«А я хочу!» - человек был недоволен. Очень. - «Ну почему, почему?! Почему ты делаешь это со мной? Ну же, ком-ком!.. включайся, гад!» 1 страница

«А я хочу!» - человек был недоволен. Очень. - «Ну почему, почему?! Почему ты делаешь это со мной? Ну же, ком-ком!.. включайся, гад!»

Тот был как плитка, как сто грамм шоколада – такое знакомое чувство в ладони, так привычно давит на «он» указательный палец... Горький шоколад.

«Не может этого быть! Включайся, включайся!..»

Но гаджет не мог: он сломался.

«Не ломайся, не ломайся!» - человек заклинал, а ком-ком всё ломался, - «Вот гад!»

Ни проблеска надежды: экран безнадёжно потух.

«Вот тухляк!» - давя на кнопку побелевшим от усилия пальцем, человек всё острее ощущал: время. Уходит. Бесполезно.

- Тухляк, – прошипел он вслух, запихивая бесполезный гаджет…

Кармана на месте не было.

Невероятно! Как он мог забыть?! Бодрое утро – рывком из постели – гардероб настеж – весенние кальсоны в обтяжку – рубашка или свитер, что дальше? Прогноз погоды на ком-коме! А тот сломался – гад.

«Вот пойду теперь на улицу в одних кальсонах, заболею и умру. А всё из-за тебя!» - человек осуждающе посмотрел на виновника ВСЕГО. Молчание.

«Ну почему?!» - он живо представил себя на кладбище: необычном таком – для ком-комов. Вот-вот заплачет дождь, а он в одних кальсонах под сенью скорбно нависшего неба сидит на бесплодной земле – нет! – на тёмном глянце гигантского экрана.

Не он один. Вокруг, на коленях и все-все голые, ползают несчастные люди, сдирая маникюр, царапают по стеклу эпитафии. «Из-за тебя!..» - начинается каждая.

«Из-за тебя номер любимой тётушки был безвозвратно утрачен! Меня нет в её завещании!»

«Из-за тебя я остался без навигатора в чужой стране! Меня похитили в рабство!»

«Из-за тебя меня изнасиловали ВИЧ-инфицированные шимпанзе на необитаемом острове!»

«О да, да, ДА!» - сочувствие навернулось на глаза человека. Как же он понимает всех этих ком-ком-лишенцев!

- Из-за тебя я потеряю час своей жизни! – и высоко подняв гаджет в карающей пятерне, он, - кх-кх-кх, - зафыркал каверзным смехом.

Ну что значит потеря какого-то часа по сравнению с тем же ВИЧ-приговором? Один метр по сравнению с тысячами. Смешно, кх-кх.

Только не надо было бегать вчера перед сном, как это сделал он: пять кэмэ кросса по холодрыге. Фырканью надлежало выйти с искрой, от которой тухлому настроению было положено вспыхнуть, чтобы тут же исчезнуть, а вышло совсем не то: пакостное клокотание – ну прямо пузырящееся сероводородом болото.

Человеку стало стыдно.

Сначала ком-ком, потом карман, а теперь ещё недосмех – как же так?! Ведь он рождён быть первым! Иначе, какой вообще смысл появляться на свет?

Вопрос, который с ним с детства, со школы, куда человек не ходил – бегал. Полторы минуты от автобусной остановки по асфальтовой тропке. Той самой, по которой брели на уроки все остальные.

С какого перепугу белобрысина чешет? Ненормальный! Что такого важного в школе?!

Ему пытались преградить путь, схватить сзади за ранец… «Никто не смеет меня останавливать!» - человек вырывался. Нет, бегать ему вовсе не нравилось – шагом ведь легче – он просто хотел стать самым быстрым из всех. Бежать. Побеждать. Это кайф! Иначе, какой вообще смысл появляться на свет?

«У нас просто идеальный ребёнок!» - восклицала сноска с полей пожелтевшей страницы. Дневник его мамы. Дневник развития ребёнка, который она вела, не пропуская ни дня. Аккуратистка, истинный учёный. Правда, больше никаких примечаний на полях не было. Все прочие записи носили исключительно информативный характер: фиксация массы, роста, рефлексов. Развитие шло строго по графику – именно поэтому «у нас просто идеальный ребёнок».

«Впрочем», - подумал человек, - «Другие записи были бы излишни». Основанием для этой смелой мысли – первое воспоминание, где он на неуверенных ногах в кроватке. Стоять без опоры не может – падает, поэтому держится за парапет крепко. Деревянный, лаковый, тот достаёт ему до шеи, и ничего не мешает большущим зелёным глазам. Она появляется – мама – светлые пятна в тёмном проёме двери. И вдруг сразу рядом. Светлые пятна. Улыбка и белая чашка в руке. Поит с ложечки чаем, тёплым, слабым…

«Терпеть не могу чая с сахаром!», - скривился человек. Но тогда ему нравилось. То есть не то, что бы нравилось – было сладко. И кто-то, улыбаясь, поил его сладким. Теперь понятно кто: мама, но тогда – нет, он не думал тогда, просто фиксировал, был как в том дневнике, где масса, рост, рефлексы – вот кем он был. Самым обычным ребёнком.

И взрослым оставался таким. Обычным. Каким? Разменной монетой? где-то посерёдке между талантами и пустозвонами? Да ладно, разве иметь талант необычно? Про себя каждый знает, что нет. Быть посерёдке значит быть в центре, а гении в центре, по жизни. То есть, кто такой гений? Самый, что ни на есть, обыкновенный человек.

Он.

Только об этом пока никто не знает. И не узнает, если не наладить ком-ком. Как тот посмел так с ним обойтись?! И всё-таки сбегать в сервис-центр придётся. Пятнадцать минут туда, пятнадцать обратно, полчаса там – на всё про всё минус час жизни, а может и больше! Но ничего не поделать: без ком-кома гению никак не обойтись.

Человек влез в джинсы, джемпер, кеды, подхватил кожаный чемоданчик красного цвета.

Год назад один пожилой господин поспешно схватил его со стеллажа в магазине, потом рассматривал долго, пока не вернул со вздохом на полку:

- Был бы я посмелее, взял красный.

Человек ту же взял. «Мыслить смело!» - призывал этот цвет. Мыслить смело! Как можно гению без красного чемодана? А вот серый костюм он запер в шкафу. Тот его старил, что подходило для работы, где в мозгах пациентов возраст соответствовал опыту, и был ими глубоко уважаем. Ходячие стереотипы! Ах, люди так внушаемы… Но сегодня с утра выходной, и человек намеревался выглядеть юным.

Прежде, с рождения и до четверти века, он не думал об этом, но потом юность исчезла, прихватив с собой беззаботное чувство «Всё-ещё-впереди». И теперь каждый день уходил, назойливо зудя на прощание:

- Знаешь, старик, фабрика «Перегной» по переработке непризнанных гениев становится ближе. Что ты успел сделать сегодня?

- Тебя, неблагодарный! Ты недоволен собой? Не огорчайся, завтра умрёшь. Покойной ночи, кх-кх-кх.

Не помогало. Не получалось себя успокоить. Совсем. И чем дальше, тем злее жгло недовольство.

«Ну почему я должен что-то кому-то доказывать? Я же не просто так появился на свет – выходит, замены мне нет. Я – гений».

«Недоделанный», - жгло недовольство.

«А что если все-все гении, только недоделанные? Все с приставкой «недо». Всего-то и нужно: стать человеком. Самым обыкновенным», - Недо захлопнул входную дверь и, взглянув на неё, улыбнулся.

Он сможет. «Умная дверь» - показатель его непревзойдённых способностей.

Лет десять назад, ещё учась в школе, он в неё вмонтировал ручку, вторую, повыше первой. Чтобы войти, надо было на обе нажать одновременно. Очень хитрая выдумка! А если гости дурни – пусть остаются за дверью!

Дурни липкие и противные, словно чай с сахаром, и к тому же зануды. В планах Недо было установить третью ручку – зубную – жаль, родители запретили. Ладно! И без неё была клоунада. Как-то раз сосед позвонил за отвёрткой, телом тучный, а лицом просто жопа – такое одутловатое.

- Открыто! Входите! – кричал Недо, наблюдая в глазок жопу с ручкой.

- А это точно та дверь?! – Ох, не слабо жопу от дурости пучило!

Ухмыляясь приятным воспоминаниям, Недо весело топал по тротуару. Тот, как и он, стремился вперёд, а вот проезжая часть, наводнённая палитрой авто, напротив, никуда не спешила: утренний час пик превратил трафик в джем.

Как здорово топать, оставляя авто позади! Когда весенний ветерок перебирает непослушные пряди, а тёплое солнце их золотит... Чудный денёк! Был, пока он не нагнал прелестную цыпу с куриной походкой.

Порой высокий каблук ниже уровня «секси», когда при шаге трясёт, как в фургоне лист жести.

«Разве так меня обольщают?!» - возмутился Недо и вообразил, как следует ходить, чтобы пробудить в нём похоть – парить.

Подростком он втайне очень страдал: когда же у него, наконец, вырастет грудь? Нет, ну почему он только мужчина? Почему он должен быть ограничен хоть в чём-то?! Ну почему, почему, почему?! Чай с сахаром!

Впрочем, главное, знать как надо. Сейчас он покажет ей Женщину: походку, от которой нельзя устоять. Полный вперёд!

Шаг, шаг, шаг - его худощавая фигурка подрезала цыпу. Слишком резко. При обгоне корпус дал крена – критично – повело всё тело, кед зацепился о кед – «О, нет!» - Недо едва не навернулся.

Походка, от которой нельзя устоять.

«Как глупо!» - он бегом рванул от цыпы, от невидимой, но такой очевидной усмешки: «Придурок!»

«Нет, я не такой! Несовершенен наш мир! Кривое зеркало! А я – красный!» - лицо, действительно, краснело, вот самомнение гасло.

Под разным ракурсом он выглядел: красавцем, симпатягой, со спины, непристойно и просто мерзко. Красуясь в соц-сетях на десятке фотографий, прочие тысячи он стёр за некорректность.

«Неужели так сложно отразить красоту человека? Но я же ясно вижу её в других», - размышлял Недо, переходя на шаг в виду перекрёстка и красного сигнала светофора, - «Взять, к примеру, вот этого кекса – хорош!»

Под кексом он имел ввиду ловеласа в костюме без галстука, с искрой запонок, который ждал зелёного света, сосредоточенно уткнувшись в ком-ком. Из тысяч фотоснимков в его электронном альбоме только десяток был плох. Ха! Ну и что? На той вечеринке он был до безобразия пьян.

- Зацените, вот моё настоящее личико, – демонстрировал он кадры друзьям.

Ловеласа любили. Самоироничный, поджарый, поджаренный в солярии, всегда легко, не по погоде одетый. А его ранняя седина… мститель из слащавой вендетты. Ах, эта шапка пены с присыпкой какао! Так и хотелось лизнуть.

«Хуй.

Хуй-тебе-в-глотку-как-же-ты-заебала!» - думал мститель, листая записную книжку в ком-коме. Завтра, послезавтра, день через годы – всё это «Алекс». Бесповоротно. И последние триста шестьдесят четыре дня по имени «Алекс» не оставляли сомнений: это на всю его жизнь. Долгую-долгую. Кто он отныне? Алекс, блядь!

А как же хочется послать её на ххх… хотя бы на эту недельку! Снять какую-нибудь в-рот-ебенную сучку и хорошенько, с причмоком, оттрахать.

Алекс давно уже так не хотелось. Позавчера даже пришлось представить её лучшую подружку – капризную, алчущую спермы мордашку, чтобы, в конце концов, на неё кончить. И в этом не было ничего особенного, со всеми предыдущими складывалось так же: желание через пару месяцев падало. И тогда – пока-пока!

Хватит! Одно и то же. С Алекс он пойдёт дальше. Семья. В неё уже столько вложено: времени, денег. Похерить всё это? Нет, слишком поздно что-то менять. Завтра годовщина знакомства – самое время бросить в бокал с шампанским кольцо. Ха! Что создаёт семью? Любовь?

Страх!

«Пора копить на свадьбу», - оторвавшись от ком-кома, желая увидеть сигнал – надежды или зелёный? – Алекс заметил вместо него безобразие. Взъерошенные волосы горели на солнце, в руке чемоданчик, красный, как сигнал светофора. Угловатое безобразие перебегало дорогу и при этом казалось таким беззаботным. – «Удачи с капотом!»

«А что, отличная тренировка концентрации!» - самомнение, было угасшее, разгоралось по мере того, как на пути Его Величества Гения почётным караулом тормозили авто, - «Хорошие машинки, но не отвлекайте от мысли…»

Итак, высокая степень концентрации предотвращает ошибки. И всё ладиться, все показатели кверху! То есть, перебегать дорогу на красный – быстрый путь к успеху!

«И вообще, у меня глаза зелёные!» - закончил мысль Недо.

Он не любил рисковать – ассоциации с болью – он ничем не рисковал: автомобилей на улице было так много, что пробка – ни задавить пешехода, ни обогнать пешехода.

«Так вам и надо! Следуйте за гением!» - но только он достиг тротуара, как споткнулся. Второй раз за день! На ровном месте! Кто посмел?! Шнурок. Развязался.

«Кто тебе разрешал?!» - он так и признался. Тогда, как стервятник, над червём из нейлона нависнув, он – вжик-вжик – связал его в узел: «Не путайся у меня под ногами!» - а разогнувшись, смутился.

Ему навстречу шагало счастливое трио. Точнее, дочка парила, шагали папа с мамой, подхватив с двух сторон под ручки малышку. Смеялись. Идиллия. Смеялись…

Блажные дебилы! Как они смеют смеяться, когда ему не до смеха?! Впрочем, это можно поправить.

Он идёт им навстречу – просто случайный прохожий – сутулый, руки в карманах, безликий для них, от смеха ослепших. Мамочка с краю, не замечает, как острую бабочку он достаёт. Взмах крылышек – нож входит под рёбра.

Кх-кх-кх. Неужели, не знали? Смех может ранить.

- Мама, мама! – тормошит малышка осевшую за плечи, а папа замер, шевелит губами. Он не понимает. Может, проснуться?

А мамочке всё до кровавой печени!

«Ну это уже перебор!» - Недо скрипнул зубами. - «За что я их убиваю? Они же хорошие! И много хорошего для меня могут сделать!» - его пронзила вина.

«Небось, до упада батрачат, чтобы малышка их, как в сказке росла, ни в чём отказа не зная. На одёжку ей откладывают, на образование копят, а на квартирку ей хватит? Ой, вряд ли. Дорого. Но смеются, надеются! Нельзя их смеху пропасть. Вот познакомлюсь и подарю им квартиру. Я-то ладно, пусть лучше они...»

Но тут же представив себе перспективу: зачахнуть в сугробе без зубов от цинги, – Недо избыл чувство вины. Так что, поравнявшись со сказочной семейкой, он ограничился всего лишь скользкой улыбкой.

У него не было своей квартиры: он жил с родителями.

- Вот я мудак! – просипел сквозь лихорадку Калека. Тело нещадно знобило, а кутаться в одеяло получалось, что бестолку. Ткань подмокла. От пота? Калека не был уверен. Возможно, забывшись, он нассал прямо в постель.

- В самый раз для такого, как я, - пробормотал он во тьму.

Света в комнате оставалось едва: на чёрную дыру потолка, на стул и шкаф – две сердитые тени – и на чернильные, как беспамятство, стены. Мрак.

Так ему и надо! Это другим повезло – здоровым детям из богатых семей. У них просторные, светлые апартаменты, а он сирота в бесцветной двушке.

- Давайте знакомиться, я – фрилансер с неоконченным школьным, живу у бабушки на её пенсию.

- Мудак, - сам себе ответил Калека, поперхнулся и зашёлся долгим, рвущим наизнанку кашлем. Отмучавшись, он подполз к тёмному обрыву, свесился и схаркнул на пол сладковатую мокроту.

«Плохо» - он уронил голову на дряхлую, полезшую перьями подушку – будто когти чудовищной птицы вцепились в затылок. Да, прямо как в ужастике «Когтеклюв – ранняя пташка».

«Утро. Бегом на работу. Солнышко, травка, весна. Когтеклюв. Падает с проводов, когтями впивается в голову. Ты любишь йогурт на завтрак? А он – клевать мозг!» - вспомнился Калеке анонс к фильму.

Бред! Он и так без мозгов. Лысый мудак.

Окоченелые пальцы лихорадочно нащупали череп, блестящий, если на свету. Бритые головы так не блестят – только лысые.

- Срань.

С раннего детства. Диагноз «Алопеция», причём тотальная – на всю голову.

- А как же мы? – гнулись домиком брови, но на диагноз при этом никак не влияли.

Это раньше, когда Калека был маленьким, голова его не шибко тревожила, к тому же внешность не портила, наоборот – выделяла. Ни роста, ни силы, ни рожи – никаких примет у него раньше не было, зато теперь в школе прозвище: «Лысый». И ни разу не обидно! Уж всяко лучше, чем «Ботан», которым он не становился и в мыслях. Э-э, разве что с приставкой «анти».

«Живи как проще!» - воскликнул леденец и растворился во рту. В одном мультфильме. Так Калека и жил. Нечего учиться, когда в доме есть Светоч! – плазма, от которой дни напролёт заряжалась молчаливая бабушка.

Бывало, когда заканчивалась очередная программа, она тянула руки к экрану, словно к камину, но с началом новой руки опускались, двигались только глаза.

Раз, два - у неё был сын, у сына жена. Три, четыре – автостопом дети колесили по миру. Пять, шесть – «Без вести пропали» - прислали ей весть. Семь, восемь – три путеводителя и внука бросили. Девять, десять – она ждала вестей – Светоч показывал вести: новостные программы и многие ещё, тоже интересные.

Вылёживала на тахте пролежни, дальше прихожей выходить не смея. Дурная голова! У неё постоянно кружилась голова, и лестницы, лестницы – сломанная шея. Пусть за пенсией и продуктами бегает внук.

Приходилось таскаться: жить-то хочется. А бабушку он не любил: она была роботом. Стирала, убирала, разогревала полуфабрикаты. За что её любить?

- Земной поклон тебе, дружочек. Прости меня, корку чёрствую, за то, что мудаком тебе стать позволила. - Изредка в бабушке происходили сбои. Ненадолго. Вскоре она, как ни в чём не бывало, возвращалась к Светочу, или к стиральной машине, или к микроволновке вперевалочку топала. У бабушки хватало забот. Она была роботом.

Когда пропали автостопщики, оставив по себе лысого кида, робот взял под контроль учёбу подкидыша: переместил письменный стол к себе на базу – к тахте поближе.

- Я слежу за тобой, так что смотри!

А Калека смотрел Светоч – куда интересней учёбы! И робот не был против: лежал на подзарядке. И время растворялось, как леденец во рту – приятно. Пока на голову не присело недовольство.

В средних классах оно было как пух, почти невесомым, но в старших распухло, грузило, отлучало от Светоча. Учителя всерьёз насели на голову неуча, заставив ощутить Неполноценность. За что? Ну и что, что его средний балл самый низкий: всегда же есть кто-то последний. И от чего бы не он?

«Просто оставьте меня в покое», - мысленно сопротивлялся Калека, но вслух возразить было страшно. Его всё чаще оставляли после уроков, к тому же на дом задавая кучу всего очень важного.

Но зачем, когда есть Светоч? Калека допоздна залипал перед плазмой, а утром не слышал будильник.

- Что ты сделал за вечер? Показывай! – давили насевшие.

«Что я смотрел вчера?» - пытался вспомнить Калека, но программы мешались в гомогенную кашу, а учителя оставляли после уроков всё чаще. Пока не заявились на дом. Ругаться с роботом. Тот их за дверь не пускал – держал оборону. Плазма вещь хрупкая, и может случиться непоправимое, если впустить за дверь посторонних. «Светоч неприкосновенен» - у робота первый закон.

Зато в школе Калеке досталось по полной:

- Не хочешь учиться по-хорошему, будешь по индивидуальной программе.

Калека встретил эту новость спокойно: «Всё равно буду спать на уроке», - и собрался уже, как прежде, вздремнуть на последней парте, как вдруг обнаружил себя за первой, напротив ироничного учителя истории с глазами в разные стороны. Никого, кроме них в классе не было.

- Держи распечатку, оболтус. Специально для тебя: страницы славы нашего государства. Прочти, повтори, ещё раз повтори, а на третий раз повтори вслух.

«Э-э, не буду» - подумал Калека, но высказать протест опять побоялся. Не привык он разговаривать. С кем, если дома робот?

«Буду спать», - решил он. Пусть славные страницы истории сами собой в голове читаются, а потом повторяются, пока он их не запомнит. Реклама – умная, она всегда так поступает...

- Не спать! – взвизгнула щуплая химичка в очках. - Метан плюс кислород – что получится?!

- Ба-бах! – выпалил Калека, как злой чумазый шахтёр в репортаже о взрыве метана на шахте. На вопрос: «Что случилось?» - тот ответил именно так.

Но математик с пышной бородой не сдавался:

- Вычисли-ка мне, родненький, простой логарифм.

После знака равенства Калека написал: «Не отнимайте у компьютеров хлеб!», прямо как на транспаранте в сериале «БезрОботники».

А гладенький директор всё назидал:

- Ты ничем не хуже других, просто не хочешь.

«Но другим ведь нравится», - сомневался Калека. «С тобой что-то не так», - давило недовольство. И как показал Светоч – да, так и было.

В тот исключительно памятный вечер они с роботом поглощали на тахте васаби-пиццу под шоу «Будьте здоровы!» Чихать он хотел на это шоу, но пульт от плазмы робот встроил за пазуху, так что приходилось терпеть тему «Будьте бдительны! Возможно, у вас ненормальный ребёнок».

Приглашённый в студию кривоусый профессор изобиловал терминами: брахицефалия, катаракта, мышечная гипотония, зубные аномалии – нудятина, но вдруг стало весело:

- Настоятельно рекомендую родителям обратить внимание на голову ребёнка. – (Смешки в зале). – Я имею в виду волосяной покров. – Профессорский ус обиженно вздрогнул. – Облысение или, по-научному, алопеция, особенно её распространённая, тотальная форма, нередко является признаком психической патологии, - тишина в студии. – Я говорю о слабоумии.

- Так вот почему ты мудак! – обрадовался робот. И он вместе с ним. Вот почему! Теперь всё понятно! Он ни в чём не виноват.

Калека бросил школу. Себя не изменишь. Выходит, следовать аутотренингу «Краски» было тупейшей затеей.

- Это мой дом. – Белые стены, пол, потолок, едва различимая на их фоне снежная мебель и потерянный, холодный голос за кадром – так начиналась эта программа. – Я тоже где-то здесь, совсем рядом. Видите? Нет? Наверное, с домом что-то не так. Или это со мной что-то не то? Не разберёшь. Где между нами граница? И есть ли она? Неясно. Внутри меня только то, что вокруг – стены, пол, потолок, мебель. Я – это дом, – из динамиков доносится скрэтч. – Пора браться за краски!

Белой комнаты нет, на экране контрасты – битва кричащих цветов. Кричит гитарный раздрай:

- Тебе так плохо?!

- Дайте мне краски!

- Он – псих?..

- Ярче огня!

- Тебе так плохо?!

- Я бледнее тени!

- Он – псих?..

- Я раскрашу себя!

«Так это всё из-за дома!» - сделал вывод Калека – ошибочный, но тогда ему показалось: «Теперь видно, где выход». Сгоняв за пенсией и сэкономив на лекарствах для робота – пусть лучше будет цветотерапия – он приобрёл четыре аэрозольных баллончика: зелёный, жёлтый, красный и синий.

Когда на корточках, когда в полный рост, а так как рост был неприметным, то чаще на стремянке, Калека менялся. Сначала он раскрасил свою комнату, потом кухню, туалет и ванную. Каждой поверхности – свой цвет. И неважно, что есть всего четыре варианта – главное, ярко. Теперь с учёбой всё будет в порядке, и его, наконец-то, оставят в покое.

Чтобы раскрасить базу робота, пришлось постараться.

- Что же ты вытворяешь, дружочек? Дышать в квартире нечем! Глаза слезятся! Стой, паршивец, тебе говорят!

Калека не слушал, шмыгал вон из квартиры на лестницу, прихватив ключи, чтобы не остаться снаружи.

- Нет, ну ты совсем мудак что ли?! – топал тапками робот, однако за дверь выходить опасался. Постоит-побухтит, пар спустит, и двинет с присвистом на подзарядку. А Калека за ним – распылять дальше краску. Красную, синюю, жёлтую, зелёную краску по стенам! Пол оставался грязным, потолок – грязно-белым.

Лысый псих! Он ошибался. Он ни в чём не виноват.

Бросив школу, Калека расслабился. Питался, когда в животе забурчит, спал, где отключка настигнет. За пенсией и продуктами справлялся, как в нужник, по необходимости. Один только Светоч всегда был по желанию – много часов. Много? Совсем нет. Зачем отлучаться? Ярче не придумать картины. Жизнь – это программа. Не так уж плохо быть роботом.

Засвеченные дни. В один из которых пульт управления плазмой выпал из-за пазухи робота: во время просмотра комедии несварения «Обосраться от счастья» с лав-стори шеф-повара и ресторанного критика, где вместо слов изо рта возлюбленных пёр неудержимый пердёж. Очень смешно. От смеха пульт не удержался за пазухой – выскользнул сначала на тахту, а оттуда, не мешкая, на пол.

Кряхтя от натуги, робот нагнулся за дружочком и шмякнулся лбом. Кверху задом.

Калека захихикал, но отлучаться не стал. Мысли занимало другое: когда же, наконец, ресторанный критик обосрётся от счастья?

Только к середине титров он вспомнил о роботе. Сколько времени прошло, а тот как лбом упёрся, так и не нарушил позы.

- Что это ты, ба, всё Светочу кланяешься? – спросил Калека, замирая сердцем.

Та не отвечала. Тогда он тихо-тихо, медленно-медленно сполз с тахты на четвереньки и потянулся украдкой, по миллиметрам… бросок кобры! – стиснул пульт в руке.

- Хи-хи-хи, – теперь он, теперь только он! А бабушку спустя какое-то время пришлось отправить в шкаф. Чтобы не воняла.

Засвеченные дни продолжались, только теперь Калека жал на все кнопки: пульта управления, стиральной машины, микроволновки. К слову, одному жить на пенсию оказалось вкуснее. Хорошее время, но закончилось плохо. Засвербело в носу, запершило в горле. Резь в глазах, слабость, озноб. Кашель, сначала поверхностный, лёгкий, потом наизнанку, до самых лёгких. Иногда до рвоты, и уже не до кнопок.

Калека лежал на тахте, смотрел в потолок, или, набок повернувшись, разглядывал стены.

- Это наш дом, – шептали краски, – мудакам здесь не место.

Конечно, конечно… Он ждал, когда сможет заполнить сознание Светочем. Но болезнь не медлила – развивалась быстро, и он опоздал: мозг больше не желал пустовать – вспыхнули мысли, яркие как звёзды тоскливые.

Краски кричали всё громче, невыносимо:

- Это наш дом!

«Нет, мой», - он встал. Шатаясь, надел школьную форму, бабушкино пальто, влез в дырявые ботинки. Как он добрался до магазина? Попросил аэрозольный баллончик, чёрный. Не было в продаже – одна банка эмали. Взял. Забыл взять малярную кисть. В прихожей подкосились ноги. Закашлялся, сплюнул жёлто-зелёную с кровяными прожилками слизь. Замазал окна ладонью. Выключил плазму. Мрак. Краски на стенах молчат. Опрокинул банку эмали, поскользнулся, измазался. От испарений стало жарко дышать. Лёг в кровать, чтобы от жажды плестись на ощупь в ванную, пить из под крана, потом назад – под одеяло. Потел. Холодно. Промокла постель. Думал в темноте. Потом… жизнь продолжалась. За окном гудела машина. Нестерпимо.

Плохо быть мудаком.

«Что же я такой слабак?» - досадовал Алекс, следуя попятам за Недо, то есть за цыпой – той самой, что с куриной походкой – за ловчей попкой. - «Почему я не могу бросить Алекс?»

Ювелирный приближался, грозя скорым кольцом. «Прочь!» - впереди надрывался клаксон.

«Я иду, как хочу, а машинки застряли, а у меня нет авто, потому что я – кто?» - интересный вопрос. Недо прервал песенку.

«Кто я? Гений. Почти. Что не относится к теме! Нужен эпитет к «у-меня-нет-авто», а значит я кто? Ла-ла-ла-ла…»

«БИ-И-П!» - визг клаксона – Недо аж вздрогнул: «Говно!»

«Люди – говно!» – так мыслил Наследник, жирной пятернёй кроша чипсы в пакете. «Доколе плодиться вам на планете, грязные твари?» - гневался он, одним махом ссыпая крошево в глотку. Залепив по клаксону, как прежде, без всякого толка, из под сиденья он вытащил колу. Враз опорожнил пол литровой бутыли, не заметив, что лихва на штаны пролилась.

- Говну нельзя давать власть! – он смачно рыгнул.

Грядёт день, истребят машины жалкое племя, и хорошо бы при жизни его поколения! Думать и делать машины никогда не устанут – они совершенство! Не из-за них, из-за говна он опоздает сегодня. Сегодня! Когда батя нагрянет с проверкой.

- Как нет на месте?! – тот придёт в бешенство.

- Батя, батя – это не я, это обстоятельства… - передразнил себя Наследник плаксивым голосочком и тут же басом рявкнул, - ЛОЖЬ!

Скомканный пакет из под чипсов полетел на тротуар под ноги прохожих.

Сам виноват! Навигатор надо было включать – не привычку, чтобы не совершать непоправимых ошибок. Да, машины незаменимо удобны – борт-компьютер – маршрут без пробок. Люди так не могут, иначе автомобили давно бы летали, минуя все пробки. Как батя. Он может. Генеральный директор. Супермен.

Комикс-лаборатория «АЙкэн» - локомотив издательского дела – его детище. Гордость тиражом в миллионы экземпляров в самый несезонный месяц. А он у бати самый молодой топ-менеджер. Комикс-кафе, специально для встреч фанатов открытое, в его зоне ответственности. Настоящая пытка! Ответственность – это невесело.

Когда Наследнику исполнилось три, батя поднял его выше своей головы.

- Ты рождён, чтобы меня превзойти! Ты – наследник моего предприятия!

Как превзойти супермена? Признаться, он без понятия. Но батя настроен всерьёз – перечить ему, как поезд пытаться пустить под откос. Подножкой. И с Наследника спрос.

Год назад ему поручили открыть первое комикс-кафе, причём неотложно. Договор аренды, ремонт помещений, набор персонала – за всё в ответе он – подскочило давление – гипертонический криз – на дом вызывал неотложку. Зато почти уложился в бюджет – не уложился немножко.

Момент расплаты. Совет директоров: длинный стол в два ряда успешных голов.

- А у вас, коллега, перерасход, – таким тоном безучастным оправляют в расход. Таким тоном, листая отчёты с непроницаемой миной, батя публично заявил об оплошности сына. Лучше живьём быть зарытым в могилу! Но суровее кара стерегла горемыку.

Для начала Наследнику не выдали бонус, потом отпускные, а свой отпуск он мотал в лечебнице «Яппи» с девизом: «Успешные люди – худые». В норму приводил неэкономную массу: капуста, велотренажёр и ежедневные демотиваторы 4Д-формата ароматного «Гниение мяса». Живот сдулся, обвис как неглаженый фартук – только бате сына совершенно не жалко:

- Больше не подводи меня. Никогда! – лазерный резак – беспощадны глаза. При одном воспоминании об этих глазах – СТРАХ!

Наследник мелко затрясся успевшим расправиться брюхом. Батя вот-вот нагрянет с проверкой, а он опоздал безнадёжно…

«Но если вдруг обойдётся, надо нажраться в говно!»

Дата добавления: 2015-08-29