Синт плюхнулся на пол возле правого крыла Неро, взялся за рулевые перья, дернул:
— Чувствуешь что-нибудь?
— Нет, ничего.
— Вот и славно. Теперь успокойся, малыш, ты в руках мастера.
— Синт, твой отец хочет с тобой поговорить, — Хорт неловко бросает трубку через комнату, она долетает едва до середины, но Синт успевает. Хорт извиняющеся улыбается, выходит, тщательно закрывая за собой дверь.
— Отец? — то, что у лорд-канцлера Аккалабата такое лицо, может заметить только сын лорд-канцлера Аккалабата.
— Синт, вчера на дуэли погиб Кориан.
Такое ощущение, что тебе на голову натянули орад и стягивают на шее завязки. Как назло, прямо перед Синтом висит огромное зеркало в вычурной раме. Он разглядывает свое лицо и знает, что у Кориана точно такие же белесые ресницы и брови, светло-серые глаза, волосы цвета умбренского мрамора, тонкие, недовольно поджатые губы… были.
Колоссальным усилием Синт загоняет в самый дальний угол сознания назойливо наплывающие картины. Три белобрысых мальчика в серебристых орадах стоят на кромке кипящего Эль-Зимбера, с опаской заглядывая в глубь водопада… Два десятка мечей — прямых и изогнутых — лежат на полу оружейной комнаты, а те же мальчишки, но уже постарше, сидят между ними на корточках, присматриваясь, выбирая… «Хватит!» — говорит себе Синт. Он уже знает, что последует дальше.
— Синт, мать не сможет родить еще одного ребенка, чтобы он сменил меня на посту лорд-канцлера. Она не в том возрасте. А другая женщина для меня невозможна. Я буду просить императора Хорта, чтобы он разрешил тебе вернуться. Буду умолять, валяться в ногах, если понадобится. Ты нужен мне здесь, на Аккалабате. Ты безумно нужен нам, Синт.
— Он не отпустит.
— Мы пришлем замену. Кого угодно. Двоих, троих… Ему достаточно только сказать.
Синт с ужасом представляет, что именно скажет Хорт лорду Дар-Эсилю, и в животе у него холодеет. «Дорогой лорд-канцлер, я не отпущу Вашего сына и не променяю его на дюжину других даров, потому что… у меня к нему большое и пылкое чувство. И вообще мы спим в одной постели. То, что он не трансформирован, чистая случайность… или научная удача наших генетических лабораторий, такие маленькие красные капсулки… а Элли пьет зеленые». И гримаса отвращения на лице отца, и путь на Аккалабат закрыт навсегда. Навечно. «Я не могу позволить моей любви разрушать мою жизнь», — думает Синт.
— Отец, ты можешь договориться с кем-нибудь, у кого есть корабли и хорошие отношения с Хортуланой? Чтобы корабль в нужное время стоял на космодроме… с открытыми люками и… ну, ты понимаешь.
— Ты не хочешь, чтобы я попробовал решить вопрос дипломатическим путем? — теперь лорд-канцлер выглядит удивленным.
— Я прошу тебя этого не делать, — с нажимом на «прошу». Я спасаю свою шкуру, отец, мелко и подло по отношению к Хорту. Но моя шкура принадлежит не только мне. Аккалабат. Я должен вернуться. Я не предатель. Я — предатель.
— Хорошо. Я договорюсь с королевой Дилайны. Транспорт у вас будет. Ты уверен, что сможешь добраться до космодрома?
— Сможем. Я, Элли, Прайд… (Брови лорд-канцлера на мгновение сходятся к переносице, но он понимает, что без Прайда Синту не выбраться). И Холли.
— Ты уверен, что его нужно брать?
— Он сын Элли, отец. Твой внук. Я не могу бросить его здесь. Ты против?
— Ты совершеннолетний, Синт. Решил — делай. Кстати, ты уверен, что нас никто не слышит?
Ты уверен… ты уверен… ты уверен… Он три раза спросил меня за две минуты. Я уверен в Хорте как в самом себе, отец. И я твердо намерен предать его. Потому что нам это нужно, нам с тобой. Нам и Аккалабату. Поэтому…
— Больше не спрашивай.
— Хорошо. Когда тебе нужен корабль?
— Через неделю. Нашу, хортуланскую.
— Вашу? — хмыкает лорд-канцлер.
— Я не умею пересчитывать, — признается Синт.
— Научишься, — голос у отца теплый, как нагретый осенним солнцем мрамор, как песок хаяросской турнирной арены, политый свежей кровью — настолько теплый, насколько может быть голос лорд-канцлера Аккалабата. — Конец связи.
Он чувствует, как его дергают за полу орада, и разворачивается с занесенным мечом. Еле успевает остановить руку:
— Кателла? Что тебе здесь надо?
— Возьмите меня с собой.
— Чтооо? Мы летим на Аккалабат, глупенькая. Там тебе не место.
Синт пытается отцепить ее пальцы, но ему не удается — девчонка держится с немыслимой для ее хрупкого сложения силой. Параллельно она успевает сдавленно всхлипывать.
— Они же убьют меня. У меня нет блутена. Возьмите меня. Пусть не на Аккалабат, куда-то еще. Возьмите.
— Синт, избавься от нее и пошли! — Прайд явно нервничает. Макушки крыльев у него за спиной вздымаются, как дьявольские мечи демона Чахи.
— Кателла…
— Я ведь могу вас заставить, — неожиданно спокойно сообщает она. Синт останавливается. А ведь и правда… и мало ли что она еще может — дочь императора Хорта, который сейчас тряпкой свисает с плеча Прайда, ударяясь проломленной головой между крыльями.
— Синт, если ты не способен… — снова начинает Прайд.
— Прайд, она дочка Элли.
И она не должна заподозрить, что мы берем ее нехотя. Пока она будет считать, что мы ее друзья, от нее и польза может быть. А потом разберемся. Когда мы будем на корабле. Если мы будем на корабле.
Прайд наконец-то закончил ковыряться кинжалом в оконной задвижке.
— Дочка Элли… дочка Элли… — бурчит он. У него, как всегда, раздраженный вид. Не настороженный, не напряженный, а именно раздраженный. Чувствуется, что его бесит все: Элли, с самого начала их авантюры пребывающая в абсолютной отключке и только жалобно вскрикивающая, когда Прайд, безжалостно вцепляясь железными пальцами ей в предплечье, перемещает ее, как куклу, с места на место; Хорт, который проявил дурацкую несговорчивость и которого из-за этого приходится тащить на себе; нерешительный и медлительный Синт; Холли, передвигающийся как в тумане и взирающий на происходящее с открытым ртом, как на интересный аттракцион; и теперь еще эта… Кателла — жалкая и никому не нужная, которую Синт почему-то решил тащить с собой.
А Неро… Неро останется здесь — и будет лежать закопанный не в нормальной земле, а в отвратительном хортуланском пепле. Ненавистная лорд-канцлерская семейка! Что бы лорду Кориану не сдохнуть пораньше? Я бы сейчас держал Неро за руку, а он бы сыпал своими вопросами: «Куда мы летим? Зачем мы летим? На чем мы…»
— Да мне-то что! Бери кого хочешь! Лорд-канцлер недоделанный! — рявкает Прайди и шагает на подоконник. Хорт по-прежнему висит у него на плече, голова безвольно болтается. Прайди перемещает императора под мышку, другой рукой подхватывает Элли.
— Кателла, иди сюда, — приказывает Синт. Непонятливой девчонку не назовешь — она сама подлезает под руку и цепко ухватывается там, где нужно. — Ты готов, Холли?
Холли, который за все время их приключения не произнес ни слова, коротко кивает.
— Так полетели! — внезапно в голову Синту приходит идея. — Кателла! Ты можешь сделать так, чтобы они нас не видели? Сэкранировать их ощущения, чтобы они не могли «вести» нас до космодрома? И не смогли заставить спуститься.
— Я попробую, но ведь… — в голосе у нее не сомнение, а скорее недоумение.
— Что «но ведь»? — угрожающе спрашивает Прайди.
— Ничего. Я думаю, что у меня получится, — совсем по-другому отвечает Кателла. В глазах у нее появляется уверенность и надежда, и Синт облегченно вздыхает. Все-таки ему не хотелось, чтобы Прайди заставил ее выбросить. «Да Чахи тебя побери, она моя родная племянница! — спохватывается он. — С чего я засомневался?»
Несколько километров лёта до космодрома — ничто по сравнению с несколькими десятками метров, которые им предстоит пройти пешком — до отдраенных люков дилайнского космокрейсера. Дилайняне верны своей репутации: делают ровно столько, сколько у них попросили. Корабль в нужном месте в нужное время. И даже не надейтесь, что какой-нибудь благородный лорд активирует браслеты, чтобы мы могли преодолеть сотню шагов, отделяющих нас от спасения. Дипломатический нейтралитет. Доброжелательная улыбка со сжатыми губами. Дилайна как она есть. Но и на том спасибо.
Запыхавшийся Прайди сваливает свою ношу у самого трапа.
— Удивляюсь я этим хортуланцам, — озираясь вокруг, говорит он, — у них императора сперли, а они как дети, честное слово.
— А меня это скорее пугает, — Синт тянет Элли за руку, заставляя подняться. — Кателла, видишь вход в корабль? Отведи туда свою маму. И сама сиди тихо и не высовывайся.
Девочка согласно кивает и просовывает свою ладошку в судорожно стиснутую клешню, в которую превратились сейчас точеные, изящные пальцы Элли.
— Пойдем, мама, — уговаривает она. — Все будет хорошо. Там, — показывает она на темный люк корабля, — нам помогут.
Элли неожиданно проявляет сговорчивость (кажется, будто она понимает обращенные к ней слова) и покорно идет за дочерью.
— И нам пора, — Прайди вытаскивает кинжал.
— Это обязательно? — Синт знает, что обязательно. Сейчас он сам себе отвратителен.
— Ты представь. Если он оклемается, им достаточно просто затащить его в корабль и вывести на орбиту. Короткая ментальная атака — и нам конец. У тебя есть гарантии, что дилайняне сильнее, чем хортуланцы?
— Понятия не имею, — признается Синт. Он присаживается на колени рядом с телом, которое несколько часов назад еще было императором Хортуланы, и бросает через плечо:
— Холли, иди на корабль.
Ноль реакции. Полшажка в сторону трапа. Безжизненные глаза, не отрываясь, смотрят на группу из трех человек, двое из которых решают судьбу третьего. Уже решили.
— Синт, лучше не надо…
Хорт не говорит, он шипит эти слова сквозь прерывистое дыхание. Прайди презрительно усмехается:
— О, он еще что-то соображает? Ничего, сейчас ты сдохнешь, тварь, сейчас я получу полное и окончательное удовлетворение. По всем пунктам. Даров Аккалабата ему подавай в наложники. Деток развел, тренера пригласил… гнида.
Хорт словно не слышит. Глаза его устремлены на Синта. Он весь сосредоточен на одной мысли:
— Синт, оставьте меня здесь и улетайте. Мы не будем гнаться за вами. Я не позволю. Скажу, что сам тебя отпустил.
— Ты не отпустил бы, — слова-пустышки, никчемные слова, обвинения, которые предатель бросает тому, кого предал. Так бывает всегда.
— Вам нельзя меня убивать.
Кинжал перерезает артерию.
— Вот и все. Будут спрашивать — вали все на меня, — Прайди с чувством выполненного долга отряхивает колени. — Нехорошо заставлять дилайнян ждать. Холли, ты долго собираешься там топтаться?
Он не понимает. А я уже понял. В тот момент, когда сердце Хорта перестало биться. Я слишком долго жил здесь, чтобы не заметить, как неуловимо изменилось что-то в воздухе, вокруг нас, как Холли недоуменно, словно проснувшись, встряхнул головой, поглядел, увидел…
Наверное, я и раньше это понимал, с самого начала, просто обманывал себя, не хотел верить… Даже в полубессознательном состоянии Хорт довел нас до самого космодрома, оберегая, не давая никому к нам приблизиться. Это не маленькая Кателла, а он все время, пока мы летели, посылал ментальный приказ не трогать, не убивать, не препятствовать.
Глупый, преданный, искренний император… спасал своего любовника до самого конца, наплевав на свои обязанности, на свою оскорбленную гордость. Давал мне уйти. А я-то, дурак, еще удивился, почему Холли не задавал никаких вопросов… почему на отца, висевшего полутрупом на Прайди, смотрел безразличным взглядом. И Кателла… «Я думаю, что у меня получится». Ничего бы у тебя не получилось, девочка, если бы не отец. Он мог приказать нам вернуться, мог приказать нам голову расшибить в джунглях…
Рука у Прайди тяжелая, и оплеуха звенит чувствительно.
— Отомри, Синт, Чахи тебе в глотку! Мне, что, вас обоих тащить силком? Тебя и недоноска этого?
— Я никуда не пойду.
Голос у Холли звонкий, а взгляд решительный. Тонкие руки переплетены вокруг шеи Хорта. Прайди уже вытащил кинжал, и кровь вытекает свободно. Холли пытается зажать рану пальцами, шепчет что-то отчаянное. Бесполезно.
— Холли, он уже мертв. Мама на корабле. Пойдем с нами.
Это бессмысленная попытка. Но я ее сделаю. Хотя я знаю, что он не пойдет. Теперь, когда Хорт не приказывает ему идти с нами.
— Убирайся. Уходите оба. Предатели.
Прайд снова вынимает кинжал, только что отправленный в ножны, приближается кошачьей походкой. Лезвие у кинжала темное, узкие зрачки профессионального убийцы смотрят в одну точку на затылке Холли. Синт отчаянно шепчет:
— Холли, это для твоего же блага.
— Да? Да? Конечно! Все — для моего же блага. Неро. Отец. Все, кто мне дорог, убивают друг друга для моего блага. Оставьте меня в покое.
Синт закрывает глаза. Прайд уже подошел, и видеть то, что сейчас произойдет, не хочется. Однако вместо звука падающего тела он слышит тяжелый вздох — так вздыхают только очень старые, ничего не ждущие от жизни люди. Открыв глаза, он видит, что Прайд сидит перед Холли на корточках, держит его за плечи и увещевает:
— Холли, я учил тебя. Я передал тебе все, что я знаю, не для того, чтобы ты сгнил в этой дыре. На Аккалабате ты будешь среди своих…
— Мне не нужно вашего Аккалабата. Ты не понимаешь: я родился и вырос здесь. Здесь моя родина. Отец, мама… все было хорошо, все были счастливы. Я не хотел идти с вами с самого начала. Но папа приказывал, и я не мог сопротивляться. А теперь, когда вы убили его, я свободен. И я не полечу.
— Холли!
Холли с негодованием отталкивает протянутую Прайдом руку.
— Убийца. Я никуда не полечу с предателем и убийцей моего отца.
— Здесь все может для тебя плохо кончиться, Холли. Ты считаешь Хортулану родиной, но у местных может быть другое мнение. Теперь, когда за твоей спиной нет императора Хорта…
— Ничего не хочу слушать. Убирайтесь!
— Мы не полетим без тебя.
Синт не понимает, откуда у Прайда взялось это упорство. А Прайд впервые за три года пребывания на Хортулане смотрит на своего «самого безмозглого и раскоординированного в мире» ученика другими глазами. Теперь он знает, что произошло два месяца назад в тренировочном зале, когда император в очередной раз застал их с Неро за нарушением всех и всяческих запретов и ударил ментальной волной, после которой мальчишка уже не поднялся.
Раньше Прайд помнил только тот взрыв ярости и сумасшедшего бешенства, в котором тонул, теряя сознание, тщетно пытаясь выкарабкаться, хватая ртом воздух. И еще успел он заметить, как эмоциональный смерч, посланный императором Хортом с одной только целью — убить, уничтожить, раздавить ослушников, натолкнулся на слабую, но ощутимую преграду, как отступило давление, давая возможность отползти в сторону, спрятаться за стойку с оружием, трястись там, завывая, в луже собственной рвоты, звать Неро, лежащего плашмя под ворохом черных перьев…
Черные дни, наступившие после, стерли все остальные воспоминания. Сейчас же Прайди, подбираясь со спины к капризному мальчишке и намечая точку удара, с необычайной четкостью увидел его напряженную шею, пригнутые, как от сильного ветра, плечи — только не здесь, а там — в тренировочном зале — и, как наяву, услышал:
— Стой! Папа, что же ты делаешь?!!
— Холли, отойди. Это для твоего же блага.
Фраза Синта сработала, как спусковой крючок на ловушках, которые Прайд расставлял в запутанных коридорах королевского дворца Дар-Аккала и извилистых переулках Хаяроса. Это для твоего же блага. Холли был там тогда, в тренировочном зале, и пытался их с Неро спасти. Отвергнутый, оскорбленный, он все равно вступился за них, сделал все, что мог, другое дело, что против ментальной атаки отца ему не хватило силенок. Но он пытался, и даже неумело выставленного им барьера оказалось достаточно Прайду, чтобы выжить. Неро был слишком открыт, слишком эмоционально восприимчив, как потом объяснил Синт. Император не хотел его убивать.
Он просто не рассчитывал на такую чувствительность. Как потом объяснил Синт. Лорд-канцлерский сынок, вечно оправдывающий своего теперь уже дохлого императора.
Прайд сделал глубокий вдох. Самый глубокий вдох в своей жизни. Такой, что аж голова закружилась. Нет, малыш, теперь, когда Неро нет, я о тебе позабочусь. Не оставлю тебя здесь, с этими… Он близко-близко подошел к Холли, крепко взял его голову руками и повернул к себе. Не отрываясь, глядя в глаза, отчеканил:
— Мы. Без. Тебя. Не. Полетим.
— Не полетите? — глаза Холли превратились в узенькие щелочки, губы смеялись. — Так я вас заставлю.
Следующее, что Прайд помнил, это удаляющийся в окне космодром Хортуланы, на котором скорчилась над телом отца маленькая фигурка в темном ораде… А к ней бегут со всех концов космодрома другие фигуры — угрожающие и беспощадные.
— Холли казнили на следующий день. Безболезненно. Один укол в вену. Он не мучался. Никто не хотел слишком сильно расстраивать нового императора. И так у него, потерявшего в одночасье всех близких, были большие проблемы с блутеном. Синт, Прайд и Элли, разумеется, благополучно добрались до Аккалабата. Первый со временем стал лорд-канцлером, что сталось с другими — мне неизвестно.
Кателлу они «забыли» на корабле при высадке. Дилайняне не возражали — сдали девочку в первый попавшийся приют на Рипарии. Кто-то из них, за кого моя семья всегда возносила безымянные молитвы, сообщил потом императору Хорту, где находится его сестра. Женившись и обзаведясь потомством, которое давало блутен как заведенное, Хорт счел свое положение достаточно стабильным, чтобы навестить единственное имевшееся у него в наличии родное существо. Бабушка согласилась на встречу с ним при условии официального признания родства — со всеми внешними атрибутами. Ты знаешь, насколько это важно на Хортулане. Маме тогда было около трех лет, и ей сразу же сделали татуировки. То же самое случилось со мной — твой отец выполнил завещание твоего прадеда, хотя и не понял в нем ни слова.
— Во мне течет кровь аккалабов? Забавно, — Хорт двумя пальцами разглаживает волосики маленького существа, свернувшегося комочком у него на коленях.
— Хорт, ты его перекормишь.
— Да брось ты. Много — не мало. Он вон какой слабенький.
Хорт бережно перекладывает малыша от одной блутеновой трубки к другой, а освободившуюся подключает к клапану блутеносборников.
— Учти, ты не сможешь его трансформировать.
— Кателла, ты с ума сошла? Или ты извращенка? Он же младенец.
— Кое-кто тоже так говорил.
Когда ментальные волны двух членов императорской семьи Хортуланы сшибаются в центре небольшого пространства, кажется, что закипает воздух. Кателла сдавленно охает, опускается на колени. Хорт морщится, кажется, ему тоже больно, но не отпускает.
— Хорт, хватит, пожалуйста, — молит Кателла.
— Не смей… никогда… слышишь? — император задыхается от гнева.
— Прости. Я не буду, — выдыхает Кателла, и он ослабляет ментальный натиск.
Малыш, прижатый к его телу, жалобно вспискивает.
— Ну, тихо-тихо, все, я больше не буду… — воркует Хорт уже совсем другим голосом. — Кателла, не делай так больше, правда. Видишь, он нас испугался. Не бойся, малыш, мы больше не будем.
От тепла и нежности, которые сейчас источает император Хортуланы, может растаять вечная мерзлота. Кателла недоверчиво качает головой, но предпочитает молчать. Быть старшей представительницей императорского дома не значит быть сильнейшей. Одной демонстрации ей более чем достаточно. Пусть Хорт делает что хочет. Она предупредила.
Глава IV. Время позаботиться о Дар-Халемах
Медео Дар-Эсиль
— Эй, ты, постой! Да погоди ж ты, скорбящий отец, потерявший свое семейство!
Медео останавливается не от повелительной интонации в голосе. И не от того, что золоченые когти хватаются за орад. Он это… царственное беспозвоночное может прихлопнуть одним ударом. Однако замирает на месте как вкопанный от непредставимого, через край хлещущего хамства. Так себя не ведут. Тем более венценосные особы. Медео брезгливо тянет за край орада, стряхивая скрюченную лапку императора Хортуланы, отходит на два шага к стене, отвешивает поклон, спрашивает ледяным, как смерть, голосом:
— Чему обязан, Ваше Императорское Величество?
— Скажи этому вашему, как его, лорд-канцлеру, а лучше даже фельдмаршалу, или как вы там его называете, — голос хортуланца сочится презрением, и больше всего на свете Медео хочется сейчас врезать ему между глаз. Но нельзя. Венценосная мразь. К тому же он нашел тело Эрлы.
— …Я оставляю вам два крейсера на орбите. Этого достаточно, чтобы вас больше никто не трогал. Расплатитесь умбренскими цацками, когда будет возможность. Ты меня понял?
Медео ни в зуб ногой в международной политике, но привычка подслушивать сохранилась у него с детства. Вчера на закрытом совещании военных и дипломатических представителей Конфедерации в малом тронном зале Хаяроса решался вопрос о том, как в дальнейшем оградить сектор от посягательств ситийцев. Говорили много, но без особого толку.
Всплыл на поверхность вопрос с верийскими крейсерами, непонятно каким образом оказавшимися в секторе и принимавшими участие в восстановлении Дилайнской монархии.
Однако любые попытки конфедератов полностью закрыть зону для военных кораблей натыкались на лучезарно-беззаботную улыбку короля Тона, обрядившегося по сему случаю в свой десантный комбинезон и трижды произнесшего с экрана большого телекоммуникатора, одиозно смотревшегося в малом покое среди знамен и потемневших от сырости гобеленов, свое категорическое «Нет».
Убрать верийскую станцию, защищающую внешнюю орбиту Дилайны — нет, допустить на нее наблюдателей от Звездного совета — нет и еще раз нет, позволить конфедератам прикрыть хотя бы автоматическим спутником внутреннюю границу пространственного перехода (на внешней теперь должны были неусыпно бдеть не одна, а три станции слежения) — нет-нет-нет. И не надейтесь. Король Тон выражался не как медиевальный монарх, а как лейтенант спецназа. Только некоторые короткие и выразительные слова заменял на витиеватое «клянусь разноцветными дюнами Хуны».
Вкратце его и без того недлинная речь сводилась к следующему. Я не имею дела с Конфедерацией. Я имею дело с верийцами и их генералом Джерадой. Могу перекинуться парой слов с делихонами и Когнатой. Готов снисходительно выслушать командора в отставке А. П. Разумовского, бывшего члена Звездного совета, а ныне посла Земли на Мхатме Такуду и еще пару-тройку землян. На более трепетные чувства и плодотворное сотрудничество можете не рассчитывать. Список своих претензий зачитывать не намерен, но и ваши выслушивать тоже не стану. Чем скорее вы свалите отсюда все на фиг (тут Тон не удержался и ввернул более крепкое слово), тем быстрее я начну договариваться с вышеупомянутыми верийцами, чтобы они поставили свою станцию и над Аккалабатом. Кори, помолчи, пожалуйста, твоего мнения никто не спрашивает. Подрасти немного, а пока я буду решать, что безопаснее для меньших наших братьев. И тут завизжал полномочный посол Локсии… и не он один.
Медео даже стало жалко Кори, такой пришибленный он вывалился из зала. Ясно, конечно, что на Тона рассчитывать нечего: лорд Дилайны и ведет себя как лорд Дилайны. Ничто, кроме собственного благополучия, его не интересует. Решения, которого требовали от его брата все эти люди — кричащие, стучащие по столу кулаками, выхватывающие друг у друга лазерные указки и пульты управления демонстрационным экраном, — Медео не понимал. Он только видел, что все старше и опытнее Кори, что все шумят и перекрикивают друг друга, тычут ему под нос маленькие приборы со светящимися экранчиками…
А остальные верховные дары Аккалабата с самого утра забились в кусты. То есть это у них называлось «обеспечивать безопасность Ее Величества и ограждать ее от излишних волнений». «А ты, Кори, — напутственно похлопал его по плечу старший дар Фалько, — иди, разбирайся с этими полоумными. Не зря же ты на Когнате учился. Мы в тебя поверили, сынок, а доверие нужно отработать». Кори и пошел. Как дурак, по мнению Медео. И сидел там, наверняка, ничего не понимая.
Нашел Кори в библиотеке. Тот угрюмо оторвался от многостраничного документа, сброшюрованного в папку с вензелем Конфедерации, влупил кинжал ему в самую сердцевину и кратко изложил Медео его содержание. Нам предлагают оружие. Такое, как у них. Скорчеры, парализаторы. Даже военные корабли. Нужно будет пустить конфедеративных инструкторов. Закупить запчасти и боеприпасы.
— Кори, ты обалдел?
— Нет. Я им отказал. Через два дня прилетает лорд Дар-Халем. Они с меня слезут и попытаются усесться ему на шею. Помнишь, как ты улетел в болото, когда потребовал в семилетнем возрасте папиного умбренского жеребца и он тебе дал?
— У меня до сих пор все тело ломит. При одном только воспоминании. И смесь болотной жижи с лягушачьим пометом — не самое лакомое яство на Аккалабате, можешь поверить.
— Верю-верю. Сам-то не пробовал, — усмехнулся Кори. — И в лоб копытом — это твой единоличный опыт. Ты у нас уникум.
Полет вверх тормашками с лошадиной спины в вонючую протоку — не лучшее детское воспоминание Медео (синяк на лбу багровел неделю, а камышиный пух пришлось доставать из самых неожиданных мест), но он был рад, что удалось хоть чуть-чуть развеселить брата. «А Кори, наверное, радуется, что ему удалось хоть чуть-чуть поднять мне настроение», — подумал Медео, и на душе у него снова стало скверно. Но брат, по крайней мере, не лез со своими соболезнованиями, как каждая дар-пассеровская сволочь, попадавшаяся навстречу, и Медео молча просидел в библиотеке напротив него до вечера. А когда Кори уснул, уронив голову на руки, просто нагнулся над ним, ослабил завязки на ораде, подоткнул полы и вышел.
И вот теперь эта разукрашенная образина широким жестом предлагает нам корабли на орбиту.
— Эй, Ваше Лордство! Ты меня понял? Способен донести информацию до ушей своего братишки?
— Нам не нужно ваших кораблей. Нет ни малейшего желания всю жизнь таскать ментошлемы.
— Кто тебе их даст? Ты всю жизнь потратишь только, чтобы научиться ими пользоваться! Выше меня в два раза, а ума не нажил. Говорят же тебе: для за-щи-ты.
— Почему? С какой целью?
— Не знаю, — кажется, что Хорт пренебрежительно пожимает не только плечами, но носом, подбородком и даже макушкой, которая действительно находится у Медео в районе подмышек.
— Это не ответ.
— На Хортулане это ответ. Нормальный, не хуже любого другого.
Черный, сужающийся к концу меч, описав в воздухе широкую дугу, врезается в каменную кладку прямо перед носом у императора. Тот удрученно вздыхает.
— Дикость это, лорд Медео. Тебе добро делают, а ты…
— Мне не нужно твое добро, за которое непонятно чем придется расплачиваться.
— Тебе не нужно — другим пригодится. Не решай за всю планету, — вид у императора усталый, будто ему бесконечно надоело препираться по столь незначащему вопросу, как выживание целой разумной расы.
— Ты не уйдешь отсюда, пока не дашь вразумительного ответа. По крайней мере, такого, какой я пойму.
— Ну, замки… — медленно говорит император, пытаясь пригладить пальцем шматок штукатурки, отколотый мечом Медео. — Их тяжело восстанавливать. Особенно старые. Особенно когда почти ничего не осталось.
Кусочек штукатурки все равно падает на пол и разлетается в пыль. Оба провожают его взглядом.
— Знаешь, — продолжает Хорт нараспев, — все эти новые материалы и технологии… Это не помогает. Кажется, строишь все, как прежде, а получается не то. Новодел. Я до сих пор по своему хожу, будто не дома. Стены вроде бы те же, и планировка, и все украшения… только ерунда получается. Мне не нравится. Ты скажи им там… у тебя остались перила парадной лестницы. Наверное, парадной. Пусть откопают. На нее можно наварить еще сверху и донизу. Хоть что-то. У нас аппанцы разобрали все до последней паркетины.
Хорт, поплевав на пальцы, начинает прилаживать очередной кусок штукатурки.
— Да брось ты ее, — сипло говорит Медео. — Не пристанет.
— А вдруг… — позолоченные ногти продолжают скрести выбоину на стене.
— Не вдруг, — Медео опускает меч. — Иди уже. Тебя хватятся. Мне влетит. За нарушение Вашей императорской неприкосновенности. Кори я все передам.
Упрямая штукатурка сыплется сквозь украшенные (по мнению Медео, изуродованные) стразами и крошечными висюльками из драгоценных металлов пальцы. Император молчит, растирает ее ногой, наконец, будто вспомнив о чем-то, встряхивается и шагает к выходу из коридора. Медео провожает взглядом его фигуру, чертит на пыльном полу носком сапога монограмму Дар-Эсилей.
— Там еще большой кусок пола есть, — возвращается с полпути император. — Черно-белого. Балкон обрушился. Наверное. Весь потрескался, но ничего. Можно достать, если разгребать аккуратно. Если у вас есть хорошие мастера, смогут склеить. И лошадки бронзовые. От ворот конюшни отвалились. Наверное. Я одну себе взял. На память. Остальных мы сложили в кучку. Сразу увидишь.
— Ага, — содержательно отвечает Медео.
Бронзовые лошадки кажутся ему сейчас крайне важным делом. Их действительно нужно прикрепить на ворота новой конюшни, когда она будет. И пол. Черно-белый. Эрле ужасно нравилось, что она различает квадраты — вставала крохотной ножкой в атласной туфле и спрашивала игриво: «Ведь это черный? Правда, Медео? Скажи — черный?» Потом перескакивала на белый, и игра начиналась сначала: «Белый? Скажи, Медео?» Медео со стоном обхватывает руками голову, словно пытаясь защититься от этих воспоминаний. Слава Лулулле, они приходят не часто. Хотя это странно.
Зато окружающие видят, как он быстро справился с тоской по Эрле и, пытаясь быть полезным, включился в работу: растаскивал завалы вместе с мастеровыми-итано, носился по поручениям Кори, встречал и провожал на космодроме межпланетные корабли, а по ночам присматривал за починкой этого самого космодрома, которая становилась все более проблематичной после каждой посадки и каждого взлета. Времени на слезы не оставалось. И слез самих не было. Хотя это было и странно.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |