- Я пойду.
Билл не остановил меня. Он не сказал ни слова. До он вообще не посмотрел в мою сторону! На хуй так жить…
***
Придурок малолетний! Ну, вот и чего я устроил? Сам же до сих пор не отошел от услышанной истории, а Билл ее пережил. И это явно не просто сломанные часы, а какая-то жутко важная для него хрень. Для них с «Томом». Блииин. А я обиделся! Молодец! Умница просто! Пустышку и памперсы в студию!
- Дите дитем. – Раздавшийся над головой голос в точности подтверждал мои мысли.
Я сидел на малюсеньких таких качельках (Напоминаю, ростом я почти с Билла, а он тот еще лось, хоть и тощий), а напротив меня стоял, сложив руки на груди и постукивая ногой по песку, самый странный, холодный, отстраненный и просто восхитительный человек из всех, кого я знал. Билл. Он пошел за мной. Он нашел меня. Он даже не умывался, да и накинул первые попавшиеся вещи, лохматый, злющий и… взволнованный. Он волновался. За меня?
- Ну, и чего сидим? Между прочим, мне кто-то что-то сегодня задолжал, нет? – Пока до меня доходил смысл его слов, пока я краснел, вспоминая, как облажался, блондин тяжело вздохнул, расцепил руки и повернулся, начиная идти в сторону своего дома. Оглянулся, проверяя, иду ли я за ним. А я иду. Ну, ползу… медленно так плетусь, все еще стыдясь, чувствуя вину, сомневаясь. Билл покачал головой, вернулся и… Взяв меня за руку, повел за собой. А я был просто в шоке, и смотрел на наши сцепленные ладони, как на восьмое (девятое, десятое и сто пятое) чудо света. Заметив мой взгляд, Билл опустил голову, скрывая лицо за рваными прядями волос, и тихо проговорил:
- Все равно темно, и никто не увидит.
Ну, Билл, я бы не был так в этом уверен. Пусть на улице уже и мгла, но моя счастливая лыба сияет покруче летнего солнца, готов поспорить!
Что там говорил про реакцию на часы очкастый кабанчик? Так вот она, реакция: Билл догнал меня и ведет сейчас обратно, к себе домой. Он хочет меня. Он взял меня за руку!!!
Это ведь что-то, да значит, верно?
***
- Ааах, ннет! – Билл закрывает лицо руками, выгибаясь на полу. Плевать, что холодно, жестко. На все плевать! До кровати мы просто не доберемся.
Не помню, как его раздел. Не помню, как разделся сам. Ну, почти разделся…
Спускаюсь поцелуями по бархату молочной кожи, лаская каждый миллиметр этого стройного, гибкого тела. Впалый животик, ниже… Тонкие ноги напрягаются у меня на плечах, а Билл вскрикивает, закусывая собственную ладонь.
Даа, я тебе задолжал… Прости, я не умею этого делать, но… Тебе нравится, все равно ведь нравится, да? Бииилл…
Ты нежный, такой растерянный, такой несдержанный, ты задыхаешься, а я хватаю тонкие руки, отрывая их от самого прекрасного в мире лица. Все, ты теряешь последнюю защиту, последний шанс скрыться от меня. Последнюю границу между нами, что вновь и вновь создаются твоим ледяным образом. Ты стонешь, тихо. Ты всегда тихий, но это хриплое дыхание пробирает до глубины души, до оргазма у стаи бабочек, беснующихся в самом низу живота. Но мне нельзя, нужно сдержаться. Только как? КАК, если в моих руках выгибается на пике, вскрикивая, тот, кто целиком и полностью завладел моими мыслями, тот, от запаха которого кружится голова, чье серебро волос мерещится мне постоянно, а в обжигающем виски глаз сейчас нет ничего, кроме пьянящего тумана страсти?
Прокашлявшись, отпускаю с плеч твои ноги, прижимая к себе дрожащее тело. Но нет, успокаивать я тебя не буду. Мы еще не закончили. Билл, теперь одновременно, хорошо?
Не хватает выдержки, пытаюсь быть нежным, пытаюсь не торопиться, но… Ты понимаешь. Ты и сам не можешь, ты хочешь, меня… всего меня. Сейчас, любимый, потерпи только.
Тебе больно, кусаешь губы, тут же отпустив, рваное дыхание обжигает, касаясь моего лица. Хочу помедлить. Издеваясь уже над собой, все же хочу дать тебе время привыкнуть, но стройные ноги оплетают мою талию, притягивая к горячему, худому телу просто невероятно близко.
Я смотрю в твои глаза, а в них танцуют бесы. Они горят черным мраком, а алые, искусанные губы вызывающе изогнуты. Я понял, Билл. Я понял, чего ты хочешь. Да, сегодня мы сгорим. Сегодня не будет нежности, будет лишь страсть, резкие движения, боль и наслаждение, слаще которого не бывает на свете. Сегодня будут плавиться тела, сливаясь друг с другом, вбиваясь друг в друга. Сегодня будут пошлые стоны и ногти, рисующие на коже узоры желания, дикого, невыносимого, пьянящего, уносящего с этой планеты, разносящего на куски, до звездочек в бесконечной вселенной, до ломи в горящих телах. До твоих слез, с которыми вырвутся из все еще дрожащего и пылающего тела, все чувства, что сошедшее с ума и все еще бешено колотящееся о ребра сердце уже не способно в себе сдержать.
А после мы будем лежать, абсолютно голые, на темных простынях, я буду любоваться разлитым по подушке серебром, сияющим в лунном свете, а ты, задумчиво вслушиваясь в дождь за окном, тихо, но уверено прошепчешь:
- 90 баллов.
- Что? – Искренне не пойму я.
- Скоро у тебя экзамены. Сдашь математику не меньше, чем на 90 баллов… Я пойду с тобой на свидание. – Ты повернешься, и я опять утону во мраке твоих глаз.
- Биилл… Ты же знаешь, что в математике для меня нет ничего невозможного. – Улыбнусь, покруче чеширского кота.
- Скромняжечка ты моя… - покачаешь головой, и мы засмеемся.
А потом уснем. Я усну. А ты все еще будешь слушать дождь, ища в его равнодушном стуке по крышам и асфальту ответы на какие вопросы, что бередят, казалось, давно промерзшую уже душу. Казалось...
Экстра
Так, блудный автор опять сваливает на пару суток, но перед этим решил скинуть еще небольшой кусочек:) Этот стих выложен раньше и отдельно, но писался он именно тогда, как я поняла, что сделаю с сюжетом. Т.е. писался он по "Границам". Так что я сюда его и впихнула. Кто-то прочитает его впервые, но некоторые с ним уже знакомы:) Ловите:)
Экстра
Глубокой ночью, когда юный совсем еще парень во сне продолжал целовать любимые губы, тонкий силуэт приподнялся на кровати, вглядываясь в спящего мальчишку, и, стараясь его не разбудить, аккуратно перелез через расслабленное тело. Слегка улыбнувшись, погладил любовника по мягким волосам, убирая с лица непослушную темную прядку. После чего молодой мужчина, прихватив одежду, тенью покинул комнату, прикрыв за собой дверь.
***
Темная фигура, выйдя из квартиры, начала медленно подниматься на последний этаж, стремясь попасть еще выше. Вход на крышу никогда не закрывали, и это безумно радовало молодого человека на протяжении вот уже почти семи лет.
Сколько всего было обдумано, сколько вспоминалось, сколько проливалось слез и посылалось не способных ничего изменить проклятий. Именно здесь, под дующие ветра, падающий снег, льющие дожди.
Сегодня тоже шел дождь. Только на этот раз блондин впервые прихватил с собой зонт. Он стоял и думал, устремив уставший, растерянный взгляд карих глаз, в которых, не смотря на ночной холод, начинал таять лед, на горизонт, за который уносились две прекрасные и так ненавистные им реки.
Он стоял, курил. И думал…
«Есть две реки.
Они бегут за горизонт.
На этой крыше я встречаю их ночами. Со мною сигаретный дым, уставший зонт. И эти реки, там, внизу текут лучами.
Один поток по цвету, словно солнца свет. Второй пылает кровью алою заката.
Их красивее рек, наверно, в мире нет.
Одна из них умчала вдаль когда-то брата.
Пересекаться эти реки не должны. Они текут, как параллели, не сливаясь.
Тогда сошлись.
И в этом нет его вины, что в белом свете капли крови потерялись.
Они сошлись. И оборвалась жизни нить, как провода или как тоненькие вены. Бывает, если параллели эти слить в один поток на перекрестке.
Вой сирены, пронзая тишину ночную, разбудил и этот город, и кого-то там, на небе.
Я так любил. Братишка, я любил.
Но ты разбился. Потянул короткий жребий.
А реки все еще бегут за горизонт. Они мне кажутся прекрасными такими…
Слезами небо бьет уставший черный зонт.
Я параллелям вслед кидаю твое имя…
«Том»… Прости… Я ведь люблю тебя! Но… Я… Запутался…»
***
Молодой человек стоял под зонтом, глядя, как в этом, никогда не спящем городе, уносятся вдаль два бесконечных потока. Он столько их уже видел… он ненавидел их всей душой. Он так привык к холоду крыши и пронзающим нитям дождя.
Но сегодня он прятал свое тело под зонтом. Не потому, что вдруг ему стало не безразлично то, что с ним будет. А потому, что там, внизу, в квартире его ждал милый, такой простой и такой несравнимый ни с кем мальчик. Мальчик, чье тепло украдкой воровала эта Снежная Королева, отогревая им свою душу. А такое сокровище надо беречь. И потому мужчина под зонтом. Потому он вернется в тишину квартиры, где раздается лишь мерное посапывание, и, немного озябший, но зато сухой и не продрогший до самого сердца, он ляжет в объятия одеял, чтобы впервые, после таких вылазок, уснуть с задумчивой, но все-таки улыбкой, глядя на милое и совсем еще детское во сне лицо. Уснет, по привычке, в стороне, вжавшись в стенку, чтобы проснуться от нежного поцелуя в снежную макушку, лежа на горячем теле и слушая счастливое биение юного, влюбленного в него сердца.
Ads by TubeSaverAd Options
Глава 13
Дорогие мои, эта история выходит короткой... Еще две-три главы, и будет поставлена точка. Предупреждаю сразу, чтобы никто не удивлялся:)
Глава 13.
POV Том
90 гребанных баллов.
Весна упорно засела в сердцах, а погода тонко намекала диким пеклом, что скоро – лето. Кто-то полностью погружался в любовь и тусовки, забивая на учебу, а кто-то забивал на любовь и тусовки, живя, дыша и завтрако-обедо-ужиная одними книгами.
Кем из вышеперечисленных являлся я – понятия не имею, ибо в сердце был один Билл, а в голове – одна математика.
Я забил на все остальные предметы, учил, зубрил, решал, и все для того, чтобы сдать на 90 гребанных баллов.
И сдал. На 88, блядь!
Хотелось рвать и метать и, одновременно, пойти и утопиться. Ну, вот что за херня?!
Я уже все распланировал, причем, не менее, чем в двадцати вариациях (на будущее, видать), денег накопил, хотя и был абсолютно уверен, что Билл нигде не позволит расплачиваться за него. Я тут весь размечтался о предстоящем свидании. И, на тебе! 88 баллов!!!
И это, между прочим, лучший результат на потоке…
***
Мы лежали на смятых простынях. Билл курил, болтая в воздухе ногами, а я… Ну, а я думал все о той же, вечной суЧности бытия.
- Да ладно ты, не расстраивайся, мелкий. – Блондин взлохматил мои, и без того растрепанные, волосы.
- Легко тебе говорить. Не ты же лох, профукавший свой единственный шанс!
Моей печали не было придела, а состояние можно было описать в пяти буквах: Д-Ё-П-Р-А.
- Нууу… задумчиво протянул Билл и, потушив сигарету, начал перебираться через меня, слезая с кровати и сверкая голой задницей прямо перед носом, невольно притягивая взгляд и заставляя на время отвлечься от нудных мыслей о собственном критинизме.
Все так же, полностью обнаженный, блондин продефилировал к выходу из комнаты и, уже облокотившись на косяк, обернулся (а я все на попу пялился) и выдал:
- Значит, попытаешься снова, в следующем году.
На эти его слова я лишь скептически хмыкнул, возвращаясь мыслями к своим баранам (попа-то ушла). И, лишь когда из ванной послышался звук льющийся воды, до меня мееедленно, со скоростью трупа улитки, начало доходить, что же все-таки сказал Билл.
«В следующем году»... Когда я снова буду сдавать экзамены, Билл хочет, чтобы я попробовал… то есть, весь этот год… он планирует провести со мной???
Йууу-Хууу!!!!
Мне хотелось прыгать, пробивая потолок и расцеловывая соседей, но вместо этого я вломился в ванную и…
Стройное, гибкое тело, по которому бьют упругие струи воды. Мягкая пена и руки, смывающие ее с нежной кожи. Тонкая шея, запрокинутая голова и жидкое серебро волос, шелковыми мокрыми прядями стекающее по выгнутой спине, а ниже…
Билл не успел даже вскрикнуть, а я уже вжимал его в стеклянную стену душевой кабинки, хаотично шаря руками по разгоряченной коже, кусая губы и не давая вздохнуть, не давая шанса оторваться или взять на себя лидерство. Я подчинял, я брал, а он отдавался, покорно, страстно, без скромности, стыда и остатка. Обхватив меня руками за плечи, Билл подался вверх, и стройные ноги оплели мою талию, сцепившись за спиной. Чувствуя, как в спину вонзаются острые ногти, я не замечал ничего больше, ни воды, ни мира, только это тело, только жар в нем, только эти черные глаза, алые, распахнутые, искусанные губы и мой собственный сорванный шепот, повторяющий, словно в бреду, имя любимого человека.
Кажется, я снова заночую у Билла. Снова мы уснем по разным углам постели, а утром я буду ждать пробуждения теплой ледышки, которая за ночь успеет полностью на меня вскарабкаться. И снова я буду тихо посмеиваться над его сконфуженным видом и словами:
- Блядь, да что же такое?... Снооова…
Опять он будет ворчать, глядя, как я чищу зубы СВОЕЙ личной щеткой и надеваю СВОИ старые джинсы с утра, достав их из его шкафа, в который успел перетащить из дома небольшую, но значимую часть своего гардероба. Билл снова будет поражаться тому, как это - моих родителей не волнует, где их отпрыск шляется целыми ночами, на что я буду лишь отшучиваться, прикидывая мысленно, когда же предки все-таки попрут меня из дома за не посещаемость.
А после мы будем завтракать. Билл будет пить черный кофе, ухмыляясь над тем, что я люблю молоко. А я буду умиляться. Потому что иначе просто невозможно смотреть на эту сУрьезную фигуру, заколовшую волосы какой-то женской фигней, из-за чего отросшие концы мило свисают позади, а выбившиеся пряди, слегка завиваясь, обрамляют невероятной красоты лицо. Я не выдержу и ляпну ледышке, что он похож на девушку с этой прической. Билл какое-то время охуевше попялится на меня, после чего, выругавшись, сорвет с волос эту неведомую хрень, тут же растрепывая снежные пряди, и картинно задымит сигарету, скорчив гнусную мордашку и, театрально усевшись в позу стандартного гопника, сверля меня испепеляющим взглядом исподлобья, всем свои видом при этом крича: «Я мужиГ, бля!». Ну, желая кричать… а я опять не выдержу и заржу. Ледышка же, смирившись с полным провалом собственной показухи, встанет, отряхнется, выбросит недокуренную сигарету и подойдет ко мне, отворачивая от стола. Сядет на мои колени и, обняв за шею, с нежной улыбкой посмотрит в глаза и прошепчет в самые губы:
- С днем рождения, малыш Томми.
***
Это конец…
Сколько раз я спрашивал Билла, кто я для него? Сначала я был никем. Потом стал любовником. В последнее время на этот вопрос Билл тяжело вздыхал и, опустив голову, начинал мне втолдычивать, словно извечные истины:
- Томми, ты милый, чудесный мальчик. Мне хорошо с тобой. Ты мне нравишься. Но я не люблю тебя.
Я же лишь криво улыбался и переводил тему, делая вид, что все пучком, зашибись, жизнь прекрасна, а я просто счастлив.
Но сегодня у меня день рождения. И я хотел бы чего-нибудь…
Да ничего я не хочу! Не нужно мне никаких подарков, не нужно вечеринки, которую собирается закатить Энди с ребятами (я как-то незаметно с ними подружился, попросту устав посылать…). Мне нужны лишь… Эти три слова. И пусть Билл солжет, пусть он, на самом деле, не любит, но сказать-то их… Я ведь поверю… Хоть ненадолго… Хотя бы сегодня...
***
Я задумчиво брел по школьным коридорам, внутренне переваривая только что состоявшийся разговор с мамой, в котором она пообещала придушить меня моими собственными же кишками, если и сегодня я, такая сволочь неблагодарная, не соизволю явить свою блудную задницу на суд (и поздравления) собственных родителей. Обещала даже выслать карту с почтовым голубем (которого она потом зажарит на ужин), если я, в край офигевшее создание, забыл дорогу в отчий дом. Мама у меня милая.
Странный шум из приоткрытого кабинета вывел меня из слегка коматозного состояния. А уж когда я понял, что ноги сами по себе привели меня к кабинету математики…
Увиденная картина не просто пробудила во мне хомячка, она заставила его мутировать, как дворняжку в полнолуние.
Билл упорно пытался срастись со стеной, по которой он даже начал сползать, а напротив, расставив обе свои лапищи по бокам от хрупких плечей моей Снежной Королевы нависал какой-то суицидник из параллельного класса, что-то втирая про то, как он давно мечтает и хочет…
В каких он там позах хочет, ему поведать так и не довелось, потому что, не смотря на то, что мозг мне что-то робко шептал про «15 лет за убийство», я сам уже рванул к этому кретину озабоченному, одним рывком отшвыривая его от блондина. Эх, красиво летел… Билл тоже заценил, выпрямляясь, и отодрал себя от стены, вставая рядом со мной. Не смотря на то, что сам дрожал от злости, он успокаивающе положил мне тонкую ладонь на плечо, не сильно, но ощутимо сжимая. А у меня внутри все кипело. Хотелось размазать этого недо-маньяка живописно-кровавой лужицей по стене. А предполагаемая жертва несчастного случая, очухавшись и перестав считать звездочки, видимо, прочитала в моих глазах, как именно я его буду убивать и насколько долго, решив, что безопасней свалить, на хуй.
Трусливый след давно простыл, а я все еще сжимал руки в кулаки и дышал, как загнанный зверь. Билл взволнованно смотрел на меня, пытаясь даже обнять, но я был настолько зол, что и его забота вызывала бешенство. Ревность затуманила мозги так, что я не понимал, кто сейчас осторожно и нежно гладит меня по плечам и спине, все-таки сумев оплести тонкими ветками рук. Только уткнувшись носом в снежные волосы и вдохнув, ставший родным уже, запах, я, наконец, пришел в себя, тут же прижимая к себе любимое тело.
- Не хочу тебя ни с кем делить.
- Тооом, тссс, успокойся…
- Не могу.
- Я и не собирался ничего с ним делать. Вообще не ожидал, он сказал, что не понял новой темы сегодня, попросил объяснить, а потом вдруг ни с того, ни с сего… Черт, ну чего ж я такой тощий, даже за себя постоять не могу…
- Бииилл…
- Все, Томми, все хорошо. Ты так во время пришел.
Билл гладил меня, путаясь пальцами в коротких волосах, а я все прижимал его, словно пытаясь спрятать в себе. Ото всех.
Не отдам. Никому. Мой.
И плевать, если он сам так не считает.
- Я люблю тебя, Билл.
- Томми…
- Нет, не отвечай.
- Том, я… - Блондин пытался что-то сказать, но я догадывался, что именно… Нет!
- Билл, я не хочу снова слышать, что нравлюсь тебе. Нравлюсь и все. Не хочу, понимаешь?
- Том, да послушай! – Билл вскрикнул, чуть отстраняюсь, но не выпутываясь из моих объятий, при этом, ладонями держа мое лицо и глядя на меня так, словно решается на что-то… – Томми… Я тоже…
- Что здесь происходит?!
Мы замерли, услышав этот возглас. Кому принадлежал голос, с явно проступающими в нем сейчас истерическими нотками, не нужно было даже гадать…
В дверях кабинета стояла Фрау Майер. Директор школы.
Глава 14
Глава 14.
Билл стоял, ощутимо напрягшись в моих руках, и смотрел на меня каким-то пустым и совершенно безразличным взглядом. А я комкал в ладонях его свитер на спине, пытаясь удержать, боясь, что он сейчас исчезнет.
- Я повторяю: что здесь происходит?! – уже почти визжала директорша. А из-за ее спины выглядывал тот самый придурок, который приставал к моей ледышке. Сдал, сука!
Но мы этого еще не видели. Мы вообще не смотрели на них. Я – на Билла, а он – в пустоту.
Карий виски напротив всего на одно мгновение вновь стал осмысленным, теплым и до боли грустным. Билл усмехнулся и, прижавшись ко мне сильнее, нежно и коротко поцеловал в губы. Я не успел ничего понять, не успел ответить. А любимый голос уже тихо, но уверенно шептал:
- Прощай, Томми.
Это было два месяца назад.
Учителя дружным составом решили на собрании, куда практически сразу увели Билла, что шумиха, скандал и ТАКАЯ репутация им не нужна. И огласке наш случай придавать не нужно. Просто герр Трюмпер перестал работать в нашей школе. Два месяца назад.
Броситься вслед за уходящим блондином мне тогда не дали. А после школы меня уже встречали родители. Конечно, им сообщили.
- Да как Вы можете молчать? Он же педофил! Он совратил моего сына!
- Никого он не совращал. Я врал ему! А когда он про возраст узнал – хотел меня бросить. Это я ему не позволил, я просил его дать мне еще шанс!
- Он взрослый мужик, у него должна быть своя голова на плечах! Он понимал, что связывается с малолетним! Пусть теперь несет ответственность! Ему срок светит!
- Ах так, папа? Хорошо! Судите Билла, и пусть все наши знакомые, все твои коллеги узнают, что твой сыночек – гей! Я буду орать об этом на всю округу, понял?
- Ты мне еще и угрожаешь, сопляк?
- А ты не лезь в мою жизнь! Я не маленький! Я люблю его!
- Ах, ты…
- Тааак, дорогие мои… – Мед, который лился в мамином голосе, означал только одно: мы ее довели. Все, мы трупы.
- Фрау Майер, мы, пожалуй, пойдем. Мальчики – за мной… - Мамуля – ну, сама вежливость и просто мисс «Самая очаровательная улыбка Вселенной». Папа затравленно посмотрел на меня. М-да… Спасите!
Это было два месяца назад.
Скандал, случившийся тогда дома, был крышесносящим, зато единственным. Родители поняли, что Билла я, на самом деле, люблю, и мне глубоко насрать, что они по этому поводу думают, так как чувств моих их мнение изменить не сможет. Поняли, и сделали вывод.
С тех пор телефон у меня отобрали, в школу отвозил кто-то из предков, а забирал старший брат, прогуливающий ради такого пары. С родительского разрешения. Нет, повеления!
Из школы не сбежать, из дома – еще хуже. А тут и каникулы начались… Я ни шагу не мог ступить без надзора. Два месяца!
Вот уже два месяца, как я не видел Билла.
***
Он был в моих мыслях. Постоянно. Не отпуская ни днем, ни ночью. Он снился мне. Снились родные губы, любимое тело. Снился виски его глаз и снежное серебро волос. Снилась наша страсть. Снилось его признание, так и не прозвучавшее в нашу последнюю встречу. Снилось, как он говорит эти, такие нужные мне, особенно сейчас, слова.
А иногда Билл снился не один. То с Густавом, то просто с каким-то размытым силуэтом. Но непременно обнаженные, и в постели.
Я сходил с ума от этих снов. Я ничего о нем не знал. Два гребанных месяца могли изменить что угодно!
А было ли у нас, что менять? Он ведь так и не сказал, что любит меня. Его признание мне, всего лишь, снилось.
***
Отработка… и снова школа. И снова конвой. И никакой возможности сбежать. И никакой уверенности, что Билл все еще живет на той квартире. И снова противные морды одноклассников и прочих людишек, на которых мне абсолютно наплевать. И тихие перешептывания.
Как бы учителя не хотели сохранить ПОДОБНОЕ в секрете, но слух по школе пронесся едва ли не быстрее, чем Билл ее покинул. Думаю, даже не нужно говорить, какими взглядами провожала эта тупая стая бедного, совращенного учителем, мальчика? Ну, или, как вариант, малолетнего маньяка, силой взявшего молодого, хрупкого и беззащитного, аки лань, преподавателя.
Не важно, кто жалел меня, кто осуждал, а кто просто брезговал. Отвернулись все. Все, кто упорно пытался раньше добиться моего внимания. Кроме Энди. Я все так же продолжал его, в лучшем случае, игнорить, а он неизменно искал со мной встреч и загружал мне мозг разнообразной и далеко не всегда имеющей смысл фигней. Но в то же время, в его глазах было что-то такое, что словно говорило: «Чувак, если что, я рядом. Хорошо?». Я чувствовал в нем поддержку. Чувствовал, но отталкивал ее. Я не хотел с ним говорить.
Да я вообще не разговаривал ни с кем почти все эти два месяца! Это было что-то, вроде моего бойкота, на который, однако, всем было наплевать. Ну и пошли они. Я молчал. До тех пор, пока…
***
Я просто шел по коридору. Рядом неизменно семенил Андреас, чья пустая болтовня, целью которой было просто отвлечь меня от собственных дум, начинала потихоньку срабатывать. Я прислушивался к словам, хоть и пропускал мимо большую часть из них. Но тут кто-то за спиной взорвался диким хохотом.
Повернувшись узнать, чей это конский ржач вывел меня из умиротворенного коматоза, я замер на месте. Одним из шумной компании, обсуждающей, по ходу, недавний уик-энд, был… Тот самый козел, который сначала лапал моего Билла, а потом донес на нас директору! Он мне, значит, жизнь сломал, а сам стоит сейчас, весь такой белый и пушистый, и ржет над чем-то! Он счастлив! Сссууука…
Растаскивали нас долго. Ну, точнее, это меня долго пытались отодрать от вяло сопротивляющегося тела, служившего мне боксерской грушей. Наорали и потащили в медпункт. Обоих. Потому, что я лох!
Пока вколачивал ненавистную харю в стену, этот придурок умудрился один раз увернуться, и я со всей дури въебашил в бетон.
- Эх, Юнк… Ты же никогда ни с кем не дрался. И что теперь? Мы переломами не занимаемся. – Укоризненно покачивая головой, выдала школьная медсестра.
Вашу ж мать, я еще и руку сломал!
***
В школу опять вызвали предков, и сейчас я брел по больнице, слушая о том, что дети, и правда, - цветы жизни. На могилах родителей.
Травматолога, по каким-то неясным причинам, не было (Отпуск, запой, запор, а, может, любимая кошечка ощенилась хомячками?). Так что отправили меня к кабинет другого специалиста, мастера, так сказать, на все руки и во все щели.
Оставив отца ворчать недоказанное, даже не постучавшись, с ноги открываю дверь и вхожу. А вот за собой несчастную дверку закрываю уже нежно, аккуратно, и на замок. Потому что за столом, заваленном бланками, карточками, печатями и прочим врачебным мусором, в белоснежном халате, поверх голубой рубашки с черным галстуком, сидел и, из-под очков, удивленно смотрел на ахуевшего меня…
Доктор Густав Шеффер, если верить табличке. А если прислушаться к моей памяти, то просто кабанчик.
Глава 15
Ну, что ж… Это снова я. А вот и последняя глава. Но будет еще эпилог! Спасибо всем, кто читает, а тем, кто и еще и комментирует: ребята, золотые мои, я вас обожаю!!! И, простите за нервы и траты на успокоительное (надеюсь, оно еще не кончилось?)…
Глава 15.
Партизан хренов! Я что только не делал, как только не просил, даже окольными путями пытался выведать, но эта скотина мне так и ни слова не сказала о Билле! Он тупо выполнял не свою даже работу, хотя оказалось, что рука и не сломана, просто ушиб сильный. Наложив повязку, он сказал, что я могу идти, и посоветовал в ближайшее время в драки не ввязываться, иначе гипса мне не избежать. А я тупо сидел и понимал, что вот сейчас уйду и все, потеряю ледышку окончательно. Ведь надзор с меня снимать не собираются, позвонить я не могу, да и какая разница, один раз пытался, но Билл сменил номер, а единственный человек, который нас связывает, отказывается что-либо говорить.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |