрожали. Внезапно и неожиданно для самого себя, я встал и подошел к князю, все еще сидевшему за фортепьяно; его руки беззвучно блуждали по клавишам.
– Вы талантливый художник, – сказал я, – но знаете ли вы, на какие мысли наталкивает ваша музыка?
Риманец холодно встретил мой пытливый взгляд, повел плечами и отрицательно покачал головой.
– На преступные, – шепнул я, – вы возбудили во мне преступные желания, которых я стыжусь. Я думал, что такое божественное искусство, как музыка, не может этого сделать.
Лючиo улыбнулся; его глаза отливали блеском холодной стали, как звезды в морозную ночь.
– Искусство отражает ум, мой дорогой друг, – сказал он, – если моя музыка внушает вам злые помыслы, то зло, должно быть, кроется в вас…
– Или в вас, – сказал я быстро.
– Или во мне, – согласился он холодно, – я не раз говорил вам, что я не святой.
Я продолжал стоять перед Лючио в каком-то недоумении… его чрезвычайная красота вдруг показалась мне отталкивающей. Но это чувство отвращения и недоверия длилось недолго и мне стало стыдно самого себя.
– Простите меня Лючио, – пробормотал я, – я высказался слишком резко; но ваша игра довела меня почти до бешенства, – я никогда не слыхал ничего подобного…
– И я, – прервала меня леди Сибилла, подходя к фортепьяно, – это было нечто сверхъестественное; вы напугали меня!
– Мне очень жаль, – ответил князь виноватым тоном, – я знаю, что я далеко не мастер этого дела, – я недостаточно владею собой…
– Вы не мастер?! – воскликнул лорд Эльтон, – если вы бы играли в публике, то свели бы всех с ума.
– От испуга, – засмеялся Лючио, – или от негодования.
– Пустяки, вы прекрасно понимаете, что я хочу сказать. Я всегда презирал игру на фортепьяно, но клянусь, что такой полноты звуков я не слыхал в лучшем оркестре. Это удивительно, великолепно! Где вы учились?
– В консерватории Природа, – ответил лениво Риманец. – Моим первым «маэстро» был один любезный соловей. Сидя на ветке сосны, когда всходила полная луна, он пел и объяснял мне с удивительным терпением, как построить и извлекать чистую руладу, каденцу и трель; и когда я выучился этому, он показал мне самую выработанную методу применения гармонических звуков к порывам ветра, таким образом снабдив меня прекрасным контрапунктом. Аккорды я выучил у старого Нептуна, который был настолько добр, что выкинул на берег специально для меня несколько самых больших своих валов. Он почти оглушил меня своими наставлениями, будучи несколько возбужденным и имея слишком громкий голос, но, найдя меня способным учеником, он взял обратно к себе свои волны, катившиеся с такой легкостью среди камней и песка, что я тотчас постиг тайну арпеджио. Заключительный урок мне был дан Грезой – мистичным крылатым существом, пропевшим мне на ухо одно слово, и это одно слово было непроизносимо на языке смертных, но, после долгих усилий, я открыл его в гамме звуков. Лучше всего было то, что мои преподаватели не спрашивали вознаграждения.
– Мне кажется, что вы не только музыкант, но и поэт, – сказала леди Сибилла.
– Поэт? сжальтесь, милая барышня, как вы можете быть столь жестокой, как вы можете обвинить меня в такой гнусности? – Лучше быть убийцей, чем поэтом… убийца безусловно пользуется большим вниманием публики…
Тут Диана Чезни подошла и перебила его.
– Леди Эльтон желала бы услышать ваше пение, князь, – сказала она, – не сделаете ли вы нам это удовольствие? Но спойте что-нибудь простое, незамысловатое, чтобы успокоить наши бедные нервы, раздраженные вашей чудной, но страстной игрой; вы не поверите, но я чувствую себя совсем расстроенной.
Лючио сложил руки со смешным видом виноватости.
– Простите меня, – сказал он слащаво.
– Я вам прощаю, – нервно засмеялась мисс Чезни, – но на условии, что вы нам что-нибудь споете.
– Слушаюсь, – покорно проговорил Лючио и, опять присев к фортепьяно, взял несколько минорных аккордов и запел следующие куплеты:
Спи, дорогая, спи,
В любви найдем мы силу
Скрыть тайну, – потерпи,
Она сойдет в могилу.
Душевный нам покой не даст ни рай, ни ад,
Страсть наша так сильна, и горе так велико,
Что нам не примирить мятежных чувств разлад,
И в мире мы с тобой томиться будем вечно.
Спи, верною рукой
Кинжала лезвие в сердца наши вопьется,
И как вино рекой
Кровь алая польется.
С дыханием любовь нам грешная дана,
И если за нее мы прокляты с позором,
То по вине богов погубит нас она,
И будет наша смерть для них немым укором.
Эта странная песнь, переданная сильным звучным баритоном, полным жизни и страсти, произвела на нас потрясающее впечатление. Мы опять молчали, пораженные скорее страхом, чем удивлением, и опять мисс Чезни заговорила первая.
– Вы находите, что это просто? – сказала она капризным тоном.
– Конечно, – ответил Лючио, – любовь и смерть – это весьма обыденные сюжеты, – баллада эта называется «Последняя песнь любви»; говорят, что ее пел любовник перед тем, чтобы убить себя и свою любовницу. Такие случаи бывают каждый день, вы это знаете по газетам…
Он не докончил. Резкий, громкий голос прервал его.
– Где вы научились этой песне?
Глава четырнадцатая
Это был голос парализованной графини; ей удалось слегка приподняться на кушетке, на ее лице был отпечаток безумного страха. Лорд Эльтон быстро подошел к ней, а Риманец с циничной улыбкой на губах встал из-за фортепьяно. Мисс Шарлотта, до сих пор сидевшая неподвижно и молча, вскочила и приблизилась к сестре, но леди Эльтон, благодаря должно быть крайнему возбужденно, казалась сверхъестественно бодрой и сильной.
– Оставьте меня, – сказала она нетерпеливо. – Я не больна, я чувствую себя лучше, несравненно лучше, чем все эти последние месяцы. Музыка ободряет меня. Попросите вашего друга присесть ближе ко мне, я хочу поговорить с ним, – прибавила она, обращаясь к мужу:
– У него великолепный голос, и я знаю романс, который он пел, я читала его давно в рукописи, и мне хотелось бы знать, откуда он его достал…
Риманец придвинулся к больной со свойственной ему мягкостью движений и сел рядом с ней в кресло, предложенное ему лордом Эльтоном.
– Вы воскресили мою жену, – сказал старик, – я давно не видел ее такой оживленной.
И, оставив их вдвоем, он направился туда, где леди Сибилла, я и мисс Чезни сидели группой, более или менее свободно болтая.
– Я только что выражал надежду, что вы и ваша дочь посетите меня в Виллосмире, – обратился я к графу.
Брови старика нахмурились, потом деланная улыбка заиграла на его губах.
– Мы будем счастливы, – пробормотал он. – Когда вы вступаете во владения?
– Как только это будет возможно, – ответил я, – я останусь в городе до следующего приема королевы, так как мой друг и я, намереваемся представиться ее величеству.
– А? Да… нда… да! конечно следует представиться; для нас мужчин то гораздо легче, чем для дам… и открытые лифа необязательны, ха… ха. Кто вас представляет?
Я назвал одного знатного сановника, и лорд Эльтон одобрительно кивнул головой.
– Очень достойный человек, – сказал он, – вы не могли бы найти более подходящего покровителя. А ваша книга, когда она выйдет из печати?
– На будущей неделе.
– Мы должны приобрести ее, непременно, – засуетился граф с деланным интересом – Сибилла, не забудь выписать ее.
Леди Сибилла согласилась, но, как мне казалось, вполне равнодушно.
– Надеюсь, что вы позволите мне поднести вам мое произведение? – сказал я, – вы не захотите отказать мне в этом удовольствии?
– Вы очень добры, – ответила она, глядя на меня своими чудными глубокими глазами. – Но мне присылают из библиотеки все новинки, зная, что я читаю все; сознаюсь, однако, что я покупаю только книги Мэвис Клер.
Опять имя этой незнакомой авторши! Я был неприятно поражен, но постарался скрыть свое неудовольствие.
– Я буду завидовать мисс Клер, – сказал я игриво.
– Почти все писатели завидуют ей, – ответила леди Сибилла тихо.
– С каким рвением вы ее поддерживаете! – воскликнул я.
– Вы правы, но я рада, когда кто-нибудь из нас женщин выделяется так благородно, как она! У меня нет никакого таланта, вот, может быть, почему я преклоняюсь перед талантом в других женщинах.
Я только что хотел что-то ответить, когда внезапно раздался отчаянный крик… крик животного, подверженного пытке! Испуганные и ошеломленные, мы как-то все оцепенели, молча глядя на Риманца, который быстро подошел к нам с видом глубокого сочувствия.
– Боюсь, что графиня не так здорова, – проговорил он мягко, не лучше ли нам…
Он не успел докончить, так как был прерван вторым еще более ужасным криком. Мы увидали, как леди Эльтон внезапно начала корчиться в страшных судорогах, размахивая по воздуху обеими руками, как бы защищаясь от невидимого врага. В одну минуту ее лицо так изменилось, что потеряло всякое человеческое подобие; из стиснутой груди вырывались глухие стоны…
– Боже милосердный! О Боже! – кричала несчастная – Скажите Сибилле!.. Молитесь… молитесь Богу… молитесь…
С этими словами, она тяжело откинулась, безмолвная и бессознательная.
Произошло всеобщее смятение. Леди Сибилла и мисс Шарлотта кинулись к графине, Диана Чезни, дрожа от испуга, невольно отшатнулась, лорд Эльтон бросился к звонку и стал усиленно звонить….
– Бегите за доктором, – приказал он удивленному лакею, – С леди Эльтон удар; надо ее перенести в ее апартаменты.
– Не могу ли я быть чем-нибудь полезным? – спросил я, вопросительно взглянув на князя, который стоял неподвижно, как воплощение тишины и спокойствия.
– Нет, нет, благодарю вас, – ответил граф, сильно пожимая мне руку, – но графиня не должна была спускаться к нам. Это слишком возбуждающе подействовало на нее. Сибилла дорогая, не смотри на мать, это только расстроит тебя. Мисс Чезни, прошу вас, пойдите к себе, Шарлотта сделает все, что нужно.
Два лакея явились, чтобы унести бесчувственную графиню. Когда они прошли мимо меня, неся гробообразную кушетку, один из них потянул шелковое одеяло и прикрыл им лицо страдалицы; однако я успел увидеть страшную перемену в лице леди Эльтон. Неописуемый ужас был запечатлен на ее искаженных чертах, ужас, какой мог бы нарисовать художник, желая изобразить душу, подвергнутую мукам ада. Глаза под полузакрытыми веками стояли неподвижно, как стеклянные шары, и в них также отражался безграничный испуг. Выражение лица было отчаянное, и я невольно вспомнил ужасное видение прошедшей ночи, так сильно взволновавшее меня. Леди Эльтон была похожа на тех бледнолицых призраков! С чувством омерзения, я отвернулся и обрадовался, увидав, что Риманец уже прощался с хозяином, высказывая ему одновременно свое соболезнование по поводу его семейного горя. Я подошел к леди Сибилле и, взяв ее холодную дрожащую руку, почтительно поцеловал ее.
– Я горюю с вами, – пробормотал я, – и мне хотелось бы чем-нибудь утешить вас.
Она посмотрела на меня сухими спокойными глазами.
– Благодарю вас, но доктора предупреждали нас, что у матери будет второй удар. Это грустно. Леди Эльтон может еще протянуть несколько лет…
Я опять выразил свою симпатию.
– Если позволите, я зайду завтра, чтобы узнать, как вы все провели ночь? – прибавил я.
– Мы будем вам очень признательны, – тихо ответила леди Сибилла.
– Я вас увижу? – прибавил я вопросительно.
– Если пожелаете, конечно, – наши взгляды встретились, и я инстинктивно понял, что она прочла мои мысли. Я опять пожал ее руку, она не оказала сопротивления, потом простился с лордом Эльтоном и с мисс Чезни, казавшейся очень испуганной и расстроенной. Мисс Шарлотта, вышедшая, из гостиной, когда уносили графиню, больше не возвращалась. Риманец сказал еще два-три слова графу, и мы вышли в переднюю. Закутавшись в свой теплый плащ, князь загадочно улыбнулся.
– Неприятный конец для графини Эльтон, – сказал он, когда мы уселись в карету. – Паралич, пожалуй, самая жестокая кара, которую можно было бы придумать для «веселой дамы».
– А графиня была веселая? – спросил я.
– Пожалуй, «веселая» – слишком мягкое выражение для нее, но я другого не нахожу. Когда она была молода (ей теперь не больше сорока пяти лет), она позволяла себе развратничать в полном смысле этого слова; у нее была масса любовников, один из них в критический момент заплатил игорные долги ее мужа, и граф, конечно, это знал.
– Это возмутительно! – воскликнул я.
– Вы думаете? однако если муж позволяет жене иметь любовников, то кто же может обвинить ее? У вас слишком щепетильная совесть, Джефри.
Я задумался. Князь зажег папироску.
– Я сделал ошибку сегодня, – сказал он, – мне не надо было петь этого романса. Дело в том, что слова были написаны одним из любовников ее сиятельства, и графиня думала, что она одна читала эти стихи. Она хотела знать, был ли я знаком с их автором, и я ответил, что знавал его интимно. Я только что намеревался объяснить ей, при каких условиях я встречался с ним, когда внезапно эти ужасные судороги схватили ее и преждевременно прекратили наш разговор.
– Какой у нее был отталкивающий вид! – воскликнул я.
– Парализованная Елена современной Трои, – насмешливо заметил Лючио. – Да, ее лицо действительно, было непривлекательно. Красота, примененная исключительно к разврату, нередко кончается остановившимися глазами, беспомощными членами и отталкивающим выражением лица… Это месть природы за искажение ее, а месть вечности над грешной душой почти тождественна…
– Что вы можете про это знать? – спросил я, невольно улыбаясь и глядя на его красивое лицо, полное здоровья и ума. – Ваши смешные теории о душе – единственный абсурд, который я в вас подметил.
– Неужели? Да, сознаюсь, у меня странные, весьма странные понятия о душе.
– Я вам прощаю их, – весело сказал я (да простит мне Бог мое легкомыслие и мою безграничную самоуверенность). – Я готов простить вам все ради вашего голоса. Я не льщу вам, Лючио, просто вы поете, как ангел.
– Не употребляйте невозможных сравнений, – ответил он резко. – Разве вы когда-нибудь слышали ангела?
– Да, сегодня вечером! – ответил я.
Лючио страшно побледнел.
– Какой комплимент, – сказал он с деланным смехом, быстро спустив окно кареты, хотя ночь была страшно холодная. – Я задыхаюсь в этой карете… посмотрите, как блестят звезды! Как алмазы в короне Бога! Суровый мороз, как суровые времена, вызывают блестящие деяния. Там далеко блещет звезда, которую почти не видно; временами она красная, как живой уголек, временами синяя, как молния – я нахожу ее всегда, хотя многим это, не удается. Астрономы назвали ее «Алгал». Суеверный народ считает ее скверной звездой, приносящей несчастье. Я же люблю ее именно за ее скверную репутацию; я убежден, что ее обвиняют напрасно. Это может быть холодное отделение ада, где плачущие духи сидят во льду сотворенным их замороженными слезами… или приготовительная ступень к раю. Кто знает? А там ваша звезда, Джефри – Венера, ибо вы влюблены мой друг; признайтесь, что я прав.
– Я в этом не уверен, ответил я медленно. Во всяком случае, выражение «влюбленность», не подходит к моим теперешним чувствам.
– Вы уронили цветы; – прервал меня Лючио, поднимая со дна кареты букетик почти завядших фиалок и протягивая их мне; он улыбнулся, увидав мое смущение и должно быть, догадался, что цветы принадлежали леди Сибилле. Я взял букетик молча.
– Не старайтесь скрыть ваших намерений от лучшего друга, – сказал князь серьезно, но ласково. – Вы хотите жениться на прелестной дочери графа Эльтона и вы женитесь! Доверьтесь мне, я сделаю все, чтобы помочь вам.
– Вы обещаетесь? – воскликнул я, не в состоянии скрыть своего восторга, так как вполне сознавал громадное влияние, которое князь имел на старого графа.
– Обещаю, – ответил Лючио. – Уверяю вас, что этот брак мне по сердцу, и я это дело устрою; я не первый раз занимаюсь этим.
Мое сердце восторженно забилось и, когда мы расстались, я крепко пожал руку Лючио, выразив свою признательность судьбе, что она послала мне такого друга.
Глава пятнадцатая
После этого знаменательного вечера я стал постоянным и желанным гостем в доме лорда Эльтона и близко сошелся со всеми членами семьи, не исключая мисс Фицрой. Мне не трудно было понять, что все подозревали мои намерения и хотя сама леди Сибилла не поощряла меня, так, что я даже часто сомневался в возможности исполнения моих надежд, лорд Эльтон открыто выражал свою радость при мысли, что я стану членом его семьи. Такое богатство, как мое, было все-таки редкостью и, если бы я был не автором, а просто мошенником и развратником, мои пять миллионов дали бы мне право на руку и сердце леди Сибиллы. Риманец редко сопровождал меня к Эльтонам, уверяя, что он страшно занят и завален приглашениями. Откровенно говоря, я не жалел об этом; я продолжал любить его, но сознавал, что рядом с его выдающейся физической красотой и очаровательностью манер, моя благовидность бледнела; никакая женщина, видя нас рядом, не могла бы предпочесть меня ему. Однако я не боялся его, как соперника, – его антипатия к женщинам была слишком глубока и искренна. На этот счет, чувства Лючио были так сильны, что я часто удивлялся модным кокеткам, которые старались завлечь его, не понимая, что под его деланной вежливостью скрывался холодный цинизм, что каждый его комплимент дышал иронией, и что в несравненном блеске его глаз таилась глубокая ненависть. Я не считал своим долгом открывать другим все странности изменчивого характера моего друга. B то время я сам обращал на них мало внимания; так как был поглощен собственными интересами, и не давал себе труда изучать человека, внезапно ставшего моим верным Ахатом. Желая внушить лорду Эльтону должное уважение к моим миллионам, я заплатил несколько из его самых неотложных долгов, наполнил его погреб редкими винами, которых он сам был не в состоянии купить и одолжил ему довольно крупную сумму денег без процентов и обозначения срока платежа. Таким образом установились между нами дружеские отношения, вследствие которых лорд Эльтон гулял по парку, опираясь на мою руку и публично называл меня: «мой дорогой мальчик».
Но, несмотря на мои частые посещения, я больше не видал парализованной графини. После последнего удара она уже не двигалась. Она жила потому, что дышала, но других признаков жизни не было. Лорд Эльтон сознался мне, что для окружающих всего тяжелее было видеть изумительное искажение ее лица.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |