На следующее утро аббат велел доставить преступника в городской совет и подал на него тяжкую жалобу, дескать, он оскорбил пресвятую, пречистую Богоматерь, осмелившись назвать ее своей сестрой. Выслушав длинную жалобу, преступника спросили, что он имел в виду. Подмастерье ответил: «Да, Мария в Эйнзидельне сестра мне, и, более того, дьявол в Констанце и Господь Бог в Шафхаузене — мои братья». Городской совет ужаснулся, услышав такое; члены совета опустили головы и сказали: «Поистине это святотатец». Верховный судья спросил его далее в надежде извлечь из него еще нечто: «Да как же ты смеешь изрекать подобные гнусности здесь, куда приходят пилигримы из всех стран и могут разнести твои слова повсюду?» Тогда обвиняемый ответил: «Я сказал чистую правду; мой отец был ваятелем, он изваял дьявола в Констанце, Господа Бога в Шафхаузене, вашу Марию и меня тоже; потому все мы в родстве». Тут члены совета рассмеялись и отпустили его на волю.
О ДВУХ СВАРЛИВЫХ КРЕСТЬЯНАХ, ОДИН ИЗ КОТОРЫХ СПРОСИЛ СУПРУГУ БУРГОМИСТРА: «А НЕ ШЛЮХА ЛИ ВЫ?»
Жили-были два крестьянина по соседству друг от друга. Они все время ссорились, дрались и никак не могли помириться, то и дело докучая бургомистру, пока того не взяла досада.
Однажды вечером они снова явились к дому бургомистра, и один из них принялся яростно стучаться. На стук выбежала жена бургомистра, чтобы впустить его. Однако, увидев двух сварливых крестьян, она сказала: «Вы опять здесь, задиры! Как это так, вы, крестьяне, все время бесчинствуете, ругаетесь, деретесь, злобствуете? Вот уж впрямь задиры!» Тогда один крестьянин ответил: «Госпожа, а не шлюха ли вы?» Жена бургомистра набросилась на крестьянина с ругательствами: «Ты негодяй, ты мошенник, ты поплатишься за это, я тебе этого так не оставлю!» Крестьянин ответил: «Вот так и мы, крестьяне, между собой цапаемся. Я ведь только спросил, не шлюха ли вы».
ОБ ОДНОМ ЛАНДСКНЕХТЕ И О «БОЖЕ СОХРАНИ!»
В Швейцарии в Цюрихе зашел в гостиницу один ландскнехт, попросил ночлега у хозяина, и тот предоставил ему ночлег. А к ужину хозяин подал ландскнехту весьма кислого вина, ибо в тот год лозы принесли дурной урожай, и когда люди выпили вина, они сказали: «Боже, сохрани нас, какое кислое вино!» Так вино того года получило имя «Боже сохрани!». А когда ландскнехт поел и попробовал кислое вино, он сказал: «Разрази меня гром, господин хозяин, какое кислое вино!» Хозяин ответил: «Такие уж у нас вина; они улучшаются, старея». Тогда ландскнехт сказал: «Хозяин, когда вино состарится до того, что ему нужны костыли, в нем нет ничего хорошего».
О БРАТСКОЙ ВЕРНОСТИ
В Берне жили два добрых друга; одного звали Маттиас Апиариус, другого — Ганс Ипокрас. Ипокрас должен был Апиариусу некую сумму денег. Однажды Апиариус послал свою жену к Ипокрасу, чтобы потребовать долг. Ипокрас ответил ей так: «Это ваш муж мне должен». Она спросила: «Что же он тебе задолжал?» Она ведь точно знала: итоги подведены, и должник ее мужа — Ипокрас. Тогда должник ответил: «Он-то знает».
Женщина сердито с ним простилась и пожаловалась своему мужу. Выслушав ее, тот в гневе поспешил к нему сам и сказал: «Как ты смеешь говорить, что я тебе должен?» Ипокрас ответил: «Ты мне должен». А тот на это: «Неправда, я тебе ничего не должен». И так они переругивались, пока должник чуть было не довел дело до драки и тогда с усмешкой сказал: «Братскую любовь и верность — вот что ты мне должен». Тогда Апиариус рассмеялся, хотя был весьма сердит, и они расстались друзьями.
О ДВУХ КРЕСТЬЯНАХ, КОТОРЫЕ БЫЛИ ДОЛЖНЫ ОДНОМУ АББАТУ
Два крестьянина не заплатили аббату подати в срок и условились просить аббата об отсрочке. Они пришли к монастырю, и привратник впустил их, а было как раз время трапезы. Оба поспешили в монастырскую трапезную, надеясь найти там аббата. Аббат сидел за столом со своими приближенными, а его прислужники трапезовали за' особым столом. Когда два крестьянина вошли и увидели за столом аббата, один крестьянин испугался, отступил и убрался восвояси. Другой же дерзко вошел, протолкался среди прислужников и принялся за еду, как будто уплатил подать. Аббат, увидев это, сказал одному приближенному, сидевшему подле него: «Вот сидит наглый мужик. Как он проталкивался к столу! Он мне больше ничего не должен». А крестьянин держал ухо востро; он поел и пошел домой.
А когда аббат снова потребовал у него недоимку, крестьянин ответил ему: «Милостивый господин, вашей милости ведомо, что я вам ничего не должен. Вы же сами сказали давеча за трапезой господину, сидевшему подле вас: «Этот мужик мне больше ничего не должен». И аббат на этом успокоился.
ОБ ОДНОМ БАВАРСКОМ МУЖИКЕ, КОТОРЫЙ ДЕВЯТЬ ДНЕЙ СТРАДАЛ ОТ КРОВОПУСКАНИЯ
Случилось так, что один богатый купец ехал по делам через Баварию и, проезжая мимо крестьянской усадьбы, наткнулся на загородку и открыть ее не мог. Он позвал крестьянина, чтобы тот открыл ему, а крестьянин громко крикнул в ответ: «Никого нет дома; кто здоров, тот в поле, а я лежу за пологом, мне отворили кровь». Купец осведомился: «А давно тебе отворили кровь?» Крестьянин ответил: «Завтра будет девятый день». Так что купец нехотя сам открыл загородку и молвил крестьянину: «Посмотри, там на загородке лежит талер; он тебя поставит на ноги после кровопускания». И уехал прочь, не положив ничего. Когда крестьянин услышал это, он опрометью бросился из дому, чтобы заполучить талер, но не нашел его. Так выманил купец крестьянина из дому.
О ХОЗЯИНЕ, КОТОРЫЙ ПОДАЛ СВОИМ ГОСТЯМ БЛЮДО ЦЕНОЮ В ТАЛЕР
Однажды добрые соседи собрались и решили отменно пообедать вместе; они заказали обед в трактире, где им и накрыли стол. Когда они сидели за столом, хозяин выходил к ним и говорил, чтобы они не беспокоились, пока еще все это не в счет, и едят они даром, пока им не подали доброго жареного каплуна; тогда хозяин сказал: «А это вот стоит талер».
Тем временем подъехал возок с купцами, направлявшимися во Франкфурт. Хозяин, услыхав об этом, выбежал принять гостей. Недолго думая, один из обедавших спрятал жареного каплуна, так что блюдо опустело. Тут вошел слуга и налил вина. Один из обедавших обратился к нему и сказал: «Ну-ка, слуга, принеси еще чего-нибудь поесть». Слуга пошел на кухню, попросил у хозяйки еще еды и подал гостям печеную рыбу с рисовым муссом.
Когда гости насытились, они кликнули хозяина, чтобы заплатить по счету, а хозяин сказал: «Любезные гости и соседи, я не возьму с вас денег за то, что вы скушали, благослови вас Бог, только жареный каплун стоит талер. И мы в расчете». А тот, кто припрятал каплуна, ответил за всех: «Ну нет! Такой каплун нам не по карману». И он вернул хозяину каплуна, которого тот взял, хотя и остался не слишком доволен.
О КУПЕЧЕСКИХ СЛУГАХ, ВОЗВРАЩАВШИХСЯ ПЕШКОМ ИЗ ФРАНКФУРТА И НЕ ЖЕЛАВШИХ НИЧЕГО ЕСТЬ В ТРАКТИРЕ, КРОМЕ НАЛИМЬЕЙ ПЕЧЕНКИ
После Франкфуртской ярмарки некие швейцарские купцы велели своим слугам возвращаться восвояси пешком за день или за два до того, как они надумали возвращаться сами. Неподалеку от Шпейера слуги зашли в придорожную гостиницу. И так как они оба были в изрядном подпитии, то и сговорились они еще раз изрядно поесть, но не заказывать ничего, кроме налимьей печенки; они убедили хозяина подать им такое блюдо. Хозяин, однако, взял с них хорошие деньги. Они поели в свое удовольствие, отбыли и тешились подобным образом частенько, пока не вернулись домой.
Днем позже их господа ехали на конях, и угораздило их попасть в ту же гостиницу, где слуги ели налимью печенку. Хозяин спросил, чего они желают. Один из купцов осведомился, нет ли налимов, он, мол, хотел бы отведать хорошей рыбы. А хозяин подумал: «Не худо получить за налимов деньги еще раз» — и подал купцам налимов, чью печенку съели их слуги. Купцы принялись за еду, но, когда один из них стал искать печенку, то не нашел ее. Тогда он подозвал хозяина и спросил: «Хозяин, я вижу налимов, но не вижу печенки». На что хозяин ответил: «Не утаю от вас правды. Как раз вчера отбыли некие молодые люди, они-то и заплатили мне за печенку. Дайте мне за налимов, сколько изволите». Купцы подумали: «Не иначе, как это были наши слуги». И они заплатили хозяину за налимов вместе с печенкой, а потом один над другим подтрунивал, но каждый думал про себя: «Ужо вернусь, и мой слуга за это поплатится».
О ПАСТЫРЕ, УЧИВШЕМ СВОИХ ПРИХОЖАН СВИСТЕТЬ В ОТВЕТ НА СКАЗАННУЮ ЛОЖЬ
В одной деревне жили скверные, плутоватые, злые крестьяне, которые в трактире или где придется бранными словами обвиняли друг друга во лжи, устраивая так часто стычки и потасовки, что пастор многократно запрещал им это со своей кафедры, но, к сожалению, толку от запретов было мало.
Однажды в воскресенье, когда добрый пастор был не слишком занят и решил произнести проповедь, он опять уличил своих прихожан в бранчливости и сказал: «Вот уж подлинно вы никудышные мужики. Сколько раз я запрещал вам ругаться, божиться, ловить друг друга на слове, схлестываться и драться, но чем дальше, тем хуже; что ни слово, то слышится: «Ты врешь», а отсюда проистекают всяческие ссоры и раздоры. Однако, если кто-нибудь слышит, как другой врет, пусть он отныне не говорит напрямик: «Враки», а только свистит в ответ. Тогда другой опамятуется, примет это за шутку, а сам сообразит: «Эва, так не годится». Один плутоватый крестьянин возьми да и намотай себе это на ус.
Потом пастор переменил тему и принялся проповедовать о сотворении первого человека, говоря: «Милые прихожане, всемогущий Бог, сотворив небо и землю, счел нужным создать человека, свалял ком глины, придал ему человеческий образ и прислонил к забору, чтобы он подсох». Услышав это, плутоватый крестьянин громко засвистел. Пастор услышал и спросил: «Как, мужичок, ты думаешь, я лгу?» — «Нет, сударь, — ответил крестьянин, — только кто же делал забор, коли на земле еще не было человека?»
Говорят: каков поп, таков и приход.
О ДВУХ ЛАНДСКНЕХТАХ, ВМЕСТЕ ОТБЫВШИХ НА ВОЙНУ
Два добрых приятеля вместе отправились на войну, и, как это часто бывает, после освидетельствования и присяги одного послали туда, другого сюда, так что два приятеля разлучились и долго не видались, пока не произошла битва и войск не распустили.
По дороге домой оба ненароком встретились, день-другой шли вместе и вели при этом разные разговоры о своем житье-бытье. Один очень разбогател, заимел много денег и драгоценностей, а другой так и остался ни с чем. Вот и начал богатый издеваться над ним, говоря: «Как же это так случилось, что ты ничего не раздобыл?» Бедный сказал в ответ: «Я обходился моим жалованьем, не играл, не отнимал у бедных крестьян их пожитков, очень уж мне было жалко бедняков». А богатый сказал: «Не иначе как ты из тех воинов, которым Иоанн проповедовал в пустыне, они, мол, должны довольствоваться своим жалованьем». Бедный ответил: «Да, я полагаю, это было бы не худо». На что богатый сказал: «Нет, любезный братец, те времена миновали, теперь все подругому. Коли ты жалостлив и не возьмешь своего, так весь век ничего и не получишь; ты поступай как я. Я вот не упускал случая очистить чужой сундук, не брезговал и другими кознями; надо брать, что попалось под руку, и никому не давать спуску». Бедный принял эти речи к сведению.
Случилось так, что на ночь им обоим отвели одну комнатку, и бедный заприметил, куда богатый положил свой мешок и свои драгоценности, тихонько встал среди ночи, вытащил у богатого золотую цепочку, десять гульденов денег и дал стрекача, не успело рассвести. Утром его приятель проснулся, увидел, что братца след простыл, сразу заподозрил неладное, схватил свою мошну, глянул и недосчитался цепи и денег. Тогда он кинулся вдогонку за своим дружком, настиг его в Нюрнберге и велел схватить его.
Когда почтенный совет призвал заключенного к ответу, зачем тот украл цепь и деньги, обвиняемый ответил: «А он сам мне велел». Другой отрицал это, мол, нет, не велел, а обвиняемый настаивал на своем, мол, велел, да и только. Тогда господа советники потребовали от бедного обстоятельных показаний, как это его друг велел ему обокрасть себя. Бедный рассказал, что его товарищ учил его поступать, как поступает он сам, никого не жалеть, а брать все, что попадет под руку. Вот он и обошелся с ним так, благо под руку попался ему сам его товарищ, ночевавший в одной комнате с ним. Тогда господа постановили: цепь надлежит вернуть, а деньги оставить, чтобы бедному было чем кормиться по дороге домой, а богатый пусть больше никого не учит, как разбогатеть.
О ЛАНДСКНЕХТЕ, КОТОРЫЙ ЖЕЛАЛ СКАЗАТЬ СВОЕМУ КАПИТАНУ ВСЕГО ТРИ СЛОВА
Бедный простодушный ландскнехт терпел превеликий голод; хоть в лагере было вдоволь провианта, у него не было денег, чтобы купить себе харчей. Вот и подвигла его нужда на то, чтобы попроситься к своему капитану — авось тот ему что-нибудь даст. А капитан созвал к себе в это время важных гостей, и денщики не впускали беднягу ландскнехта. А так как тот не отставал и умолял впустить его — он-де должен сказать капитану всего три слова, — то среди денщиков нашелся один проныра, которого подмывало узнать, чего же можно добиться тремя словами; вот он и доложил капитану подробно о назойливом просителе. Капитан и его гости, изрядно выпившие, сказали: «Пусть войдет! И если он скажет больше трех слов, мы велим заковать его в кандалы».
Когда солдат предстал перед капитаном, тот спросил его: «Чего ты желаешь добиться тремя словами?» Ландскнехт ответил: «Денег или отпуска». Тогда капитан рассмеялся вместе со своими гостями и выдал ему в награду жалованье за месяц вперед.
О ПОРТНОМ, КОТОРОМУ ЖЕНА КУПИЛА КОЛОБКОВ ВМЕСТО КЛУБКОВ
У старого скупого портного была молодая красивая жена, которой он никогда не покупал никаких лакомств. Однажды он дал ей денег и велел купить ему клубков, а была как раз Пасха, когда продаются отменные горячие яичные колобки. И когда ражая молодая бабенка проходила мимо добрых свежевыпеченных колобков и почуяла их аппетитный запах, на нее напала такая охота отведать их, что она не удержалась, купила на все деньги колобков и принесла их домой. Муж рассердился и сказал: «Я же велел тебе купить клубков». И крепко обругал ее. А добрая женщина сказала: «Ах, милый хозяин, не надо так браниться. «Клубки» и «колобки» — это же звучит почти одинаково. Вот я и ослышалась». Муж промолчал, не стал больше ерепениться и сам купил себе клубков.
Настала осень, мужу опять привалила работа, и он дал своей жене денег, чтобы та купила ему рюши. Жена пошла на базар, где продавались расхорошие груши, так что у ней не хватило сил пройти мимо, и она купила на все деньги груш. Когда она принесла их домой, муж опять вспылил и сказал: «Зачем ты принесла груши, когда я велел тебе купить рюши?» Женщина ответила: «Любезный хозяин, а мне послышалось «груши». Муж подумал про себя: «Рюши-груши», «груши-рюши», как тут не ослышаться» — и опять угомонился.
Наконец, наступил День Святого Мартина, и портной послал свою жену купить платков. Женщина подумала: «Дважды ты обштопала своего мужа, а что двоится, то и троится» — и купила гуся. Когда она принесла гуся домой, муж удивился и сказал: «Жена, не велел ли я тебе купить платков?» На что жена ответила: «Опять-таки я ослышалась. Я думала, ты мне сказал купить полотков». Муж рявкнул: «Нет, милая супружница, пора прочистить тебе уши, а то они у тебя с глушинкой». И он схватил хороший, тяжелый аршин и принялся бить свою жену по голове, приговаривая: «Клубки, колобки, рюши, груши, платки, полотки», и охаживал ее, пока она не закричала «караул» и не взмолилась: «Перестань, любезный муженек! Уши у меня прочистились, теперь уж я больше никогда не ослышусь». С тех пор она прилежно покупала все, что он приказывал, и никогда не путала названий.
КАК НЕКТО ДЕЛИЛ СО СВОЕЙ ЖЕНОЙ ГОРЕ И РАДОСТЬ
Жил-был один портной, мужчина сварливый, и ему никак не могла угодить жена, несмотря на всю свою верность и благочестие; он все время ссорился с ней, бил и трепал ее. На это обратило внимание начальство, и на некоторое время посадили его в тюрьму. А когда решили, что он достаточно наказан, готов взяться за ум и раз навсегда помириться со своей женой, его выпустили, но заставили поклясться, он, мол, перестанет колотить свою жену, никогда больше не обидит ее и будет делить с ней радость и горе, как того требуют супружеские обеты. Портной поклялся.
Пожил он с ней честь честью до поры до времени, а потом опять взбеленился и накинулся на нее; бить ее он не смел и потому хотел схватить ее за волосы. Женщина, однако, была для него слишком проворна и увильнула; тогда он запустил в нее ножницами и погнался за ней по двору, бросая в нее все, что подвернется под руку. Он смеялся, когда попадал в нее, и клял ее, когда промахивался. Так продолжалось, пока соседи не прибежали к ней на помощь.
Портного опять востребовали к начальству и осведомились, не забыл ли он, что дал клятву. Портной ответил: «Любезные господа, я не нарушал клятвы, я же не бил ее, а, как вы изволили приказать, делил с ней горе и радость, вот что я делал». А господа спросили: «Как это могло быть? Она принесла на тебя предлинную жалобу». Портной молвил в ответ: «Я хотел только малость оттаскать ее за волосы, но она ускользнула; вот я и погнался за ней, кидая в нее поленьями и вообще чем ни попадя; я попадал в нее себе на радость, а ей на горе, и я промахивался себе на горе, ей на радость. Так я и делил с ней горе и радость, как вы изволили приказать». Встречаются иногда такие сумасброды, что им и за год ничего не втолкуешь. Господа внушили ему строго-настрого, дабы он отнюдь не бил своей жены, не делил с ней горя и радости подобным образом, а смотрел, чтобы от нее не поступало больше жалоб на него, иначе ему не отделаться шутками.
О БЕДНОМ ДВОРЯНИНЕ, ВЗЯВШЕМ ДЕНЬГИ ВЗАЙМЫ
Один бедный дворянин занял деньги у крестьянской общины и дал письменное обязательство, не прибегая под покров сословных вольностей, своевременно уплачивать лихву, а в противном случае он попадает под арест или подлежит тюремному заключению. Однако дворянин пропускал срок за сроком, оставался глух к требованиям крестьян, и те взяли его под арест. А ему было на это наплевать; пока длился арест, крестьянам пришлось еще оплачивать его содержание. Так что с него были взятки гладки; вот они и нагрянули в Ротвейль, чтобы схватить его и посадить в тюрьму, если он не расплатится немедленно. Взяли и направили к нему своего человека, чтобы тот разыскал его, где бы он ни находился, и потребовал бы с него денег или упрятал его за решетку.
Посланный разыскал дворянина в деревне, когда тот сидел у цирюльника, подстригавшего ему бороду; посланный набросился на него с превеликим шумом и спросил денег. А дворянин ответил: «Успокойся, я тебе заплачу». Посланный ответил: «Мне велено не отпускать вас, пока вы не расплатитесь». Дворянин спросил: «Можешь ты подождать, пока мне подстригут бороду?» Посланный ответил: «Ладно, подожду». Тогда дворянин сказал цирюльнику: «Не стриги больше», и цирюльник оставил ему полбороды. Тут посланный сказал: «Сударь, не изволите ли вы достричься?» А дворянин ответил: «Вот уж нет! Ты же согласился ждать, пока я остригусь; вот и жди сколько угодно; не беспокойся, я не остригусь, иначе мне придется платить». Крестьянин увидел, что его надули; бросился к старосте и хотел задержать дворянина, но цирюльник помог тому скрыться. Вот и ждет посланный, когда дворянин соблаговолит остричь себе бороду, а крестьянам нет от этого никакого проку. И поделом! Не подобает крестьянам ссужать деньгами дворян; напротив, дворяне должны давать крестьянам в долг.
О КОРОБЕЙНИКЕ, ПРОДАВАВШЕМ СКОРНЯКАМ СОБАЧЬИ ГЛАЗА ВМЕСТО КОШАЧЬИХ
Во времена, когда все миряне носили четки и высоко ценились камешки под названием «кошачьи глаза», шастали по стране коробейники и офени, домушничая (сиречь заглядывая из дома в дом, не удастся ли выудить деньжонок), а среди них отличался один смышленый малый (я хочу сказать, что он бывал и в Блудлинге, где среди коробейников бесстыдник не редкость), вот и направился он в Гарлем, что в Голландии. Подомушничал он по городу, но деньжонками не разжился и, проходя переулком мимо одного дома, вдруг услышал великий шум и ликованье. Он подумал: «Наведаюсь-ка я туда, авось и мне что-нибудь перепадет».
Он вошел и спросил услужающего, что за люди тут собрались. Тот ответил: «Здесь трактир, где имеют обыкновение собираться скорняки, и сегодня здесь весь цех, мужья с женами, два-три раза в год они здесь веселятся, так у них заведено». Услышав такое, офеня подумал, что здесь много не сорвешь, и был бы не прочь с достоинством смыться, только не знал как. Вот и решил он прикинуться скоморохом; кстати, он был искушен в пении, а до песен скорняки весьма охочи. Когда он спел им одну-другую песню, его усадили за стол — дескать, пируй вместе с нами. Дорвавшись до выпивки, он бы и от денег не отказался, остерегался только говорить о «кошачьих глазах», а то скорняки могут сгоряча спустить с лестницы, вот он и стал предлагать им «собачьи глаза», вытащил свой товар, показал хорошенькие четки и воскликнул: «Любезные господа, кто желает купить «собачьи глаза»?» Четки так приглянулись скорнякам, что он продал их немало, убрался с деньгами подобру-поздорову и благодарил Бога, что ушел небитый, а вдруг скорняков угораздило бы спросить, что такое «собачьи глаза».
КАК МОНАХ ВЫТАСКИВАЛ У ДЕВИЦЫ ЗАНОЗУ ИЗ НОГИ
Босоногий монах нищенствовал, выпрашивая сыр и яйца; в одной деревне он расположил к себе богатую старуху, и та подавала ему больше, чем другим монахам. Вот и пришел он снова просить сыру, а когда она, кроме сыру, дала ему еще и пасхальных яиц, он осведомился: «Матушка, а где ваша дочка Грета, почему я ее не вижу?» Мать ответила: «Ах, она лежит наверху в постели и совсем плоха; она наступила на колючку, и у нее распухла нога». Монах сказал: «Надо бы мне осмотреть ее, авось помогу». Мать сказала: «Да, любезный господин Тилман, а пока я сварю вам супу».
Монах пошел к дочери и ощупывал ей распухшую ногу, а девица вела себя при этом не лучшим образом, но мать полагала, что монах вытаскивает колючку, и крикнула дочке: «Потерпи, дитя мое! Тебе лучше будет». Когда монах сделал свое дело, он спустился с лестницы, взял свой мешок — и давай Бог ноги. Мать едва успела сказать: «Покушайте сперва супу!» А монах в ответ: «Нет уж, нынче я пощусь». Ибо он знал, что здесь ему не поздоровится.
Когда мать вошла к дочери, она увидела, какую колючку вынул монах, схватила хорошее полено и вышла подождать, когда монах, обойдя деревню, снова пойдет мимо. Завидев его, она спрятала полено за спиной, в другую руку взяла сыр и крикнула: «Господин Тилман, подойдите, вот вам еще сыр». Но монах заметил подвох и сказал: «Нет, матушка, мне лишнего не надо. Не в моих правилах принимать подаяние дважды из одних дверей». Тогда крестьянка погрозила ему поленом и сказала: «Счастлив твой Бог, монах, что ты не приблизился к моей двери. Уж я бы отблагодарила тебя за колючку».
Монах дал деру и больше не приходил в деревню за сыром; он не сомневался: мамаша ему кое-что припомнит.
О БЕГЛОМ МОНАХЕ, КОТОРЫЙ БЫЛ ПОБЕЖДЕН БУКВОЙ
Один беглый монах увлекся достохвальным искусством книгопечатания, дал себе слово освоить его в четыре года и, пробыв недолго в обучении, совсем распоясался, вмешивался в любой разговор; что бы люди ни говорили, он перечил им, как будто был осведомленнее остальных подмастерьев, особенно в том, что касается Библии и Евангелия; всех и каждого норовил он подавить своими аргументами. А в печатнях так уж принято: один другого там поддразнивает, и в этой печатне был один наборщик, превеликий шутник и знаток всяких добрых замысловатых дурачеств; вот он и сказал однажды монаху: «Болтаешь ты много, куда больше других подмастерьев, а сам не так уж силен в Священном писании. Если ты не против, я хотел бы провести с тобой небольшой диспут в воскресенье, когда мы не работаем, но при условии, что ни у тебя, ни у меня не будет никакого оружия или щита, кроме буквы, а другие подмастерья пусть слушают и судят». Монаху это было по душе, и они условились о диспуте.
Когда настало воскресенье и они уселись, монах запасся Библией, Евангелием и кое-какими другими книжонками, надеясь по ходу дела сослаться на букву Ветхого и Нового завета, а забавник подмастерье притащил с собой мешок, в котором было пять-шесть фунтов букв, в печатнях именуемых «шрифт». Диспут начался, и монах задал своему сопернику много возвышенных широковещательных вопросов, весьма заковыристых, как ему представлялось, а наборщик с неизменной усмешкой в ответ ерничал, и монах понял, что над ним издеваются, и, так как у монахов в обычаях делать все, что вздумается, вскочил и вцепился наборщику в волосы. Но наборщик тоже не дремал. Он вытащил свой мешок с буквами и принялся лупить монаха по голове и по чреслам, словом, куда ни попадя, пока монах не заорал «караул» и подмастерья не пришли к нему на помощь.
Так что монаху пришлось претерпеть унижение, кроме побоев, а подмастерья признали, что наборщик взял верх и монах побежден буквой. С тех пор он поутихомирился, и, как только начинал забываться, подмастерья грозили ему шрифтом и говорили: «Хочешь опять попробовать на себе букву?»
О КРЕСТЬЯНИНЕ, КОТОРЫЙ СПАЛ НАЯВУ
Два крестьянина были добрыми соседями, и дома их стояли близко друг от друга; однажды утром, но отнюдь не спозаранку, один крестьянин подошел к окну другого и постучался пальцем. А другой пока еще валялся за печкой, разленился и не хотел вставать; услышав стук в окно, он откликнулся громким голосом, рявкнув: «Кто там?» Сосед у окна ответил: «Это я. Что вы делаете, сосед Конрад?» Мужик в постели ответил: «Я лежу и сплю. Что вам угодно, соседушка?» Сосед у окна молвил: «Коли вы не спите, я хотел попросить у вас вашу телегу; а коли спите, я приду, как только вы проснетесь».
Не так уж много встретишь крестьян таких простодушных, как этот, полагавший: кто лежит в постели, тот спит.
ОБ ОДНОМ ВЕНЕЦИАНСКОМ ПРОХОДИМЦЕ, КОТОРЫЙ ПРИТВОРИЛСЯ МЕРТВЫМ, ЧЕМ И ЗАПЛАТИЛ ЗА КВАРТИРУ
В Венеции, как и во многих других городах и весях, полагается сначала платить за квартиру, а уж потом за все остальное. Многие тамошние кавалеры или господа имеют обыкновение сдавать дома внаем, и частенько можно там встретить домовладельца из благородных, которому дома приносят столько дохода, что сам он живет припеваючи. Был один проходимец, сам в прошлом хозяин, только негодный, изрядно накуролесивший на своем веку, и жил он четвертый год в доме, ни разу не заплатив за квартиру, а только улещивая домовладельца ласковыми словами да прошениями, пока тот не подал на него в суд и не потребовал заплатить деньги, грозя в противном случае тюрьмой.
Вот и подумал наш негодный проходимец, что дело хорошо не кончится; поэтому он дал указание своей жене, как вести себя, если хозяин вновь потребует плату. Настал день, когда это должно было случиться, и он с женой были уже начеку; когда они увидели, что приближается кавалер и вместе с ним судейские — а увидели они это издали, так как переулок был длинный, — и к тому времени, как судейские встали у дверей, чтобы должник не ускользнул, он со своей женой выкинул такую штуку: улегся в своей комнате спиной на полу, а жена укрыла его черным платком, на котором был белый крест, и поставила две зажженные свечи, одну у него в головах, другую в ногах, как будто он мертв и уже труп.
Когда домовладелец приблизился к двери и постучал в нее, а судейские притаились, чтобы, согласно приказу, ворваться, как только дверь откроется, схватить должника и препроводить его в тюрьму, то дверь открыла жена должника, и тогда господин так разгневался и так возжаждал поскорее дорваться до виновного, что не стал с ней долго рассусоливать, бросившись вверх по лестнице в сопровождении расторопных судейских. Жена между тем от него не отставала; с превеликими воплями, причитаниями и рыданьями распахнула она дверь в комнату, где супруг ее валялся на полу, а сама громко закричала: «О magnifica munsor, miserecordia![13] — и поведала кавалеру, будто несчастный помер от черной заразы, или от чумы. Когда господин услышал это (а они ничего так не страшились, как чумы), он от ужаса чуть не свалился с лестницы вместе с судейскими, лишь бы поскорее выбраться из зачумленного дома. Вернувшись восвояси, он взял свой реестр, или долговую книгу, где помечал все квартирные платежи, и в ужасе и в гневе не просто вычеркнул перышком, как имел обыкновение прежде, но, возненавидев самое имя должника, умершего от чумы, вырвал и сжег целый лист из долговой книги со всеми расчетами, касавшимися этого жильца.
А проходимец и его жена не стали мешкать; они сняли другую комнату и поспешили покинуть дом, так что кавалер-домовладелец даже не знал, куда девалась вдова должника: он ведь думал, что муж ее похоронен. Проходимец отсиживался в укромном месте немало времени и, наконец, отважился снова высунуть нос. Однажды он встретил кавалера на площади Святого Марка. Увидев его, он мигом зажмурил правый глаз и продолжал идти своей дорогой. Кавалер остановился, посмотрел ему вслед и сказал себе: «А la fe de diu (то есть, по-нашему, «клянусь Богом истинным»), будь у него два глаза, я был бы готов присягнуть, что мой усопший должник восстал из мертвых». Встречая его неоднократно, кавалер начал наконец досадовать и все более удивлялся тому, как один человек может походить на другого.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 18 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |