Ее рука обвилась вокруг моего предплечья, лежащего на столе, и я проклял все слои своей зимней одежды, потому что мне хотелось почувствовать ее кожу.
— И ты думаешь, что я милый и приятный?
Она пожала плечами.
— Ты выглядишь таким. Знаю, это безумие, но я была бы тебе благодарна, если бы ты притворился моим парнем, пока я не избавлюсь от них.
Я посмотрел на ее вишнево-красные губы. Они вызывали у меня в уме такие мысли, которые нельзя было назвать ни милыми, ни приятными.
То, чего она хотела, было безумием, но я буду играть, делать то, что пропустил за последние несколько недель. Часть меня была за то, чтобы связать Милого Парня Кейда и бросить его в трубу. Другая часть меня считала, что провести время с этой девушкой было очень хорошей идеей.
— Пожалуйста! — сказала она. — Говорить буду только я и закончу все это, как можно, быстрее. Я могу тебе заплатить!
Я поднял бровь, и она продолжила:
— Ну, ладно, я не могу тебе заплатить, но оставлю на твое усмотрение. Все, что захочешь.
У меня возникло чувство, что она не сказала бы о последнем тому, кто не выглядел бы «милым и приятным». А так как эта часть моего мозга была временно нездорова, то у меня появилась хорошая идея о том, чего же я хочу.
— Я согласен.
Ее тело расслабилось. Она улыбнулась, и это было потрясающе. А потом я добавил:
— В обмен на свидание.
Она отпрянула, и ее полные красные губы сжались в растерянности.
— Ты хочешь пойти со мной на свидание?
— Да. У нас же сделка?
Она глянула на часы на стене, выругалась себе под нос и сказала:
— Хорошо. По рукам. Теперь дай мне свой шарф.
Я даже не успел пошевелиться, как она начала стягивать его с моей шеи.
Я усмехнулся.
— Уже снимаешь с меня одежду?
Один уголок ее губ дернулся вверх, и она с удивлением посмотрела на меня. Потом потрясла головой и обернула мой шарф вокруг своей шеи. Он закрыл ее изящных птиц и гладкую фарфоровую кожу на груди, нарушенную лишь черными линиями вытатуированного дерева. Она схватила со стола салфетку и стерла ярко-красную помаду.
— Моим родителям известно только, что мы познакомились в библиотеке. Ты милый, хороший и здравомыслящий. Они безумно консервативные, поэтому никаких шуток о снимании с тебя одежды. Мы встречаемся несколько недель. Ничего сложного. Я больше ничего им не говорила, поэтому они должны с легкостью поверить.
Умелой рукой она стала стирать темную подводку с глаз. Зачесала волосы вперед, чтобы они закрывали ряд пирсинга в ушах.
— А что на счет тебя? Чем ты занимаешься?
— Я актер.
Она округлила глаза.
— Им это не понравится так же сильно, как и моё увлечение музыкой, но другого ничего не остается.
Она продолжала суетиться со своим макияжем и приглаживанием волос, озираясь вокруг, будто искала шляпу, чтобы закрыть их.
Я положил руку ей на плечо и сказал:
— Ты выглядишь прекрасно. Не беспокойся.
Выражение ее лица застыло, и она посмотрела на меня так, будто я говорил на суахили. Потом ее губы сжались во что-то похожее на улыбку. Я все еще держал ее за плечо, когда женщина у прилавка закричала:
— Маккензи! О, Маккензи, радость моя!
Маккензи.
Она не была похожа на девушку с именем Маккензи.
Она судорожно вздохнула и поднялась навстречу женщине, которая, по моему предположению, была ее матерью. Я поднялся вместе с ней и оставил свою руку у нее на плече. Она выглядела измученной, что было забавно, потому что до этого момента уверенность буквально струилась из ее пор, как мед.
То есть, она попросила совершенно незнакомого человека притвориться ее парнем. Она казалась бесстрашной. Очевидно, для нее родители были своего рода криптонитом.
Я посмотрел на приближающуюся к нам пару средних лет. Мужчина лысел и носил очки с проволочной оправой, у женщины волосы поседели на висках. Руки между ними были переплетены, а другие вытянуты вперед, будто они ждали, что их дочь бросится к ним для общего объятия. По ее же виду было понятно, что скорее она сбросится с обрыва.
Я улыбнулся.
Такое… я мог сделать.
Я сжал ее плечо и сказал:
— Все будет хорошо.
— Ми-ми-мишутка! О, дорогая, какой ужас ты сотворила со своими волосами! Я говорила тебе прекращать пользоваться этими красками из коробки.
Маккензи покусывала нижнюю губу так сильно, что, когда мама притянула ее к себе для объятия, я удивился, что из нее не потекла кровь. А потом настал черед отца, и мне пришлось убрать руку. Я отошел в сторону и протянул руку ее матери.
— Рад познакомиться с вами, миссис...
Слова уже сорвались с моих уст прежде, чем я понял, что понятия не имею, какая у Маккензи фамилия. Черт, я даже не знал, что ее зовут Маккензи.
Ее мама взяла меня за руку и, качая головой из стороны в сторону, посмотрела на меня, будто ожидая, что я закончу предложение. Я видел, что Маккензи высвобождается из объятий отца, и ее лицо медленно наполняется ужасом.
Черт.
Я улыбнулся своей самой лучшей улыбкой и проговорил:
— Знаете, Маккензи так много рассказывала мне о вас, что мне кажется, я должен называть вас мамой.
А потом приблизился к ней, чтобы обнять.
Макс
ОН ОБНИМАЛ МОЮ МАМУ.
Совершенно незнакомый человек. Я могла выдержать от нее лишь несколько объятий в год, не почувствовав удушье, а он находился в ее руках, похожих на боа-констриктора*, три, четыре, пять секунд.
И оно все еще продолжалось.
Это было полноценное объятие, а не одно из тех неловких одной рукой, как у меня с отцом.
О, Боже, ее голова уткнулась ему в подбородок. Его подбородок!
Казалось, что секунды превратились в целую жизнь, и его расширенные глаза встретились с моими поверх маминой головы. Учитывая то, как он был зажат, казалось, он никогда не сможет освободиться. Это походило на одну их тех печальных историй, когда маленький ребенок душил кота, потому что слишком сильно сжимал его в объятиях.
Он засмеялся и похлопал ее по спине. В отличие от моего смеха над родителями, ему удалось справиться с задачей, не выглядя при этом, как на расстреле.
В конце концов, после ДЕСЯТИСЕКУНДНОГО объятия она отпустила его.
После десяти секунд я бы учащенно дышала. Опять же она, наверно, не выпустила бы меня через десять секунд. Я убеждена в ее уверенности, что если обнимать меня достаточно долго, то можно выжать из меня все плохое влияние.
Все еще стоя на расстоянии объятия, он сказал:
— Как хорошо, что вы оба приехали. Маккензи не признается в этом, но она ужасно скучает по вам.
Когда он назвал меня Маккензи, я ощутила раздражение, а мама просияла. Не знаю, чем было вызвано ее отвращение к имени Макс: тем, что она считала его мужским именем, или тем, что оно напоминало ей об Александре… об Алекс.
Она посмотрела на меня поверх его плеча, в ее глазах стояли слезы. Пятнадцать секунд, и он заставил ее плакать от радости. Неужели мои бывшие парни были настолько ужасны по сравнению с ним?
Ладно, видимо, я допустила ошибку, познакомив их с Джейком. Он настоял на том, чтобы они звали его по прозвищу… Ножницы.
Но стало только хуже! Это просто вывело их из себя. Не все из них были настолько плохи. Мой ненастоящий парень повернулся к отцу и сказал:
— Сэр, меня зовут Кейд Уинстон. Вы вырастили прекрасную дочь.
Мой отец пожал ему руку и спросил:
— Правда?
ПРАВДА. Он сказал «правда».
Не «спасибо» или «я знаю». Прошло целых пять секунд прежде, чем он улыбнулся… тому, что я была его прекрасным творением. Он произнес:
— Рад познакомиться, сынок.
Они уже нас поженили.
Мне нужно было сесть.
Я даже ничего не сказала, направившись к столику, но мой мнимый парень Кейд обладал, должно быть, каким-то шестым чувством. Он за несколько секунд оказался рядом со мной, выдвинув мне стул. Мои родители стояли в нескольких шагах позади, будто навсегда хотели сохранить эту картину в своей памяти.
Кейд взял меня за руку и переплел наши пальцы. Ощущение его кожи на моей, вызвало пробежавший по руке электрический разряд. Все мои разгневанные мысли тут же испарились из головы, и я села, глядя на него, в то время как родители стояли и смотрели на нас. Мама достала носовой платок. Может, когда-нибудь я смогу оглянуться назад и посмеяться над всей нелепостью этого мгновения. Может, однажды я войду в вагон метро, где не будет вонять мочой. Будущее стоит ждать с нетерпением.
Наконец, отец повернулся к маме и сказал:
— Давай возьмем кофе, Бетти. Кейд, Маккензи, мы присоединимся к вам через минуту.
Я дождалась, пока мои родители встали в очередь, и повернулась к нему, едва сдерживая желание стукнуть его.
— Какого черта это было?
Его брови были нахмурены, голова повернута в сторону, а наши руки были по-прежнему сцеплены. И почему я до сих пор не отдернула руку?
— Я знакомился с твоими родителями.
Я попыталась сдержать свой гнев, но у настоящих парней не должно быть таких потрясающих глаз и длинных ресниц. Мою шею покрыл незнакомый жар, и я поняла, что краснею.
А я была не из тех, кто краснеет.
Я оторвала взгляд от его лица, а потом вытащила руку из его ладоней. У меня дрожал голос, и вся моя злость вырвалась, когда я заговорила:
— Скорее, погубил возможность того, что мой настоящий парень мог когда-нибудь им понравиться. — Мне было проще, когда я не смотрела на него. Мысли прояснялись. — Я имела в виду, что ты обнимал мою маму. А объятья для этой женщины — недостаток.
— Прости. Ты не сказала мне свою фамилию, поэтому пришлось импровизировать.
Я скрестила руки на груди. Он выполнил очень хорошую работу, и мои родители, похоже, убедились и были счастливы. Ему, определенно, прекрасно это удалось. И от этого я должна была меньше нервничать, но — нет. У меня до сих пор было ощущение, что мое сердце остановится в любую секунду.
— Просто... больше не обнимай ее. — Боже упаси, если она станет ждать, что я последую его примеру. — Мне просто нужно все это пережить, не вызвав никаких подозрений. Не нужно идти на Оскар. И моя фамилия — Миллер.
— Конечно, прости, Маккензи.
Имя буквально резануло мне слух. Столько лет никто, кроме моей семьи, не называл меня так, и почему-то сейчас я ненавидела его еще больше. Я практически зарычала, когда сказала:
— Не называй меня Маккензи. Меня зовут Макс.
Похоже, моя злость его вообще не беспокоила. Он задумался на секунду, а потом улыбнулся.
— Макс. Оно больше тебе подходит.
Черт бы его побрал. Он обладал какой-то особенностью тушить мой гнев, что еще больше расстраивало. Он положил руку на спинку моего стула и повернулся ко мне. Мой личный мыльный пузырь лопнул, как расстегнувшийся у парня из братства воротничок. Между одной рукой на моем стуле и другой, лежащей на столе передо мной, я ощутила себя окруженной им. Его глаза цвета карамели были совсем рядом, и аромат одеколона, пряный и сладкий, долетал до меня. Мне следовало отодвинуться. Мне не следовало снова смотреть на его ресницы. Он наклонился вперед, и моей щеки коснулась щетина на его подбородке. У меня в голове завыли предупреждающие сирены как раз тогда, когда я закрыла глаза. Он прошептал:
— Возвращается твоя мама. Прости. Никаких больше объятий, обещаю.
Его губы все еще находились у моего уха, когда вернулась мама. Он притворялся. Он не пытался меня соблазнить. Он просто старался сделать так, чтобы мама ничего не услышала. Вот и все. Сирены стихли, но мне по-прежнему было не по себе.
Кейд встал и выдвинул для мамы стул, пока отец ждал наши напитки. Я закрыла глаза и попыталась привести в порядок свои мысли.
— Итак, Кейд, Маккензи говорит, что вы двое познакомились в библиотеке, да? — спросила мама.
Я открыла рот, чтобы ответить, но меня опередил Кейд:
— О, да. Верно. Макс... — он одарил меня краткой улыбкой, — помогла мне найти книгу, которую я искал. А я смотрел совсем не в том разделе.
Мамины идеально выщипанные брови выгнулись.
— Неужели? Я и не знала, что она ориентируется в библиотеке. Когда она была моложе, нам едва удавалось убедить ее почитать что-нибудь помимо тех буклетов с текстами песен, которые шли с компакт-дисками. Нормальных детей можно было подкупить конфетами, чтобы они делали домашнюю работу. Но не нашу Маккензи.
Я стиснула зубы, чтобы не разразиться тирадой на тему того, кто же на самом деле нормальный в нашей семье. Кейд не упустил ни одной детали.
— Ну, это была книга о музыкальных произведениях, которые были нужны мне для моей письменной работы, поэтому мне повезло, что я нашел эксперта в этом вопросе. Именно то, что мне было нужно. — Он искоса посмотрел на меня, и рука на спинке стула передвинулась к моему плечу. — И нужно до сих пор.
Этот парень странно на меня влиял. Какая-то небольшая часть меня хотела впасть в экстаз от такого эффектного заявления. А большую часть хотело стошнить. Но раз уж это было притворством, то это не особо имело значение.
Однако же эти слова возымели свое действие на маму. Она громко воскликнула «Оу-у-у» и забыла, насколько сильно ненавидела мое увлечение музыкой.
— Письменной работы? — спросила она. — Ты учишься в университете?
— Да, мэм. Я получаю степень магистра в Университете Темпл.
Черт возьми! И как тут не переборщить?
— Степень магистра? — Мамино лицо на мгновение озарилось, а потом сникло. — В музыке?
— Нет, мэм. Вообще-то в актерском мастерстве. Я пишу работу по использованию оригинальной музыки в театре.
— Актерское мастерство? Как мило.
Мамина улыбка сделалась напряженной. Наконец, что-то ей не понравилось в этом парне.
— Да, мэм. Это то, что я люблю. Хотя мне также интересно преподавание на университетском уровне.
— Преподаватель, как замечательно!
Я сдаюсь. В борьбе за одобрение своими родителями я проиграла совершенно незнакомому человеку.
Вернулся отец с двумя чашками кофе и спросил:
— О чем болтаете?
Мама никому из нас не дала возможности ответить, когда воскликнула:
— Кейд получает степень магистра, чтобы стать преподавателем в университете. Разве это не превосходно?
По избирательности слуха мама могла бы претендовать на Олимпийские игры.
— Звучит неплохо.
— Спасибо, мистер Миллер, — сказал Кейд.
Папа помолчал, пока делал глоток своего кофе, а потом сказал:
— О, пожалуйста, зови меня Мик.
МИК?
Когда-то я уже видела такой кошмар. Хотя в нем я была голой. Как бы мне хотелось сказать, что, зная о том, что могло быть и хуже, все будет только лучше, но это не так. Кейд легко улыбнулся и расслабленно откинулся на спинку своего стула. Он выглядел таким спокойным, будто наслаждался всем происходящим.
— Конечно, Мик, спасибо. Так, как вы доехали?
Отец фыркнул:
— Ужасно. Аэропорты — это подмышки Вселенной. Они обращались с нами как с террористами, заставляя нас проходить через рентген. Наверно, теперь мы заработали рак. В общем, мы от них отделались и будем впредь путешествовать на поезде. На нем получается дольше, но действительно проще.
И вот началось это безумие.
— Знаете, я ездил на поезде всего раз, — сказал Кейд, — но у меня остались действительно приятные впечатления. Надо еще раз когда-нибудь повторить.
Поезда. Я постоянно напоминала себе, что могло быть и хуже. Если бы мой отец попытался поговорить о поездах с Мейсом, то тот, возможно, предположил бы, что речь идет об извращенном виде поезда. И это было бы катастрофой.
— Ну, хватит о нас. Хочется услышать больше о тебе. И почему это наша малышка держала от нас в тайне такого милого парня?
Кейд взглянул на меня, а я — на него. Теперь мне говорить?
Он рассмеялся и сжал мое плечо. Его пальцы так там и остались, отвлекая меня, когда он заговорил:
— Не могу говорить за Макс, но я считаю, что мы просто хотели какое-то время подержать это между нами. Не торопиться.
И вот прозвучали волшебные слова. Я не заводила длительных отношений и буду торопиться лишь тогда, когда уже буду мертва. Жизнь слишком коротка. Думаю, мои три месяца с Мейсом — одни из моих самых долгих отношений, и мы уже говорим о том, чтобы съехаться. Как хорошо, что мы еще этого не сделали.
Мои родители ненавидели мою склонность слишком торопиться. К тому времени, как они допьют кофе, они, наверно, будут умолять, чтобы обменять меня на Кейда и сделать его своим ребенком.
— А что насчет хобби? — спросил папа. Наверно, ищет кого-нибудь, кто мог бы играть с ним в гольф или теннис. Видит Бог, ни у одного из моих бывших парней хобби не было.
Кейд пожал плечами.
— Учеба занимает большую часть моего времени. Также я раз в неделю участвую добровольцем в «АСАП»**, это внешкольная программа для молодежи из группы риска.
Чертовски невероятно! Мейс не понимает значения фразы: «Эй, не трогай меня за задницу на людях!», а этот парень не понимает слова «Хватит!».
Я наклонилась вперед, положила руку ему на бедро и ущипнула. Его бедро было сплошными мускулами, поэтому от моего щипка он даже не вздрогнул. Он положил свою ладонь поверх моей и прижал ее к своей ноге. Я попыталась вырваться, но он держал меня, прижимая руку своей большой теплой ладонью к своему твердому бедру. Теперь щипать нужно было меня, потому что я смотрела на свою руку на его ноге и слишком много думала о коже, находящейся под тканью его джинсов. Я уже и забыла, из-за чего расстроилась.
Я покачала головой и улыбнулась родителям, раздвинув губы так, чтобы показать зубы — улыбка получилась похожей на треснутый бетон.
— Послушайте, мам, пап. Нам с Кейдом действительно уже пора уходить. Я же не знала, что вы приедете или что мне придется перестраивать свой график.
Отец поднялся из-за стола и подтянул свои брюки.
— О, ничего страшного, Тыковка. Мы остановились в отеле совсем недалеко от тебя, в более хорошей части города.
Это означало, что то место, где я жила, — помойка. Хотя это не так, я просто живу в Китайском квартале, а папа чувствует себя неуютно, когда все вывески написаны не на английском.
К нему присоединилась мама:
— Кроме того, мы с вами двоими увидимся завтра на День Благодарения!
— О, мам, не думаю, что Кейд сможет...
— Ерунда. Я слышала по телефону, как он сказал, что свободен, и ответ «нет» я не принимаю. Хватит прятать от нас этого милого молодого человека. Очевидно же, что вы обожаете друг друга, и рано или поздно «не торопиться» становится таким же оправданием, как и любое другое.
Мы не обожали друг друга.
Мой взгляд упал на линию его подбородка, но я заставила себя отвести взгляд.
Не обожали.
И мне плевать, насколько красив этот парень, или насколько его ладонь поверх моей теплая.
— Мам...
— Маккензи Кэтлин Миллер, не спорь со мной. А теперь, Кейд. — Она уставилась на него, и это был именно тот маниакальный взгляд, как на фотографии у меня в телефоне. — Скажи мне, что завтра мы увидимся, а потом немного вразуми мою дочь.
Кейд посмотрел на меня. Я знала, что он собирался сказать, и его нельзя было остановить, если только не схватить (что было либо очень хорошей, либо очень плохой идеей).
— Конечно, миссис Миллер. Увидимся завтра.
— Превосходно. — Она наклонилась и поцеловала его в щеку. — А почему ты больше не зовешь меня мамой?
Кейд
После того, как родители Макс ушли, повисла минута молчания, которая напоминала о тех нескольких секундах потрясения прямо перед автомобильной аварией. Твой мозг кричит тебе нажать на тормоза, но телу требуется слишком много времени, чтобы сделать это. Именно в эти секунды молчания губы Макс расплываются в медленной страшной улыбке.
А потом она залепила мне пощечину.
Было не больно. Не совсем.
Но все походило на какой-то сюрреализм, будто машина разбилась, а я вылетел через лобовое стекло. Никогда раньше меня не била девушка. Думаю, я точно был единственным парнем в мире, которого ударили за то, что он пытался произвести впечатление на родителей девушки.
И я не мог ничего с собой поделать. Я засмеялся.
Щеки Макс порозовели, и она подняла руку, чтобы снова меня ударить.
— Полегче, детка.
Я поймал ее за руку, когда она замахивалась, и опустил ее на стол. Это означало, что одна ее рука была прижата к моей ноге, а другая — к столу. Маленькая горячая штучка попалась. Она вздернула подбородок и посмотрела мне в глаза, будто собиралась в бой. В ее глазах горел огонь, и она выглядела опасно сексуальной.
— Зачем ты пытаешься сделать мне больно? — спросил я.
— Потому что так мне станет лучше!
Лежащая на моем бедре ладонь не помогала мне принимать ее злость всерьез. И ее кожа покраснела от щек и вниз по шее — как бы мне хотелось, чтобы на ней не было моего шарфа.
— Я не собирался отвечать «да». Твоей маме не так уж просто сказать «нет».
Она фыркнула и поерзала на стуле, пытаясь высвободить свои руки. От этого движения она только ближе придвинулась ко мне. Ее красные щеки соответствовали яркости ее волос, от которых исходил божественный аромат.
— По крайней мере, ты мог бы не сочинять такой нелепой предыстории. Волонтер во внешкольной программе? Я же сказала тебе воспринимать все проще! — эти слова она прорычала сквозь стиснутые зубы.
— Макс, я ничего не придумывал. Я просто сказал правду. И перестань вырываться, на нас же смотрят люди.
Она замерла, и прядь ее алых волос упала ей на лицо. Она сдула ее и произнесла:
— Ты сказал правду?
Через несколько мгновений я отпустил ее ладони и протянул ей свою правую руку.
— Меня зовут Кейд Уинстон — студент магистратуры изящных искусств, волонтер, любитель обниматься с мамами и твой парень на следующие двадцать четыре часа. Приятно познакомиться.
Она помедлила, сжав губы. Я знал, что она всего лишь думает, но то, как она сложила губы, направило мои мысли совсем в другом направлении.
— Ты и правда после школы занимаешься волонтерством, помогая детишкам?
Она сказала это так, будто я стремился к Нобелевской премии. Они всего лишь дети, которые нуждались в жилье.
— Правда, — ответил я.
После нескольких секунд колебания она взяла меня за руку и пожала ладонь. Нахмурившись, она сказала:
— Макс Миллер — музыкант и непредсказуемая стерва. Прости, что ударила тебя.
— И ущипнула меня, — добавил я, хотя мне и не было жаль. Это дало мне возможность дотронуться до нее.
— И ущипнула тебя. И спасибо, я полагаю, за сегодня. И за завтра. И второе извинение за то, что тебе приходится проводить День Благодарения с моими безумными родителями.
Я улыбнулся. Она так сморщилась, что я мог сказать: извинение от этой девушки — редкое явление. Я пожал плечами.
— Эй, не чувствуй себя виноватой. Завтрашний день я планировал провести дома в одиночестве с китайской едой. Уверен, индейка твоей мамы гораздо лучше.
Она неохотно улыбнулась.
— Так и есть. Она безумно хороший повар. Акцент на слове «безумно».
— Но за то, что ударила меня... ты можешь чувствовать себя виноватой.
Она закатила глаза и отодвинулась.
— Я же сказала, прости!
— Что? Никаких предложений о поцелуе?
Она вскинула бровь, но клянусь, ее взгляд всего лишь на секунду упал на мои губы. Я думал поцеловать ее, просто подумал, даже не задумавшись о том, что мы не знаем друг друга, и об ее настоящем парне. Но она встала, и момент был упущен.
— Что ж, Кейд Уинстон, мне действительно надо идти, — сказала она. — Я уже опоздала на репетицию своей группы. Но ты же сможешь приехать рано утром до приезда моих родителей? Тогда мы сможем наметить остальную часть нашей истории, чтобы не было больше никаких импровизаций с объятиями.
Она достала из сумочки ручку и написала на салфетке свой адрес и телефон.
Я сунул ее в карман, выбросил пустой стаканчик в мусорное ведро и последовал за ней к двери. Я знал, что ей нужно идти, но мне хотелось немного подольше побыть с ней.
— Ты так и не выпила кофе, — сказал я, вспомнив о том, что она уронила его во время телефонного разговора с родителями. — Давай я куплю тебе стаканчик.
Она покачала головой.
— Это я должна покупать тебе кофе.
— У тебя было напряженное утро. Ты заслуживаешь перерыв.
Она посмотрела на меня так, будто я сделал какой-то великий поступок. Должно быть, ее парень — настоящий придурок, раз ее так впечатлил стаканчик кофе.
— Кроме того, я вообще-то не пью кофе, так что это спорный вопрос, — добавил я.
Она рассмеялась.
— Думаю, я впервые слышу, как кто-то говорит «спорный вопрос». И если ты не любишь кофе, то что тогда делаешь в кофейне?
— Я должен был притвориться давно потерянным братом одной девушки, но она в последний момент отказалась. И это круто, потому что притворяться чьим-то парнем гораздо веселее.
Мы подошли к кассе, и она сказала:
— Средний кофе.
Я наблюдал за тем, как она влила сливки и высыпала два пакетика сахара. Помешивая напиток, она посмотрела на меня, как на головоломку, которую нужно собрать.
— Ты довольно забавный, Уинстон.
Она сделала глоток кофе, и на ободке стаканчика остался красный след от помады. Это сводило меня с ума.
— Я более чем довольно забавный, — сказал я. — Вот увидишь.
— И дерзкий. — Она улыбнулась мне. — Знаешь, тебя немного сложно разгадать.
— Я готов провести с тобой столько времени, сколько ты пожелаешь, чтобы понять меня.
Она засмеялась.
— Давай пока остановимся на завтрашнем дне. Увидимся завтра, парень.
— До завтра, Маккензи.
Она издала звук, что-то между насмешкой и смехом, и покачала головой. Открыв перед собой стеклянную дверь, она бросила мне через плечо:
— Тебе не захочется играть в эту игру, милый.
Она оглянулась всего на секунду, когда переходила улицу, и ее взгляд встретился с моим сквозь окно. У меня в груди забурлил трепет, который напомнил мне о состязании, о прослушивании и борьбе за роль, которая, как я знал, будет моей.
Так я и стоял там, как идиот, глядя, как она уходит, пока кассирша не сказала мне:
— Эй, парень, тебе что-нибудь еще нужно?
— Нет, все в порядке, простите.
Я вышел на морозный зимний воздух, думая о том, как хорошо себя чувствовал. Она не знала, насколько была права. Все это было игрой. Она не была моей девушкой, даже если ее родители полюбили меня. Особенно потому, что ее родители полюбили меня. Я никогда не встречался с такой девушкой, как она, а она, возможно, — с таким парнем, как я. Но иногда ты не знаешь, чего ищешь, пока оно уже не бьет тебя в спину. И в чем тогда смысл жизни, если я буду двигаться только по одним и тем же дорогам снова и снова?
Я прокрутил в голове последние двадцать или около того минут: наш разговор, знакомство с ее родителями, то, как краснело ее лицо, когда она злилась. Может, я сломлен, но даже пощечина казалась приятной.
Несмотря на абсолютную абсурдность всего происходящего, это было самое нормальное, что я испытывал за последние несколько месяцев. Будто облака, наконец, расступились. Будто я вытащил свои ноги, застрявшие в прошлом, и ступил в настоящее.
Я чувствовал себя лучше. И был полон решимости оставить все так, как есть.
Пришло время начинать жить, по-настоящему наслаждаться жизнью. И так случилось, что я познакомился с тем, кто действительно с этим справлялся.
Я бросил вещи в своей квартире, а потом прошел по коридору. Постучав костяшками пальцев по двери своего соседа, я позвал:
— Мило! Ты дома?
Из-под двери доносились звуки какой-то латиноамериканской музыки, может, сальсы, поэтому я знал, что он дома.
— Мило! — Я еще несколько раз постучал по двери.
Дверь распахнулась, и Мило наклонил симпатичную брюнетку так быстро, что ее голова чуть не врезалась мне между ног. Я отскочил назад.
Мило улыбнулся мне, на фоне темной кожи его зубы были белыми. Он быстро притянул девушку обратно к себе так, что ее локоны подпрыгнули.
Я посмотрел на часы.
Только Мило стал бы танцевать сальсу в гостиной в десять утра.
— Слишком громко, амиго? Я сделаю потише.
Я поднял руку.
— Нет. Нет, все круто. Я просто хотел поинтересовался, не хочешь ли ты вечером куда-нибудь сходить?
Он приподнял бровь. Я всю неделю отнекивался от планов из-за ужасных и депрессивных выходных, но пришло время избавиться от этого.
— У меня уже есть планы, чувак, но ты тоже должен пойти. Это моя подруга Саша. — Брюнетка была прижата к Мило, но все равно помахала мне пальцами. Я ее не узнал, но Мило проводил время с новой девчонкой каждую неделю, так что это было неудивительно. — Она сегодня вечером танцует. Новая работа.
— О, как в шоу? — спросил я.
Мило хрипло рассмеялся. Как и Саша.
— Немного похоже на шоу, но, в основном, как в баре.
Я моргнул. Она танцевала в баре. Она стриптизерша?
На сегодняшний день Мило, должно быть, знал меня достаточно хорошо, чтобы прочитать все по моему лицу.
— Полегче, эрмано, это не то, что ты думаешь, — сказал он.
Тогда что это?
— Я постучусь к тебе в девять, ладно? Мы отлично проведем время.
А потом Саша потянула его за руку, и они вернулись к своему танцу. Он состоял из покачивания бедрами и движения руками и выглядел гораздо интереснее всего того, что я когда-либо делал в десять утра. Я уже и так достаточно вторгся в его утреннее обольщение, поэтому закрыл дверь и вернулся к себе в квартиру.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 47 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |