Верзила хмыкнул.
– И скоро они за тобой явятся?
– На рассвете.
– Ну, значит, есть время отдохнуть.
Он снял со спины секиру и положил ее так, чтобы была под рукой.
– И как ты думаешь, много ли народу они пришлют?
Ваэлин пожал плечами:
– Я не спрашивал.
– Против нас двоих надо целый полк, не меньше.
Он посмотрел на Ваэлина и озадаченно спросил:
– А где твой меч, брат?
– Губернатору Аруану отдал.
– Бывали у тебя идеи и поумнее. Как же ты драться-то собираешься?
– Я не стану драться. Я отдамся в руки альпиранцев, в соответствии с королевским словом.
– Они ж тебя убьют.
– Не думаю. Если верить пятой книге кумбраэльского бога, мне предстоит убить гораздо больше людей.
– Ба! – Баркус сплюнул в костер. – Ерунда все эти пророчества. Суеверия богопоклоннические. Ты отнял у них Светоча, они тебя наверняка убьют. Вопрос только в том, сколько времени это займет.
Он встретился глазами с Ваэлином.
– Не могу же я просто стоять и смотреть, как они тебя схватят, брат!
– Уходи тогда.
– Я и этого не могу, ты ж понимаешь. Что я, по-твоему, мало братьев потерял? Норта, Френтис, Дентос…
– Довольно! – Резкий голос Ваэлина рассек темноту.
Баркус встревоженно, непонимающе отшатнулся.
– Брат, я…
– Прекрати, и все.
Ваэлин как можно пристальнее вглядывался в лицо человека, сидящего напротив, ища хоть какую-то щель в его личине, хоть какой-то признак утраченного самоконтроля. Но личина выглядела совершенной и непроницаемой, и это бесило. Ваэлин постарался обуздать гнев, понимая, что он его погубит.
– Ты ведь так долго ждал, отчего же не показать мне свое истинное лицо? Теперь, когда все кончено, что это изменит?
Баркус скривился, безупречно изображая смущение и озабоченность.
– Ваэлин, с тобой все в порядке?
– Перед тем как взойти на корабль, капитан Антеш мне кое-что рассказал. Хочешь знать, что?
Баркус неуверенно развел руками:
– Ну, если тебе угодно…
– Судя по всему, «Антеш» – не настоящее его имя. Оно и неудивительно. Я уверен, что многие из нанятых нами кумбраэльцев записались под чужим именем, либо опасаясь своего преступного прошлого, либо стыдясь брать наши деньги. Удивительно было другое: его настоящее имя мы с тобой уже слышали.
Личина держалась по-прежнему. Баркус по-прежнему не проявлял ничего, кроме озабоченности настоящего брата.
– Брен Антеш некогда был до крайности предан своему богу, – сказал ему Ваэлин. – Столь велика была его преданность, что она заставляла его убивать и собирать других, кто тоже жаждал почтить своего бога кровью еретиков. Со временем он привел их в Мартише, и большинство из них погибли от наших рук, и это заставило его усомниться в своей вере, оставить своего бога, принять золото от короля и раздать его семьям погибших, а самому отправиться искать смерти за морем. Все это время он старался забыть то имя, что заслужил в Мартише: Черная Стрела. Брена Антеша некогда звали Черной Стрелой. И он заверил меня, что ни он, ни кто-либо из его людей никогда не имел никаких пропусков, выданных владыкой фьефа.
Баркус сидел неподвижно. Лицо его теперь было лишено всякого выражения.
– Помнишь письма, брат? – спросил Ваэлин. – Те письма, что ты нашел на теле убитого мною лучника? Письма, из-за которых началась война с Кумбраэлем?
Он всего лишь чуть по-иному повернул голову, чуть иначе расправил плечи и по-другому сложил губы, но Баркус внезапно исчез, развеялся дымом на ветру. И, когда он заговорил, Ваэлин не был удивлен, услышав уже знакомый голос, голос двух мертвых людей.
– Ты и в самом деле думаешь, что будешь служить Царице Пламени, брат?
Сердце у Ваэлина камнем рухнуло вниз. Он все же питал слабую надежду, что он, возможно, ошибается, что Антеш солгал и его брат по-прежнему тот благородный воин, что отплывал с утренним отливом. Теперь надежда рухнула. Они остались вдвоем на одиноком берегу, со стремительно надвигающейся смертью.
– Говорят, есть и другие пророчества, – ответил он.
– Пророчества? – Тварь, что прежде была Баркусом, разразилась хриплым, скрежещущим хохотом. – О, как же мало вам известно! Всем вам, пытающимся записать свои жалкие потуги на мудрость и именующим их «писанием», когда это всего лишь бред безумцев, алчущих власти!
– Испытание глушью. Ты тогда им овладел, да?
Тварь, носящая лицо Баркуса, ухмыльнулась.
– Он так отчаянно хотел жить! То, что он нашел Дженниса, было даром жизни, но его братские чувства были столь сильны, что он не смог заставить себя сделать то, что было необходимо.
– Он нашел тело Дженниса замерзшим, без плаща.
Тварь расхохоталась вновь, грубо и хрипло, смакуя собственную жестокость.
– Его тело и его душу. Дженнис был все еще жив. Он умирал от холода, но еще дышал и шепотом умолял Баркуса спасти его. Разумеется, сделать бы он ничего не смог, а он был голоден, страшно голоден. Голод творит с человеком странные вещи, напоминает ему, что он просто зверь, зверь, которому нужно жрать, а мясо есть мясо. Искушение сводило его с ума, голод толкнул его за грань безумия, и он побрел прочь и лег в снег, чтобы умереть.
«Хентес Мустор, Одноглазый, тот плотник, что сжег дом Ам Лина – все они побывали на грани смерти…»
– Смерть открывает тебе путь.
– Они взывают к нам сквозь ненавистную пустоту. О, этот жалобный зов души в преддверии смерти! Словно блеяние потерявшегося ягненка, привлекающее волка. Но овладеть можно не всяким – лишь теми, кто наделен семенем злобы и даром могущества.
– В Баркусе не было злобы.
Снова ядовитый хохот.
– Может, и есть такой человек, в чьем сердце нет злобы, но я его пока не встречал. Баркус свою злобу прятал так глубоко, что сам едва знал, что она существует. Она сидела в его душе вредоносным червем и ждала, пока ей дадут пищу, ждала меня. Понимаешь, то был его отец – отец, который отослал его прочь, который ненавидел его дар и завидовал ему. Он видел удивительные вещи, которые мальчишка умел творить из металла, и жаждал могущества. Так всегда бывает с теми из нас, кто наделен дарами. Верно ведь, брат?
– И ты все время был при нем? Каждое слово, произнесенное с тех пор, каждый поступок, каждое доброе дело… Мне не верится, что все это был ты.
Тварь пожала плечами:
– Да верь во что хочешь. Они встречаются со смертью, мы их забираем, и с тех пор они наши. Мы знаем все, что знают они, так проще поддерживать личину.
Песнь крови затянула слабую, но противную нотку.
– Врешь. Хентес Мустор ведь не был полностью в твоей власти, верно? Вот почему ты убил его прежде, чем он успел рассказать мне ту ложь, которую ты нашептал ему голосом его бога. А когда ты явился за аспектом Элерой, в твоей власти было трое людей, но атаковали они порознь – несомненно, потому, что ты был занят аспектом Корлином в Доме Четвертого ордена, и это тебя отвлекало. Не думаю, что ты способен полностью контролировать более чем один разум одновременно. Могу поручиться, что от твоей власти можно избавиться.
Тварь кивнула головой Баркуса.
– Боевое Зрение – действительно могучий дар. Очень скоро ты окажешься близок к смерти, и один из нас явится и овладеет им. Лирна тебя любит, Мальций тебе доверяет. Кто лучше тебя сумеет направлять их в грядущие смутные годы? Интересно, что за злоба таится в твоей груди? Кого ты ненавидишь? Быть может, мастера Соллиса? Или Януса с его бесконечными интригами? Или свой орден? В конце концов, это ведь они отправили тебя сюда, чтобы изгнать меня, и таким образом лишили женщины, которую ты любишь. Скажи мне, что в тебе нет злобы, брат!
– Но если вам нужна моя песнь, отчего же вы тогда уже дважды пытались меня погубить? Зачем послали наемников в Урлиш, чтобы убить меня во время испытания бегом, зачем послали ко мне в комнату сестру Хенну в ночь резни аспектов?
– Для чего нам наемники? А сестру Хенну снарядили второпях: так некстати оказалось обнаружить тебя в Доме Пятого ордена именно в ту ночь, прежде чем мы поняли, какое могущество ты способен нам дать! Кстати, она передает тебе привет. И очень жалеет, что не смогла явиться сюда.
Он ждал подсказки от песни крови, но ответом была тишина. Тварь не лгала ему.
– Но если не вы, то кто же?
Он осекся, когда до него вдруг дошло, принесенное отчаянным аккордом песни крови: страх брата Харлика в разрушенном городе. «Вы явились сюда, чтобы убить меня?»
– Седьмой орден… – пробормотал он вслух.
– А ты что, и впрямь думал, будто это всего лишь кучка безобидных мистиков, которые трудятся во благо вашей дурацкой веры? Нет, у них свои планы и свои методы. Не обманывай себя: они не колеблясь попытаются тебя убить, если ты окажешься для них препятствием.
– Тогда почему же они с тех пор не пытались напасть на меня?
Тварь шевельнула телом Баркуса в плохо скрываемом беспокойстве:
– Время тянут, выжидают удобного случая.
Снова вранье, подтвердила песнь крови. «Волк! Седьмой орден натравил на меня наемников, но волк их убил». Быть может, они это восприняли как свидетельство некоего Темного благословения, защиты, дарованной силой, которой они страшились? Вопросы… Как всегда, новые и новые вопросы.
– Ты когда-нибудь был человеком? – спросил он у твари. – У тебя было имя?
– Имена много значат для живых. Но для тех, кто ощутил бездонный холод пустоты, это все детские побрякушки.
– Так, значит, когда-то ты был живым. У тебя было собственное тело.
– Тело? О да, у меня было тело. Терзаемое дикой глушью, изморенное голодом, гонимое ненавистью на каждом углу. У меня было тело, рожденное от изнасилованной матери, которую звали ведьмой. Нас выгнали из дома, потому что ее дар позволял ей менять ветер. Мужчина, который был мне отцом, солгал и сказал, будто она воспользовалась Тьмой, чтобы принудить его лечь с нею. Солгал, будто отказался остаться с нею, когда заклятие развеялось. Солгал, что она воспользовалась своим даром, чтобы в отместку погубить урожай. Они прогнали нас в лес, швыряясь камнями и гнильем, и в лесу мы жили, подобно зверям, пока голод и холод не отобрали ее у меня. Но я остался жить, скорее зверем, чем мальчиком, я забыл язык и людские обычаи, забыл обо всем, кроме мести. И со временем я отомстил, отомстил в полной мере!
– «Он призвал молнию, и деревня сгорела, – процитировал Ваэлин. – Люди кинулись было к реке, однако он заставил ее разлиться от дождей, и берега не выдержали и рухнули, и людей унесло течением. Но его мести все было мало, и он призвал ветер с далекого севера, чтобы ветер сковал их льдом».
Тварь изобразила улыбку, леденящую улыбку: в ней не было ни капли жестокости, одно только счастливое воспоминание.
– Я до сих пор помню его лицо, лицо своего отца, вмерзшего в лед, глядящее на меня из глубин реки. Я помочился на него!
– Ведьмин Ублюдок! – прошептал Ваэлин. – Ведь этой истории, наверно, уже лет триста!
– Время – такая же иллюзия, как и твоя вера, брат. Заглянув в пустоту, ты увидишь, насколько все огромно и мелко одновременно, в один-единственный миг ужаса и изумления.
– А что это? Та пустота, о которой ты толкуешь?
Улыбка твари вновь сделалась жестокой.
– Ваша вера зовет ее «Вовне».
– Лжешь! – бросил он, хотя песнь не издала ни звука. – Вовне царит бесконечный покой, безграничная мудрость, тонкое единство с вечными душами Ушедших.
Губы твари дрогнули, а потом она принялась хохотать. Громкие взрывы искреннего веселья далеко разносились над берегом и морем. У Ваэлина зачесались руки выхватить кинжал, припрятанный в сапоге, и он не без труда сдержал это желание, слушая, как тварь продолжает хохотать. «Рано еще…»
– Ох! – тварь потрясла головой, утерла слезинку, выкатившуюся из глаза. – Ну и дурень же ты, братец!
Он подался вперед. Лицо того, что было его братом, выглядело багровой маской в свете костра. Он прошипел:
– Мы и есть Ушедшие!
Ваэлин ждал, когда отзовется песнь крови, но ответом было лишь ледяное молчание. Это было невозможно, это было кощунство, но тварь не врала.
– «Ушедшие ожидают нас Вовне, – процитировал он, ненавидя себя за отчаяние, звучащее в голосе. – Души, обогащенные полнотой и добродетелью своих жизней, они даруют мудрость и сострадание…»
Тварь расхохоталась снова: она буквально валилась со смеху.
– Мудрость и сострадание! В душах, что пребывают в пустоте, не больше мудрости и сострадания, чем в стае шакалов! Мы голодны и хотим жрать, и смерть – мясо для нас!
Ваэлин крепко зажмурился и вновь принялся читать наизусть:
– «Что есть смерть? Смерть – всего лишь врата, ведущие Вовне, к воссоединению с Ушедшими. Она есть конец и начало одновременно. Страшись ее и приветствуй…»
– Смерть приносит нам свежие души, которыми можно повелевать, и новые тела, которые можно подчинять нашей воле, которыми можно утолять нашу похоть, которые служат его замыслу!..
– «Что есть тело без души? Разложившаяся плоть, ничего более. Чти уход возлюбленных тобою, предавая их оболочки огню…»
– Тело – это все! Душа без тела – пустой и жалкий отзвук былой жизни…
– Я слышал голос своей матери!!! – он вскочил на ноги, сжимая в руке кинжал, пригнувшись в боевой стойке, устремив взгляд на тварь по ту сторону костра. – Я слышал голос своей матери!
Тварь, бывшая Баркусом, медленно поднялась на ноги, поигрывая секирой.
– Такое иногда бывает. С Одаренными случается, что они слышат нас, слышат души, взывающие из пустоты. Краткие отзвуки боли и ужаса, по большей части. Ведь с этого она и началась, вера-то ваша. Несколько веков назад необычайно Одаренный воларец услышал лепет голосов из пустоты и узнал среди них голос своей покойной жены. Он взял на себя труд поведать об этом всем, распространить великую и чудную весть, что Вовне, за пределами этой скорбной и тяжкой повседневности есть, оказывается, жизнь. Люди прислушивались, вести расходились все дальше, и это дало начало вашей Вере, целиком и полностью основанной на лжи, что будто бы в будущей жизни ждет награда за рабскую покорность в этой.
Ваэлин пытался побороть свое смятение, пытался избавиться от безудержного желания заставить песнь крови зазвучать, объявить слова твари ложью. Трещали дрова в костре, прибой накатывался на берег со своим неумолчным шумом, Баркус смотрел на него холодным, бесстрастным взором незнакомца.
– Что это за замысел? – осведомился Ваэлин. – Ты говорил о «его замысле». Кто он?
– Скоро ты с ним увидишься.
Тварь, что была Баркусом, обеими руками стиснула рукоять секиры, вскинула ее вверх, лунный свет заиграл на лезвии.
– Я сделал ее для тебя, брат, – точнее, разрешил Баркусу ее сделать. Его всегда так тянуло к молоту и наковальне, хотя он мужественно сопротивлялся, пока я не избавил его от сопротивления. Красивая вещь, не правда ли? Я столько раз убивал самым разным оружием, но должен сказать, что это – лучшее. С ее помощью я приведу тебя на грань жизни и смерти так же легко, как если бы в руке у меня был скальпель хирурга. Ты истечешь кровью, ты изнеможешь – и душа твоя потянется к пустоте. И он будет ждать тебя там.
Улыбка твари на этот раз была угрюмой, почти огорченной.
– Напрасно все-таки ты отдал меч, брат.
– Если бы я его не отдал, ты бы не стал так охотно со мной разговаривать.
Тварь перестала улыбаться.
– Разговор окончен.
Она перемахнула через костер, вскинув топор, осклабясь в злобном рыке. Что-то огромное и черное взметнулось ей навстречу, челюсти сомкнулись на руке, ломая и терзая, и оба рухнули в костер и забились, разбрасывая угли. Ваэлин увидел, как взмахнула ненавистная секира, раз, другой, услышал яростный вой травильной собаки: лезвие попало в цель, – а потом тварь, бывшая Баркусом, вырвалась из останков костра, с пылающими волосами и одеждой. Левая рука висела искалеченной и бесполезной, почти отгрызенная Меченым. Но правая была цела и по-прежнему сжимала топор.
– Я попросил губернатора выпустить его, как стемнеет, – пояснил Ваэлин.
Тварь взревела от боли и ярости, секира описала серебряную дугу. Ваэлин нырнул под удар, выбросил руку с кинжалом, пронзил твари грудь, целясь в сердце. Тварь вновь взревела, с нечеловеческой стремительностью взмахнула топором. Ваэлин оставил кинжал торчать у нее в груди, с размаху ударил в лицо и пнул ногой, целясь в пах. Тварь едва пошатнулась и ударила в ответ головой. У Ваэлина потемнело в глазах, он отлетел и рухнул навзничь на песок.
– Я кое-что не сказал тебе о Баркусе, брат! – крикнула тварь, бросаясь на него с занесенной секирой. – Когда вы тренировались вместе, я всегда заставлял его поддаваться!
Ваэлин перекатился на бок, секира вонзилась в песок, он извернулся, целясь ногой в висок твари, взметнулся на ноги, когда та встряхнулась после удара и замахнулась снова. Секира рассекла лишь воздух: Ваэлин нырнул под лезвие, подкатился ближе, вырвал из груди торчащий в ней кинжал, ударил еще раз и отшатнулся. Лезвие просвистело в дюйме от его лица.
Тварь, бывшая Баркусом, уставилась на него, ошеломленная, застывшая. От ожогов валил дым, из покалеченной руки на песок текла кровь. Тварь выронила секиру, здоровая рука вскинулась к стремительно расползающемуся темному пятну на безрукавке. Тварь посмотрела на густую кровь, испачкавшую ладонь, и медленно повалилась на колени.
Ваэлин прошел мимо и выдернул из песка секиру. От прикосновения к ней его передернуло от отвращения. «Не потому ли я ее всегда терпеть не мог? Потому что ее конечной целью было вот это?»
– Молодец, брат.
Тварь, бывшая Баркусом, обнажила окровавленные зубы в ухмылке, исполненной безграничной злобы.
– Быть может, в следующий раз, когда тебе придется меня убивать, у меня будет лицо человека, которого ты любишь еще сильнее!
Топор был легок, неестественно легок и издал лишь легчайший шорох, когда Ваэлин рубанул им с размаху. Кожу и кости он рассек так же легко, как воздух. Голова того, что некогда было его братом, покатилась по песку и замерла неподвижно.
Ваэлин отшвырнул секиру и выволок Меченого из потухающих углей костра. Присыпал песком дымящиеся ожоги, порвал рубаху, чтобы зажать глубокие рубленые раны в боку. Пес скулил, вяло лизал руку Ваэлина.
– Прости меня, дурацкая собака… – он обнаружил, что в глазах мутится от слез и голос срывается от рыданий. – Прости меня…
Он похоронил их по отдельности. Почему-то так казалось правильным. Никаких слов по Баркусу он говорить не стал, зная, что брат его умер много лет назад – и, в любом случае, он теперь не был уверен, что сможет их произнести, не чувствуя себя лжецом. Когда взошло солнце, он взял секиру и пошел к морю. Начинался утренний прилив, со стороны мыса с ревом накатывали волны. Он помахал секирой и с изумлением обнаружил, что всякое отвращение к ней исчезло. Какая бы Темная скверна в ней ни таилась, она как будто развеялась со смертью человека, который ее изготовил. Железка и железка. Великолепно сделанная, сверкающая на солнце, и все-таки всего лишь железка. Ваэлин изо всех сил зашвырнул ее подальше в море и проводил ее взглядом: она несколько раз кувыркнулась в воздухе, пуская солнечные блики, и с негромким всплеском скрылась в волнах.
Он искупался в море, вернулся к своему временному лагерю, спрятал, как мог, пятна крови, вышел на дорогу и зашагал обратно к Линешу. Примерно через час он пришел в оговоренное место. В пустыне быстро становилось жарко. Он выбрал место возле дорожного столба, сел и стал ждать.
Пока он там сидел, песнь крови зазвучала снова. Теперь мелодия была новой и куда более мощной и чистой, чем прежде. Думая о том и об этом, Ваэлин обнаружил, что музыка меняется: когда он вспоминал, как скулил перед смертью Меченый, она становилась скорбной, когда заново переживал бой с тварью, бывшей Баркусом, – торжественной и величественной, а вместе с музыкой являлись образы, звуки, чувства, которые явно принадлежали не ему. И Ваэлин понял, что впервые в жизни по-настоящему овладел своей песнью. Он наконец-то научился петь.
Где-то в месте, которое не было местом, нечто вопило, умоляя о пощаде незримую руку, которая карала безграничной болью, не тревожимая ни милостью, ни злобой.
Далеко на севере, во дворце, молодая женщина составляла приветственную речь, которой ей предстояло встретить своего брата по его возвращении, тщательно продуманную речь, с умело выверенным соотношением скорби, соболезнований и преданности. Удовлетворившись написанным, она отложила перо, попросила фрейлину принести какого-то кушанья и, убедившись, что осталась одна, спрятала безупречное лицо в ладонях и разрыдалась.
На западе еще одна молодая женщина смотрела на бескрайнее море, не желая плакать. В руке она сжимала две дощечки, завернутые в шелковый платок с замысловатым узором. Под нею море билось о корпус корабля, в воздух взлетали клочья пены. У нее чесались руки выкинуть сверток за борт, в ней кипел гнев, мучительная боль, от которой никак нельзя было избавиться, внушала ей ненавистные мысли. Жажда мести была чем-то ей недоступным, она никогда прежде ее не испытывала. За спиной раздался страдальческий вопль. Она обернулась и увидела матроса: он упал с мачты и теперь катался по палубе, хватаясь за сломанную ногу, и отчаянно бранился на языке, которого она не знала.
– А ну, лежи смирно! – приказала она, подбежав к нему, и сунула дощечки вместе с платком в складки своего плаща.
На другом корабле, плывущем по другому морю, сидел молодой человек, молчаливый и неподвижный. Лицо его выглядело пустой маской. Несмотря на свою неподвижность, он внушал страх тем, кто был вокруг. Хозяин недвусмысленно предупредил: привлечь его интерес означает быструю смерть. И, хотя молодой человек был неподвижен, как статуя, шрамы на груди у него под рубашкой горели огнем, причиняя жестокую, неотступную боль.
Ваэлин сосредоточил свою песнь на одной звонкой ноте, направил ее через разделявшие их пустыни, джунгли и море: «Я отыщу тебя, брат!»
Молодой человек на миг напрягся, вызвав боязливые взгляды со стороны тех, кто его стерег, и снова застыл неподвижно, с ничего не выражающим взглядом.
Видение и песнь исчезли. Ваэлин сидел под палящим солнцем, а на востоке вставало облако пыли. Скоро сквозь пыль проглянул отряд всадников, и во главе их – высокая фигура генерального прокурора Вельсуса, который гнал во весь опор, торопясь забрать свою добычу.
Приложение I
Янус Аль-Ниэрен – король Королевства
Мальций Аль-Ниэрен – сын Януса, принц Королевства, наследник трона
Лирна Аль-Ниэрен – дочь Януса, принцесса Королевства
Кралик Аль-Сорна – первый меч Королевства, бывший владыка битв королевского войска
Ваэлин Аль-Сорна – сын Кралика, брат Шестого ордена
Алорнис Динал – незаконнорожденная дочь Кралика
Ванос Аль-Мирна – меч Королевства, владыка башни Северных пределов
Дарена Аль-Мирна – девочка-найденыш из лонаков, приемная дочь Ваноса
Артис Аль-Сендаль – первый министр совета Единых
Норта Аль-Сендаль – брат Шестого ордена, сын Артиса, товарищ Ваэлина
Лакриль Аль-Гестиан – лорд-маршал двадцать седьмого королевского конного полка, позднее владыка битв королевского войска
Линден Аль-Гестиан – лорд-маршал тридцать пятого королевского пехотного полка, сын Лакриля, друг Ваэлина
Алюций Аль-Гестиан – поэт, второй сын Лакриля
Гайнил Арлин – аспект Шестого ордена, высший начальник Ваэлина
Соллис – мастер меча, брат-командор Шестого ордена, наставник Ваэлина
Каэнис Аль-Низа – брат Шестого ордена, третий сын дома Низа, товарищ Ваэлина
Баркус Джешуа – брат Шестого ордена, сын кузнеца из Нильсаэля, товарищ Ваэлина
Дентос – брат Шестого ордена, товарищ Ваэлина
Френтис – уличный мальчишка, карманник, позднее брат Шестого ордена, друг Ваэлина
Макрил – брат Шестого ордена, прославленный следопыт, позднее брат-командор
Ренсиаль – мастер конюшен
Джеклин – мастер-псарь
Хутрил – мастер охоты
Джестин – мастер кузницы
Элера Аль-Менда – аспект Пятого ордена
Шерин – сестра Пятого ордена, друг Ваэлина, позднее мастер зелий
Гильма – сестра Пятого ордена, прикомандированная к тридцать пятому пехотному полку
Гарин – мастер-костоправ Пятого ордена
Селлин – престарелый брат Пятого ордена, привратник Дома ордена
Меченый – воларская травильная собака, друг Ваэлина
Плюй – боевой скакун со скверным норовом, конь Ваэлина
Нирка Смолен – капитан третьей роты королевской конной стражи
Сентес Мустор – пьяница, наследник владыки фьефа Кумбраэль
Хентес Мустор – младший брат Сентеса, прозванный Истинным Мечом
Лартек Аль-Молнар – министр финансов совета Объединенного Королевства
Дендриш Хендрил – аспект Третьего ордена
Тендрис Аль-Форне – брат Четвертого ордена, служитель совета по еретическим преступлениям, позднее аспект Четвертого ордена
Лиэза Ильниэн – аспект Второго ордена
Терос Линель – владыка фьефа Ренфаэль, вассал Януса
Дарнел Линель – сын Тероса, наследник владыки фьефа Ренфаэль
Бендерс – рыцарь, барон Ренфаэля, вассал Тероса
Галлис – верхолаз, уголовник, позднее сержант тридцать пятого пехотного полка
Брен Антеш – капитан кумбраэльских лучников в ходе Альпиранской войны
Граф Марвен – капитан нильсаэльского войска в ходе Альпиранской войны
Алюран Макстор Сельсус – император
Селиесен Макстор Алюран (Эрухин, Светоч) – приемный сын Алюрана, избранный наследник императорского трона
Эмерен Насур Айлерс – супруга Селиесена
Вернье Алише Сомерен – императорский хронист
Нелиесен Нестер Хеврен – капитан императорской гвардии
Холус Нестер Аруан – губернатор города Линеш
Мерулин Нестер Вельсус – генеральный прокурор Империи
Ам Лин – каменотес, родом с Дальнего Запада
Приложение II
В кешет играют вдвоем на доске в сто полей. Каждый игрок начинает игру с одним императором, одним военачальником, одним ученым, двумя купцами, тремя ворами, четырьмя всадниками, пятью лучниками и восемью копейщиками.
В начале игры игрок может поставить любую фигуру на любое поле первых трех рядов своего края доски. Затем противник ставит фигуру по выбору игрока на первые три ряда его края доски. Затем все фигуры выставляются на доску по очереди. Игрок, который первым ставит фигуру, затем делает первый ход.
Фигура считается взятой, если поле, на котором она стоит, оказывается занято фигурой противника. Игра выиграна, когда взят император или если император оказывается единственной фигурой, которая осталась у проигравшего.
Любая фигура в полях, примыкающих к тому, где находится ученый, защищена, и взять ее нельзя.
Ученый ходит на одно или два поля в любом направлении.
Император может ходить на расстояние до четырех полей в любом направлении.
Военачальник может ходить на расстояние до десяти полей в любом направлении.
Лучник может ходить на расстояние до шести полей по вертикали или по горизонтали.
Вор может ходить на одно поле в любом направлении. Игрок может использовать любую фигуру, взятую вором.
Копейщик может ходить на одно или два поля по вертикали или по горизонтали.
Всадник может ходить на расстояние до десяти полей по диагонали.
Купец может ходить либо на одно поле в любом направлении, либо на любое свободное поле, примыкающее к полю, где находится император, по горизонтали, по вертикали или по диагонали, если путь не прегражден иной фигурой.
Примечания
Д ю й м – примерно 2,5 см (
прим. перев.).
Л и г а – мера длины, около пяти километров (
прим. перев.).
Ф у т – примерно 30,5 см (
прим. перев.).
Я р д – три фута, примерно 91,5 см (
прим. перев.).
Г у н т е р – охотничья лошадь (
прим. перев.).
Примерно 175 см (
прим. перев.).
К а л ь т р о п – элемент заграждения, состоящий из четырех шипов, один из которых всегда торчит вверх, а три остальных служат опорой; применяется против пехоты и конницы (
прим. перев.).
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |