- Слушай, ты москвич? - склонился к пожилому водителю.
- Разумеется, а что?
- Тут дом стоял, двухэтажный, с пилястрами... Дворянский.
- Весь старый район снесли еще при Хрущеве! - засмеялся тот. - Сейчас
эти собираются сносить! Давно не был?
- Давненько, - обронил Мавр и приказал тестю выгружаться.
Через минуту они остались с вещами на тротуаре.
- У тебя что, здесь хата была? - Притыкин собирался капризничать.
- Была да сплыла... Ловим машину и едем дальше!
- Можно было и на той... Сейчас опять цену заломят.
- Сегодня вечером у нас денег будет каких хочешь, - пообещал Мавр. -
Марки, фунты, доллары и даже наши деревянные. Только бы квартиру свою
найти.
Тесть уже не хотел скрывать своего молчаливого возмущения, как
обиженная девица, спрятал глаза под лохматые брови и прикусил губу.
На другом такси они уехали в противоположную сторону Москвы, в
Сокольники, там долго катались по улицам, несколько раз оказывались на
набережной Яузы, и наконец разгрузились возле какого-то завода.
- Здесь он, родимый, здесь! - радовался Мавр, нагружая на себя сумки
тестя. - Сейчас придем, помоемся в ванне с дорожки, переоденемся...
Покрутившись дворами и переулками, он завел Притыкина в подъезд
красного кирпичного дома и помог взгромоздиться на четвертый этаж.
- Вот она, квартирка, - Мавр достал связку. - А ты говорил...
И разочарованно замер у новой стальной двери: не было да и быть не
могло ни одного подходящего ключа... И все равно он несколько раз надавил
кнопку звонка и встал перед глазком.
Открыла толстая женщина в домашнем халате, увидев пожилых людей,
сняла с лица маску угрозы и хамства.
- Слушаю вас...
- В этой квартире когда-то жил Михаил Степанович, - мягко прогудел
Мавр. - Жив он, или...
- О, когда это было!..
- А вы давно здесь?
- Да уж лет двадцать, - в голосе ее вновь появилась настороженность.
- От завода получали, как освободилась...
- Извините за беспокойство, - раскланялся Мавр и едва захлопнулась
дверь, взял тестя и потянул вниз. Тот лишь сердито сопел и норовил
показать самостоятельность.
На улице он отобрал свои вещи, отставил в сторонку.
- Ты давай ищи свою квартиру, а я поехал в Архангельск. Все!
- Последняя попытка! - заверил Мавр. - Не найдем - сам отправлю.
Видишь, все явки провалены, но есть еще один вариант.
В этот раз они оказались в районе метро Профсоюзная, отпустили машину
и пошли пешком по монументальным сталинским кварталам. Остановились в
чистеньком дворе на улице Гарибальди. Мавр отсчитал подъезды и потащил
тестя к двери, на которой оказался кодовый замок. Притыкин открыл было рот
на зятя, но тот глянул сбоку на кнопки и точно надавил три из них. В
тихом, огромном подъезде с широкой лестницей и сетчатой шахтой
неработающего лифта тесть с тоской спросил, какой этаж, и, стиснув зубы,
заковылял по ступеням.
Поднявшись на третий этаж, Мавр достал ключи, выбрал нужный и, сунув
в скважину, попробовал повернуть - не вышло. Не теряя спокойствия, он
вставил другой, очень похожий на первый, но и на сей раз не получилось.
Тесть не выдержал:
- Ты квартирой-то не ошибся?
- Да вроде та квартира - ключи не подходят, - всовывая третий,
отозвался Мавр. - Это бывает.
- Ну да, особенно когда ломишься в чужой дом.
- Это наш дом, - замок наконец открылся. - Самое безопасное место в
столице.
- Твоя, что ли? - осматривая прихожую, спросил Притыкин. - Смотри-ка,
внутри ничего... У тебя что, и в Москве квартира?
- Служебная, - бросил Мавр и пошел открывать форточки. - Духота...
Не выпуская из рук своего рюкзака и сумки, тесть простучал протезом
по комнате, остановился на кухне.
- Ты здесь когда последний раз был?
- Да пожалуй, лет двадцать назад...
- А кто еще здесь живет?
- Никто!
- Цветы на окнах политы, вон в хлебнице хлеб позавчерашний и в
холодильнике... колбаса почти свежая.
- Тут у меня сослуживец присматривает. - Мавр зашел на кухню. - Клади
вещи, раздевайся, как раз и пообедаем.
Притыкин сел на табурет, поставил рюкзак на колени.
- Нас тут... не того? Не арестуют? А то ведь за тобой милиция
гоняется по всей стране. Такое впечатление.
- Здесь не тронут...
- Что-то мне неспокойно. Между прочим, всюду видно женскую руку. - Он
дотянулся и потрогал верх настенного шкафа. - Пыль протерта начисто и
везде... А сослуживец этот не сдаст?
- Верю ему, как себе.
- Хоть бы успеть жалобу подать в Верховный. Жалко дочку. Я всю жизнь
парился, и она теперь...
- Завтра подадим, - пообещал Мавр. - Сегодня есть дела неотложные.
Тесть вдруг насупился, и его странные глаза снова ушли в глубину -
посмотрел, как со дна колодца.
- Ты смотри там... Вижу, лихой и фартовый. Но чуть потеряешь нюх,
стрясут тебя с ветки, свиньям скормят.
- Бог не выдаст, свинья не съест.
- Сколько тебе на самом деле?
- Я не считаю прошедшие годы. Но знаю, сколько осталось.
- Это слышал... Ладно, не полезу в душу. Сам знаешь, почем горькое
хлебово.
- Давай тут, хозяйничай. Мойся, ешь, спи, пока время есть. - Мавр
ушел в комнату и открыл шкаф. - У меня уже в обрез... Переоденусь и уйду.
К полуночи не вернусь, ложись спать. Но утром буду в любом случае.
- А если кто придет?
- Сюда никто не придет.
Он переоделся в дорогой гражданский костюм-тройку, надел легкое
пальто, шляпу и взял самодельную, грубо вырезанную трость с отполированным
набалдашником. Глаз тестя не мог не отметить топорной работы.
- Не подходит, - определил он. - К костюму не подходит, сразу в глаза
бросается.
- Ничего, мне как раз.
- Хочешь, я тебе настоящую трость вырежу? Только бы подходящий
материал найти...
- На улицу не выходи, - предупредил зять, прежде чем уйти. - В этих
переулках заблудиться - раз плюнуть. Можешь назад не вернуться. Или в
милицию заберут.
- Да я что, фраер, что ли?
На улице Мавр взял машину и отправился на Осеннюю улицу, к бывшим
домам ЦК КПСС. Побродив вокруг, он выбрал подъезд, спокойно прошел мимо
охранников и, поднявшись на пятый этаж, позвонил в семнадцатую квартиру.
Дверь открыла красивая, ухоженная женщина лет тридцати в длинном,
темно-зеленого цвета платье и тяжелом нефритовом ожерелье. Вероятно, она
кого-то ждала и, увидев незнакомого человека, слегка отступила назад.
- Простите, здесь живет Кручинин? - через порог спросил он, вращая
трость в руках. - Вы знаете такого?
Красавица отступила еще и отрицательно мотнула головой.
- Нет... лично не знаю, но много слышала... Вы проходите!
Мавр переступил порог и поставил трость.
- Где же он сейчас?
- Погиб... Неужели не знаете? Он выбросился из окна, там, на Старой
Площади... Еще в девяносто первом, после путча.
- Не знал, - откровенно загоревал Мавр. - Как жаль... Мне ничего не
сказали. А почему Кручинин покончил с собой? Что писали в газетах?
- Не помню... Столько событий, и одно другого страшнее... Говорили,
что-то было связано с деньгами... Огромные суммы...
- Извините за вторжение, - Мавр раскланялся, вышел из квартиры, но
женщина выскочила за ним следом с тростью в руках.
- Вы забыли!
- Ах, да!.. - Мавр с поклоном принял костылик. - Старею, барышня! Вот
уж и вещи забывать начал...
Спустившись на один пролет, к лестничному окну, прислонился к стене и
долго смотрел на улицу. У дома работала наружная охрана, и, кроме того,
снимали, по крайней мере, две видеокамеры. Машина, что была на стоянке,
имела специфический антураж, характерный для службы наблюдения - антенны,
затемненные стекла, нарочито невзрачный вид.
Мавр вышел из подъезда и для страховки прошел дворами к соседнему
переулку и оттуда уже смело направился к автобусной остановке.
С Осенней улицы он поехал на городском транспорте с тремя пересадками
и через час добрался до улицы Академика Королева. Там он разыскал здание с
коваными решетками на балконах и скульптурной группой на крыше. Когда-то
дом был богатый, и снаружи, если глядеть издалека, впечатлял и сейчас,
однако при близком рассмотрении превращался в памятник древней, погибшей
цивилизации. Особенно в темных, обшарпанных подъездах, где под ногами
брякала оторвавшаяся плитка, а на лестнице в протертых ступенях зияли дыры.
На самом верхнем, двенадцатом этаже Мавр остановился, чтобы перевести
дух - лифт, разумеется, не работал, после чего приблизился к единственной
на площадке дубовой массивной двери, на которой светлел прямоугольник от
сорванной медной таблички. Это его насторожило: не исключено, что и эту
квартиру кто-то перекупил. Однако он покрутил ручку старинного звонка и
замер в ожидании. Дверь безбоязненно отворилась на всю ширину, и в проеме
показалась женщина лет шестидесяти с платком-паутинкой на плечах.
Она узнала его сразу, отступила, раскинула руки, словно хотела обнять.
- Князь!. Боже мой, какими судьбами? Мавр ступил через порог и закрыл
за собой дверь.
- Мое почтение, Татьяна Павловна, - сдержанно проговорил он. - Думал,
и тебя не найду. С утра объездил всю Москву - одни провалы. И у тебя
табличка оторвана...
- Дети собирают цветные металлы, - пояснила она. - Снимайте пальто и
проходите! Столько лет жду вас, дорогой Александр Романович...
- Почему не восстановила?
- Не успела, князь... Да и кроме вас, кто еще придет? - она
барственно прошла в просторный зал, взяла со стола "Беломор" и закурила.
- Что произошло с квартирами на Беговой и в Сокольниках?
- Они давно пропали, Александр Романович. Я и не отстаивала... Зато
на Гарибальди все в порядке.
- Это мне известно, - строго сказал Мавр и сел в кресло. - Сейчас там
находится мой тесть. Так что там появляться нельзя.
- Ясно, - обронила она, не скрывая любопытства. - Вы что, женились?
- Что случилось с Кручининым? - пришлось прервать ее лирическое
настроение.
- Он выбросился из окна...
- Знаю! Меня интересуют обстоятельства.
- Его пытали, требовали назвать номера счетов в зарубежных банках,
имя распорядителя финансов, руководителя группы специальных финансовых
средств, - Татьяна Павловна подняла взгляд, полный достоинства. - То есть
вас... Чтобы не выдать, он воспользовался моментом и прыгнул... Вдова
сказала, Кручинин боялся боли.
- Кто пытал?
- Фамилии есть...
- Почему сразу не сообщила? Четыре года прошло!
- Были официальные сообщения, - она смутилась. - После путча... Я
решила - вы прочитаете...
- Меня уже тошнит от газет! Их выходит уже тонны!
- На будущее учту, - покорно опустила глаза.
- Хорошо, - Мавр слегка расслабился, достал из визитного кармана
бумажку. - На этот счет в Ярославль следует перевести один миллион
долларов. По обычной схеме.
Она взяла бумажку, ответила, как солдат:
- Будет сделано.
- Мне сейчас наличными тысяч двадцать... Татьяна Павловна тотчас
открыла встроенный в стену сейф и принесла деньги.
- На квартире в Сокольниках хранились образцы акций...
- Мы смогли изъять их, находятся здесь...
- Они нужны мне сейчас. Удалившись в другую комнату, она вышла через
минуту с тугим канцелярским пакетом.
- Вот... Все здесь.
- И еще... - Мавр распихал деньги по карманам, во внутренний убрал
акции. - Ты сообщила, что журналист Хортов случайно вышел на тему о
немецких ценных бумагах.
- Да, через своего информатора в ФСБ.
- Что же он делал в Германии?
- Служил, он в прошлом военный. Последние годы - в особом отделе
западной группы...
- А женился на немке тоже случайно? Сумел университет закончить... Не
слишком ли много совпадений?
- Журналистом занимался Бизин, - виновато сказала Татьяна Павловна.
- Мне надоела его самодеятельность! - обрезал Мавр и встал. - Где у
него резиденция?
- В Переделкино, - она тоже поднялась. - На фронтоне герб... Осталась
единственная квартира на Гарибальди... Я выдала необходимую сумму, и он
купил писательскую дачу...
- Не слишком жирно ему - дачу?
- Время такое, князь... Возможно, мне придется тоже перебраться в
Переделкино. Наш дом специально не ремонтируют, часто отключают тепло и
свет, готовят к расселению и продаже. Богатые люди не могут жить на
окраинах, требуют от властей элитные дома в центре...
- Ладно, и с этим разберемся, - Мавр стал надевать пальто. - Будь
начеку, Татьяна Павловна. Начинаем работать.
- Я готова! - отрапортовала она. - Неужели и чаю не выпьете?
- После победы чай, - улыбнулся он и затворил за собой дверь.
***
Сверхсекретная операция не отразилась ни в каких документах, не имела
условного названия, и руководитель ее был человеком для участников
неизвестным и безымянным, мало того, обряженным в немецкую форму капитана
СС, прикрытую сверху кожаным плащом без знаков отличия.
Забрасывали группу старым казачьим способом, по-пластунски через
нейтралку, через минные поля, колючую проволоку, сквозь боевое охранение в
виде пулеметчиков из спецбригады СС, сквозь эшелонированную оборону, мимо
дотов, бронеколпаков, врытых танков и орудий. Двенадцать офицеров и
старшин, разбившись по парам и тройкам, после мощнейшей артподготовки семь
часов просачивались в тыл противника. Из-за дождей и апрельской грязи в
последний момент полковник Пронский отдал приказ упаковать немецкую форму
и переходить линию фронта в гражданской одежде, поэтому каждый кроме
усиленного боезапаса тащил еще и пухлый вещмешок. Группе это сразу не
понравилось, даже ропот послышался, мол, мы не пехота, чтоб ходить, как
вьючным животным, налегке привыкли, с легким "шмайсером" да ножиком.
Пронский заметил, кто мутил воду, - невысокий, всегда замкнутый старшина с
тонкими усиками на верхней губе. Запомнить все фамилии он не успел, да и
не было особой нужды: за личный состав отвечал начальник разведки дивизии
майор Соболь. Капитан подозвал знаком этого старшину, велел Соболю выдать
тому документы, награды и отправить в часть. Начальник разведки исполнил
приказ, но через несколько минут стал ходить по пятам. Он не знал ни
фамилии капитана, ни его звания и называл по радиопозывному.
- Товарищ Глория, я прошу вас оставить Сыромятнова в группе. Я его
хорошо знаю, товарищ Глория, он всегда такой был.
- Плохо, что не перевоспитали, - отмахнулся Пронский. - Условие вам
известно - беспрекословное подчинение.
Соболь знал, что отмаливает у капитана со шрамом судьбу этого
старшины, ибо отчисление из группы за неисполнение приказа ему грозило
трибуналом.
- Зато разведчик от Бога и владеет немецким, - доставал начальник
разведки. - Тридцать шесть "языков" привел лично, участвовал в трех
подобных операциях.
- А что, майор, вам известна цель операции? - между прочим спросил
Пронский, и Соболь дрогнул.
- Цель не известна... Сыромятнов ходил с группой в глубокий тыл, за
штабными документами, товарищ Глория. Принес план укрепрайона Вильно... Он
верующий, товарищ Глория.
- То есть как верующий? - оживился полковник.
- Обыкновенно, сын православного священника, и сам уже служил в
церкви дьяконом.
- То есть у него есть духовный опыт?
- Есть, все-таки с детства воспитывался в поповской семье...
- Ладно, верни его. Мне нужен такой человек!
- Правда, сегодня начинается Страстная неделя, - неуверенно проронил
Соболь. - Я щадил его чувства...
- Откуда вы все это знаете?
- Мы с ним беседуем, товарищ Глория... И я его беру с собой... как
талисман что ли... Когда мы идем в паре, все удается.
- Мне нужен не только талисман, майор, - скорее для себя сказал
Пронский. - Пусть молится, про себя, и мы с ним... Будет для него
Страстная неделя.
Глубоко эшелонированную оборону немцев преодолели только к рассвету
и, по сути, оказались в предместьях Берлина. Когда стеклись к точке сбора
- разбитой артподготовкой и догорающей усадьбе, выяснилось, что нет
четырех офицеров и одного старшины. Полковник сразу же подумал о
Сыромятнове, однако тот оказался на месте и уже переодевался в полевую
форму лейтенанта СС. Усы были сбриты.
Отставших ждали два часа, хотя уже было ясно, что те не прошли линию
фронта, погибли в перестрелках или, будучи ранеными, в критической
ситуации покончили с собой: немцы в плен уже практически никого не брали,
да и участникам операции был дан приказ - в плен не сдаваться.
В половине шестого утра мимо усадьбы протарахтело несколько
мотоциклов полевой жандармерии, и тут же начался налет наших штурмовиков -
это было сигналом к движению, воздушная поддержка. И пока три десятка
самолетов утюжили окраину Берлина, в суете мечущихся пожарных, каких-то
цивильных команд с оружием, солдат и полиции, Пронский вошел в город и
повел группу на заранее выбранную им базу - пивоварню на Асгардштрассе.
Новая стая штурмовиков в это время обрабатывала прилегающие городские
кварталы, густо огрызающиеся огнем пулеметов. Один из расчетов оказался на
территории пивоварни, зенитная установка была смонтирована в кузове
тяжелого грузовика. Три серых фигуры суетились возле спаренного пулемета,
заряжали новые ленты. На глазах у них группа Пронского вбежала во двор и
прямым ходом направилась к складским помещениям. Человек в форме капитана
СС поднялся по железной лестнице в кузов. В стальном кресле у прицела
сидел юный лейтенант с обвязанным тряпкой горлом, два старика солдата
помогали ему вращать установку. Мешков десять стреляных гильз было
рассыпано вокруг грузовика почти ровным кругом, видимо, стояли тут недели
две.
Пара штурмовиков делала боевой разворот. Лейтенант медлил, ловил
момент и все-таки не выдержал, открыл огонь раньше. Он с трудом управлялся
с рукоятками прицела, крутил их белыми от напряжения руками и сквозь
грохот пулемета сипло орал на стариков:
- Шевелитесь, старые свиньи! Быстрей, быстрей!
Самолеты пикировали прямо на пивоварню - по крайней мере, так
казалось, и стволы с косынками пламени опускались вслед за ними. Остатками
патронов лейтенант продырявил черепичную крышу на соседней улице, и
пулемет заглох. Зато над головой взвыли штурмовики, и с дробным грохотом
начали рваться сброшенные бомбы. Старики упали под станину, но командир
самостоятельно развернул установку и закричал:
- Заряжайте! Встать, трусы! Подавайте ленты!
- Лейтенант! - окликнул Пронский.
Тот оторвался от прицела, и глаза его блеснули диковато и зло, почти
как у Сыромятнова. Бросил недовольно:
- Слушаю, капитан...
- Мое подразделение будет находиться здесь в течение трех суток, -
заявил капитан СС. - Ни один русский самолет не должен пролететь над
территорией пивоварни. Вам все ясно?
- Мне нужно менять стволы! - вдруг закричал лейтенант. - Стволы
пришли в негодность! Вести прицельный огонь невозможно, капитан! Я не
гарантирую вам безопасности!
- Так требуйте стволы от старшего начальника! Где командир батареи?
- Я не знаю, где командир батареи! У меня нет связи!
- Пошлите солдата!
Его злость, вызванная боем и мальчишеским бесстрашием вдруг
обратилась в злобу.
- Не смейте командовать! Я командир расчета!
- Если упадет бомба - вас будут судить!
И этот юный лейтенант неожиданно скомкал, спрятал свои чувства и
сказал с детским всхлипом, но стариковским спокойствием:
- Нас всех будут судить русские. Сегодня - меня, завтра - вас. Никто
не уйдет от наказания.
Глаза при этом были сумасшедшие.
Пронский спустился на землю, по-хозяйски закрыл стальные ворота.
Штурмовики теперь шли от солнца, но несколько правее пивоварни, в зоне
недосягаемости, однако лейтенант открыл огонь, барабанной дробью
сопровождающий Пронского до самого склада. Разведчики лежали на полу сразу
же у входа.
- Еще двух потеряли, - доложил Соболь. - Один легко ранен...
Пронский автоматически отыскал среди лежащих старшину - этот жив...
- Разверни радиостанцию, - приказал он. - Через семнадцать минут
передашь открытым текстом на немецком языке три слова: "Глория ждет
ответа". Повторишь несколько раз. Выставить охрану, и всем спать.
Ровно через семнадцать минут начался новый налет. Мелкие бомбы
сыпались где-то рядом, со стен пивного склада слетала пыль, и странно
начинали гудеть пустые дубовые бочки. И когда вой штурмовиков отступил к
северу и стало почти тихо, зенитная установка все еще молотила воздух
разношенными стволами. Несмотря на это, разведчики скатили с полок бочки и
улеглись спать. Соболь приготовил место Пронскому, расстелив свой кожаный
плащ, однако тот приоткрыл дверь и достал карту города. Начальник
разведотдела попросил разрешения и присел рядом на корточки.
- Мы уже потеряли семь человек, товарищ Глория, - напряженным голосом
проговорил он. - Осталось пятеро! Если так пойдет, завтра не останется
людей.
- Это минимальные потери, майор.
- В конце войны - огромные. Мы же не под Москвой - под Берлином.
Таких ребят оставили... И схоронят, как фашистов.
- С сумерками вышлешь разведку вот сюда, - капитан ткнул пальцем в
карту. - Подберешь двух человек со знанием языка.
- Не из кого подбирать, товарищ Глория...
- С хорошим знанием, - надавил Пронский. - Нужно изучить подходы к
этому костелу, расположение каких-либо войск поблизости, наличие развалин,
пустых подвалов и прочих укрытий. Наша авиация окажет шумовую поддержку.
- Опять под свои бомбы?
- Под своими умирать легче...
- Обидней...
- Разговоры отставить, - оборвал Пронский. - Сам пойдешь на
Зеештрассе, в одиночку. Там есть старинная водонапорная башня. Войск
кругом полно, в самом парке стоит дальнобойная артиллерия и танки, но зато
практически нет патрулей. В башне живут люди из разбомбленных домов.
Отыщешь среди них Генриха Кресса. Человек он приметный: нет левой руки до
плеча. Передашь ему вот эту гранату. В случае малейшей опасности прежде
всего обязан взорвать ее. Вопросы есть?
- Есть - тихо сказал Соболь. - Хотелось бы знать, зачем все это?
- Не задавай глупых вопросов, майор.
- Все понимаю... Но умирать легче, когда знаешь, за что.
- Да дело У нас обычное, язык нужен. А сначала требуется найти, где
сидит.
- Должно быть, важный язычок, коли фронтовая артиллерия на нас
работает, фронтовая авиация, как часики... И народ не жалеем. Уж не за
Гитлером ли охота?
- А он теперь не стоит того, чтоб таких людей за него класть. Есть
персоны и поважнее его. Майор вроде бы успокоился.
- Ладно, раз так... Вот бы вернуться, да потом узнать, кого
притащили. Хотя бы через несколько лет.
- Ничего, вернемся и все узнаешь, - пообещал Пронский. - Я тебе сам
расскажу.
Ровно в двадцать два часа зенитчикам привезли стволы и боеприпасы.
Пронский тотчас вышел к машине, проверил документы у фельдфебеля и двух
солдат-техников, разбиравших зенитную установку.
- Почему вовремя не доставили стволы? - спросил он.
Фельдфебель резко мотнул головой.
- Бомбежки! Завалы на улицах - не проехать! Вторые сутки!
- Я стою здесь под теми же бомбами! - засипел на него
лейтенант-зенитчик; - Могли принести на руках!
- Напишите рапорт, - дерзко бросил фельдфебель, невзирая на
присутствие офицера СС. - Пусть меня арестуют.
- И спасут жизнь? - рванулся к нему лейтенант.
- Твоя жизнь больше не нужна Рейху, - Пронский вынул парабеллум и
мгновенно выстрелил фельдфебелю в лоб. Того кинуло через борт грузовика,
перевернуло в воздухе и поставило на ноги. Сделав два шага, он упал
навзничь, под колесо.
Старики - зенитчики и техники, меняющие стволы, застыли в страхе и
изумлении, только лейтенант выглянул из-за установки и понял это как
воспитательный момент.
- Так будет с каждым трусом, - спокойно сказал он своим солдатам.
- И с вами, лейтенант, - предупредил Пронский и пошел к своей группе.
В то время по Берлину рыскали специальные команды СС и без всякого
суда и следствия расстреливали паникеров, трусов и предателей.
Разведчики стояли в темном проеме дверей и, видимо, этот расстрел
подействовал и на них - молчали.
- Первая группа - вперед, - приказал он Соболю. - Ты пойдешь через
пять минут.
В полной тишине проводив разведчиков, полковник приблизился к
сидящему между бочек Сыромятнову.
- Пойдешь со мной, старшина. Возьми с собой радиостанцию и резиновую
лодку.
Тот медленно поднялся, надел и застегнул плащ, повесил автомат на
шею, положил в карманы по гранате. Тонкий и плоский нож в мягком чехле
сунул за голенище - оружие носил, несмотря на Страстную неделю.
- С рацией понятно, а зачем это, товарищ капитан? - он взвесил мешок,
набитый резиной. - Когда мосты есть?
- Разговоры отставить, - рявкнул Пронский. - И впредь - тоже.
Старшина втиснул радиостанцию в мешок вместе с лодкой взвалил на
спину и надел на плечи лямки.
- Вьючная лошадь, - проворчал. - Остановят сразу... немцы столько не
таскают...
Над Берлином было относительно тихо и звездно, виднелись отблески
пожара в центральной части, но безмолвные и похожие на зарницы, и где-то в
восточном пригороде слышались далекие разрывы тяжелых снарядов. Но на
земле, по узким улицам, с потушенными фарами и на малой скорости ползли
грузовики, бульдозеры расталкивали завалы, какие-то люди в сером,
возможно, военнопленные, доставали из развалин трупы, остатки мебели и
вещей, раскладывая это все по отдельным кучам - шла молчаливая и
сосредоточенная работа, напоминающая нечто среднее между поведением
душевнобольных и действиями похоронной команды. Больше часа они шли по
темному, урчащему городу, прячась под арками и во дворах, когда встречался
патруль, или наоборот, изображали его, топали по тротуарам, пугая
призрачные тени, сигающие по сторонам. Уже на подходе к реке в небе
вспыхнули и скрестились сотни прожекторных лучей, и сразу же послышался
высокий гул тяжелых бомбардировщиков.
- Ну, сейчас вмажут, - с удовольствием и по-русски обронил старшина
- Не забывайся, - остановил Пронский, и в тот же миг вспыхнула огнями
прожекторов вся брусчатая набережная, высветив стволы зенитной артиллерии.
Звезды погасли, и на земле стало темнее.
Капитан повернул круто вправо и двинулся вдоль реки, старым
прибрежным парком, где между деревьев на пешеходных дорожках стояли
грузовики со снарядами. Шли они открыто, но с оружием наготове, и
опасались не жандармов, а солдат, у которых к концу войны наконец-то
вызрела ненависть к СС. Однако парк скоро кончился, обрезанный лодочной
станцией, где на наблюдательной площадке виднелись фигуры в шинелях. Они
обогнули деревянные строения и оказались перед кованной решетчатой
изгородью, за которой уже белыми пятнами цвела вишня и сквозь переплетения
яблоневых крон темным кубом чернел дом. Пронский отыскал калитку и вошел
во двор.
Дверь оказалась запертой, в окнах полная тьма, не похоже на
светомаскировку, но с тыльной части дома хрипло и злобно заорал пес.
Капитан постучал в окно, наконец, обошел дом и, приблизившись к овчарке
вплотную, рявкнул чуть ли не в ухо. Собаку отбросило назад и прижало к
земле; она потрясла головой и, заскулив, поползла в темный угол.
- Это как же так? - снова по-русски ошарашено спросил старшина.
Капитан выразительно посмотрел на него.
В это время чуть ли не залпом ухнули зенитные орудия, и потом,
вразнобой и часто, затрещали и засверкали оба берега. Пронский спустился в
сад, имеющий довольно сильный уклон в сторону Хафеля, и осторожно двинулся
к пестрой от воздушных разрывов, воде. В деревянном заборе оказалась
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |