И он это, конечно, знал. Я видела по блеску его глаз.
— Сам ведь знаешь, я не боюсь, — вырвалось у меня.
Его руки застыли. Налетевший ветерок пробежался по нам любопытствующими ладошками, взъерошив мне волосы и распахнув его пальто.
Повеяло океаном. Ветви пальм шелестели, раскачиваясь над нашими головами.
— А может, стоило бы. Ты не все обо мне знаешь.
Ну, по большому счету, Дэвид был прав. Он ведь прожил не одну эпоху, был свидетелем возвышения и угасания цивилизаций. Я едва ли знала и малую толику о том, кто он и что собой представляет.
Но порой просто об этом забывала.
— Испытай меня, — сказала я.
Откровенный, яркий флирт Черис заставил меня, ощутив холодок, вспомнить, что я уже больше не очаровательная юная девушка: скоро мне будет впору делать покупки в секции «Женский мир», куда ссылаются на покой приговоренные к смерти тряпки, и читать «Модерн мэтьюрити», иллюстрированный журнал для пенсионеров. Учиться плести кружева и готовить свиной студень. Но я хотела узнать Дэвида. Хотела, чтобы это стало чем-то большим, более глубоким, чтобы было навсегда — во всяком случае, в той мере, в какой понятие «навсегда» применимо ко мне.
— Если мы намерены оставаться вместе, ты не можешь всегда демонстрировать мне лишь свою хорошую сторону. Я понимаю это. И не боюсь.
Вид у него сделался необычно торжественный: он не моргнул, но во взгляде его снова появился намек на что-то тигриное.
— Не думаю, чтобы ты понимала, о чем говоришь.
Я вздохнула.
— Да уж конечно, само собой, куда мне. Все, что касается джиннов, это превеликая, мрачная, обалденная тайна, и даже то, что я сама сподобилась побывать в этом качестве, не дало мне возможности…
Он прервал мой монолог медленным, влажным, лишившим меня дыхания поцелуем и запустил пальцы в мои волосы, поглаживая чувствительные места за ушами и на затылке… Нить своих мыслей я утратила.
Что позволило мне перескочить на другую тему, когда он дал мне возможность набрать воздуха.
— Тебе нужно домой.
На самом деле это означало вернуться в бутылку, да, самую настоящую, потому что для джиннов существуют бутылки. Непременно стеклянные, затыкающиеся пробками или чем еще, это непременно. Худшим из того, что я видела, была похожая на мыльный пузырь тончайшая бутылочка из-под туалетной воды, хранившаяся в подвале Ассоциации Хранителей в задании ООН в Нью-Йорке: казалось, эта хреновина могла разбиться от слишком пристального взгляда. Обиталище Дэвида представляло собой прочную декоративную кухонную бутылку из синего стекла, из тех, в каких хранят ароматические масла или цветную соль. Я держала ее в самом надежном месте, в моей прикроватной тумбочке, вместе с кремами, лосьонами и всем прочим, что не выставлялось на обозрение случайным визитерам. Впрочем, вспомнив о тумбочке, я тут же подумала о кровати, мягких простынях, прохладном океанском ветерке, обдувающем мою кожу…
— Да. Двигаем домой.
Его ладони скользнули вниз, по моим плечам, потом по рукам, пока он их не убрал. А их тепло осталось на моей коже. Как послевкусие.
Моя машина была припаркована в дальнем углу площадки, в стороне от прочих. Это был полуночно-синий «Додж-Випер»: среди машин, на которых мне доводилось ездить, эта занимала в моем сердце второе место. Первое принадлежало «Мустангу», тоже полуночно-синего цвета. Эта машина, которую я называла «Далилой», была уничтожена примерно тогда же, когда я познакомилась с Дэвидом, словно я должна была отказаться от одной любви ради другой.
Дэвид устроился на пассажирском сиденье, и, влившись в утренний транспортный поток, я направила «Мону» к моему дому. Я люблю водить машину, по-настоящему люблю. А ехать мне, благодаря чрезмерному усердию арендодателей, решивших, что похороны положили конец моему договору найма, что в итоге привело меня в квартиру на побережье, на втором этаже с видом на море, было довольно далеко. Вся мебель там стояла подержанная, предметы никак не подходили один к другому, но кровать была удобной, а вид с балкона просто убийственным.
Но сейчас значение имела только кровать.
Должно быть, я припарковалась, но это как-то не отложилось в памяти. Потом была лестница, потом я на площадке рылась в поисках ключа. Большинство моих соседей уже отправились на работу, так что вокруг было тихо, только за дверью в дальнем углу монотонно бубнил телевизор. Кажется, у миссис Эппил; она работала по ночам, а утром, перед тем как вздремнуть, имела обыкновение расслабиться, посмотрев программу кабельного телевидения.
Войдя следом за мной, Дэвид положил руки мне на плечи, после чего они, поглаживая, медленно заскользили вниз. Глядя со стороны, никто бы не подумал, что это может быть так сексуально, да и мы, ясное дело, не собирались предаваться утехам прямо на площадке, но от его прикосновений меня повело так, что я закрыла глаза, держась руками за дверь.
Просто в самих его руках, в медленных, выверенных касаниях таилось некое волшебство. Они очертили линии моих плеч и прошлись по рукам, до самых запястий.
Он придвинулся ближе, пока не прижался ко мне, как вторая кожа. Я попыталась снова попасть ключом в замочную скважину, да куда там. Руки мои дрожали.
— Джо? — прозвучал его бархатистый, с легкой, делавшей его чуть похожим на мурлыканье, хрипотцой голос. — Может, лучше мне это сделать?
Я приподняла кольцо с ключами. Он забрал их из моих ослабевших пальцев и наклонился мимо меня, чтобы вставить ключ в замок и повернуть его.
Уж в этом-то, казалось, ничего провоцирующего не было, но, видимо, на меня оказывало воздействие кипение собственных гормонов в сочетании с теплом его прижимавшегося ко мне тела: тем паче, что и прижималось оно почему-то ну в самых нужных местах.
Дверь со щелчком отворилась. Я проскользнула внутрь, включила мягкий, рассеивающийся верхний свет, отшвырнула сумочку и сбросила с ног туфли.
Он снова оказался позади меня, только теперь нам уже не приходилось остерегаться соседей. Его руки обхватили меня за талию и притянули к нему, а я обернулась, чтобы взглянуть на него.
В бездонную черноту зрачков и жаркую медь радужной оболочки его глаз.
— Ты нужна мне, — промолвил он, сдвигая в сторону мои волосы, чтобы прикоснуться сбоку губами к моей шее, облизывая ее и целуя, сначала нежно, а потом так страстно, что это было уже где-то на грани между наслаждением и болью. Его ладони коснулись моих грудей.
— Ты нужна мне.
— Я… погоди, Дэвид. Я не… ты уверен, что…
Я задыхалась от предвкушения и желания, но все же попыталась закончить фразу:
— … Достаточно силен, чтобы…
— Ты придаешь мне сил.
Его губы делали с моим самоконтролем нечто немыслимое.
— Ты даришь мне жизнь.
Это он промурлыкал, уткнувшись в невероятно чувствительное место за ухом.
— Ты даришь мне мир.
Мне показалось, что ничего более сексуального я никогда не слышала от мужчины или от джинна мужского пола.
— Мы что, так весь день и будем болтать? — бездыханно спросила я и ощутила его смешок. Не то чтобы веселый, без всякого юмора, а того рода смешок, какой, наверное, можно услышать, заключив договор с дьяволом. Господи, у меня от этого произошло разжижение хребта!
— Это зависит от тебя, — промолвил он, и его руки стали шарить по мне с еще большей настойчивостью, еще сильнее прижимая меня к нему.
— Может, у тебя подходящее настроение для долгой, милой беседы, а? За чаем с печеньем?
Ну уж нет, в настоящий момент мой рот желал вовсе не печенья.
Мы повалились на кровать. Раздевать его мне не было надобности: едва мои руки потянулись к нему, как вся одежда исчезла, обнажив все великолепие его безупречной, золотистой кожи. Когда я стала водить пальцами вверх и вниз по его груди, он чуть прикрыл затуманившиеся глаза, а мускулы напряглись, словно стальные канаты. А потом он перевернул меня и оказался сверху. Спина моя, непроизвольно прогнулась дугой: уловив блеск его глаз, я подалась бедрами ему навстречу. Он подался назад: то была долгая, медленная, жаркая пытка.
— Да! — прошептала я.
Он поцеловал меня. На сей раз то был не романтический поцелуй, нет. Жадный, алчущий, движимый чем-то, для меня непонятным. Таким, как сейчас, я его еще не видела. Он словно желал поглотить меня, вобрать в себя.
Владеть мною.
Здесь не было равенства. Равенства быть не могло, поскольку у меня хранилась его бутылка, он был призван мною к служению, и наши отношения оставались отношениями раба и госпожи, вне зависимости от того, как хороша собой была госпожа и как желал ее раб.
Меня это беспокоило.
И сейчас, в самый жаркий миг, меня мучил вопрос, не тревожит ли это и его.
Он был слишком слаб. Если я отпущу его на свободу, он просто развеется в дым. Этого я допустить не могла. Права я или нет, но этого не должно было случиться.
Позже я лежала в полудреме, прижавшись к его теплому телу и ощущая, как он вычерчивает на моей спине волшебные узоры. Они просто не могли не быть волшебными: каждое его прикосновение оставляло во мне озерца пульсирующего серебристого света. Какие-то части моего тела болели. Какие-то жгло, какие-то покалывало. На моей шее ощущалась горячая пульсация, и это была не единственная такая точка. Подобные имелись и на внутренней стороне бедер, да и вообще, я чувствовала себя пережившей полное, ошеломляющее обладание. Более полное невозможно было себе представить, если только не разорвать меня на части.
Его рука скользнула мне ниже спины, задержалась там на пару сердцебиений, и я ощутила внутри слабое, очень слабое шевеление.
Я повернулась и посмотрела на него. Он отвел глаза.
— Нам надо поговорить, — сказала я.
— Знаю.
— Не понимаю, как это должно работать.
Я перевернулась, взяла его руку и положила себе на живот.
И теперь шевеление внутри ощутили мы оба. Его глаза вспыхнули. А потом потемнели.
— Этому три месяца, — промолвила я. — Ничего не изменилось.
— Ты не…
Он осекся, покачал головой, и его длинные, восхитительные пальцы нежно погладили мою кожу. Лаская меня и снаружи, и внутри тоже.
— Это трудно объяснить.
— Но я беременна. Верно?
— Именно это и трудно объяснить. Она не растет так, как человеческое дитя. Она, подобно семени, ждет солнца. Просто… ждет.
— И как долго?
На это он не ответил.
— Я должен был спросить тебя первым, — промолвил он, и его рука задвигалась снова, чертя серебряные узоры.
— Да, это было бы любезно.
— Это делалось ради твоей защиты.
— Знаю.
В то время, когда в Лас-Вегасе мне была уготована ловушка и меня ждало противостояние с единственным джинном, от которого он не мог меня защитить, его лучшим другом Джонатаном, это был единственный известный ему способ обеспечить мое выживание. И способ таки сработал: Джонатан меня не убил. Более того, он, как можно было судить по некоторым признакам, даже увидел во мне нечто большее, чем просто грязь под ногами, что уже являлось значительным прогрессом.
— Ладно, расскажи тогда, как это должно происходить.
Дэвид покачал головой, что, как я уже хорошо усвоила, на его языке означало «я не хочу об этом говорить». Но я молча ждала, упорно глядя на него, и в конце концов он сказал:
— Этого может и вообще не произойти. Дети-джинны появляются на свет крайне редко. И даже в этих редких случаях оба их родителя, как правило, тоже джинны. Дети джиннов и смертных… они не… Она существует в тебе только потенциально, но она может не выжить.
— Джонатан сказал, что она родится только в случае твоей смерти.
Его глаза медленно поднялись и встретились с моими.
— Это… вероятно, правда. Мы порождения смерти, а не жизни.
Вообще-то убить джинна невероятно трудно, но Дэвид был весьма уязвим. Сделав меня джинном и тем самым вернув меня к жизни, он, однако, передал мне половину своей жизненной силы; несмотря на то, что впоследствии я снова вернулась к первоначальному, человеческому состоянию, это не прошло для него бесследно. А потом вдобавок он подвергся нападению ифрита, едва не выпившего остатки его энергии.
И сейчас, после всего этого, он балансировал на неустойчивой грани между жизнью и своего рода посмертным существованием, связанным с утратой себя. Слишком длительное пребывание вне бутылки было чревато для него превращением в ифрита, сущность, представляющую собой ледяную тень, существование которой сводится к высасыванию чужой энергии.
Он как будто бы прочел мои мысли, потому что его рука на моей спине замерла. Я почувствовала, как по нему пробежала дрожь, а его глаза слегка затуманились.
— Дэвид?
Я села. Он, напротив, развалился на кровати и уставился в потолок.
— Мне не следовало этого делать, — промолвил он. — Не следовало делать с тобой ничего подобного. Ты заслуживаешь…
— Не терзай себя. В этом нет твоей вины.
Он закрыл глаза и неожиданно показался мне страшно, безумно усталым. Прямо как человек.
— Я ведь не причинил тебе боль, правда?
— Нет! Господи, да ничего подобного.
Я положила ладонь ему на грудь, а потом пристроила туда и голову. Мои черные волосы рассыпались по его коже.
— Во всяком случае, не в большей степени, чем я сама того хотела.
— Боюсь, это еще впереди, — промолвил он. Голос его звучал словно издалека, приглушенный изнеможением. — Нет, я знаю, что это предстоит, я чувствую…
Он открыл глаза, и я снова увидела последние отблески еще светящейся среди оранжевых завихрений раскаленной меди.
— Не позволяй мне сделать это, Джо. Я серьезно. Ты должна… должна защититься от меня. Должна научиться…
Я чувствовала, как уходило тепло из-под его кожи, как покидал его свет.
— Мне пора идти, — промолвил Дэвид. — Я люблю тебя.
Я поцеловала его, быстро и нежно.
— Я тоже тебя люблю. А теперь давай возвращайся в бутылку.
Я ощутила, словно вдох, поток втягивающегося воздуха и неожиданно упала на смятые простыни, а когда снова открыла глаза, он исчез. От него осталась лишь выемка на подушке.
Перевернувшись, я выдвинула ящик прикроватной тумбочки и достала из закрывавшегося на «молнию», проложенного для надежности серым пеноматериалом футляра его бутылку и уже начала вставлять пробку, но замешкалась. На каком-то очень глубоком уровне мы по-прежнему составляли с ним единое целое, и вставить пробку означало прервать сохранявшуюся между нами магическую связь, обрезать поток идущей к нему от меня магической силы. А я, хоть сам он мне ничего подобного не говорил, подозревала: чем больше этой энергии он получит, тем лучше будет для него. Ради него я вообще с готовностью вскрыла бы свои магические вены. Черт возьми, я ведь не принадлежала больше к Хранителям, не управляла погодой, не спасала жизни. Я являлась всего-навсего одной из превеликого множества скудно оплачиваемых поденщиц.
И мне он сейчас был нужен вовсе не затем, чтобы творить чудеса для других людей.
С глубоким вздохом я повалилась обратно на подушки. На самом деле у меня не имелось реального представления о том, восстанавливается ли он вообще, а если да, то насколько быстро. Было бы нелишне узнать мнение по этому поводу какого-нибудь другого джинна, да только вот с тех пор, как я оставила поприще Хранителя, джиннами возле меня и не пахло. Они сторонились меня, и, как я полагаю, тут не обошлось без Джонатана. Последним, что я от него услышала, была произнесенная монотонно, но злобно фраза:
— Ты сломала его, связала его…
Похоже, он при этом еще сдержался, не то прозвучало бы что-нибудь похлеще.
С тех пор как я вернулась во Флориду, Джонатан не показывался и не давал о себе знать, но с его магическими возможностями в этом не было никакой надобности. Ему ничего не стоило, сидя у себя дома, наблюдать за мной через большущее окно из листового стекла, потягивая волшебным манером доставленное туда пиво.
Вполне возможно, он наблюдал за мной прямо сейчас.
Я перевернулась на спину и подняла к потолку большой палец.
— Эй, ну как тебе понравилось зрелище? Может, повторить на бис?
Реакции не последовало. Что, безусловно, было к лучшему.
Кончилось тем, что равномерный плеск прибоя за окном убаюкал меня, и я так и уснула рядом с бутылкой.
Два часа спустя меня вырвал из сна громкий стук. Я вскочила с кровати и только на полпути к двери сообразила, что совершенно голая. Пришлось вернуться, накинуть длинный, до пола, шелковый халат, подпоясаться и сунуть ноги в тапочки.
— Иду! — крикнула я, спеша назад, поскольку грохот не унимался, и совсем уж было взялась отворять, но в последний момент замешкалась и заглянула в глазок.
На то, чтобы врубиться, кого я вижу, мне потребовалось десять обалденно долгих секунд, потому что она была совершенно не похожа на себя.
Боже мой!
Я отодвинула запор и распахнула дверь.
— Сара?
На пороге стояла моя сестра. Моя сестрица из Калифорнии, замужняя, чуждая какой-либо магии, которая при нашей последней встрече красовалась во всем лучшем, что только можно купить на Родео-драйв, не говоря уж о дизайнерской стрижке. Сара принадлежала к тем девушкам, которые все время посвящают разработке планов поимки в свои сети богатого мужчины, и, вот уж удивительно, ей таки это удалось. В том, что она счастлива, у меня имелись сильные сомнения, но в том, что сестрица будет держаться за своего французского миллионера мертвой хваткой, сомнений не было.
Но, похоже, расклад изменился. Сара была в мятых, мешковатых шортах цвета хаки и просторной футболке с надписью «Солнечный штат».
Шевелюра отросла, так что вместо стильной стрижки на голове красовалось какое-то гнездо, крашеные пряди выцвели и производили неряшливое впечатление. И в дополнение ко всему она была в кроссовках на босу ногу.
— Дай войти, — промолвила сестра. Голос ее звучал устало. Я непроизвольно отступила от входа, и она вошла, таща за собой чемодан.
Вид этого чемодана, большущего, потертого и дешевого, породил во мне очень, очень нехорошее предчувствие.
— Я думала, ты в Лос-Анджелесе, — медленно пробормотала я.
Дверь так и оставалась открытой, и я в конце концов неохотно затворила ее и задвинула защелку, лишив тем самым себя последнего шанса на спасение. Но при этом еще пыталась проявить любезность.
— Соскучилась по мне, да?
Она неуклюже плюхнулась на мою подержанную кушетку, глядя вниз, на свои мягкие руки, которые, похоже, уже не первую неделю не видели маникюра. Вообще моя сестрица была женщиной миловидной, с густыми ореховыми волосами, голубыми глазами, нежной гладкой кожей, которую она старательно поддерживала в надлежащей кондиции, — но сейчас Сара выглядела на свои годы. У нее даже появились морщинки. Боже мой, Сара — и морщины! Как могло случиться, что при первом же намеке на появление она не истребила их с помощью ботокса или пластической хирургии?
Да кто ты вообще такая и куда подевала мою очаровательную сестру?
— Кретьен меня бросил, — сообщила она. — Променял на свою тренершу!
Я пошарила позади себя, нащупала стул и шлепнулась на него, не сводя с нее глаз.
— Он со мной развелся! — продолжила Сара, и голос ее, и без того напряженный, стал приобретать звенящие нотки. — Развелся и пустил в ход брачный контракт. Представляешь, Джо, он забрал у меня «Ягуар»!
Последние слова прозвучали чуть ли не воем: в них слышалось настоящее горе.
Моя сестра, до которой мне всегда было как до неба по части стиля, уверенности и самообладания, ревела, словно девчонка. Подскочив, я сунула ей бумажный платок, которым она с энтузиазмом воспользовалась, и притащила из ванной мусорный контейнер, чтобы было куда отправить мокрую бумаженцию.
По прошествии времени она, зареванная, вся в пятнах, с красным носом, прервала на какой-то срок рыдания и выдала мне подробности семейной драмы.
Кретьен и его личный тренер, женщина по фамилии Горячка (вот так, ни больше ни меньше), встречались каждый вторник якобы для спортивных занятий. Занятия были, и весьма интенсивные, но совсем другого рода. Подозрения у Сары зародились из-за того, что по состоянию тренировочного костюма мужа трудно было сказать, что в нем кто-то тренировался (что и не диво, «тренировался»-то он без костюма). Она наняла частного сыщика, тот понаделал грязных снимков, последовал скандал, шумная ссора и разрыв. И вот тут вступил в действие ужасный брачный контракт, согласно которому Кретьену отошли и все деньги, и дом, и машина — правда, вторая машина все-таки осталась ей, но то был старенький «Крайслер», который она использовала, чтобы отправлять с поручениями горничную. Сара осталась ни с чем, даже без жилья.
Моя сестра, недавняя миллионерша, сделалась бомжихой.
И теперь сидела на моей кушетке с чемоданом, хлюпая носом и взирая на меня покрасневшими, заплаканными глазами.
Я молча смотрела на нее, припоминая между делом все детские обиды. Сара, стоит матушке отвернуться, дергает меня за волосы. Сара рассказывает всем налево и направо, друзьям и недругам, о том, что я по уши втрескалась в Джимми Паглиси. Сара уводит моего первого постоянного парня прямо у меня из-под носа. Мы не были близки. Никогда не были. Начать с того, что мы с ней вообще очень разные. Сара всегда была профессиональной женщиной… именно женщиной, другой профессией тут и не пахло. Она поставила своей целью захомутать миллионера, добилась-таки своего и жила в свое удовольствие, как всегда того и хотела, а на всех остальных ей было наплевать. Этот чертов контракт Сара подмахнула потому, что в ту пору вообразила, будто Кретьен никуда от нее не денется, а если и посмотрит на сторону, то она всегда сможет его удержать своими женскими штучками.
А ведь я могла сказать ей, — черт, должна была сказать ей, — что Кретьен слишком француз, чтобы с ним это сработало.
И вот Сара сидит на моей кушетке: зареванная, униженная, практически без гроша в кармане. Без профессии и каких-либо навыков… тут и говорить не о чем. Без друзей, потому что та компания, с которой Сара водилась до недавнего времени, отвернулась от нее, как только была аннулирована ее платиновая карта «Америкэн экспресс».
Кроме меня, у нее никого не было. И идти ей было больше некуда.
И я, естественно, не могла сказать ей ничего другого, кроме как:
— Не переживай. Можешь пожить со мной.
Потом, вспоминая об этом, я билась головой об стену. И ведь был же на дороге предостерегающий знак, указывающий, что мост закрыт, так нет, я, как последняя идиотка, погнала машину вперед.
Навстречу буре.
Я начала с того, что выделила Саре маленькую свободную комнатушку. Пока я тащила туда ее чемодан, она прямо-таки заливалась слезами благодарности, но стоило ей оглядеться, выражение ее лица изменилась.
— Ну? — сладким тоном спросила я, прочитав в ее взгляде рвавшийся с языка вопрос: «И это все?»
Она сглотнула и, хотя это явно стоило ей грандиозных усилий, выдавила дрожащую улыбку.
— Здорово. Спасибо.
— На здоровье.
Я тоже огляделась, оценивая комнатенку с ее позиции. Оно конечно, у нее в Калифорнии даже кладовки были просторнее. Да и мебелишка стояла явно не «от кутюр»: рахитичная, грязно-белого цвета, прикроватная тумбочка в стиле французской провинции, с перекошенным выдвижным ящиком, и бросовая кровать, слишком жесткая и неприглядная даже для общежития колледжа. А также обшарпанный, невнятного происхождения буфет, у которого недоставало одного ящика, и треснутое зеркало, выуженное из контейнера для крупногабаритного мусора с помощью двух полупрофессиональных футболистов.
Настоящий кошмар в стиле «сделай сам».
Я вздохнула.
— Извини. Ты, наверное, не думала…
— Что ты померла? Нет, не думала. Хоть ты и не давала о себе знать, но твои друзья время от времени находили меня и сообщали, что у тебя все в порядке. Слава богу, а то бы я просто с ума сошла.
Меня эта сестринская забота аж растрогала. Она между тем продолжила:
— Знаешь, ведь в конце концов на меня только что обрушилась вся эта история с Кретьеном и Горячкой. Клянусь, если бы мне пришлось думать о чем-то еще, тут уж, наверное, не помогла бы никакая терапия.
Убогая обстановка тут же перестала меня угнетать.
— Рада, что я не стою на пути к твоему исцелению.
— О нет, я вовсе не имела в виду…
Я присела рядом с ее чемоданом на кровать, которая откликнулась на это раздраженным скрипом и стоном.
— Слушай, Сара, давай не будем морочить друг другу головы, ладно? Мы с тобой не сердечные подружки и никогда ими не были. Ну и ладно. Я и не думаю тебя осуждать, просто понимаю: ты здесь только потому, что больше тебе податься некуда. Верно? А раз так, ты вовсе не должна притворяться, будто я тебе нравлюсь.
В этот момент, надо сказать, она выглядела прямо как я: глаза расширились от удивления, на лбу залегла хмурая морщинка. Похожа, да не совсем: даже мои нынешние кудряшки — и то выглядели куда приличнее, чем отросшее воронье гнездо, что красовалось на ее голове.
— Ладно, признаю, — медленно произнесла Сара. — Когда мы были моложе, ты мне не нравилась. Ребенком была надоедливым, а когда подросла, стала вообще не пойми кем. Чудная ты, сама же знаешь. Да и маме ты больше нравилась.
Тут уж спорить не приходилось. Так оно и было. Но Сара между тем продолжала:
— Но из этого всего вовсе не следует, будто я тебя не люблю. Я всегда тебя любила. И, надеюсь, ты меня любишь. Оно конечно, я пустышка, и вообще сучка порядочная, но ведь мы, в конце концов, родные сестры.
Надо думать, после этого монолога я должна была броситься ей на шею и заключить в теплые родственные объятия. Да только не тянули мы на семейку с открытки «Холлмарк». Я обдумала услышанное и сказала:
— Знаешь, Сара, я ведь, по существу, совершенно тебя не знаю. Но теперь хочу узнать поближе.
Она улыбнулась. Медленно, но по-настоящему.
— Это звучит… честно.
На том мы и пожали друг дружке руки. Я встала, глядя, как Сара, расстегнув чемодан, принялась выкладывать содержимое. Продолжалось это недолго, и зрелище было плачевное. Большую часть хороших вещей ей пришлось оставить, а то, что все-таки прибрала с собой, пребывало в основном не в лучшем виде. Мы разложили все на стопку для химчистки, стопку «чтоб оно сгорело», стопку «куда ни шло» и стопку приличных вещей. Последняя оказалась невелика и заняла всего-то один ящик буфета.
— Косметика? — поинтересовалась я. Она указала на пластиковый футляр, неспособный вместить в себя больше, чем помаду, тушь для ресниц, и, может быть, карандаш для бровей.
— Обувь?
Она указала на стоптанные кроссовки и показала мне пару черных, с квадратными носками, лодочек, которые подошли бы разве что бабушке, да и то лишь в том случае, если бабуля уже вовсе не интересуется тем, как она выглядит.
Я заморгала.
— Неужели этот подонок не дал тебе забрать даже туфли?
— Он вычистил весь дом и отдал все мои вещи в Армию спасения, — ответила она. — Обувь, тряпки — все!
— Господи!
Неожиданно у меня зародилось подозрение.
— Послушай, Сара, я ничуть не сомневаюсь в твоих словах, и все такое, но один ли Кретьен был виноват?
Надо признать, вид у нее сделался чуточку пристыженный.
— Ну, он разузнал про Карла.
— Карла?
— Ты же знаешь.
— Ничего подобного.
Она закатила глаза.
— Ладно, раз ты настаиваешь… Ну да, нельзя сказать, чтобы я была совсем уж безвинна. Признаю. У меня была интрижка с его бизнес-партнером.
— Иисус!
— И осел, на котором он въехал в Иерусалим! — закончила Сара, как она всегда делала еще в школьные годы.
— Но он не должен был так на это реагировать. Во-первых, у самого рыльце в пушку. Ну и вообще, должен же он был понять, что это всего лишь… ну…
— Времяпровождение? — сухо предположила я.
— Да! Вот именно!
— Ты бы лучше в бридж поиграла, Сара.
Ответом мне был ее беспомощный, но сердитый взгляд.
— Я ведь и не утверждаю, будто ни в чем не виновата, но… он сунул мне пару сотен долларов и сказал, чтобы я купила новые шмотки, исходя из своего нового финансового положения. Боже, ведь даже не знаю, где такие вещи продаются!
Я глубоко вздохнула.
— Тебе сказать? Даже показать могу: я как раз собиралась с подругой прошвырнуться по торговому центру, так что если ты хочешь, то…
— Я готова, — без промедления заявила моя сестрица.
Я взяла трубку и позвонила Черис.
Черис, ясное дело, за это время переоделась. Теперь на ней была прозрачная пурпурная, с лимонными разводами, блуза, надетая поверх лимонно-зеленого жакета. Все это весьма гармонировало с таким же лимонно-зеленым педикюром, видать, нравившимся ей настолько, что она подбирала под него прикид.
— Десять! — объявила я, едва она вылезла из своего красного, с откидным верхом, автомобиля. — Может быть, даже десять с половиной. Ты просто ослепила меня великолепием.
— Ты мне лучше скажи, Джо, куда ты подевала того мужчину? Нет, я, конечно, и раньше знала, что ты святая, но неужели тебя угораздило отказаться от него ради сестры? Проклятье! Я бы даже бабушку на диализ отказалась везти, лишь бы провести время с таким малым.
Сара вышла следом за мной, все в тех же жеваных шортах хаки и плохо подогнанной рубашке с пуговицами на воротнике. Превосходно подведенные глаза Черис расширились так, что подобное можно было увидеть разве что в японской анимации.
— Боже мой! — воскликнула она, воззрившись на меня в неподдельном ужасе. — Ты, конечно, говорила мне, что дело плохо, но, черт возьми, это семь с половиной баллов по шкале безвкусицы. А что у нее с волосами!
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |