Обреченное королевство 74 страница

— Неужели? Шаллан, подумай о том, как к ним относятся, как часто ими пользуются.

Шаллан замолчала. Паршмены были везде.

— Они подают нам еду, — продолжала Джаснах. — Работают на складах. Нянчат детей. На Рошаре нет такой деревни, где бы не было паршменов. Мы не замечаем их; мы ожидаем, что они есть и делают то, что они делают. Без жалоб и возражений.

И, тем не менее, одна группа внезапно превратилась из мирных друзей в грозных воинов. Что-то вызвало такое превращение. Как это произошло столетия назад, во времена, известные как Эпоха Герольдов. Тогда стоял мир, и внезапно началось вторжение паршменов, которые — никто не знает почему — стали воинственными и агрессивными. Вот что стоит за сражениями, которые назвали «попыткой сбросить человечество в Бездну». Эта война едва не погубила нашу цивилизацию. И этот ужасный повторяющийся катаклизм так испугал людей, что они назвали его Опустошением.

Мы выращиваем паршменов. Мы включили их в каждую часть нашего общества. Мы зависим от них, даже не осознавая, что запрягли сверхшторм, который вот-вот взорвется. Отчеты с Разрушенных Равнин говорят о способности паршенди мысленно общаться, петь свои песни в унисон, находясь далеко друг от друга. Их умы связаны, как самоперья. Ты понимаешь, что это означает?

Шаллан кивнула. Что произойдет, если каждый паршмен на Рошаре внезапно восстанет против своих хозяев? В поисках свободы или — еще хуже — мщения?

— Нас уничтожат. Цивилизация падет. Мы должны что-то сделать!

— Мы делаем, — сказала Джаснах. — Мы собираем факты, которые докажут, что мы действительно знаем все это, а не только предполагаем.

— И сколько еще фактов нам нужно?

— Много. Значительно больше. — Джаснах поглядела на книги. — В этих историях есть кое-что такое, чего я не понимаю. Рассказы о созданиях, сражавшихся рядом с паршменами, каменных великанах, которые могут быть кем-то вроде большепанцирников, и еще другие странности, которые, похоже, могут быть основаны на чем-то реальном. Но мы уже взяли из Харбранта все, что он мог нам предложить. Ты все еще уверена, что хочешь зарыться во все это? Мы понесем тяжелое бремя. И в свое имение ты вернешься очень не скоро.

Шаллан прикусила губу, думая о братьях.

— И вы разрешите мне уехать со всем, что я знаю?

— Я не хочу, чтобы ты помогала мне, все время думая о побеге, — устало сказала Джаснах.

— Я не могу бросить братьев. — Внутри Шаллан опять все сжалось. — Но это больше их. Опустошение больше, чем я, вы или любой из нас. Я обязана помочь, Джаснах. Я не могу взять и уйти. И я найду способ помочь своей семье.

— Очень хорошо. Тогда иди и собирай наши вещи. Мы отплываем утром на корабле, который я наняла для тебя.

— Мы отправляемся в Джа Кевед?

— Нет. Нам надо оказаться в центре событий. — Она взглянула на Шаллан. — Мы поедем на Разрушенные Равнины. Нам нужно узнать, действительно ли паршенди были самыми обычными паршменами. И если это так, то что заставило их измениться. Возможно, я ошибаюсь, но если нет, паршенди могут обладать ключом, превращающим паршменов в солдат. — Она помолчала и мрачно продолжила: — И нам нужно сделать это раньше, чем кто-то другой использует его против нас.

— Кто-то другой? — спросила Шаллан, почувствовав резкий укол страха. — Есть другие, кто ищет его?

— Конечно. Кто, как ты думаешь, пошел на такие ухищрения, пытаясь убить меня? — Она положила на стол стопку документов. Очень много групп ищут эти тайны. Однако наверняка я знаю только об одной. Они называют себя Кровьпризраками. — Она вытащила один лист. — К ним принадлежал твой друг, Кабзал. На его руке мы нашли татуировку, вот такую.

Она положила лист на стол. На нем был символ — три бриллианта, перекрывающие друг друга.

Тот самый символ, который Нан Балат показал ей несколько недель назад. Символ, брелок с которым был у Льюиша, дворецкого отца, человека, который умел пользоваться Преобразователем. Символ, который носили на себе люди, требовавшие от семьи вернуть фабриал. Люди, финансировавшие отца Шаллан, хотевшие сделать его кронпринцем.

— Всемогущий наверху, — прошептала Шаллан и поглядела на принцессу. — Джаснах, я думаю… я почти уверена, что мой отец был членом этой группы.

Глава семьдесят пятая

На самом верху

На походный дом Далинара обрушились удары сверхшторма, настолько сильные, что камни застонали. Навани прижалась к Далинару, обхватив его руками. От нее чудесно пахло. Было… унизительно сознавать, что раньше он панически боялся ее.

Она так обрадовалась его возвращению, что не стала сильно злиться из-за того, как он обошелся с Элокаром. Она успокоится. И все необходимое будет сделано.

Сверхшторм ударил со всей силой, и Далинар почувствовал, что приходит видение. Он закрыл глаза, разрешая ему охватить себя. Он должен принять ответственное решение по поводу них. Что делать? Эти видения, они лгали ему или по меньшей мере сбивали с толку. Похоже, он не должен доверять им, по меньшей мере полностью, как раньше.

Он глубоко вздохнул, открыл глаза и обнаружил себя среди дыма.

Он настороженно повернулся. Небо было темным, он стоял на неровном и искромсанном поле, заваленном белыми, как кость, камнями и тянувшемся во всех направлениях. В бесконечность.

От земли поднимались аморфные формы, сделанные из кружащегося тумана. Как кольца дыма, только разной формы. Вот стул. Вот камнепочка, вытянувшая изгибающиеся исчезающие лозы. Рядом с ним появилась фигура человека в мундире, молчаливая и призрачная, и стала летаргически подниматься к небу, открыв рот. Поднимаясь выше, фигуры таяли и искажались, хотя, похоже, сохраняли форму дольше, чем были должны. Он занервничал, стоя на вечной равнине, глядя в полную темноту над собой и дымные фигуры, поднимавшиеся со всех сторон.

Раньше он ничего похожего не видел. Это было…

Нет, погоди. Он нахмурился и отступил назад, когда рядом с ним появилось дерево. Я уже видел это место. Много месяцев назад, во время первых видений.

В голове стоял туман. Он растерялся, зрение затуманилось, как если бы сознание отказывалось принять то, что он видел. И только одно он помнил отчетливо…

— Ты должен объединить их, — пророкотал голос.

… голос. Звучавший отовсюду, заставлявший дымные фигуры колебаться и искажаться.

— Почему ты солгал мне? — бросил Далинар в открытую тьму. — Я сделал то, что ты сказал мне, и меня предали!

— Объедини их. Солнце заходит за горизонт. Идет Вечный Шторм. Настоящее Опустошение. Ночь Печалей.

— Мне нужны ответы! — крикнул Далинар. — Больше я не верю тебе. Если ты хочешь, чтобы я слушал тебя, ты должен…

Видение изменилось. Оглядевшись, он понял, что находится на открытой каменной равнине, с нормальным солнцем в небе. Каменное поле, обычное дело на Рошаре.

Однако странно другое — он там, где нет никого, не с кем говорить и сотрудничать. И на нем собственный мундир, синий мундир Холина.

Было ли такое раньше? Да… было. В самый первый раз, когда его перебросило в место, где он только что был. Почему?

Он внимательно оглядел пейзаж. Голос молчал, и он пошел по равнине, мимо разбитых валунов и сланца. Никаких растений, даже камнепочек. Только пустой ландшафт, наполненный разбитыми камнями.

Наконец он увидел кряж. Подняться наверх? Хорошая мысль, хотя путь может занять несколько часов. Но видение не закончится. В видениях время текло очень странно. Он стал подниматься по склону, сожалея о Доспехах Осколков, которые сделали бы его сильнее. Добравшись до верха, он подошел к краю и посмотрел вперед.

И увидел Холинар, свой родной город, столицу Алеткара.

Разрушенный.

От замечательных зданий остались только обломки. Ветроклинки лежали на земле. Человеческих тел не было, только разбитый камень. И картина не походила на то, что он видел в прошлом видении, из дворца Нохадона. Это не Холинар далекого прошлого; он видел остатки собственного дворца. Но в реальном мире вблизи Холинара не было никакого каменного кряжа. Раньше видения показывали прошлое. Неужели это картина будущего?

— Больше я не могу сражаться с ним, — раздался голос.

Далинар вздрогнул и посмотрел в сторону. Там стоял человек. Темная кожа и совершенно белые волосы. Высокий, с широкой грудью, но не массивный, в странной экзотической одежде: свободные развевающиеся штаны и короткий, по пояс, плащ. Казалось, что обе вещи сделаны из золота.

Да… все это уже было, во время первого видения, вспомнил Далинар.

— Кто ты? — спросил он. — Почему ты показываешь мне эти видения?

— Взгляни, — ответил незнакомец и показал рукой. — Как раз сейчас начинается, смотри внимательно.

Далинар, рассердившись, посмотрел туда, куда он указывал. И не увидел ничего особенного.

— Шторм побери, — воскликнул Далинар. — Почему ты не отвечаешь ни на один вопрос? Что хорошего в том, что ты говоришь загадками?

Человек не ответил. И продолжал указывать. И… да, что-то происходило.

Тень в воздухе приближается. Стена темноты. Как сверхшторм, только страшнее.

— По меньшей мере скажи мне одно, — сказал Далинар. — Какое время я вижу? Прошлое, будущее или какое-то совсем другое?

Человек какое-то время помолчал, потом сказал:

— Ты, вероятно, спрашиваешь себя, не является ли это видение будущим.

Далинар вздрогнул.

— Я… я только спросил…

Знакомо. Слишком знакомо.

В точности то же самое он сказал в последний раз, сообразил Далинар с холодом в груди. Все это уже было. А опять вижу ту же картину.

Фигура, прищурившись, глядела на горизонт.

— Я не могу видеть будущее полностью. Грядущее — словно хрупкое стекло. Чем больше смотришь, тем на большее число кусков оно разбивается. Близкое будущее можно предсказать, но далекое… Я могу только гадать.

— Ты не слышишь меня, верно? — спросил Далинар, только сейчас с ужасом начиная понимать. — И никогда не слышал.

Кровь моих предков… Он не может видеть меня! Он не говорил загадками. Мне так только показалось, потому что я посчитал его слова загадочными ответами на мои вопросы.

Он не говорил мне доверять Садеасу. Я… я сам предположил.

Все, казалось, содрогнулось вокруг Далинара. Все его мнения, все то, что, как ему казалось, он знает. Сама земля.

— Это то, что может случиться, — сказал темнокожий, указывая вдаль. — И, боюсь, произойдет. Это то, что он хочет. Настоящее Опустошение.

Нет, эта чернота не была сверхштормом. Из громадной тьмы лилась не вода, а пыль. И сейчас он вспомнил это видение, полностью. Оно закончилось именно здесь, когда он, растерянный, смотрел на приближающуюся стену пыли. Однако на этот раз видение продолжилось.

Человек повернулся к нему.

— Прости, что делаю это с тобой. Однако сейчас, я надеюсь, ты уже многое видел и многое понял. Но я ни в чем не уверен. Я даже не знаю, кто ты и как нашел сюда дорогу.

— Я… — Что сказать? Это имеет значение?

— Большинство из сцен, которые я показал тебе, я видел собственными глазами, — сказал незнакомец. — Но некоторые, вроде этой, родились из моих страхов. И если я боюсь их, ты тоже должен бояться.

Земля задрожала. Эта стена пыли чем-то вызвана. И она приближается.

Земля содрогнулась.

Далинар ахнул. Камни на равнине разлетелись на куски, превратились в пыль. Он зашатался, когда все вокруг затряслось; сильнейшее землетрясение, сопровождаемое ревом умирающих камней. Он упал на землю.

Ужасающее кошмарное мгновение. Все вокруг тряслось, рушилось, разбивалось на куски, как будто умирала сама земля.

Потом все прекратилось. Далинар с трудом вздохнул и встал на дрожащие ноги. Он и его таинственный собеседник стояли на вершине одинокого каменного шпиля, который, по какой-то причине, остался стоять — каменная колонна в несколько шагов шириной, высоко взметнувшаяся ввысь.

Но земля вокруг исчезла. Холинар исчез. Все провалилось в бездонную пропасть под ним. У него закружилась голова, он стоял на крошечном кусочке камня, который — непостижимым образом — остался стоять.

— Что это? — спросил Далинар, хотя знал, что существо не может слышать его.

Человек печально огляделся.

— Я не мог оставить многого. Несколько видений, которые я дал тебе. Кем бы ты ни был.

— Эти видения… они вроде дневника, верно? Истории, которые ты сохранил в памяти, книга, которую ты оставил за собой; только я не читал, а видел ее.

Незнакомец посмотрел в небо.

— Я даже не знаю, увидит ли кто-нибудь все это. Я умер, знаешь ли.

Далинар не ответил. Он смотрел вниз, в пустоту, испуганный до смерти.

— Это не только о тебе, — сказал светловласый, поднимая руку вверх. На небе погас огонек; Далинар даже не знал, что он там был. Потом другой. Солнце, казалось, начало тускнеть.

— Это обо всем, — сказал человек. — Я должен был понять, что он пришел за мной.

— Кто ты? — задал вопрос Далинар, скорее спрашивая самого себя.

Незнакомец все еще глядел в небо.

— Я оставляю это, потому что должно быть хоть что-то. Надежда найти и понять то, что надо сделать. Ты хочешь сразиться с ним?

— Да, — ответил Далинар, хотя знал, что это бессмысленно. — Я не знаю, кто он, но если он хочет сделать это, я сражусь с ним.

— Кто-то должен повести их.

— Я, — сказал Далинар, слово само вышло из него.

— Кто-то должен объединить их.

— Я.

— Кто-то должен защитить их.

— Я!

Какое-то мгновение человек молчал. Потом произнес ясным четким голосом:

— Жизнь перед смертью. Сила перед слабостью. Путь перед целью. Произнеси эти древние клятвы и верни людям Осколки, которые они когда-то носили. — Он повернулся к Далинару и посмотрел ему прямо в глаза. — Сияющие Рыцари должны встать.

— Я не понимаю, как это можно сделать, — прошептал Далинар. — Но я попробую.

— Люди должны противостоять ему вместе, — сказала фигура, подходя к Далинару и кладя руку ему на плечо. — Вы не должны ссориться, как в прошлом. Он понимает, что — дай вам время — вы станете врагами сами себе. И ему не надо будет сражаться с вами. Если он сумеет заставить вас забыть прошлое, сумеет натравить друг на друга. Ваши легенды гласят, что вы победили. Но правда в том, что мы потерпели поражение. И мы проигрываем сейчас.

— Кто ты? — тихо спросил Далинар.

— Я бы хотел сделать больше, — повторила фигура в золотом. — Вы можете выбрать защитника для борьбы с ним. Он связан некоторыми правилами. Как все мы. Защитник может помочь вам, хотя я не уверен. И… без Осколков Зари… Я сделал все, что мог. Как ужасно оставлять вас одних.

— Кто ты? — опять спросил Далинар, уже зная ответ.

— Я… Я был… Богом. Тем, кого вы называете Всемогущий, творец человечества. — Фигура закрыла глаза. — И сейчас я мертв. Злоба убила меня. Мне очень жаль.

Эпилог

О самом важном

— Ты чувствуешь? — спросил Шут надвигающуюся ночь. — Что-то изменилось. Такой звук, как будто мир описался.

Ворота были закрыты, и ночная стража совершенно не соответствовала своему названию. Они не столько «сторожили», сколько зевали, болтали, играли в брейкнек или — как сейчас — недовольно слушали сумасшедшего.

Безумцу повезло с глазами — светло-голубыми — и это уберегало его от любых неприятностей. Возможно, Шуту следовало поражаться роли, какую цвет глаз — такая простая вещь! — играл у этих людей, но он бывал в слишком многих местах и видел много способов правления. Этот не казался более смешным, чем другие.

И, конечно, всегда есть причина, по которой люди делают то, что они делают. В этом случае веская.

— Светлорд? — спросил один из стражников. Шут сидел на ящиках, которые оставил здесь какой-то купец, еще и давший деньги ночным стражникам, чтобы они проследили за ними. Для Шута они стали удобным насестом. Узел с вещами он поставил рядом, а на колени положил энтир, квадратный струнный инструмент.

— Светлорд? — повторил стражник. — Что вы там делаете?

— Жду, — ответил Шут. Он посмотрел на восток. — Когда придет шторм.

Стражники неуверенно переглянулись. Сегодня ночью сверхшторм не ожидался.

Шут начал играть на энтире.

— Давайте поговорим, чтобы скоротать время. Скажите мне, почему один человек достойнее другого?

Музыка неслась к молчаливым зданиям, переулкам и потертым булыжникам. Стражники не отвечали. Похоже, они не знали, что делать с одетым в черное светлоглазым человеком, который вошел в город еще засветло, уселся на ящики перед воротами и стал играть на энтире.

— Ну? — спросил Шут, прекращая играть. — Как вы думаете? Что может выделить из множества талантливых мужчин и женщин самого уважаемого, самого достойного?

— Э… музыка? — наконец ответил один из стражников.

— Да, самый типичный ответ, — сказал Шут, беря несколько низких нот. — Однажды я задал этот вопрос нескольким очень умным ученым. Что заставляет считать человека самым талантливым из всех? Один выделил артистические способности, как ты проницательно угадал. Однако другой назвал могучий интеллект. А последний — талант изобретателя, способность разрабатывать и создавать сложные устройства.

Он не играл какую-то мелодию, просто перебирал струны, иногда получая гамму или квинту. Что-то вроде болтовни в струнной форме.

— Эстетическая гениальность, — сказал Шут. — Изобретательность, острота ума, способность творить. Благородные идеалы. Большинство людей возьмет что-нибудь из этого набора качеств — если, конечно, есть выбор — и назовет величайшего из талантов. — Он коснулся струны. — Какие мы великолепные лжецы.

Стражники переглянулись; факелы, горевшие в скобах на стенах, освещали их оранжевым светом.

— Вы, наверно, считаете меня циником, — сказал Шут. — Вы думаете, что я собираюсь рассказать вам, будто вслух люди называют эти идеалы, но втайне предпочитают основные инстинкты. Способность добывать деньги или очаровывать женщин. Да, я циник, но именно в этом случае я считаю, что ученые ответили честно. Их ответы говорят о душах людей. В глубине сердца мы хотим верить — и верим — в великое предназначение и добродетель. Вот почему наша ложь, особенно себе, так прекрасна.

Он заиграл настоящую мелодию. Вначале простую, негромкую, приглушенную. Песня для молчаливой ночи, когда меняется весь мир.

Один из солдат прочистил горло.

— А что, по-вашему, является самым достойным талантом человека? — Судя по голосу, он по-настоящему заинтересовался.

— Понятия не имею, — сказал Шут. — К счастью, я спрашивал совсем о другом. Я не хотел узнать, что является самым достойным талантом. Нет, я спрашивал о том, какой талант люди считают наиболее достойным. С одной стороны, разница между этими двумя вопросами совсем крошечная, но с другой, огромная как сам мир.

Он продолжал наигрывать песню. Никто не позволял себе бренчать на энтире, по меньшей мере люди с чувством приличия.

— В этом, — сказал Шут, — как и во всем остальном, наши поступки разоблачают нас. Если художница создает невероятно красивое произведение — используя новую передовую технику, — ее будут превозносить как мастера и она положит начало новому направлению в эстетике. Но что будет, если другая, работая независимо и с таким же мастерством, добьется того же самого в следующем месяце? Достанутся ли ей такие же почести? Нет. Ее назовут подражательницей.

Интеллект. Если великий мыслитель разработает новую математическую, научную или философскую теорию, мы назовем его мудрецом. Мы будем сидеть у его ног, внимать каждому его слову и впишем его имя в историю, как самого уважаемого из тысяч и тысяч. Но что, если ту же самую теорию разработает другой человек и опубликует ее неделю спустя? Оценит ли кто-то его величие? Нет, его забудут.

Изобретение. Если какая-нибудь женщина разработает очень важный проект — фабриал или другое чудо инженерной мысли — ее объявят новатором. Но если какая-нибудь другая предложит то же самое спустя год — не зная, что устройство уже создано, — будет ли она вознаграждена за свое творчество? Нет, ее назовут лгуньей и воровкой идей.

Он тронул струны, дав мелодии продолжиться, скрутиться, навязнуть в зубах, но с легкой насмешкой.

— И вот, — продолжил он, — к конце концов, к чему мы пришли? Действительно ли мы уважаем интеллект гения? Восторгаемся ли мы красотой его ума, если видели результат его работы раньше?

Нет, не восторгаемся. Сравнивая две великолепные работы, одинаково великие, мы всегда предпочитаем ту, которая сделана раньше. Не имеет значения, что вы создали. Важно создать раньше, чем кто-нибудь другой.

Так что мы восхищаемся не самой красотой. И не силой интеллекта. Не изобретательностью или художественным талантом. А чем? Какой талант мы считаем самым великим? — Он сыграл последний аккорд. — Мне кажется, что это не что другое, как новизна.

Стражники выглядели смущенными.

Ворота затряслись. Что-то ударило в них снаружи.

— Пришел шторм, — сказал Шут, вставая.

Стражники побежали за копьями, прислоненными к стене. У них была караулка, но сейчас она пустовала; все предпочитали ночной воздух.

Ворота опять затряслись, как если бы снаружи было что-то огромное. Стражники закричали, призывая тех, кто стоял на стене. Воцарились хаос и суматоха, и тут в ворота ударили в третий раз, со страшной силой; они затряслись так, как если бы в них попал огромный валун.

А потом блестящий серебряный меч пробился через массивные ворота, вырезая засов, закрывавший их. Клинок Осколков.

Ворота распахнулись. Стражники отскочили назад. Шут ждал на своих ящиках, в руке энтир, на плече узел.

За воротами, на каменной дороге стоял человек с темной кожей. Длинные спутанные волосы, изодранная одежда, вокруг талии повязана тряпка, похожая на сумку. Он стоял наклонив голову; мокрые растрепанные волосы падали на лицо и смешивались с бородой, в которой застряли листья и сучки.

Его мышцы блестели от капель воды, как если бы он только-только вышел из реки. На поясе висел массивный Клинок Осколков, острием вниз, воткнувшийся в камень на ширину пальца; рука человека лежала на рукоятке. Клинок, длинный, узкий и прямой, походил на огромный шип; в нем отражался свет факелов.

— Добро пожаловать, потерянный, — прошептал Шут.

— Кто ты? — нервно крикнул один из стражников; другой побежал поднимать тревогу. В Холинар вошел Носитель Осколков.

Человек не оставил вопрос Шута без внимания. Он шагнул вперед, волоча за собой Клинок, как если бы тот слишком много весил. Меч резал камень, оставляя в земле крошечный желобок. Человек шел неуверенно, едва не падая. Он оперся о створку ворот, собираясь с силами, и прядь волос отлетела в сторону, открыв глаза. Темно-коричневые, как у человека низшего класса, дикие, ошеломленные.

Наконец человек заметил двух стражников, с испуганными лицами направивших на него копья. Он протянул к ним пустую руку.

— Идите, — прерывающимся голосом произнес он, говоря на совершенном алети, без акцента. — Бегите! Бросайте клич! Передавайте предостережение!

— Кто ты? — еще раз спросил один из стражников. — Какое предостережение? Кто атакует?

Человек замолчал и, покачнувшись, поднял руку к голове.

— Кто я? Я… я Таленел'Элин, Мощь Камня, Герольд Всемогущего. Идет Опустошение. О, Бог… оно идет. И я потерпел поражение.

Он покачнулся и рухнул на каменистую землю, за ним упал Клинок Осколков. И не исчез. Стражники осторожно подошли к человеку, один из них толкнул его тупым концом копья.

Тот, кто называл себя Герольдом, не пошевелился.

— Так что же мы ценим? — прошептал Шут. — Новаторство. Оригинальность. Новизну. Но важнее всего… своевременность. Но, боюсь, ты пришел слишком поздно, мой запутавшийся неудачливый друг.

Примечание

Вверху тишины освещающие шторма — умирающие шторма — освещают тишину вверху.

Вышеприведенный пример заслуживает самого пристального внимания хотя бы потому, что является кетеком, самой сложной формой святой поэзии Ворин. Кетек не только читается одинаково вперед и назад (правда, разрешается изменить формы глагола и окончания существительных), но и делится на пять различных маленьких кусков, каждый из которых заключает в себе полную мысль.

Полная поэма должна иметь форму предложения, грамматически правильного и (теоретически) с очевидным смыслом. Из-за трудности составления кетек считается высшей и самой яркой формой всей поэзии Ворин.

Тот факт, что его произнес неграмотный умирающий хердазианин, причем на языке, на котором он с трудом говорил, заслуживает отдельного упоминания. Именно такого кетека нет ни в одном из хранилищ поэзии Ворин, так что совершенно невероятно предположить, будто объект повторил фразу, которую где-то услышал. Никто из ардентов, которым мы показали поэму, не знал ее, хотя трое похвалили форму и выразили желание увидеться с поэтом.

Мы оставляем острому уму Его Величества понять значение поэмы и догадаться, почему шторма так важны и почему про тишину говорится, что она выше и ниже штормов.

Джохор, глава Его Величества Молчаливых Собирателей, Танатанев, 1173

Таинственные искусства

Десять сущностей и их исторические ассоциации

Предшествующая таблица — несовершенное собрание традиционного символизма Ворин, связанного с Десятью Сущностями. Вместе они образуют Двойной Глаз Всемогущего, то есть глаз с двумя зрачками, олицетворяющий создание животных и растений. Он также является основой для формы в виде песочных часов, которую часто связывают с Сияющими Рыцарями.

Древние ученые добавляли в этот список десять орденов Сияющих, а также самих Герольдов, каждый из которых ассоциировался у них с одним из номеров и Сущностью.

Я не уверена, что десять уровней Связывания Пустоты или ее кузины Старой Магии вписываются в эту парадигму. Мое исследование наводит на мысль, что должен существовать ряд других дарований, даже более экзотических, чем Связывание Пустоты. Возможно, сюда можно привязать и Старую Магию, хотя я подозреваю, что это нечто другое, совершенно отличное.

О создании фабриалов

Можно выделить пять групп фабриалов. Способы их создания тщательно охраняются сообществом фабриалистов, но, как мне представляется, они являются скорее продуктом творчества выдающихся ученых, в противовес мистическим Преобразователям, когда-то созданным Сияющими Рыцарями.

Изменяющие фабриалы

Увеличители: эти фабриалы расширяют что-нибудь. Они могут вызывать тепло, боль или даже слабый ветер. Для работы им нужен — как и всем фабриалам — Штормсвет. И, кажется, лучше всего они увеличивают силу, эмоции или чувства.

Так называемые полуосколки Джа Кеведа созданы из таких фабриалов и листов металла, которым они добавили прочности. Я видела фабриалы такого типа, созданные из самых разных драгоценных камней; однако я подозреваю, что для их нормальной работы требуется один из десяти основных камней.

Уменьшители: эти фабриалы работают в точности наоборот и в основном подпадают под те же ограничения, что и их кузены. Фабриалисты, доверяющие мне, утверждают, что можно создать намного более сильные фабриалы, особенно увеличители и уменьшители.

Парные фабриалы

Сопрягатели: зарядив рубин и использовав методологию, которую мне не раскрыли (хотя я кое-что подозреваю), вы можете создать сопряженную пару драгоценных камней. Процесс требует разделить рубин напополам. И обе половины будут действовать одинаково на расстоянии. Самоперья — один из самых распространенных фабриалов такого типа.

При этом поддерживается сохранение силы: если один из них подсоединен к тяжелому камню, то, чтобы поднять сопряженный фабриал, вам потребуется точно такая же сила, как и для того, чтобы поднять этот камень. Как представляется, при изготовлении фабриала проводят измерения, в результате которых определяют, насколько далеко могут находиться обе половины, чтобы все еще влиять друг на друга.

Перевертыши: если использовать аметист, а не рубин, то можно получить связанные между собой половинки камня, но они будут взаимодействовать в точности наоборот. Например, поднимите один, и другой прижмется к земле.

Эти фабриалы изобрели буквально только что, и о возможностях их применения пока нет данных. И, кажется, есть некоторые неожиданные ограничения, мешающие использовать этот вид фабриалов, хотя мне и не удалось обнаружить, какие именно.

Предупреждающие фабриалы

Известен всего один фабриал такого вида; неформально его называют сигнализатор. Он предупреждает о появлении вблизи объекта, чувства, ощущения или некоторого феномена. В этих фабриалах используют гелиодор. Я не знаю, действительно ли это единственный камень, на котором могут работать фабриалы, или есть какая-то другая причина.

В любом случае количество Штормсвета, заряжающего фабриал, напрямую определяет его эффективность. Следовательно, размер используемого камня очень важен.

Ветробег и связывание

Доклады о странных способностях Убийцы в Белом привели меня к некоторым источникам информации, которая, как мне кажется, полностью неизвестна. Ветробегуны — один из орденов Сияющих — использовали три основных типа Сплетения. В результате получалось то, что члены ордена называли Тремя Сплетениями.

Основное Сплетение: изменение направления гравитации

Дата добавления: 2015-08-29