В Липовой аллее Хейке и другие предки Людей Льда стояли на страже; и там тоже не было заметно присутствия Тенгеля Злого. Конечно, они бывали время от времени в долине Людей Льда и там обнаруживали присутствие его духа, охраняющего котел с водой Зла. Но сам он при этом не присутствовал, и это удивляло всех. Они пришли к выводу, что его власть еще недостаточно сильна, что он просто отсиживается где-то. Но где?
В апреле 1940 года Норвегия была оккупирована немцами.
В это время Ионатан продолжал работать в больнице. Он втайне ненавидел захватчиков и охотно присоединился бы к группам сопротивления, о которых шептались повсюду. Но он не знал, как с ними связаться, а люди вынуждены были вести себя крайне осторожно, поскольку повсюду были осведомители. Кое-кто из больничного персонала открыто сотрудничал с немцами.
До Ионатана доходили слухи о том, что движение сопротивления было еще беспорядочным. Повсюду действовали небольшие группы без центрального руководства; эти группы не знали о существовании друг друга, активность их была стихийной. Нередко сопротивление носило пассивный характер: замедлялся ход работ, не отсылались письма, как следует не выполнялись приказы, и при этом все прикидывались перед немцами ничего не смыслящими дурачками. Захватчики чувствовали, что перед ними какая-то мягкая стена, не дающая им, однако, ходу.
Хуже всего норвежцам приходилось в первое время, когда люди не знали, на кого им можно положиться. Приходилось хорошенько все взвешивать, прежде чем довериться кому-то.
Ионатан, будучи молодым и отважным, не мог усидеть на месте. Это можно было назвать недомыслием, но он не знал, к кому присоединиться, как действовать, чтобы не навредить кому-либо. И его одинокие вылазки напоминали холостые выстрелы в воздух.
Так он встретил лето 1941 года — и тут с ним произошло на одной из улиц Осло нечто такое, что резко изменило его жизнь.
Ионатан был теперь высоким и привлекательным молодым человеком Белокурый и голубоглазый, с правильными чертами лица, он был похож на своего отца Ветле, но имел более сильное телосложение. Его внешность могла послужить арийским идеалом для любого немецкого офицера.
В тот летний день он получил из дома новую одежду, сшитую мамой Ханне. Будучи француженкой и предпочитая яркие цвета, Ханне послала ему ярко-красную рубашку. Ионатану сразу же понравилась эта рубашка, он надел ее и решил покрасоваться перед девушками на Карл Йохан. У него еще не было постоянной подружки, ведь ему было всего лишь семнадцать лет, но он уже присматривался к девушкам. Его уже начинало тянуть к противоположному полу и нравилось, когда девушки проявляли к нему интерес. В дальнейшем это чувство становится более зрелым, и человеку надоедает любоваться собой в зеркале всеобщего восхищения, ему хочется сделать кого-то счастливым, он забывает о собственном «я» ради других.
Ионатан и понятия не имел о том, что немцы воспринимают красный цвет как своего рода провокацию. Впрочем, на улицах было не так уж много немцев.
Его остановила группа из четырех человек — двое немцев из СС и двое норвежских дружинников. Все четверо были навеселе. Остановиться ему приказали норвежцы. Они свирепо прорычали, чтобы он снял рубашку. И когда он отказался сделать это, они стали угрожать ему пистолетами. Ионатан не понимал, что ему нужно делать, видя краем глаза, что прохожие спешат прочь. Немцы сказали в его адрес что-то вроде: «эта большевистская свинья», но по сравнению с норвежскими дружинниками они были пассивными зрителями. Норвежцы же, явно желая понравиться немцам, сорвали с него новую, красивую рубашку, разорвав материю на куски.
А ведь мама Ханне потратила столько часов, чтобы сшить эту прекрасную рубашку! Ярость закипела в Ионатане, но, к счастью, он сумел обуздать себя. Они записали в блокнот его имя и адрес и приказали ему убираться восвояси. Бегом!
Большевистская свинья? Ни Ханне, ни Ионатан не связывали цвет этой рубашки с политикой!
Он стоял на улице, голый по пояс, чувствуя, что гнев в нем достигает опасных пределов. Он вовсе не собирался бежать, но он ни в коем случае не должен был набрасываться с кулаками на этих мерзких тварей, угрожавших ему пистолетом.
— Беги! — кричали они ему. — Живо беги! Они сделали два предупредительных выстрела в воздух.
Ионатан пошел прочь.
— Беги, живо! — командовали они, подталкивая его сзади.
Но Ионатан старался идти как можно спокойнее под дулом направленного на него пистолета. Его толкали в спину, бранили и ругали, но он продолжал идти. В конце концов немцы решили оставить его в покое. Норвежцы последовали за немцами в другую сторону. Ионатан смутно понимал, что норвежцы не прочь были и дальше преследовать его, но кто-то из немцев сказал что-то вроде «арийский» — и они ушли прочь.
По пути в больницу — голый по пояс, с разгоряченной головой — Ионатан думал о том, как ему следовало поступить. И он пришел к выводу, что не мог поступить иначе. Молчаливое сопротивление. Это было лучшее, что придумали норвежцы, зная о репрессивных мерах немцев. В стране распространялись новости из-за рубежа, никто не знал, каким образом, и было ясно, что в других оккупированных странах теперь гораздо хуже, чем в Норвегии. Движение сопротивления в Чехословакии, например, нередко вызывало репрессии немцев против невиновных. И теперь в стране правил совершенно жуткий государственный комиссар, настоящий монстр, по имени Гейдрих.
Ионатану вовсе не хотелось, чтобы его соотечественники страдали из-за его необдуманных поступков.
В больнице все были поражены его видом, и ему пришлось обо всем рассказать. Он говорил холодно и рассудочно, не придавая случившемуся политическую окраску. Ведь он знал, что среди больничного персонала есть доносчики.
Но на следующий день случилось то, о чем он давно мечтал: один из врачей вместе с завхозом позвали его, чтобы поговорить без свидетелей о военном положении.
Ответы Ионатана были осторожными, но ему приходилось все же отвечать на вопросы, потому что у него наконец-то спросили: согласен ли он стать членом маленькой группы сопротивления? Такие как он, им нужны, объяснили ему. Молодые, сильные, осторожные и рассудительные.
Юноша не был уверен в том, что ему очень уж присущи осторожность и рассудительность, лично он нередко упрекал самого себя в безрассудстве. Именно безрассудным назвал его отец, когда он похвастался тем, что собирается совершить какой-нибудь геройский подвиг в борьбе с немцами. Теперь же он сам и окружающие были очень довольны тем, как он вел себя на улице. И он охотно принял предложение вступить в группу сопротивления.
С этого началась деятельность Ионатана-борца. Она оказалась куда более трудной, чем он себе это представлял. В группе он встретил Руне, удивительного юношу, который впоследствии так много сделал для Ионатана и его одинокой сестры Карине.
Она чувствовала безысходную тоску. Но она не хотела признаваться себе в этом. Она хорошо умела скрывать свои настроения. Лежа без сна, Карине смотрела в темное пространство комнаты, которую она делила с Мари в доме Абеля и Кристы. Мысли ее разбегались в разные стороны. Весь день она думала об одном и том же, но теперь старалась переключиться на что-то иное. Поэтому мысли путались в ее усталой голове.
«Идет война, — думала она. — Мы живем в провинции в безопасности, куда хуже приходится Ионатану в Осло. Почему я так поступаю? Я знаю, как озабочена Криста добыванием продуктов. Немцы опустошают все магазины и склады и отправляют все в Германию. Норвежцам остаются только крохи. Как я могла поступить так глупо? Так ответить на этот вежливый вопрос!
Кристе приходится кормить столько ртов. Отец и мать посылают то, что могут, но это мало, что меняет. Эфраим жалуется, что ему нечего есть. Но это неправда, он ест не меньше остальных. А ведь никто, кроме него, не жалуется.
Но я не могу сказать ему «да».
Он все еще мне нравится.
Не могу себе представить, как мы проживем зиму.
Если бы я могла работать! Помогать деньгами Кристе и Абелю. Но я не могу этого сделать, я должна ходить в школу, и Кристе нужна моя помощь по дому вечером.
Мне ужасно хочется иметь щенка! Криста и Абель решили подарить мне собаку, но отец не разрешает. У мамы Ханне ужасная аллергия на всех животных, имеющих мех, а мы с Мари не будем жить здесь постоянно. Как только они найдут Тенгеля Злого и снова усыпят его, мы вернемся домой. Но когда это будет? Его не могут найти уже почти два года. Почему я не могу быть такой, как Мари? Смеяться и флиртовать с мальчишками…
Конечно, мне иногда хочется домой. Хорошо, что родители приезжают навестить нас. Я так беспокоюсь за старого Хеннинга. Мне так хотелось бы снова увидеть его. Ему уже девяносто один год и он не может жить вечно. Но я не могу отправиться в Липовую аллею также как Мари, Ионатан или Тува, а тем более — маленький Натаниель. Все дети в семье. А как же взрослые? Они думают, что им легче, если Тенгель Злой нагрянет вдруг в Липовую аллею? Я не хочу терять никого из них.
Йоаким относится ко мне по-дружески. Он пригласил меня покататься вечером на лодке по озеру. Почему же я ответила отказом на его невинное предложение? Интересно, как там сейчас Ионатан. Давно он уже не приезжал к нам. Он сказал, что очень занят по вечерам. Может быть, у него появилась девушка? Нет, не могу в эта поверить. Хотя, мне кажется, что у него есть какая-то тайна.
Конечно, мальчики предлагали мне пойти в кино и тому подобное. И мне не трудно было ответить им отказом. Но Йоаким…
Йоаким так красив, но я люблю его не за это. У него совсем не такой характер, как у остальных сыновей Абеля.
Я могла бы любить его. Но не так, как это делают все. На это я не способна. Поэтому мне и страшно. Я думаю и думаю о том, что же мне делать. Поэтому я и не могу заснуть всю ночь».
Одиночество Карине было безграничным. Она жила в постоянном кошмаре, с отчаянием замечая, что ее неспособность чувственно любить мужчину с каждым годом усиливается. Она будет холодной и мертвой, как камень.
Еще одна бессонная ночь. Еще один день в школе. Она не способна следить за ходом урока, не может преодолеть сонливость. И снова встреча с Йоакимом за завтраком и за обедом, и снова ей придется принимать безучастный вид, хотя сердце ее просто разрывается от любви и тоски. Но она может ему дать только духовную любовь. А он заслуживает большего, этот прекрасный Йоаким.
Если бы она могла умереть! Но у нее не хватает для этого мужества.
На праздники Иосиф приехал домой.
Мари сразу же пришла в радостное возбуждение. Иосиф был на два года старше ее, и до этого они постоянно вели полунепристойный диалог, полный двусмысленных намеков. Этот вид общения был чрезвычайно занимательным, без откровенного флирта, но достаточно опасный. Абель Гард, с его наивностью, был озабочен тем, что они постоянно препираются. Криста лучше понимала, в чем дело, и тоже была озабочена — но куда более реальными проблемами.
Ее не было в комнате, когда Иосиф равнодушно, как бы мимоходом, сказал Мари:
— Я думаю пойти на сборище. Хочешь пойти со мной или тебе лень?
— Приятно об этом слышать, — сказал его отец, прежде чем Мари успела что-то ответить. И он даже не предполагал, что есть еще один вид сборища, светский, когда молодежь собирается, чтобы потанцевать. Официально объявлять танцульки, конечно, не разрешалось, но молодежь все равно собиралось тайком, зашторив окна.
Мари небрежно повела плечами.
— Если маленький мальчик не решается пойти туда один, я готова отвести его туда за ручку, — сказала она.
— Как это мило с твоей стороны, — с гримасой на лице ответил Иосиф — Карине! Ты пойдешь с нами?
Мари почувствовала в горле комок. Он хочет взять с собой еще и Карине?
Ревность к своей младшей сестре? Мари сразу почувствовала угрызения совести. Но она ничего не могла с собой поделать. Она боялась потерять Иосифа. Потерять? Но ведь она им никогда и не владела!
Но оба они знали, что Карине ответит отказом. Так оно и получилось; Мари даже показалось, что сестра ее побледнела. Неужели так страшно пойти на танцы, к тому же вместе со старшей сестрой?
Ни о чем не подозревая, Абель сказал:
— Но, конечно же, тебе нужно пойти с ними, Карине! Ты слишком много проводишь времени наедине с собой, а там ты встретишь только приличных людей…
— Мне… нужно выучить уроки, — пробормотала Карине и вышла из комнаты.
И Иосиф с Мари поехали на велосипедах на танцульки.
Мари было интересно попасть туда, тем более, с таким кавалером!
Но Иосиф оказался более опытным, чем она предполагала. У него было много знакомых, он болтал со многими девушками и в открытую флиртовал с ними. Мари, присутствующей при этом, было не по себе.
А ведь она желала примирения со всеми, ведь ее считали девушкой «не умеющей говорить нет».
От страха и огорчения она почувствовала в груди пустоту. «Я потеряю его, он одинаково относится ко всем, у него нет особого интереса ко мне! Что же мне делать?», — думала она.
Судорожно улыбаясь, она старалась быть милой и приветливой со всеми, хотела, чтобы все были ее друзьями, хотя на душе у нее было так скверно! В зале собралось уже достаточно молодежи, она танцевала с Иосифом, танцевала и с теми, кто ее приглашал, но ей хотелось чего-то другого. Хуже всего было то, что он приглашал одну девушку за другой и со всеми был одинаково приветлив. И вот теперь он танцевал с какой-то девушкой, прижавшись щекой к ее щеке. Судя по всему, они были давними знакомыми, они перешептывались и смеялись.
У Мари просто разрывалось сердце при виде этого. И ей стоило больших усилий, чтобы не покинуть танцевальный зал.
Наконец, танцы закончились. Наконец-то Иосиф подошел к ней.
— Ну, что, пошли домой? — сказал он.
Мари готова была умереть за него, так она была счастлива.
Группа сопротивления не имела постоянного места встречи. Обычно встречались дома друг у друга, по очереди, чтобы немцам не так легко было напасть на их след.
На этот раз собрались в маленькой комнатушке Ионатана, в больнице Уллевол.
Обсуждали план работы для мужчин более старшего возраста, входящих в группу. Ионатан же, в основном, был связным. Он ездил на велосипеде и уведомлял о чем-нибудь членов группы или же ездил по другим адресам, о которых ему не полагалось слишком много знать, а точнее — слишком много помнить.
Лидером группы был врач, доктор Хольмберг. Материально ответственного звали Нильсон. Еще был молодой человек по имени Анкер, а также человек средних лет, которого все называли просто Стейн. Ионатан так и не узнал, кем он был, хотя и догадывался, что тот занимал в обществе высокое положение. «Я это улажу», — обычно говорил он, когда дело касалось бюрократических проблем.
Еще двое мужчин, судя по всему, чернорабочие, были немногословны, выполняя порученные им задания. Ионатан даже не знал, как их зовут. Внезапно лидер группы обратился к нему.
— И еще, Ионатан, — сказал доктор Хольмберг. — Я знаю, что ты умеешь водить машину. У тебя есть водительские права?
— Мне еще не исполнилось восемнадцати.
— В этом нет проблемы, — сказал Стейн, который мог уладить все. — Если ты завтра принесешь пару маленьких фотографий и передашь их Нильсону, ты через несколько дней получишь водительские права. Там будет написано, что тебе уже восемнадцать. Понимаешь?
— Конечно, — кивнул Ионатан. Что я должен буду делать?
— Ты будешь просто шофером. В группе появился новый член, он поедет в Трёгстад, чтобы привезти «товар». Но он не умеет водить машину. Ты и повезешь его. Тебе дадут об этом знать, и ты получишь документ, позволяющий ехать на грузовике в провинцию.
Могу ли я узнать, как зовут этого нового члена группы?
— Конечно. Его зовут Руне, и больше мы ничего не знаем. Это самый хладнокровный боец сопротивления, какого только можно найти в Норвегии.
— А хорошо ли это? — неуверенно спросил Ионатан.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Может быть, лучше было бы сказать, спокойный и находчивый в критических ситуациях.
— Именно так!
— Да, хладнокровные убийцы нам не нужны, в этом ты прав.
Они расстались.
И через четыре дня Ионатан встретил этого самого Руне.
Он был просто шокирован. «Нет, так дело не пойдет!» — хотелось сказать Ионатану, когда он увидел человека, ожидающего его возле грузовика на Киркевейен. Руне был не особенно высок, к тому же он прихрамывал на одну ногу, из-за чего обе его ноги казались поврежденными. Передвигался он с большим трудом. И когда он подал Ионатану руку, тот заметил, что на обеих руках у него не хватало пальцев.
И лицо… Оно было гротескным, пугающим, словно вырубленным из твердого дерева. Волосы падали на лоб густыми, жесткими прядями.
Но когда Ионатан увидел его глубоко сидящие глаза, он был тронут до глубины души. Такой доброты, которую излучали эти темные глаза, он не встречал ни у одного обычного человека. Дома, в Липовой аллее, говорили что у Марко и Имре были необычайно красивые, излучающие проникновенное тепло глаза. У Руне глаза были не такими, они вовсе не были красивыми. Единственное, что в них было, так это внутренний огонь. Глаза у него были коричневыми, точно такого же цвета, как и его клочковатые волосы. Цветом своим они напоминали перегнившую солому с каким-то морковным оттенком.
Да, Руне был просто безобразен на вид. Возраст его было трудно определить. Что-то между двадцатью и сорока. Но Ионатану он понравился. В особенности, когда он улыбался.
— Ты знаешь, куда нам нужно? — спросил его Ионатан.
Руне кивнул и сел в кабину грузовика, на котором стоял опознавательный знак больницы Уллевол. Официально они направлялись в одно крупное поместье в Трёгстаде. Неофициально же им предстояло привести груз, о котором Ионатан не имел понятия. Так было безопаснее.
Ему пришлось помочь Руне закрыть дверцу грузовика.
— Несчастный случай? — спросил он, кивая на изувеченную руку.
— Да, — ответил Руне резким, каркающим голосом. — Руки затянуло в станок…
— Уфф, — сочувственно произнес Ионатан. — Надеюсь, ты ничего не будешь иметь против сотрудничества с таким юнцом, как я?
— Я сам попросил, чтобы послали тебя, — ответил к его удивлению Руне. — Я узнал, что ты, несмотря на молодость, хорошо водишь машину.
Ионатан был польщен.
— Я автолюбитель. В пятнадцать лет научился водить автобус. Разумеется, мне позволяли водить его только в особых случаях. И никто не спрашивал водительские права, потому что я выгляжу взрослым. Узнали бы, сколько мне было тогда лет!
— Но ведь в автобусном парке знали об этом?
— Знали, но шеф был моим приятелем. Ты знаешь, как нужно ехать?
— Конечно!
— Прекрасно, потому что я совершенно не знаком с этими дорогами. Нас будут останавливать в пути, как ты думаешь?
— Вполне возможно. Но не беспокойся, бумаги у нас в порядке.
— Но кто ты такой? Я имею в виду, что ты ответишь немцам, когда они спросят об этом?
— Я работник из усадьбы Белльстад, и мы едем туда. Мы совершаем эти поездки регулярно, раз в неделю. Мы возим различные продукты в больницу, а обратно везем отходы для свиней и кур.
— Понял.
— Ты работаешь в больнице, что соответствует действительности. И ты знаешь обо мне только то, что я работник Руне.
— Можно спросить: ты и в самом деле работник?
— Нет, — сухо ответил Руне.
Его сдержанный ответ не позволил Ионатану спрашивать, кто же он такой на самом деле.
Трудно было угадать его профессию. Создавалось впечатление, что он находился до этого в каком-то доме инвалидов, но, с другой стороны, он вел себя вовсе не как инвалид.
Возможно, лучше всего было не выяснять это.
Они беспрепятственно выехали из Осло. Было еще утро, поэтому они могли вернуться уже к вечеру того же дня. Им не следовало слишком обращать на себя внимание. Но ехать с большой скоростью на генераторном газе было невозможно.
Руне указывал Ионатану путь: сначала на юг, потом на восток. После того, как Ионатан, с присущей ему откровенностью и словоохотливостью, рассказал все о себе и о своей работе в Уллеволе, говорить им было особенно нечего. Но из скупых ответов Руне он понял, что его странный попутчик занимает активную позицию в рядах борцов сопротивления. Да, его товарищи и раньше намекали на это. И теперь, молча слушая рассказ Ионатана, он тем самым оказывал ему большое доверие.
Внезапно Руне сказал:
— Нашей организации нужна девушка.
— Это не так трудно сделать.
— Многие девушки хотят сотрудничать с нами. Но нам нужна такая, которая обладает особыми качествами.
— Какими же?
— Она не должна быть ни с кем связана. Должна быть выносливой, под этим я подразумеваю, что с ее губ не должно сорваться ни звука, как бы тяжело ей ни приходилось. К тому же она не должна быть влюбчивой.
Ионатан на это ничего не сказал. Он сидел и думал о своей младшей сестре Карине. Она очень подходит.
Наконец, он сказал:
— У меня есть сестра…
— Мне кажется, ты уже рассказывал о том, что для нее очень важны дружба и расположение окружающих. Ты сказал также, что она сделает все, чтобы быть рядом со своим парнем, и что она такая ранимая.
— Я говорил о своей старшей сестре, Мари. Но у меня есть еще младшая сестра. Она прекрасно подойдет. Но ей только пятнадцать лет.
— Возраст не имеет значения. Она смелая? Ионатан задумался, потом медленно произнес:
— Скорее всего, ей все равно, что происходит с ней.
— Это плохо.
— Да, но я хотел сказать, что для нее много будет значить какая-то цель в жизни, какой-то смысл. Лично я ее не понимаю. Она ведет одинокий образ жизни, но стоит взять ее в тиски, как она каменеет, словно соляная колонна возле Содома и Гоморры.
Это сравнение было, очевидно, выше интеллектуального уровня Руне, и он ничего не ответил. Вместо этого он спросил:
— Ты бы мог привести ее в больницу?
— Это будет затруднительно, она ведь ходит в школу…
— Но ведь теперь она не учится!
— Да, конечно, я совсем забыл, что сейчас каникулы! Я позвоню сегодня вечером моей родственнице Кристе, у которой сейчас живут сестры. А потом позвоню домой и спрошу об этом отца и мать. Да и саму Карине.
— Почему твои сестры не живут дома?
— Видишь ли…
Нет, еще не хватало, чтобы он сидел здесь и рассказывал о Тенгеле Злом этому калеке! Этому недоумку! Впрочем, нет, недоумком Руне не был. Он просто скрывал свой ум. Так что его можно было принять за кого угодно, в том числе за идиота или за гения.
— Это объясняется спецификой отношений в нашей семье… — сказал Ионатан, — Хотя ты можешь быть уверен, отношения между нами самые наилучшие, просто… Нет, в следующий раз! Во всяком случае, поговорю с Карине и со всеми остальными.
Руне кивнул и не стал ни о чем больше спрашивать.
Доставив свой груз в усадьбу, они взяли несколько ящиков яиц, масла и других продуктов.
На обратном пути Руне попросил Ионатана свернуть на узкую тропинку. Ионатан не осмелился протестовать.
В чаще леса их остановили двое.
«Дело плохо, — подумал Ионатан, — Но ведь у нас нет ничего, кроме яиц и… А что, если в ящиках, кроме этого, еще что-то?.. Тогда зачем было сворачивать на эту лесную тропинку?»
Сердце его тяжело билось. Руне же был совершенно спокоен. Мужчины подошли к грузовику. Открыв дверцу со своей стороны, Руне вылез из кабины и молчаливым кивком головы приветствовал их.
Мужчины тут же пошли в лес и принесли несколько тяжелых ящиков. Теперь Ионатан понял, что это были не враги: именно этих людей они и должны были встретить.
Он тоже вышел из кабины и помог погрузить три тяжелых ящика в кузов. Сверху на них поставили ящики с маслом и положили мешки с прошлогодней, теперь уже почти несъедобной капустой кольраби. На самый же верх положили мешки с углем для газового генератора.
Пока все это грузили, никто не сказал ни слова, и только потом Руне обменялся с мужчинам короткими репликами по поводу следующего места встречи, после чего они помахали ему рукой и скрылись в лесу.
Руне попросил Ионатана проехать чуть дальше, и они вскоре увидели разрушенную ферму. Там он повернул грузовик обратно, и они поехали домой.
До Осло они добрались без всяких препятствий. Были уже сумерки, а ночное движение по дорогам было запрещено. Неподалеку от Восточного вокзала их остановил патруль.
— Норвежские прохвосты, — пробормотал Руне. — Они наиболее энергичные. Предоставь дело мне!
— Уж не думаешь ли ты…
Руне покачал своей уродливой головой. Волосы его напоминали шерстяную пряжу на голове тряпичной куклы.
Ионатан с тревогой наблюдал за тем, как он вылез из кабины и заговорил с одетыми в форму дружинников норвежцами. Он так и не узнал, что сказал им Руне. Но оба дружинника в страхе отпрянули от него. И, отойдя на некоторое расстояние, они бросились бежать со всех ног.
Вскочив в кабину, Руне коротко произнес:
— Едем! Пока до них не дошло, что я сказал!
Ионатану оставалось гадать, не сказал ли он им о какой-то заразной болезни.
Только в следующую их поездку в Трёгстад он узнал, что в ящиках, которые они взяли в лесу, был радиопередатчик и другие средства связи. Если бы двое дружинников в Осло узнали, что они везут, Ионатана и Руне расстреляли бы на месте.
Мужчины, которых они каждый раз встречали в лесу, в окрестностях Трёгстада, переправляли груз через границу в районе Рёмскога. Они уходили в Швецию и возвращались обратно, доставляя бесценные материалы для движения сопротивления.
В дальнейшем планировалась переправка оружия. Но Ионатан об этом пока не знал. Руне же не говорил ни слова. Ведь семнадцатилетний юнец мог проговориться во время пыток.
В этот первый вечер Ионатан был совершенно измотан, когда, наконец, оказался в своей комнатушке. Но его испытания в этот день еще не закончились. К нему пришли. Мари нетерпеливо встала со стула, когда он вошел.
— Где ты был? — недовольно спросила она. — Я жду тебя уже несколько часов!
— Далеко, — неохотно ответил он. — А что ты делаешь в Осло? И почему не закрыла шторы, ты что, с ума сошла?
Он был не слишком рад ее визиту. К тому же он устал и хотел поскорее лечь спать, но сначала ему нужно устроить куда-то на ночь сестру, а потом им наверняка предстояло болтать до самой ночи. Мари не из тех, кто оставляет что-то невысказанным до следующего дня.
Конечно, он не мог заткнуть ей рот сердитой репликой, с Мари так поступать было нельзя. Ее можно было дразнить, если она понимала, что все это идет не от злого сердца, но грубостей она не выносила. Тогда она готова была сквозь землю провалиться от обиды.
Он покорно вздохнул.
Потом, нахмурившись, спросил:
— Ты пила виски?
— Да, совсем чуть-чуть.
— Если тебе нужно «чуть-чуть выпить», не пей, по крайней мере, виски! От этого запаха потом не отделаешься!
Она хотела встать, чтобы пересесть на другой стул, но чуть не споткнулась, так что ей пришлось ухватиться за стол.
— А ты основательно нализалась, — озабоченно произнес он.
Это было не похоже на Мари. Он раньше никогда не видел, чтобы она что-то пила.
— Так оно и есть, — призналась она. — Мы с друзьями немного повеселились, поэтому я и пришла домой поддатая…
— Не поддатая, а покинутая, — поддразнил он ее по своей старой привычке.
Побелев, Мари уставилась на него.
— Неужели это уже заметно? — спросила она. Ионатан испуганно замер на месте.
— О чем ты говоришь, Мари? Что ты натворила?
— А ты как думаешь? — лаконично произнесла она, больше уже не напуская на себя важный вид.
Он был в ужасе. Этого он от нее не ожидал. Он знал, что Мари никогда не говорит «нет», если кто-то о чем-то просит ее, но кто бы мог подумать, что…
Или так оно на самом деле и было?
— Но, Мари… — только и смог прошептать он. В этом шепоте было все, что он не мог выразить в словах: ужас по поводу поступка сестры, беспокойство за нее и о том, что скажут родители, предчувствие скандала и ее отъезда куда-нибудь, где она могла бы найти себе работу, пока не родится ребенок… О чем она думала? Что это за проходимец такой?..
Она лихорадочно произнесла:
— Ты должен мне помочь, Ионатан!
— Я? Что же я должен сделать?
— Ты работаешь в больнице. Ты можешь дать мне адрес… или дать мне какое-то средство, которое поможет освободиться от…
Он почувствовал, как в нем вскипает гнев.
— О чем ты просишь меня? Ты хочешь, чтобы я помог тебе избавиться от зародыша?..
— Тише ты! — умоляюще произнесла она. — Только помоги мне!
— Никогда в жизни!
— Но разве ты не понимаешь, что я должна это сделать? Не могу же я…
— Об этом надо было думать раньше. Закрыв руками лицо, она воскликнула:
— О, ты не знаешь, как все это получилось!
— Девушка, которая не может сказать «нет», — с горечью произнес он. — Как могла ты быть такой дурой? Но теперь дело сделано, и ты должна воспринимать все, как есть. О том, что ты просишь, не может быть и речи. Разве люди Льда когда-нибудь вели себя так малодушно? И ты ответишь за свой проступок, Мари! Прежде всего, отправляйся к Кристе, она…
— О, нет, я не могу этого сделать. Абель придет в ярость!
— Абель? Какое он имеет к этому отношение? Отвернувшись, Мари всхлипнула.
— Мари, — догадавшись, в чем дело, забыв об усталости и о позднем времени, сказал он. — Мари, это один из сыновей Абеля?..
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |