— Что там? — спросил Бенни, но я как будто онемел.
Я оглядывался по сторонам и не мог поверить, что мы не заметили этого раньше. Примятую траву. Рыжеватое пятно крови. Борозды на промерзшей земле, где что-то тащили к лесу. Все то, что я видел, с трудом укладывалось в голове, но, кажется, уже тогда я понял, что к лесу волокли отца Уайти.
Дальше все было словно в тумане. Я помню женский крик и чьи-то руки на моих плечах, а потом мама Бенни заглядывала мне в лицо и спрашивала, что случилось. Я просто ткнул пальцем в ботинок. Потом меня кто-то тащил к дому, а две другие женщины пытались привести Уайти в чувство.
Затем рядом оказалась моя мама и взяла меня под крылышко. Она отвела меня и Уайти, который уже очнулся и мог идти сам, к нам домой. Но не успели мы усесться за стол, как дверь веранды распахнулась, и в кухню вбежал мой отец. Он схватил свою теплую куртку и ржавый штык, который мы использовали вместо кочерги. Мама спросила, что происходит.
— Мы идем за ним. Сидите здесь, — ответил он и выскочил за дверь.
Мама расхаживала по кухне. Мы молчали. Потом она обняла нас обоих, прижала к себе и забормотала что-то успокаивающее.
— Уайти, у тебя же уши ледяные, — сказала вдруг она и приложила ладонь к его лицу. — И щеки тоже. Давай-ка я принесу одеяло. — И она ушла в спальню.
Я повернулся к Уайти. Он смотрел куда-то в угол и сидел так скособочившись, что я подумал, как бы он со стула не свалился.
— Уайти, — шепнул я. — Все нормально?
Он перевел взгляд в мою сторону, как будто только что меня заметил, и покачал головой. Мы помолчали, а затем я услышал, как мама тихонько ругается, доставая из кладовки с бельем теплые одеяла, которыми мы обычно укрывались в самые холодные зимы.
Уайти снова взглянул на меня и вдруг сорвался с места, словно вспугнутый олень. За ним еще и дверь не успела захлопнуться, как я бросился следом, и мамин окрик растворился в шуме свистящего в ушах ветра.
— Постой, Уайти! — кричал я, хотя и знал, что он меня не послушает, и, если честно, мне и не хотелось, чтобы он останавливался. Я знал, что эта погоня — мой единственный шанс присоединиться к поисковому отряду.
Уайти промчался мимо домов, через поле, и я почти догнал его, когда он вдруг метнулся к лесу. На опушке, где начиналась прогалина перед прудом, мы услышали крики людей и треск ружейных выстрелов.
Уайти остановился у края затянутого льдом пруда и наклонился вперед, пытаясь отдышаться. Я подбежал к нему, и вместе, в тишине, прерываемой лишь звуками нашего тяжелого дыхания, мы стали смотреть, как развиваются события.
Мужчины стояли широким полукругом на льду в двадцати ярдах от нас. У каждого имелось какое-то импровизированное оружие — топор, мотыга. Отец Бенни Карпера и двое других парней держали дробовики и целились в толстую четвероногую тварь. Сначала мне показалось, что это черный аллигатор, но я знал, что аллигаторы такими крупными не бывают, и у них нет длинных и гибких хвостов с шипом на конце. Вдоль хребта твари шел ряд пластин — с тарелку каждая.
Вдруг поднялся ужасный шум: кто-то стал кричать, тварь зарычала, как не желающий заводиться двигатель, лед застонал, прогибаясь. На существо обрушились удары, но оружие с металлическим лязгом отскакивало от его толстой шкуры. Тварь размахивала хвостом вверх и вниз, пытаясь зацепить кого-нибудь из нападавших, и наконец задела ногу одного из мужчин. Она бросилась было к нему, но на льду ее лапы разъехались. Мистер Карпер разрядил дробовик в бок животному, и оно дернуло головой, скорее реагируя на звук, чем на боль от выстрела. И тут мы увидели его морду.
Она казалась пугающе человеческой, даже несмотря на то, что ее поверхность была черной и кожистой, а из удлиненной пасти торчали острые зубы. Глаза этой твари горели, словно тлеющие угли, и в них светился разум, может быть, даже коварство. Хуже того, она усмехалась — с откровенной злобой. Внезапно она посмотрела на нас и, готов поклясться, облизнула губы. У меня сердце ушло в пятки, и меня затошнило от ужаса.
Мистер Карпер выстрелил твари прямо в морду, но она лишь замотала головой, словно собака, вытряхивающая воду из ушей. Хвост взлетел над головой мистера Карпера, и тот бросился наземь. Наконечник хвоста резко опустился, но вместо того, чтобы раскроить ему череп, вонзился в лед между его ног.
Мы услышали звук, похожий на раскат грома, и по льду зазмеились трещины. Люди бросились к берегу, но не успели пробежать и пару ярдов, как лед с оглушительным треском раскололся, и все они с руганью рухнули в пруд. Тварь выплеснула струю воды, словно кит, и исчезла из виду.
— Ко мне, Уайти! — крикнул я и бросился вперед, едва заметив, что он так и не сдвинулся с места.
Я схватил торчащую из воды ветку и протянул ее к людям, которые кто вплавь, а кто и вброд пытались добраться до берега. Лед треснул подо мной, и я провалился по пояс. От обжигающего холода у меня перехватило дыхание, но мне удалось дотянуться до одного из мужчин, который ухватился за ветку, и наконец я выкарабкался из пруда.
— Чт-то ты т-тут д-делаешь? — заикаясь, спросил меня отец; он весь дрожал, и борода его заледенела. Он повернулся и взглянул на поверхность воды. Не было ни поднимающихся из глубины пузырей, ни какого-либо движения. — Вперед, — сказал он и ухватил меня за шиворот холодной и мокрой рукой.
Мы побрели к домам, и на краю леса нас всех встречали матери и жены.
— Идем с нами, Уайти, — заявил папа тоном, не допускающим возражений.
Уайти взглянул на хижину, в которой жил, и на высокую траву, в которой нашел оторванную ногу отца. Мой папа обнял его за плечи и привлек к себе.
Хотя его тело было холодным, как глыба льда, Уайти не отстранился.
Всю следующую неделю мы, дети, провели под домашним арестом. Ни школы, ни прогулок, ничего. Папа заявил, что останки мистера Макфарланда отыскать так и не удалось, но родители часто забывают, какими догадливыми и прозорливыми бывают их дети. Мы все видели черные клубы дыма над полем у леса и понимали, что жгли там вовсе не листву.
Как и во всех северных городках, в холодные и суровые зимние месяцы жизнь в Осуиго замирала. Все это время Уайти жил в разных семьях по очереди, но у нас — чаще всего, а потом, морозным февральским утром, к нам явился шериф графства вместе с каким-то жилистым незнакомцем. Этот человек назвался дядей Уайти и сказал, что увезет его в Уосо. Конечно, Уайти не хотел никуда уезжать, но времена были тяжелые, и становились все тяжелее, да и никто особенно не стремился лезть в чужие семейные дела.
Мой папа хмурился, но ничего не говорил. Уайти увозили в кузове полицейской машины, я махал ему вслед, а папа стоял рядом и обнимал меня за плечи. К сожалению, это был не последний раз, когда Уайти пришлось — ехать в полицейском фургоне.
В марте фабрика закрылась, и мы еще до первой оттепели переехали в Маркетт, штат Мичиган. Через несколько лет началась Вторая мировая, отца забрали на фронт, и он погиб в бою. Я так и не успел расспросить его, что же там было у пруда.
Впоследствии я написал письмо Уайти Макфарланду, чтобы узнать, что он помнит о том ноябрьском дне. Через полгода мне ответил его дядя, он коротко сообщил, что Уайти сейчас в исправительном заведении в Ринландере и переписка с ним запрещена. К письму был приложен мой запечатанный конверт.
Шли годы, жизнь была нелегкой, но мы с мамой справились. Я поступил в колледж, встретил хорошую девушку, у нас родился сын. Теперь у него уже свои дети. Мне повезло, и в моей жизни хорошего было гораздо больше, чем плохого. Все эти годы я старался не думать о том дне, но не думать не получалось. Мне казалось, что поблекшие со временем воспоминания затаились где-то в глубине моего разума и только и ждут возможности выбраться на поверхность.
И наконец эта возможность подвернулась.
Когда мне стукнуло восемьдесят, внучка подарила мне на день рождения энциклопедию фольклора штата Висконсин. Огромная была книга, и каждый вечер я усаживался с ней в свое любимое кресло под лампой и до глубокой ночи читал о снежном человеке, о населенном призраками доме ученых на территории Висконсинского университета и многом другом.
Однажды ночью я, ничего не подозревая, перевернул страницу, и мое сердце екнуло. На меня смотрело то самое чудовище с пруда — я увидел перед собой его злые глаза, зубастый рот и кривую усмешку.
Я сразу же взмок так, что пижама стала липнуть к телу, и горло у меня сдавило. Если бы я не заставил себя успокоиться и дышать ровнее, со мной случился бы сердечный приступ. Пришлось напомнить себе, что мне ничего не угрожает, в доме тихо, жена мирно спит наверху, и все мы в безопасности. Эта тварь не добралась до меня в тот день и уж конечно не доберется сейчас.
Собравшись с духом, я прочитал текст. Это был ходаг, мифическое животное, обитающее в лесах штата Висконсин. Легенда гласила, что чудище это восстало из пепла быка, принадлежавшего дровосеку. Туша быка семь лет горела в адском пламени, дабы очиститься от брани, которую обрушили на нее лесорубы. Изображение этой твари было не совсем точным, довольно-таки мультяшным, но сходство бросалось в глаза. Художнику удалось передать выражение глаз и ухмылку, и этого было достаточно.
Я читал и перечитывал эту страницу бог знает сколько раз, а потом трясущейся рукой отложил книгу в сторону и почему-то заплакал. На меня снова нахлынули воспоминания. Об Уайти, о наших отцах и о том, что не всегда можно поймать крученый мяч, который бросает тебе жизнь. Мы все знали, что тварь тогда не убили — она просто ушла на дно пруда и затаилась в глубине.
Я вытер глаза, погасил свет и поднялся на второй этаж, морщась от каждого скрипа ступенек. Улегся в кровать и обнял жену. Она что-то пробормотала во сне, и я чмокнул ее в седую макушку. Засыпая, я говорил себе, что все мои близкие счастливы и благополучны.
В ту ночь мне снились северные леса прекрасной золотой осенью. Мы с внуками стояли под шатром из пестрых листьев и бросали камушки в пруд. Я запрещал им подходить близко к воде, но они не слушались.
Уайти Макфарланд тоже был с нами. Ему было всего девять лет, и на нем был купальный костюм. Он носился по берегу, как будто соревнуясь с кем-то в беге, а потом по колено вошел в воду.
Я крикнул ему: «Стой!», но день был таким жарким и солнечным, а вода в пруду темной и холодной. Неожиданно я снова почувствовал себя малышом и запаниковал. Я крикнул снова.
Уайти не ответил. И даже не оглянулся в мою сторону. Просто стоял и смотрел, как поверхность воды идет рябью от ветра.
Николас Ройл
БРЕЮЩИЙ ПОЛЕТ
С расстояния в тридцать ярдов Рэй сразу заметил двух парней в комбинезонах инженерно-технической службы и Флинна, одетого, по их настоянию, в новую форму. Рэй спрятался за стволом пальмы и стал наблюдать.
Авиатехники, в которых Рэй узнал Хэншоу и Ройала, разбросали по песку семечки, чтобы подманить цыплят. Рэй видел, как Хэншоу объяснял Флинну, что тот должен делать, но Флинн, несмотря на свойственную новичкам исполнительность, выглядел неуверенным. Хэншоу был крупным парнем с рыжими волосами, остриженными на затылке и висках почти под ноль. Ройал, самый низкий из всех, с сальной челкой, сначала стоял, наклонившись, и наблюдал за клюющими цыплятами, а затем выпрямился, вынул что-то из кармана комбинезона и передал Флинну.
Рэй заметил, как сверкнуло лезвие.
Хэншоу жестом изобразил, что должен сделать Флинн.
Рэй собрался было выйти из-за ствола и остановить ритуал, потому что это был именно ритуал. Ему не пришлось проходить через это, когда он прибыл на остров, но только лишь потому, что он был старше Флинна. Хэншоу и Ройал его младше, и этого достаточно, чтоб их отговорить.
Но он так и не вышел.
Флинн, с падающими на лицо золотистыми волосами, переложил нож в левую руку, а правой расстегнул воротник. Ему было жарко в синем кителе и совершенно не хотелось пускать в дело нож. Ссутулившись, он что-то робко возразил. Но Хэншоу в ответ развел руками, словно желая показать, что ничего ужасного в этом нет. Надо — значит, надо. Летчиков из эскадрильи нужно чем-то кормить.
Флинн попытался поймать одного из пугливых цыплят, но с ножом в руке это оказалось не так уж и просто. Хэншоу резко наклонился — на удивление стремительно для такого здоровяка — и схватил цыпленка. Флинн шагнул к нему и перебросил нож в правую руку, явно собираясь сделать свое дело, пока птицу крепко держат, но Хэншоу сказал, что Флинну придется удерживать цыпленка самому. Он передал его парню и торопливо отошел. Ройал тоже попятился.
Флинн зажал цыпленка между ног, схватил левой рукой его за шею и оглянулся, словно в поисках ободрения. Ройал кивнул, Флинн снова перевел взгляд на цыпленка, и двое парней обменялись широченными улыбками.
Рэй знал, что пора выходить, но так и остался за пальмой.
Флинн, надо отдать ему должное, перерезал шею трепыхающегося цыпленка одним движением ножа и отшатнулся, чтобы не выпачкаться кровью. Но тело цыпленка крутанулось в воздухе, и алая струя окатила форму, пропитав ее насквозь. Парень отбросил голову с таким видом, словно это была какая-то гадость, а впрочем, это и была гадость.
Обезглавленная птица продолжала бегать кругами, и из нее все еще выплескивалась кровь. Двое авиатехников, стоящих на безопасном расстоянии, покатывались со смеху. Рэй с сердитым видом направился к ним. Он обнял Флинна за плечи и начал его успокаивать, но молодой авиатехник, совсем еще мальчишка, выглядел страшно испуганным.
— Идем, — сказал ему Рэй. — Они всего лишь пошутили. — Впрочем, он и сам не понимал, зачем ему их оправдывать.
Флинн не сдвинулся с места. Тело цыпленка, наконец, рухнуло на песок. Но Флинн не сводил взгляда с его головы. Она подергивалась. Глаза вращались в глазницах. Они то затягивались полупрозрачной пленкой, то очищались от нее.
— Он все еще видит, — прошептал Флинн.
— Это конвульсивные движения, — ответил ему Рэй.
— Нет, он в сознании, — возразил паренек. — Посмотри.
Голова моргнула еще один раз, а потом ее глаза остекленели, и вот теперь наконец она выглядела мертвой.
Рэй оглянулся и увидел, что Ройал и Хэншоу уходят по пляжу; в колеблющемся от жары воздухе их темные фигуры выглядели более длинными и худыми, а головы казались подвешенными в воздухе мячами для регби.
После трагедии, которая вынудила Рэймонда Кросса навсегда покинуть Англию, он неплохо устроился в Королевских военно-воздушных силах, одна из баз которых размещалась на Занзибаре. «Неплохо» постольку, поскольку его вполне устраивал ограниченный круг обязанностей. Он проверял грузы по ведомости и ковырялся в двигателях тех немногих самолетов, которые приходилось обслуживать ежедневно. А в воздух поднимался всего раз или два в неделю — на патрулирование или чтобы слетать в Момбасу за продовольствием. Если Рэй не был занят, ему разрешали присоединиться к маленькому экипажу, ведь он мог помочь при загрузке и выгрузке.
В свободное время в казарме Рэй слушал джаз на старом граммофоне, который командир базы привез с Большой земли. Милт Джексон и Тилониус Монк играли по кругу, пока не стиралась иголка. Никто не знал, откуда взялись эти записи. Иногда Рэй пытался топить горе в «Кульмбахер Лагер», которое привозили из Германии контрабандой. Ящики с пивом сбрасывали по ночам, и они разбивались на пляже, усеивая его обломками и пугая крабов-привидений. Рэй пил постоянно — иногда с другими парнями, но чаще один — и никому не рассказывал о том, что заставило его пойти в ВВС.
Когда позволяла погода (то есть с июня по март, до начала сезона дождей) и командиром экипажа был майор Уильям Данстан, они делали небольшой круг, прежде чем сесть. После возвращения из Момбасы или с патрулирования Билли Данстан направлял свой «Геркулес»[23] на север, к Уроа, и пролетал нал самым пляжем, к восторгу местных военнослужащих. Рэй очень быстро научился подстраиваться под график Данстана, и в день его дежурства неизменно ждал на ВПП, чтобы лететь с его экипажем. Вопросы дисциплины Данстана мало волновали.
Как только ребята с Уроа различали гул геркулесовского двигателя за постоянным шумом ветра в вершинах пальм, они сбегались к берегу. Данстан опускал самолет так низко, как только возможно, иногда он даже выдвигал шасси, чтобы коснуться пляжа в нескольких сотнях ярдов от цепочки людей, и поднимал в воздух огромные клубы мельчайшего белого песка.
После этого люди на берегу провожали его аплодисментами, а Данстан забирал направо, к океану, поднимался на несколько сотен футов, разворачивался на сто восемьдесят и летел вдоль берега на базу в Бьюйю. И каждый раз Рэй стоял, согнувшись, в кабине пилота за спиной у Данстана. Майор обожал выделываться, ну а Рэй получал удовольствие, наблюдая за Данстаном, когда тот с каждым разом отваживался спускаться все ниже и ниже, но это было не все. Было еще кое-что, что Рэй пока так и не смог сформулировать.
На следующий день после работы Рэй увидел на берегу чей-то одинокий силуэт. Он подошел, покашлял, чтобы его услышали, и встал рядом. Они стояли так вдвоем и смотрели на горизонт. В трех сотнях ярдов над рифом кружила стая морских птиц. Они висели над самой водой, словно подвешенные на веревочках.
— Прости, что я не подошел раньше, — сказал Рэй. — То есть что я не успел их остановить.
Флинн пожал плечами:
— Тогда они подловили бы меня в другое время.
— Возможно. Ты как, ничего?
— Сегодня утром мне целый час пришлось отстирывать свою форму.
Рэй чувствовал, как ветер раздувает его рубашку и сушит выступивший на коже пот.
— Я слышал истории, — продолжил Флинн, — о том, как обезглавливали людей во время восстания Мау-Мау. С помощью мачете. Отрезали голову человеку, а глаза продолжали моргать и смотреть. Вот каково это, а? Все еще что-то видеть?
Несколько мгновений они молча глядели на горизонт.
Потом заговорил Рэй:
— Мне кажется, тебе не стоит оставаться наедине с такими мыслями.
Они смотрели на кружащих морских птиц, похожих с этого расстояния на рой мошкары.
— Ты часто с базы уезжаешь? — спросил Рэй.
— Езжу в Стоун-Таун…
Рэй бросил взгляд на молодого авиатехника. Он был одет в рабочие штаны и белую майку. Глаза Флинна, неотрывно следящие за открывающимся перед ним видом, казались удивительно голубыми. Похоже, он не собирался откровенничать о том, чем его манит Стоун-Таун. Рэй наклонился и поднял ракушку. Перевернул ее, погладил пальцем бороздки.
— Вот и умница, — сказал он, протянув ее Флинну. — И не говори, что я никогда тебе ничего не давал.
Рэй поступил в Королевские военно-воздушные силы, в начале шестидесятых, чтобы выбраться из Британии. Его жена умерла, рожая их единственного ребенка, и если бы Рэй не сбежал, то попросту бы сломался. Хотя поговаривали, что он и так сломался. А кто-то говорил, что только лишь изменился. Впрочем, постнолицые святоши из его родни уверяли, что эта трагедия ничуть его не затронула, потому что он всегда был эгоистом. От таких людей ждешь, что они соберут семейный совет и решат, кому бы из них приютить младенца, пока его отец служит в тропиках. Но почему-то никто из них не рвался взвалить на себя заботу о малыше.
Рэй родился в такой тесной общине, что прямо не продохнуть. Его властная мать, отец-подкаблучник, все его дяди и тети ходили в церковь, как на работу. В суровую северную, ничем не украшенную, церковь, где подушки для молитвы считались излишней роскошью.
Какую бы невесту ни привел Рэй в свой дом в Хайде, родне бы она не понравилась. Они смотрели бы на нее свысока, будь она хоть принцессой, хоть нищенкой. Не то чтобы они были богачами, вовсе нет. Но очень гордились собой.
Впрочем Рэя это мало волновало, когда он пригласил девушку, которая вела лотерею в одном из баров Манчестера, в кафе «Кардома» на площади Святой Анны. Виктория. Вик, как называл ее Рэй, была его королевой. Может, его родственникам она и казалась всего-навсего девицей с лототроном, но Рэй ее боготворил. В один «прекрасный» вечер она вошла в дом семьи Кроссов в новехонькой мини-юбке.
— У нас число одиннадцать! Ножки![24] — опрометчиво воскликнул Рэй.
— Мы с отцом останемся здесь, — заявила его мать с недовольной гримасой, указывая на гостиную; отец послушно закивал. — А вы можете разместиться в южной комнате.
В южную комнату, крохотную пристройку к кухне, солнце и утром почти не заглядывало, а за весь оставшийся день в ней не становилось ни светлее, ни теплее. Не спасала даже близость к кухне. Никто никогда не жил в этой комнате, даже мать Рэя, хотя при ее характере столь суровые условия прекрасно бы ей подошли.
Особого выбора у молодых не было, но и задерживаться здесь они не собирались. Рэй устроился на работу в почтовом отделении Глоссопа, так что они сложили свои немногочисленные пожитки и умчались по трассе А-57. Рэй упорно работал, и его жалованья с лихвой хватало на двоих, так что, когда они узнали о беременности, никаких сомнений не было. Ребенок был хоть и незапланированным, но желанным.
После родов Рэй подержал младенца на руках всего один раз, буквально пару секунд. Виктория потеряла столько крови, что в больнице такого запаса просто не оказалось. Она умирала двенадцать часов, и все это время Рэй сидел рядом с ней. Дважды акушерки спрашивали его, как он собирается назвать ребенка. И каждый раз он отмахивался.
Когда при приеме на службу у Рэя спросили, почему он хочет поступить в ВВС, он ответил, что ему нравятся форма и путешествия, и это еще было слабо сказано. Его направили на остров Занзибар в тридцати милях от побережья Танганьики в Восточной Африке. Место, более непохожее на восточный Манчестер, трудно было найти. Родственники обозвали Рэя жестоким и бессердечным за то, что он устраивает себе каникулы на тропическом острове вместо того, чтобы оплакивать жену и заботиться о ребенке. Их лицемерие только подстегнуло его, и он решил уехать раньше. Чтобы оплакать жену, ему необходимо было убраться от родни как можно дальше.
И расстояние в пять тысяч миль вполне его устраивало.
Рэя вовсе не удивило, когда Билли Данстан пригласил на облет острова двух девиц. Англичанки Джоан и Фрэнки работали медсестрами в больнице в Стоун-Тауне. Данстан и один из членов его экипажа, капитан Кэмпбелл, познакомились с этой парочкой однажды ночью на террасе отеля «Африка-Хаус», где гости острова собирались вечерами, чтобы выпить и полюбоваться закатом.
В назначенный день медсестер доставили на базу в Быойю дополнительным транспортом. Рэй бросил начищать ботинки и обнаружил, что при виде женщин все вокруг оставили свои дела. Хэншоу вышел вперед с самоуверенной ухмылкой, вытирая руки замасленной тряпкой. Все разглядывали девушек, кроме Флинна, на форме которого еще оставались следы унизительного ритуала инициации. Он стоял весь красный и смотрел в сторону.
Тут появился Данстан и сразу же оценил ситуацию.
— Хэншоу, — сказал он, — разве ты не должен сейчас везти припасы в Уроа? Эдак ты, парень, не успеешь до темноты. Возьми с собой Флинна.
Данстан объяснил девушкам, что капитана Кэмпбелла направили на остров Пемба решать какие-то проблемы с дисциплиной. Из-за расписания дежурств на ближайшие две недели медсестры не могли приехать сюда в другой день, а Данстан не хотел их разочаровывать. Рэй смотрел, как он шагает по взлетной полосе к своему «Геркулесу», и его белый шелковый шарф (украшение, которое только Данстан с его неотразимым обаянием и мог носить, и то, возможно, лишь по мнению Рэя) развевался на неутихающем ветру. Следом семенила Джоан. Фрэнки остановилась, чтобы поправить ремешок у босоножки, и оглянулась на собравшихся на площадке мужчин. Рэй, стоявший среди них, был поражен ее сходством с Викторией, которое заметил только сейчас. Когда девушка улыбнулась, ему показалось, что ее улыбка предназначается ему одному. Судя по пинку под ребра, которым одарил его Хэншоу, так оно и было.
— Разве ты приказ не получил? — буркнул Рэй.
— Так точно, капрал, — с иронией ответил Хэншоу.
Рэй посмотрел на Флинна, который тоже следил за его переглядыванием с Фрэнки, и ему показалось, что в голубых глазах парня мелькнула боль.
— Капрал Кросс, — донеслось с полосы. Наденьте летную куртку!
— Вот и тебе приказ дали, — заметил Хэншоу. Счастливый ты, ублюдок.
По пути к Данстану и девушкам Рэй прошел мимо Флинна.
— Когда-нибудь, сынок, и тебе повезет, — тихо сказал он.
Когда они выруливали к началу взлетной полосы, Рэй выглянул из кабины и увидел светлую макушку Флинна в грузовике рядом с Хэншоу.
— Держитесь крепче, дамы! — воскликнул Данстан, пытаясь перекричать шум четырех двигателей, и самолет начал разгоняться на полосе.
Они летели к столице через весь остров. Данстан показал им арабскую крепость и англиканскую церковь. Фрэнки заметила больницу на окраине Стоун-Тауна, где работали они с Джоан. Данстан плавно развернулся над бухтой, они пронеслись над так называемым новым городом и полетели обратно параллельно неровной береговой линии.
— Остров Узи, — крикнул Данстан, указывая направо.
Девушки перегнулись через спинку его кресла, чтобы лучше видеть. Рэй заметил, что они прижимаются бедрами и животами к плечам Данстана. Майор сидел очень прямо, с напряженной спиной, — как нарочно, чтобы увеличить площадь соприкосновения.
— А там что? — спросила Джоан, указывая на крохотный поселок вдали.
— Кизимкази. Ничего интересного. Держитесь! — Он резко повернул влево, и девушки, потеряв равновесие, со смехом навалились на его кресло.
Рэй заметил на лице Данстана довольную улыбку. Фрэнки улыбнулась Рэю. Он машинально улыбнулся в ответ, но почувствовал себя неловко и сразу же отвел взгляд.
Они пересекли южную часть острова, направились в открытое море, снова свернули влево и начали описывать плавную дугу, которая должна была привести самолет к побережью у северной части залива Чвака. Горизонт — расплывчатая линия между двумя массивами чистой голубизны — изгибался, как лук в руках опытного стрелка, а самолет был стрелой. Рэй смотрел на руки майора, лежащие на штурвале: рыжеватые волоски на его предплечьях золотились в косых солнечных лучах.
Вдали показалась база в Уроа: пара обнесенных забором приземистых построек, несколько мотоциклов, джип и единственный грузовичок — наверное, тот самый, на котором Флинн с Хэншоу привезли припасы. Когда самолет облетал вокруг базы, из одного из строений выбежали люди и, размахивая руками, помчались к пляжу. Рэй видел, как Данстан забрал влево и начал снова удаляться от острова.
— Грузовик выехал, — сказал Рэй. — Похоже, тоже к пляжу едут.
— Наверное, решили поиграть, — с ухмылкой ответил Данстан, начиная снижение.
Девушки ухватились за спинку его кресла.
— Как на американских горках! — воскликнула Фрэнки. — Или на мотоцикле Артура.
Данстан оглянулся.
— Это мой бывший, — пояснила Джоан.
— То, что мы сейчас сделаем, — прокричал ей Данстан, — не сделаешь ни на каком мотоцикле, кто бы им ни управлял. Держитесь крепче и не зевайте.
Самолет опускался все ниже и ниже. До пляжа оставалась миля, и высота резко падала.
— Пять сотен футов, — объявил Данстан. — Отсюда уже видно ноги у коров.
— Тут нет коров! — крикнула ему Фрэнки.
— Поэтому я использую вот эту штуку. — Он постучал кончиком пальца по альтиметру.
Рэй смотрел, как стрелка опускается до отметки в четыреста, триста пятьдесят, триста футов.
— Двести пятьдесят! — заорал Данстан. — С двухсот пятидесяти можно разглядеть ноги овец. Впрочем, овец здесь тоже нет. Мы летим на очень малой высоте, а если опустимся еще ниже, — и он продолжил снижаться, — то это уже будет называться бреющий полет.
Рэй знал, что пальмы в этой части острова вырастают до тридцати футов, и ему казалось, что до земли не двести пятьдесят футов, а гораздо меньше. Он видел, как листья раскачиваются на ветру, а потом под ними снова показалась база, и он взглянул вперед. Грузовик стоял посреди пляжа, люди выстроились по обе стороны от него неровной шеренгой и размахивали руками. С такого расстояния (пальм здесь больше не было, и высота была футов пятьдесят, не больше) Рэй с легкостью узнал Хэншоу и Флинна, восторженно подпрыгивающего, как ребенок. Девушки завопили от радости, когда «Геркулес» пронесся над грузовиком в каких-то тридцати футах. Обернувшись, Рэй увидел, как парни закрывают лица от поднятой тучи песка.
— Пятьдесят футов, дамы! — похвастался Данстан, явно наслаждаясь моментом. — Нам разрешают опускаться так низко для свободного сбрасывания.
— А что такое свободное сбрасывание? — поинтересовалась Джоан.
— Это когда мы сбрасываем грузы без парашютов. Коробки с припасами. Оборудование. Что угодно.
Фрэнки внезапно умолкла и обернулась, глядя на цепочку людей внизу.
— Что там? — спросила у нее Джоан.
— Тот блондинистый паренек, мне кажется, я его где-то видела.
— Он был у нас в больнице. Я видела его в приемной.
— Наверное, ты с ним работала, потому что ко мне он не подходил. Уж я бы такого красавчика не забыла.
Фрэнки, вспомнив, зажала рот ладонью.
— Господи, точно! — воскликнула она. — Такой милый мальчик. Он так смущался. Мне было ужасно его жаль.
Данстан уже пошел на второй круг. Теперь с левой стороны была видна только синяя гладь океана, небо исчезло. Рэй ждал, что еще скажет Фрэнки о Флинне. Но она заметила его взгляд и умолкла.
Она была похожа на Викторию, но теперь, глядя на нее, Рэй понял, что Виктория ушла, и его чувства к ней ушли тоже. Это вовсе не значит, что их не было. Но их уже нельзя было вернуть. Что-то в Рэе начало меняться, хоть он и не понимал природы этих изменений. Он продолжал скорбеть по Виктории — это несомненно, но жизнь на острове в компании Данстана и остальных изменила его. Он уже не мог сказать наверняка, что он чувствует, но точно знал, каких чувств у него больше нет.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 18 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |