Карине с ужасом думала о конверте с фотографиями, списке имен и соответствующих пояснениях, сделанных хозяйкой дома. Теперь уже было поздно куда-то прятать это. И она, с дрожащей улыбкой на губах, попросила его дать ей пройти.
Человек этот понятия не имел ни о каких фотографиях. Его интересовало совершенно другое. Он видел, что девушка еще несовершеннолетняя. Но грудь у нее была уже округлой. Он был настолько пьян, что приступил прямо к делу, схватил ее за грудь и прижался к ней.
Карине словно взорвало. Она с воплем бросилась назад, но он поймал ее и зажал, как в тиски. Дыша на нее коньячным перегаром, он поцеловал ее в губы. С гримасой отвращения Карине вырвалась из его рук.
Ее сопротивление раздразнило его, разве он не был властителем страны? И в следующую секунду она уже была на земле, а он лежал на ней. Его губы впились в ее рот, так что она не могла кричать, а если бы даже и могла, кто бы ее услышал? Поблизости не было ни души. Его руки шарили у нее под платьем, нащупывая грудь.
Карине, думавшая до этого только о конверте, который мог быть обнаружен или поврежден, была теперь обеспокоена другим. Забыты были фотографии, в мыслях всплыло нечто такое, о чем нацистский офицер не имел ни малейшего понятия.
Она была застигнута врасплох этими мыслями, но ненадолго. Она чувствовала, как его рука шарит у нее под юбкой. Воспоминания взрывной волной нахлынули на Карине. Не только то, второе, крайне унизительное изнасилование на склоне холма, но также первое, происшедшее в детстве, на цветущей лужайке, когда ей было всего десять лет, и она не поняла, что произошло — тоже всплыло в ее памяти.
Первое изнасилование явилось для нее своего рода смертью, скрытой забвением. О втором изнасиловании она помнила, но ни за что не хотела об этом думать. Именно тогда…
Эти воспоминания теперь проносились в ее сознании криком боли. Мысли ее смешались, нацистский офицер был для нее теперь тем мужчиной, который так красиво говорил ей о сверкающей на паутинках росе ранним утром, а потом набросился на нее. И теперь она вспомнила все это с поразительной ясностью, переживая все заново.
Она вспомнила свое испуганное удивление, божью коровку, которую так боялась потерять, мужчину, прижимавшегося к ней сзади. Вспомнила, как повернулась к нему, как увидела его поднятый член, и как он потом вторгся в нее, причинив страшную боль. Он не должен был этого делать, но продолжал, не обращая внимания на ее крики, а она чувствовала, что у нее внутри все рвется.
Она не могла понять этого, не хотела понимать. Теперь же она все поняла. Она знала, что означает такое нападение на нее — оба предыдущие раза и вот теперь…
Все трое насильников слились для нее воедино. Она не должна позволить ему сделать это, не должна! Одной рукой он расстегнул брюки, другой старался удержать ее на месте, что было сделать нелегко.
Ее руки шарили по земле, натыкаясь только на корни сосны. Но на поясе у него что-то позвякивало…
И пока он пытался по-настоящему добраться до нее, она схватила этот бряцающий предмет. Это был кинжал…
Единственное, что ощущала теперь Карине, так это беспредельный ужас и ни с чем не сравнимую ярость. Заметив, что он уже стянул с нее рейтузы и готов вот-вот вторгнуться в нее, она перестала что-либо соображать. Чувствовала только, как ее рука, в слепой ярости, раз за разом вонзает в его спину кинжал, и слышала, как он пару раз вскрикнул, застонал, захрипел, как тело его обмякло, придавив ее своей тяжестью — а она все колола и колола его длинной финкой.
И только измождение заставило ее остановиться. Напряженно вздохнув, она очнулась от страшного наваждения, все поплыло у нее перед глазами, она с трудом понимала, где находится. Медленно приподняв свои налитые свинцом руки, она взглянула на них через его плечо. Одна рука и весь рукав плаща были в крови.
Карине в ужасе вскрикнула. Кинжал упал на землю, она пыталась столкнуть с себя его тело, но оно было слишком… слишком…
— О, нет! — Еле слышно произнесла она. — Что же я наделала? Где конверт? Наверняка он теперь испорчен!
Конверт… Я должна была думать о конверте… Только о конверте и ни о чем другом…
Ионатан и Руне увидели, как она бежит. Они тут же выскочили из кабины.
— Господи, Карине, что у тебя за вид! — воскликнул Ионатан. Конечно, они увидели кровь. Но больше всего их испугало не это, хотя вид крови и ошеломил их. Их испугало выражение ее лица.
— Карине, — прошептал Ионатан, — дорогая моя сестричка, что они сделали с тобой?
Подбежав к нему, она, прерывисто дыша, сказала:
— Конверт… На нем кровь. Он разорван, все фотографии разорваны…
Ионатан автоматически взял у нее фотографии.
— Это не так страшно, — сказал он. — Пятнышко крови в углу конверта, край немного потрепан — и все. Но какой у тебя вид! Карине, что произошло?
Она напряженно глотнула. Лицо ее было зеленовато-бледным. Было ясно, что она пока не в состоянии говорить.
— Ты кого-нибудь… убила? — спросил Руне. Карине побледнела еще больше. Не говоря ни слова, она торопливо кивнула.
— Кто-нибудь видел тебя? — хладнокровно спросил Ионатан.
Карине только покачала головой.
— Где это произошло? — деловито спросил Руне.
— В лесу.
— Он хотел отобрать у тебя конверт? Она молчала. Они заметили, что она вот-вот готова лишиться чувств.
— Он приставал к тебе? — осторожно спросил Ионатан.
Ноги у нее подкашивались, им пришлось поддержать ее за плечи.
— Ты должна ответить, Карине, это очень важно!
— Их было трое, — заплетающимся языком произнесла она.
— Трое? Их было трое?
— Да. Первый появился, когда мне было десять лет, второй — когда мне было двенадцать, и вот теперь еще один.
Парни уставились друг на друга. Лицо Руне было непроницаемым. Ионатану же чуть не стало плохо.
— Теперь я начинаю все понимать, сестричка! О, моя маленькая Карине!
Он хотел обнять ее, она нуждалась в этом. Руне стянул с нее окровавленный плащ. Брат и сестра, наконец, обнялись, и Карине разразилась такими рыданьями, что они уже стали опасаться, как бы она не лишилась чувств.
— Мы понимаем тебя, — сказал Ионатан, тоже плача и не стыдясь этого. — И мы не виним тебя ни в чем. Теперь нам просто нужно уладить это дело. Этого человека могут увидеть?
— Да.
— Ты можешь объяснить мне, где он лежит? — спросил Руне. — Я пойду и уберу труп.
— Он… Нет, я не могу это объяснить. Я пошла коротким путем…
Они задумались. Потом Руне сказал:
— Ионатан, ты поедешь в Осло на грузовике.
— Но разве я могу покинуть вас?
— Ты должен! Груз должен быть доставлен в назначенное время, потому что есть точная договоренность о встрече. Ты должен отдать им также конверт. Надо успеть сделать все это до окончания рабочего дня! Мы и так уже припозднились, так что поезжай немедленно!
— А как же вы?
— Карине покажет мне, где лежит труп. Я закопаю его, а потом мы сядем на поезд. Дай-ка мне лопату, Ионатан! Спасибо!
— Разве здесь ходит поезд? — удивленно спросила Карине.
— Здесь есть местная железнодорожная ветка, — пояснил Ионатан. — Но ведь Карине вся в крови!
— Плащ мы выбросим, — сказал Руне.
Карине было не жалко плаща, он никогда ей не нравился, ей хотелось что-нибудь посовременнее. Теперь она стала понемногу приходить в себя. Голова у нее больше не кружилась, к горлу не подступала тошнота. Ей стало спокойнее от того, что ее спутники с пониманием отнеслись к ней.
— И мы найдем где-нибудь воды, чтобы Карине смогла вымыть руки, — продолжал Руне.
— А деньги на билеты у вас есть? — спросил Ионатан.
Руне виновато опустил голову, но Карине торопливо сказала:
— Та дама дала мне деньги. Что, если мы воспользуемся ими?
— И в самом деле. И много она тебе дала?
— Я даже не пересчитала их. Но, наверняка, на билеты хватит.
Ионатан, наконец, сдался:
— Ладно, идите! Но будьте осторожны! Руне кивнул.
— С твоей сестрой ничего не случится, — сказал он.
Брат и сестра посмотрели друг на друга. Глядя на Карине, можно было сразу сказать, что с ней уже случилось несчастье. И они не представляли себе, как она сможет пережить все то, что произошло с ней.
Обняв ее на прощанье, Ионатан со своим обычным оптимизмом прошептал:
— Мы скоро увидимся.
И Карине вспомнила слова маленького Натаниеля. Он предсказал им несчастье. И он оказался прав.
Но это было еще не все.
Они с Руне вернулись обратно в лес. Карине была слишком оглушена происходящим, чтобы испытывать какое-то удовольствие от прогулки по лесу с этим странным человеком. Она со страхом смотрела вперед, ища то место, где было совершено преступление.
«Преступление?» — с горечью подумала она. Она имела в виду свое преступление. Она убила человека. Мысль об этом была для нее просто невыносима. Однако, этим пасмурным днем было совершено не только это одно преступление. Не только она одна была виновной.
Внезапно она остановилась.
— Он лежит там, впереди, — упавшим голосом произнесла она. — Я не думаю, что мне…
Руне только кивнул и дал ей понять, чтобы она оставалась на месте. Она так и не узнала, о чем он думал, видя множество ножевых ран на спине этого человека. Он просто сидела на земле и ждала его.
Она услышала, как что-то тяжелое ударилось о землю в стороне от дороги. Потом она услышала энергичные удары лопаты о камень, слышала, как трещали корни деревьев, а потом — шорох насыпаемой сверху земли и треск ломаемых веток, которыми затем была прикрыта могила.
Вернувшись, Руне не сказал ни слова. Она встала, и они вышли из леса, направившись прямо к вокзалу.
— А если поезда не ходят? — озабоченно спросила Карине.
— Здесь есть один вечерний поезд. Мы как раз успели вовремя.
Немного помолчав, она сказала:
— Спасибо тебе за помощь.
— Как ты думаешь, сможешь ли ты забыть все это?
— Я попробовала «забыть» то, самое первое… изнасилование, — с горечью произнесла она. — Частично и второе. И теперь ты видел результат этого.
— Да. Я хорошо тебя понимаю.
Больше они об этом не говорили, это было слишком мучительно. Когда они пришли на вокзал, Руне отошел в сторону и попросил ее купить билеты. Она знала, что он очень стеснителен и, поэтому, ничего не сказав, подошла к окошечку кассы.
Но тут оказалось, что денег не хватает на два билета. Недолго думая, она купила один билет до Осло, а другой — до Ски. Она хотела идти оттуда пешком.
Но Руне был на это не согласен.
— Я выйду в Ски, — сказал он, — и больше не будем об этом говорить!
— Я не знала, как мне поступить, — извиняющимся тоном произнесла она. — И решила, что нам обоим нужно как можно скорее убраться отсюда.
— Ты поступила совершенно правильно. Мне самому не очень-то хочется ехать поездом, потому что люди всегда смотрят на меня, но оставаться здесь опасно.
— Но идти одному пешком из Ски — слишком тяжело. Я попрошу Ионатана, чтобы он приехал за тобой.
— Сегодня вечером? Он не должен этого делать! Я сам дойду, Карине. Ведь ты же собиралась идти пешком из Ски? Почему же я не смогу?
— Но ведь я…
Она пристыжено замолчала.
— Ведь ты не хромаешь, ты это хотела сказать, — тихо произнес он.
Она порывисто схватила его за руку.
— Руне! — воскликнула она. — Не надо так думать обо мне!
К счастью, подошел поезд, и ей не пришлось продолжать эту беседу, принявшую щекотливый оборот.
В поезде у нее началась реакция на пережитое: она дрожала всем телом. К счастью, в вагоне было мало пассажиров, так что никто и не заметил, что она лязгает зубами, хотя Руне, обняв ее за плечи, пытался хоть как-то унять ее дрожь.
Впоследствии она с удивлением думала о том, что не пыталась даже отстраниться от него, когда он прикасался к ней. Более того, она старалась теснее прижаться к нему, словно ища у него защиты. Когда она впоследствии думала о его утешительных объятиях, она удивлялась совсем другому. Это было так странно, что она старалась не думать, что же это значило. Это не было никак связано с ее отношением к нему. Это определялось чисто человеческими качествами Руне.
Впрочем, она могла и ошибаться.
Наконец, они прибыли в Ски. Она проводила его до платформы и обняла на прощанье — впервые в жизни она совершенно непроизвольно обняла чужого мужчину!
Печально улыбнувшись, Руне на миг коснулся лбом ее головы, потом сошел с поезда и помахал ей своей искалеченной рукой.
Карине вернулась в купе. Платье ее было по-прежнему мокрым на груди, после того, как она отмывала кровь в придорожной канаве в окрестностях Аксима. Платье было порвано на груди, но ей удалось это скрыть. И если бы начался дождь, ей пришлось бы туго в такой легкой одежде прохладным летним вечером.
О, это были пустяки! Другое дело, сможет ли она когда-нибудь забыть о том, что убила человека, уничтожила чью-то жизнь в самом ее расцвете? Сможет ли на простить саму себя? Руне сказал ей, что не следует слишком много думать о случившемся. А то, как бы разум не помутился.
Легче было сказать, чем сделать. Но, к своему удивлению, она почувствовала, что у нее уже нет прежнего страха перед воспоминаниями о первом изнасиловании: это ушло куда-то после того, как она убила нациста, символизирующего для нее насильника вообще.
После этого она обняла Ионатана и Руне! Может быть, страх перед мужчинами покинул ее?
Она горячо надеялась, что это так. Но ее стали мучить угрызения совести. Убить человека! И молчать об этом. У нее нет даже возможности для покаяния.
Из огня да в полымя, вот какое чувство было теперь у Карине.
А тем временем, Ионатан подъезжал на грузовике к Осло.
У него все внутри переворачивалось при мысли о том, что произошло с его сестрами. Сначала Мари, хотя у нее все было не так страшно, ее проблема в конечном итоге выливалась в тепло и заботу о маленьком существе, хотя матерям-одиночкам приходилось в то время ужасно трудно. Он надеялся, что Мари сразу повзрослеет, выполняя эту нелегкую задачу. В данный же момент она была в полной безопасности у родителей в доме Вольденов, неподалеку от Липовой аллеи. Более безопасное место для нее трудно найти. Что же касается Иосифа, этого негодяя и проходимца, то он получил от разъяренного Абеля такую взбучку, какая ему и не снилась. Когда Криста попыталась унять ярость отца, Иосиф, будучи не в состоянии выбирать нужные слова, бросил ей в лицо: «Ты-то, по крайней мере, заткнись, чертова старуха!»
Это явилось последней каплей в чаше отцовского терпения. Иосифа выгнали из дома, с тем условием, чтобы он не показывался, пока не уладит дело с Мари и не заплатит ей установленную компенсацию за ребенка. «Мне нет до нее никакого дела! — кричал Иосиф, стоя в дверях. — Все знают, что она была футбольным мячом для парней!»
И тогда Абель задал ему основательную библейскую порку. Иосиф был так напуган неожиданной для него физической силой всегда кроткого отца, что даже не уворачивался от ударов.
Кристе все это показалось настолько отвратительным, что она заплакала.
Обо всем об этом рассказали потом Ионатану. Где теперь находился Иосиф, никто не знал, но ленсман был у Вольденов и сказал, что отец ребенка согласен заплатить выкуп, хотя и отказывается лично иметь с ними дело.
Все это было ужасно неприятно.
Но ситуация с Карине была в тысячу раз хуже.
Он был настолько погружен в свои мысли, что проехал мимо назначенного места встречи в Экеберге. Он вез опасный груз, с которым было страшно появляться в столице. Свернув с шоссе, он поехал прямиком к Экебергу. Там он остановился в назначенном месте и вскоре увидел людей.
Они сгрузили большой ящик. Ионатан поехал дальше, заодно отдав им конверт с фотографиями. Он не решился оставить его у себя.
Только теперь он понял, каким помощником был для него Руне. Ведь он всегда безошибочно угадывал, где будет стоять контроль, он всегда брал на себя переговоры с полицейскими. Иногда он даже пугал их так, что они разбегались, говоря им какие-то слова, которых Ионатан не мог разобрать.
Он и не подозревал, что едет прямо в западню.
На Трондхеймском шоссе, в том самом месте, где он собирался повернуть, стоял контроль.
Разумеется, они остановили грузовик, которому незачем было выезжать из гаража в такое время суток. Рабочий день закончился час назад, теперь все машины должны были стоять в гаражах. Слишком поздно Ионатан понял, что ему следовало поехать назад по Моссевейену, тем самым создавая впечатление, что едет он из деревни, как оно на самом деле и было. Но теперь он ехал как раз в противоположном направлении, и это не могло не вызвать подозрений.
Хорошо, по крайней мере, что он выгрузил ящик.
Норвежские полицейские поинтересовались, откуда он едет.
Он объяснил, что едет из усадьбы Белльстад, что в Трёгстаде.
Но почему же он тогда подъехал со стороны Экеберга?
Ионатан почувствовал, что влип. Да, ему хотелось взглянуть, на месте ли один магазинчик, в который он раньше возил товар. Что за магазинчик? Ионатан назвал имя владельца, замеченное им мимоходом, потому что он никого не знал в Экеберге, а полицейские могли проявить рвение, проверяя его сомнительные доводы. Ионатан казался им весьма подозрительным. Ведь при всех существующих правилах было просто немыслимо, чтобы кто-то захотел поехать в обход.
Они заглянули в кузов грузовика. Откуда эти продукты? Из Белльстада, он показал им свои бумаги. Неужели такой ничтожный груз предназначался для большой больницы? Он ехал в такую даль, чтобы привести это?
На это он не без злорадства ответил, что усадьбу посетили неделю назад немцы и забрали все, что смогли, чтобы отправить потом все в Германию.
У полицейских вытянулись лица. Было совершенно ясно, что Ионатан вызывал у них сильнейшие подозрения. Хорошо еще, что при нем не было конверта с фотографиями и списка, предназначенного для борцов сопротивления. Если бы это обнаружили, его песенка была бы спета.
И все-таки он находился на дороге в неурочное время непонятно с какой целью. Или?..
Да, причиной задержания было нечто другое. Да, конечно, теперь он понял! Один из этих полицейских сорвал с него тогда рубашку на Карл Йохан, а потом заставлял его бежать. И этот человек теперь пристально изучал его документы.
— Тебя слишком часто задерживают, — угрожающе произнес он. — Тебя слишком часто останавливает контроль, ты что-то темнишь, парень, как мне кажется.
Документы говорили сами за себя. Ионатан не мог ничего от себя добавить. Вполне вероятно, что полицейский отпустил бы его, если бы не тот случай с рубашкой и откровенное нежелание Ионатана выполнять его приказ. Полицейского тогда поставил на место немецкий офицер — а такое трудно забыть.
И они приказали потомку Людей Льда сесть в другую машину. В кабину грузовика сел другой человек, и они поехали прямо на Виктория Террасе* note 1 — грузовик подлежал конфискации, а юноше предстоял допрос.
Вот так и закончилась его пятая поездка.
Карине же, еще более удрученная, чем прежде, кое-как добралась с Восточного вокзала в больницу, где у нее вскоре наступил сильный нервный срыв, после чего ее отослали домой к Кристе и Абелю.
Ионатана посадили в одиночную камеру. На допросе должен был присутствовать кто-то из высших чинов.
Так Руне потерял двух своих друзей. Но он не знал об этом, добравшись на рассвете до окраин Осло.
Ионатану пришлось ждать три дня, прежде чем кто-то соизволил заняться им. Это были три тяжелых дня с тревогой о том, что может произойти, если его признают виновным. Пить ему не давали, ставя раз в день миску с какой-то мерзкой кашей, вместо туалета — вонючее ведро. Ремень отобрали, ботинки тоже, поскольку все это было довольно новое, а в стране плохо было с обувью.
И вот наконец, когда он чувствовал себя уже достаточно униженным, грязным, голодным и изможденным, его вызвали в контору.
За роскошным письменным столом сидел немецкий офицер. Норвежец, схвативший Ионатана, тоже присутствовал.
Обойдя вокруг письменного стола, немец ударил юношу плетью по плечу. Потом сказал что-то по-немецки, на что Ионатан сразу же ответил. Немец злобно посмотрел на него.
Ионатану пришлось еще раз рассказать о поездке в Белльстад и обратно. Он увидел лежащий на письменном столе документ со штемпелем больницы и понял, что оттуда получены сведения.
Ситуация была далеко не шуточной.
Наконец, немцы окончили свой осмотр. Стоявший чуть поодаль норвежец имел при этом весьма кислый вид. Он бы с удовольствием снес Ионатану башку.
А немцы говорили через голову Ионатана, словно его и не было в комнате. Они принимали какое-то важное решение.
И Ионатан осмелился спросить у них на своем жалком, школьном немецком языке:
— Могу я сообщить на работу и своим родным, что я здесь?
— В этом нет необходимости, — рявкнул норвежский нацист. — В больнице и так знают об этом, все остальные могут получить у них нужные сведения.
Ионатан не жил дома, но рано или поздно мать и отец все равно узнают обо всем.
Он беспокоился о Карине и Руне. Но спрашивать о них, конечно, нельзя.
Ионатан с самого начала решил никого не выдавать, каким бы пыткам его не подвергали. Но было не похоже, что его подозревают в чем-то серьезном, ведь вряд ли можно было назвать настоящей пыткой условия содержания в одиночной камере.
Когда речь заходит о пытках, многие думают о физическом насилии. Но есть более сильные средства давления на человека, чем боль. Человек может заставить себя вынести любую боль. Но какой юноша вынесет, к примеру, то, что у него выдерут все зубы? Или если над кем-то из его близких нависнет смертельная угроза? Или…
Да, мир пыток так многообразен, так безграничен. Никогда человеческая фантазия так не расцветала, как при выдумывании мучений для других людей. Существуют настолько немыслимые методы, позволяющие заставить человека заговорить, что о них страшно упоминать.
То, что предстояло Ионатану, не было пыткой. Но он бы предпочел ежедневно получать сто ударов плетью, чем пользоваться теми благами, которые его ожидали.
Немец, которого он встретил на Карл Йохан, принялся задавать ему вопросы с быстротой пулеметной очереди: Кто его родственники? Откуда происходит его род? Его род норвежский или же у него были германские, вернее, тевтонские предки? Нет ли среди его предков евреев?
Ионатаном овладел черный юмор. Единственное, кого не было среди его предков, так это евреев. В остальном же кого здесь только не было!
И он начал старательно давать пояснения. Рассказал о своих немецких родственниках дворянского происхождения Паладинах и Эрбахах, о французских дворянах Сент-Коломб. Здесь он немного приврал, поскольку никто из них не был его предком. Но это звучало так красиво… Во всяком случае, датский род Мейденов имел к нему отношение. Он перечислил также всех крестьян и фермеров, бывших с ним в родстве, а также своих шведских родственников. Но самого главного он не сказал: о происхождении Людей Льда из азиатских степей и тундр. Он был твердо убежден, что о таких предках здесь следует умалчивать.
Трудно было сказать, выгодно или не выгодно для Ионатана было замалчивать о Людях Льда. Но, как бы то ни было, немцы были довольны — отчасти потому, что он так хорошо знал своих предков, а отчасти из-за того, что некоторые его предки были очень знатными. Они видели в нем подлинного арийца — и соответствующим образом относились к нему.
Если бы он упомянул о своих монголоидных предках, его судьба была бы иной. Возможно, он не прожил бы особенно долго.
В просторной, помпезно обставленной конторе воцарилась тишина. Ионатан ждал. Но, вопреки всему, страха он не чувствовал.
Наконец, немцы кивнули друг другу, приняв решение.
Но о нем они, естественно, ничего не сказали ничтожному норвежцу с красивой германской внешностью.
Единственное, о чем его пока поставили в известность, так это о том, что он будет депортирован в Германию.
И тут мужество покинуло Ионатана, он понял, как он одинок. И почувствовал себя пятилетним мальчиком, нуждающимся в близости мамы и папы.
Раздвинув шторы в комнате Карине, Криста повернулась к постели.
— Как ты себя чувствуешь сегодня, дружок?
Карине уже третий день лежала в постели. Она не могла связно и разумно говорить. Приступы плача беспрерывно сменяли друг друга, приглушаемые лишь успокоительными таблетками, которыми ее снабдили в больнице. Криста держала их у себя, поскольку Карине была на грани того состояния, когда человеку начинают приходить в голову мысли о самоубийстве.
На этот раз сознание девушки стало более ясным.
— Лучше, — с трудом ответила она.
— Я вижу это по твоим глазам.
Посмотрев на свою родственницу, Карине сказала:
— Криста, у тебя такой усталый вид. Мы принесли тебе только лишние хлопоты, Мари и я.
— Неправда! Если я и выгляжу усталой, то это объясняется большой занятостью по дому, тем более, что не все мальчики помогают мне.
— Да, я знаю, — улыбнулась Карине, хотя выглядела жалко, как увядающее растение. — Тебе помогает только Йоаким. И Натаниель.
— Йоаким прекрасный мальчик, — нежно произнесла Криста. — И я как раз пришла сказать тебе, что ему хотелось бы поговорить с тобой.
Девушка непроизвольно схватилась обеими руками за край простыни.
— Йоаким?
— Да. Он сказал, что встретил одного человека. Того, что… Нет, пусть он лучше сам расскажет тебе обо всем. Можно ему войти?
— Не слишком ли я растрепана?
— Ну, я вижу, что ты уже пришла в себя! — улыбнулась Криста. — Где твоя расческа? Я немного причешу тебя.
Протянув ей расческу, Карине сказала:
— Ее нужно помыть. Да и мне бы не мешало принять душ.
— С этим можно подождать. Йоаким сейчас придет. Ну, вот, теперь ты причесана. Могу я позвать его?
Карине смиренно кивнула.
Йоаким был таким привлекательным и элегантным, каким не должен был быть в ее присутствии. Карине было больно снова видеть его. Она постоянно подавляла свои чувства к нему, но они только крепли с годами. А чувства пятнадцатилетней девушки — это уже взрослые чувства. Любовь и боль неразделимы, и никто не в силах защитить себя от них, независимо от возраста, это старая и банальная истина.
Карине теперь переживала это.
— Привет, Карине, — дружелюбно произнес он.
— Привет, — хриплым шепотом ответила она, негодуя за это на себя.
Вежливо осведомившись о ее здоровье, он приступил к делу.
— Вчера я встретил одного странного типа. Он сказал, что знает тебя.
— Его зовут Руне?
— Да. Откуда тебе это известно?
— Ты же сказал: «странный тип». На самом деле он замечательный человек.
— Мне тоже так показалось.
— Что он хотел?
— Он… — Йоаким замялся, но потом нашел нужные слова: — Он рассказал мне, что один человек осквернил тебя, когда ты была ребенком.
Карине сжалась, как от удара.
— Он не мог этого сказать, — с горечью произнесла она.
— Но он сказал это! — решительно произнес Йоаким. — Почему ты молчала об этом? Ведь никто ничего не знал. А такие поступки должны повлечь за собой наказание. И это надо было сделать давным-давно!
Отвернувшись, она сказала:
— О таких вещах не говорят.
— Да. Но человек может испортить себе жизнь, не говоря об этом. Ты как раз так и поступала. Мы все совершенно не понимали твоего поведения.
— Я вела себя странно?
— Не всегда. Но когда речь заходила о любви или влюбленности, ты тут же исчезала. Это заметили все.
— Все об этом знают? — жалобно произнесла она.
— Нет. Только я один. Пока.
Последнее его слово снова заставило ее сжаться.
Заметив это, Йоаким стал мягче.
— Дорогая Карине… — сказал он. — Этот Руне сказал, что несколько дней назад на тебя снова было совершено нападение, и что ты… среагировала агрессивно.
— Он сказал, что я сделала?
— Нет. Он сказал только, что об этом не стоит говорить. Он попросил меня помочь тебе оправиться от всех тех ударов, которые ты пережила в детстве. Ведь ты же была еще совсем ребенком!
«О, ты не знаешь, Йоаким, — подумала она. — Ты еще не знаешь, что я наделала! Ты думаешь, я могу забыть о том, что этого человека закопали в землю, словно какой-то мусор?»
— Карине, ты думаешь, я не смогу понять тебя? — взволнованно продолжал Йоаким. — Никто в мире не может это понять лучше, чем я. Дело в том, что в семилетнем возрасте я тоже подвергся нападению.
— Ты?
— Да. Со стороны мужчины.
— Но, Йоаким…
Она тут же забыла о своих бедах, беспокоясь за него, и это благотворно подействовало на нее.
— Но Криста спасла меня. Я до сих пор не понимаю, как это ей удалось, она просто свалилась откуда-то на этого мужчину.
Карине непроизвольно взяла его за руку, и это был первый случай, когда она сама так поступала.
— Я слышала, Криста способна на многое. Просто она не хочет это показывать.
— Криста происходит из рода черных ангелов и демонов ночи, — улыбнулся Йоаким. — Я слышал об этом, хотя считаю это просто фантазией. Так вот, возвращаясь к этому нападению, я хочу сказать, что, хотя это нападение и не привело ни к какому результату, мне до сих пор снятся об этом кошмарные сны. Такие вещи оставляют след на всю жизнь, человек никогда не может полностью от этого отделаться.
— Но я стала такой… холодной, такой пугливой!
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |