Аржанова Вера Владимировна 23 а. л. 10 страница

- Ну ты всех животных перечислил, которых знаешь, зоофил недорезанный? Большой специалист, как я погляжу! У нас тут на скотный двор работники требуются; хочешь, замолвлю за тебя словечко?

- Да я не прочь, если там не держат таких козлов, как ты! Похоже, твоё величество настолько одурело от вечного стояка, что ты вообще уже ни черта не соображаешь! Нашёл, кого пожалеть! А ты не видел, что приключилось со всеми твоими приятелями, когда они с дури ввалились сюда, да попали под его раздачу? Интересно, кто-нибудь из них выживет? И ты смеешь заявлять мне, что я, такой большой и злой, ребёнка обидел! Придурок ты неблагодарный, и ничего больше! Нет, не правда, ты ещё и тупой придурок!

Тут уже Овадья вскинулся:

- Вот это здорово! А я тут причём? За что это я тебе должен быть благодарен?

- Да хотя бы за то, что я спас твою грёбаную жизнь! Он ведь всерьёз намерился разобраться с кем-то, кто «трогал его вещь»! И это твои мозги украсили бы эти стены, если бы я не дал ему другой повод для огорчения! Ты уж прости, но я не знал, что ещё сделать, и сделал только то, что он сам от меня требовал всё это время! Я всего лишь назвал ему имя того, кто меня послал, и больше ничего! Понимаешь ты, осёл тупорылый?

Овадья зарычал от злости и набросился на пленника. Лиор вообще был намного мощнее, но сейчас, измученный пыткой и закованный в кандалы, оказался не в лучшей форме, и потому не мог достойно защититься от своего тюремщика. Неловко отразив первый удар, он тут же пропустил следующий и отлетел к стене. Его босые ноги поехали по мокрому полу, он не смог удержать равновесие и Овадья тут же этим воспользовался. Он с такой силой ударил Лиора ногой в живот, что тот просто впечатался в стену, а потом рухнул на пол. Сквозь плену удушливой боли он увидел, как Овадья снова заносит над ним свой громадный сапог. Но тело Лиора было прекрасно натренировано, мозг отличного солдата мог работать и без его волевого посыла; вся эта убийственная машина среагировала правильно, и вот уже Овадья, корчась от боли в выкрученной ноге, рухнул рядом с пленником. Но тут же извернулся, как змея, и снова бросился на Лиора. Они сцепились в жесточайшей схватке, и никто не собирался уступать. Овадье удалось взять тело Лиора в захват, и он принялся ломать и раздавливать противника.

- Да мне наплевать, что ты там вякаешь, я тебя не просил защищать меня! Может, я не возражаю, что б он убил меня! А ты лезешь не в своё дело! И я это сейчас прекращу: просто раздавлю тебя, как таракана, и пусть тогда убивает, если захочет, но ты больше не будешь причинять ему боль!

Он попытался нажать сильнее на позвоночник Лиора, но тот, поняв, что ему грозит нешуточная опасность, собрался с силами и разорвал смертельный захват. Он освободился из грубых тисков и сам навалился на тюремщика, давя его всем своим весом, ломая сопротивление. Лиор почувствовал, что Овадья слабеет и оседлал его – рёбра Овадьи тут же затрещали под нестерпимым гнётом, он стал задыхаться. Лиор видел это, но продолжил сдавливать его бёдрами, одновременно с тем избивая его, наказывая за безумную выходку. Наконец Овадья ослаб настолько, что не мог уже оказать достойное сопротивление, и только жалкие тычки получал Лиор в ответ на своё превосходство. Наконец он натешился, перехватил руку Овадьи и с такой силой выкрутил её, что Овадья взвыл и, когда Лиор немного приподнялся над ним, высвобождая его тело, повиновался жестокому повелению боли и перевернулся на живот. Лиор снова опустился на него, продолжая заламывать руку. Они оба тяжело дышали, хриплые стоны лёгких и сдавленное рычание вторило друг другу; жар гнева начал потихоньку стихать и мужчины немного расслабили мышцы. Они некоторое время не произносили ни слова, но вот Лиор первым прервал молчание:

- Ты, может, и не просил, но я не подставляю тех, с кем только что занимался «любовью», я – то нормальный мужик! – Овадья что- то прогудел сквозь зубы; Лиор чуть потянул его за волосы, заставил приподнять голову и с усмешкой переспросил:

- Ты что-то сказал? Или мне ещё как-нибудь доказать тебе, что я действительно мужик? Ладно, это я могу!

Возбуждение его ещё не остыло, и он направил свою злость на другое. Продолжая удерживать беспомощного Овадью, он стянул с него брюки, раздвинул коленями его бёдра, плавно покачался вверх – вниз, скользя своим членом по его коже. Почувствовав, что его орган готов, он вложил его между ягодицами Овадьи, заставил побеждённого раскрыться шире и приблизил навершие к тёмному пятнышку. Он стал аккуратно надавливать, потом - всё сильнее и сильнее, подавляя слабое сопротивление своего невольного партнёра. Наконец он смог войти. Овадья не был готов к проникновению и вскрикнул от боли, ощутив жёсткий нажим и довольно грубое вторжение.

- Расслабься, или я тебя разорву! Не заставляй меня быть грубым!

Овадья послушался и постарался расслабиться. Он стал дышать ровно, не сжимая мышц живота, и это ему помогло: судороги невольного животного страха прекратили сотрясать его, боль ослабла на столько, что стала терпимой. Но всё же каждое движение мощного, налитого кровью орудия внутри его тела причиняло ему страдания, и он глухо стонал и скрипел зубами. Это длилось совсем недолго; Лиор неожиданно остановился и погладил его по спине:

- А теперь слушай меня, любовничек! Я не хочу тебя насиловать. Эти штучки не по мне; я предпочитаю делать это по-хорошему, со взаимностью и поцелуями! Так что давай-ка мы это прекратим и ты отблагодаришь меня за своё спасение по-взрослому! – Он легонько шлёпнул Овадью по бедру. – Так что расслабься, я сейчас тебя отпущу!

И одним мощным движением он вынул свой меч из узких напряжённых ножен; Овадья громко, облегчённо выдохнул. Лиор тут же выпустил его запястье и он, слабо вздрагивая, растянулся на полу, раскинув руки над головой. Несколько мгновений они лежали рядом, переводя дух. Наконец Лиор встал на колени и прикоснулся к Овадье:

- Ну что, ты готов? Давай-ка, сделай мне приятно!

В этот момент Овадья наконец-то нащупал дестройер, что обронил в начале схватки. Он сжал пальцами его дуло – до рукояти не дотянулся - и, стремительно развернувшись, наотмашь ударил Лиора оружием по голове.

- Это тебе за то, что ты с ним сделал, сволочь!

Лиор вскрикнул, но удар был не очень сильным, и он смог устоять, а Овадья тут же получил мощный ответный по почкам и обмяк. Он смог только перекатиться на спину и выставить перед собой оружие: огонёк наведения снова заплясал на лице пленника. Но Лиор лишь зло ударил его по запястью, отводя от себя ствол.

- Убери эту штуку! Ты мне надоел, и вообще, пушки детям не игрушка! Или пристрели меня наконец, или спрячь свою дрыну, а то я отниму её у тебя и засуну туда, где ты сам на курок нажать не сможешь, а тогда уж не жалуйся! Ну, убери, я сказал!

Он смотрел в лицо Овадье без страха, без насмешки, и только гордый гнев его пылал на лице - больше ничего такого, из-за чего один человек может захотеть пристрелить другого человека. Овадья понял, что действительно не сможет выстрелить, и опустил оружие.

- Ненавижу тебя, подонок!

- Здорово! И это благодарность за заботу о твоей козлиной шкуре, скотина ты тупоголовая! Я его тут ублажаю, я его же и спасаю, а он на меня набрасывается!

- А я просил меня спасать? Да чего ты вообще лезешь не в своё дело? Может, я не против, что б он убил меня?

Лиор вытаращился на него, несколько секунд молчал, пытаясь понять сказанное. А потом присвистнул:

- Да ты просто больной! Так тащиться от этого ублюдка, это ж надо быть совсем контуженным!

- Сам ты ублюдок! Попробуй ещё раз так назвать его, и я немножко понажимаю эту кнопочку!- Он указал на пульт, висевший у его бедра. – Как ты смеешь говорить такое? Ты даже не знаешь, какой он на самом деле, так почему же берёшься судить о нём?

- Можно подумать, ты что-то о нём знаешь. Ты только придумал себе сказочного принца и свихнулся на этом!

- Нет, сукин ты сын! Я действительно его знаю! Может быть, я единственный в этом непотребном крысятнике, кто знает его по-настоящему! Не Барон, не доктор или ещё кто, а именно я! Я долго был рядом с ним, достаточно долго, что бы научится понимать его, насколько вообще можно понять такое чуждое, странное существо! Я всегда узнаю, когда ему плохо, или больно, или мерзко! Я знаю, что он притворяется довольным, когда его тошнит от отвращения; я слышал, как он просит у хозяина «ещё», когда на самом деле он очень хотел бы всё прекратить; я вижу, как он старается выглядеть голодным, но при этом почти ничего не ест и улыбается, потихоньку смахивая слёзы… Он очень хрупкий и ранимый, и ему нужен кто-то, кто любил бы его по-настоящему. И он уж точно не заслужил такого скотского отношения, а от такого гада, как ты, тем более! Но тебе этого не понять… Я потому всё вижу, что он никогда не видел меня, вернее, не замечал, хотя я всегда рядом. Ему на меня наплевать, и моё существование для него ничего не значит. Вот он и не скрывает своей сущности от меня. А я умереть готов, лишь бы он меня наконец-то заметил!

Лиор был совершенно ошеломлён и подавлен. Он ещё раньше понял, что Овадья обожает своего господина, но это… Это намного больше и опаснее; это одержимость, это его фетиш, его религия! И он готов был признать, что Овадья прав в своём исступлении. Сам он, точно не зная того, о чём говорил его тюремщик, сердцем чувствовал, что это правда, и Рейза именно такой, каким он сам его себе вообразил. И чувство вины снова захлестнуло его. Он покачал головой, сокрушаясь о том, что сделал, но Овадья истолковал это по – своему:

- Нет, ты и правда не заслуживаешь того, что он тебе позволял. Ты должен сдохнуть, неблагодарная скотина, сдохнуть прямо здесь и сейчас! – Он, пошатываясь, поднялся, подтянул пояс брюк и двинулся на мужчину. – И знаешь, я, кажется, не прочь помочь тебе в этом!

Лиор отодвинулся к стене, прислонился к мокрым плитам и, глядя на нависшего над ним охранника снизу вверх, усмехнулся:

- Нет, ну ты точно тупое, бессовестное животное! Ты правда думаешь, что я хотел сделать ему больно? Да ни за что! Я предпочёл бы просто убить Рейзу Адмони, но не видеть его слёз. Но я должен был так поступить, что б меня черти взяли! Я спас тебя от расправы, я пожертвовал своей душой ради тебя, я подписался на вечные муки, только бы тебя защитить! Знаешь, что я натворил? Я предал своего лучшего друга, своего господина, и никогда не прощу себе этого. Но что ещё хуже, я жестоко ранил своего возлюбленного и потерял единственный шанс на ответную любовь. Так чем же ты мне угрожаешь? Смертью? Валяй. Сделай это, и молись, что бы он тебя и дальше не замечал!

Овадья подошёл уже совсем близко, постоял над ним, пристально разглядывая его тоскующее, измученное лицо, и почувствовал, как злость его начинает проходить. Ему нравилась новая игрушка Плектра; такая красивая и сексуальная, такая желанная… Неплохо бы продолжить то, что Лиор начал! Он поднял его за подбородок, глаза мужчин встретились. Лиор бледно, но уверенно улыбнулся:

- Прежде чем умереть, я хотел бы, что б исполнились три моих желания. Первое – знать, что любим Рейзой; второе - увидеть его ещё хоть раз перед смертью; и третье – что бы ты расплатился со мной за мою жертву. И если о первом мне остаётся только безнадёжно мечтать, а на второе я даже не смею надеяться, то третье моё желание ты сейчас точно выполнишь! И будешь расплачиваться до тех пор, пока я не позволю тебе уйти!

Он вскинул руку к Овадье и повелительно притянул его к себе. Овадья почувствовал, что, несмотря на гнев и ревность, душившие его, он готов немедленно удовлетворить этого потрясающего, неукротимого жеребца. Лиор стал быстро и решительно раздевать его.

- Вот и хорошо. Ты же говорил, что не прочь покориться мне, так вот и покорись! Я покажу тебе, как надо иметь тех, кто тебе действительно нравится!

Овадья закрыл глаза и полностью отдался своему завоевателю. Как странно всё это! Пять минут назад он легко сгибал этого мужчину, как ему заблагорассудится; он победил его, одолел. Но вот Лиор Нерия шевельнул мускулами, сверкнул своими великолепными бешеными глазами, и Овадья покорно опустился на колени перед ним, провел языком по горячей возбуждённой вершине, вобрал плоть в себя… Лиор застонал от наслаждения и стал плавно покачивать бедрами, подстёгивая эти влажные, страстные ласки. Вот он почувствовал, что губы Овадьи уже почти довели его до исступления, и приказал остановиться. Овадья подчинился не сразу, продолжая наслаждаться, но его мужчина легонько шлепнул его по щеке и оттолкнул от себя. Стражник глубоко и судорожно перевёл дух и открыл глаза. Лиор ободряюще кивнул ему и плавно опустился на пол рядом с ним. Он похлопал скованными руками по мокрым плитам, указывая своему партнёру на его место и, опершись на локоть, повернулся на бок. Овадья понял приказ и лёг возле него, спиной к нему. И тут же ощутил, как Лиор прижался животом к его тазу: снова знакомое давление в низу его и… Он ахнул. Но на этот раз было совсем не больно, а очень даже приятно. Он легонько прогнулся в пояснице и придвинул свои бёдра к его бедрам. Лиор обвил его ноги своими ногами и стал двигаться мощнее, входя всё глубже и глубже. Что-то в нутрии Овадьи разливалось горячим потоком, разрасталось, заполняло его всего. Странно, но этот здоровенный грубый наёмник был очень мягок и ласков; боли совсем не было, и каждая клеточка его тела упивалась наслаждением. Он повернулся к Лиору, их губы встретились в долгом, страстном поцелуе. Овадья, не прекращая целовать пленника, стал гладить свободной рукой его поясницу, бедро, колено; пальцы его сдавливали кожу Лиора всё сильнее и сильнее в предчувствии кульминации. Лиор оторвался от его губ, стараясь вобрать побольше воздуха в грудь; от слишком глубокого дыхания голова его закружилась, он почувствовал что-то, похожее на лёгкую эйфорию, и прошептал, готовясь пережить оргазм:

- Рейза… О, Рейза, да, милый, я люблю тебя!

Но одного раза ему оказалось мало. Едва они оба излились, Овадья попытался подняться и уйти, но Лиор не дал ему этого сделать. Он с силой притянул стражника к себе и впился губами в его рот - Овадья вместе с поцелуем ощутил лёгкий укус, капелька крови угостила его оттенком железа. Лиор усмехнулся, крепко сжимая плечо Овадьи:

- Ты не можешь уйти. Разве я позволил тебе это сделать? – Его любовник попытался ответить, но тут же получил новую лёгкую пощёчину и осёкся. – Не смей мне перечить! Будешь говорить, когда я позволю! Понял?

Овадья молча кивнул. Эта игра была довольно унизительна, но ему действительно нравилось покоряться своему пленнику. Какое странное, волнующее чувство – наслаждение сильного человека от подчинения сопернику! Он взял руку Лиора и поцеловал её в знак послушания. Тот потрепал его волосы, погладил всё ещё немного горевшую щёку.

- Помнишь, я сказал, что ты будешь угождать мне снова и снова, пока я не утолю свой голод полностью? Так вот, мне нужно ещё. Ложись на спину!

Они опять стали ублажать друг друга, и Овадья ни в чём не мог отказать человеку, закованному в кандалы. Он ожидал, что Лиор потребует снять это железо, но, к его удивлению, тот ничего об этом не сказал. Тюремщику подумалось, что, быть может, на самом деле ему нравится быть пленником, почти рабом; только личного клейма Рейзы Адмони на теле этого раба не хватает! Хотя одержимость даже отчётливее пометила его, чем самое крупное, глубокое клеймо! Он глубоко вздохнул и принялся уже в третий раз обхаживать своего партнёра.

… Наконец Лиор почувствовал себя достаточно удовлетворённым и выпустил из своих объятий измождённого наслаждением любовника. Они расслабились, как и в прошлый раз, лёжа подле друг друга. Оба думали об одном и том же – о человеке, что одновременно соединил их, и в то же время бесконечно отдалял друг от друга. «Ты никогда его не получишь! Я его тебе не отдам!» - думал Овадья Барак, наслаждаясь послевкусием от любовной утехи со своим соперником. «Ты и правда слишком хорош, и маленький Бог не захочет больше никого, если отведает твоей любви по – настоящему. Я не позволю тебе завладеть им окончательно!» Он снова потянулся было к оружию, но понял, что не хочет ничего делать, и бессильно опустил руку. Ещё несколько минут он молча отдыхал, наслаждаясь теплом тела своего партнёра, а потом поцеловал Лиора, встал и принялся одеваться. Лиор тихо наблюдал за ним, пытаясь угадать его чувства. Но Овадья долго не обращал на него внимания, и он наконец решился окликнуть своего тюремщика:

- Овадья! Скажи, тебе было хорошо?

Мужчина усмехнулся и прямо посмотрел любовнику в глаза.

- Да, мне было хорошо. Так хорошо, как ни с кем и никогда до этого. И я должен был бы поблагодарить тебя за эти волшебные часы, если только ты действительно провёл их со мной. Но ты был с кем-то другим. – Он жестом пресёк косолапые возражения и комплименты Лиора: - Нет, не спорь, я всё слышал. И на прощание хочу тебе кое-что сказать: Он - Рейза – пытался убить себя: проткнуть своё сердце осколком стекла. Он не смог вонзить остриё глубоко, только слегка поранился, но его кровь и боль на твоих руках, любовничек! Теперь он лежит в спальне Господина Бар – Арона в беспамятстве, его сжигает лихорадка. Ему правда очень плохо. По-этому лучше не спрашивай, хорошо ли мне. Странная у тебя любовь! Ласкаешь одного, а грезишь о другом. Говоришь, что обожаешь его, и тут же называешь больным ублюдком и маньяком. «Пожертвовал своей душой «ради меня, чужого для тебя человека, но легко и просто разделался с тем, кого мы оба любим… И кто ты после этого? Вот всё, что я могу сказать тебе. Правда, мне было очень хорошо, но я хочу, что бы ты думал о том несчастном, страдающем мальчике, который сейчас умирает там, наверху!

… «Я никогда не получу его. Он не сможет меня простить и никогда уже не подарит мне своей прекрасной влюблённой улыбки – он проклял меня. Я не получу его!» Лиору было нестерпимо больно, и он взвыл сквозь зубы.

Глава 12.

… Слуги долго не решались войти в комнату Плектра. Те из них, кто не пострадал во время убийственной истерики Рейзы, столпились возле его двери и с содроганием прислушивались к грохоту и звону по ту сторону тяжёлой преграды, но не смели преодолеть её. И лишь когда потянуло гарью, и в коридоре заклубился серый дым, они наконец собрались с духом и вошли. За минуту до этого они поняли, что шум смолк, и стало очень тихо. И это обеспокоило их даже больше, чем звуки разрушения; безмолвие и дым вместе были очень, очень дурным знаком! И верно: они были потрясены, когда вломились в покои своего господина. Везде царил абсолютный разгром. Мебель разбита в щепки, вазы и статуэтки просто раздавлены, портьеры сорваны и расклочены. Одна из них случайно попала в горящий камин и воспламенилась, наполнив комнату клубами удушливого дымного смрада. Сотни сверкающих цветных лезвий разбитого витража устилали весь пол, и в центре этого бликующего хаоса лежал без чувств сам виновник разгрома. Один из слуг приблизился и робко попытался растормошить его, но тут же тихо испуганно вскрикнул: на груди Плектра расплылось кровавое пятно – прямо там, где сердце!

К счастью, рана оказалась не глубокой. Скорее, это был просто порез; но он сильно кровоточил, да и рука, сжимавшая стеклянный клинок, тоже была изранена и окровавлена. Ещё он наглотался дыма и дышал с трудом. Всё это, с обмороком в придачу, производило пугающее впечатление. Слишком много в последние дни было волнений на этом этаже, и всё по вине убийцы! Но что тут можно поделать! Сам господин Плектр Адмони запретил вмешиваться – он сказал об этом доктору, когда тот лечил его разбитую голову, - а значит, остаётся только надеяться, что он скоро наиграется, и тогда можно будет содрать заживо шкуру с пленника, или в кипятке его сварить. Ну а пока они бестолково топтались в разрушенной, задымлённой комнате Плектра и пытались ему чем-то помочь. Наконец доктор немного успокоил всех и распорядился отнести Рейзу в комнату Барона – не оставаться же ему в этом бедламе! Рейза скоро пришёл в себя, но не надолго: ему действительно было очень плохо. Жар сжигал его, он страдал от боли и измождения. Ему очень хотелось по-настоящему заснуть, и никогда уже не просыпаться, но он не мог. Как не смог нанести последний удар в своё страдающее сердце – решимости и сил на это ему хватало, но внутренний запрет, наложенный на него уже давно, не позволил совершить самоубийство. Как и много лет назад, в «Плектроне», после той ночи… Что же это было тогда? Сознание спуталось. Он и не спал, и не бодрствовал; он всматривался в прошлое, и видения, как обрывочный сон, беспокоили его и не давали расслабиться. Вот в его памяти возникла картина: Великий Магистр склоняется над ним, стоящим на коленях, жёстко и болезненно сжимает руками его виски и смотрит ему в глаза – это пугает Рейзу до смерти. Взгляд Магистра Габриеля становится всё тяжелее и страшнее; он словно жжёт глаза юноши, и как раскалённая игла проникает в его мозг. Всё шире и шире растекается боль, всё мучительнее чувство страха и паники: это давление Плектра, наказание и урок, который непременно надо выучить наизусть. После этого внушения Рейза уже никогда не посмеет ослушаться запретительного приказа, что получит сейчас. Великий Магистр не позволяет ему совершить самоубийство ни теперь, ни когда – либо ещё, ни при каких обстоятельствах. Он даже думать об этом не будет, иначе – наказание! Мощный, невыносимый удар в сознание сокрушил юношу нестерпимой болью, и он, рыдая и содрогаясь всем своим страдающим от шока существом, взмолился о пощаде. Великий Магистр Габриель равнодушно посмотрел на распростёршегося у его ног ученика и пожал плечами:

- Я просто не понимаю, из-за чего столько слёз? Что вообще произошло? Была бы причина так надрываться! Просто возьми себя в руки и забудь все эти глупости!

Воспоминания сделались ярче и точнее. Странно, Рейза много лет не думал о произошедшем; казалось, действительно прошлое стёрто временем, но вышло так, что он помнил всё до последней мелочи. «Из-за чего столько слёз…?» И в самом деле, было бы из-за чего расстраиваться! Так, пара пустяков!

… Архонты перестарались. С ними всегда так: они совершенно не в состоянии контролировать свои дикие инстинкты, и, если им наконец-то выпадает шанс позабавиться, остановить их под силу только великому Магистру. Тщетно взывал к ним Рейза, умоляя отпустить его; и напрасно Амит пытался оттащить их от своего беспомощного друга – они только грубо гоготали в ответ, и ещё сильнее наваливались на истерзанную юную плоть своей жертвы. Их было шестеро, и каждый стремился не просто утолить свою звериную похоть, но и сделать это как можно более пугающе и унизительно. И все шестеро старались друг перед другом явить себя в этом грязном деле с особой изощрённостью – сотоварищам своим на зависть. Чем громче крики и мольбы, чем жалобнее слёзы – тем круче победитель, хвала доблестному герою! Амит действительно поначалу старался прекратить это надругательство, но всё, что происходило, было прямым повелением Великого Магистра, и он вообще не имел права вмешиваться. Да и бесполезно было даже пытаться. Архонты хорошенько припечатали его к стене, что б не мешался, а потом предложили присоединиться к их маленькой компании:

- Хочешь, тоже возьми его, а хочешь, ложись рядом с ним, и прими на себя половину того, что твоей подружке причитается! – Один из архонтов потянул его за рукав наброшенного наспех халата. - Ты тоже ничего конфетка; давай, а?

Амит в ужасе вырвался, и подонок заржал:

- Ну как знаешь. Только сиди там тихонечко, и не ёрзай. А когда заведёшься, я сам тебя научу кое – чему, тебе понравится!

Он развратно, вожделенно подмигнул ему, и Амит закрыл лицо руками, стараясь ничего не видеть. Но в темноте, окутавшей его, звуки стали ещё громче и ужаснее: стоны и плачь; тихая, безнадёжная мольба о пощаде и редкие вскрики от невыносимой боли и ужаса. И ещё хрипы и чавканье палачей, их грубые насмешки и приказы, их сладострастные завывания в предчувствии экстаза… Амит малодушно зажал уши ладонями и опустил голову, спрятав лицо в коленях. Ему ненадолго стало легче, словно он смог отгородиться от всего этого ужаса. Но вот Рейза вдруг пронзительно закричал, не стерпев боли от очередного повреждения, его мучители одобрительно захохотали, и Амит, не в силах вынести этого, вскочил из своего угла и бросился бежать…

Рейза пришёл в себя лишь через много дней. Травмы оказались очень серьёзными: множество глубоких разрывов, которые немедленно воспалились; вывихнуто плечо и два ребра сломаны. А ещё – ушибы, укусы, ссадины… И тяжелейшая душевная рана, но она - то как раз и не беспокоила Мастеров. Они не сомневались, что легко подправят повреждённые мозги, и мальчишка, наконец, станет послушным, как и положено. Он всё это слышал. Много дней он пролежал в постели, не открывая глаз, не шевелясь и не принимая пищи. Он не реагировал на вмешательство врача и попытки Мастера Рама и Мастера Ноаха вывести его из прострации. Он просто слушал голоса, звучавшие рядом, и голоса за стенами лазарета – в коридорах и комнатах «Плектрона», в головах учеников и Мастеров, даже заледеневшие, каменные мыслеобразы, кимвалом гремящие в сознании архонтов – он действительно мог теперь слышать всё. Всё это прерывистым, шумным потоком сквозило через его расстроенный, опустошённый разум, и его словно затягивало на дно беспросветного омута. Он даже не пытался сопротивляться своему угасанию; он просто молча, незряче и неподвижно ждал. До того момента, когда его вдруг коснулась жалобная, просительная мысль кого-то, кто несмело пробрался в лазарет и стал над ним, всматриваясь в его безучастное лицо. Вот кто-то решился коснуться руки Рейзы, и он узнал пришедшего: Амит! Рейзу пронзила такая боль, что всё его тело изогнулось и забилось в конвульсиях, сознание ослепила вспышка: он ненавидел Амита! И в Рейзе Адмони наконец-то проснулся Плектр. И Амит, и все остальные, кто оказался поблизости, включая Мастера Ноаха и старшего врача «Плектрона», все были повержены мощнейшим энергетическим ударом. Боль и ужас метались в стенах больничного отделения. Люди, скрученные и изломанные, бились в судорогах на полу и кроватях, захлёбывались пеной и рвотой; выли, не в силах защититься от поглощавшей их волны разрушения. Даже предметы поднялись в воздух и беспорядочно носились над полом, сталкивались друг с другом и тут же разлетались вдребезги; врезались в стены и оставляли после себя оплавленные вмятины - воздух комнат раскалился, как в доменной печи. Наконец Великий Магистр Габриель ощутил чуть ослабевший удар отдалённого разрушительного вала, и своей внутренней силой укротил его. Когда он добрался до лазарета, там уже всё стихло, но картина произошедшего просто поразила его: Магистр Ноах утверждал, что Рейза Адмони мог бы стать лучшим из лучших, но к такому никто не был готов. Великому Магистру пришлось изрядно напрячься, что б подавить волю Рейзы. Наконец Рейза снова погрузился во мрак забытья. Амита выгнали прочь, запретив на тысячу шагов приближаться к Рейзе до тех пор, пока он не придёт в норму. А Мастер Ноах, вытирая окровавленное, посеревшее от боли лицо, просто ликовал:

- Вот видите! Я же говорил! Я знал, что это придаст ему сил; потрясение всегда очень стимулирует Плектров! Ещё немного, и он сделается совершенным!

Однако до этого было ещё очень далеко. Едва он пришёл в себя после учинённого разгрома, мебель и посуда снова полетели по комнате, а любой входящий немедленно получал такую энергетическую затрещину, что просто с ног валился. Мастера хотели некоторое время понаблюдать за переменами, произошедшими с «Огненной Розой», как сами теперь именовали Плектра Адмони. Не студента, а настоящего Плектра! И думали было не мешать ему проявлять свою силу, но, после того, как он поджёг свою палату одной только искрой желания сделать это, Мастера надавили на него, и он оцепенел. И до тех пор, пока раны не зажили, он пребывал в состоянии транса, как после той страшной ночи. А едва только тело его оправилось от повреждений, Мастера сняли невидимые оковы и принялись чинить неисправный разум Рейзы. Некоторое время он казался спокойным, хотя и несколько отрешённым, но его поведение уже почти не вызывало опасений. Давление на его волю ослабло, доза успокоительного уменьшилась настолько, что он смог наконец совладать с собой, и первое, что он сделал – сбежал! Прихватил немного воды, питательный концентрат и одеяло; возвращаться в свою комнату не стал, а украл одежду одного из работников и направился к выходу. По пути он вынес мозги нескольким охранникам, пытавшимся помешать ему уйти, завладел небольшим служебным вездеходом и вырвался в пустыню. Никакого плана действий у него не было: он просто хотел освободиться, исчезнуть. Может быть, удалось бы добраться до Бит – Дакура – самого большого города на севере. В этом городе всегда было много людей из народа Касдим, но «Плектрону» они, говорят, не подчинялись, и ему там было бы проще затеряться, среди своих по крови, Да и вообще, город просто кипел жизнью. Говорили, что все искатели приключений, отщепенцы и беглые рабы стекались туда в поисках вольности и удачи, и он тоже захотел попытать счастья. Хотя, по правде сказать, слово «счастье» теперь ничего для него не значило: он просто должен был вырваться, чтобы не покоряться своим палачам, что бы никогда больше не видеть ненавистного Амита Рафи. И он почти наугад махнул через пустыню. Через два дня пути его настигла магнитная буря, вездеход вышел из строя. Он сбился с пути и оказался один на один с песком, с палящим солнцем полудня и ледяным холодом полночи. Ещё день он брёл не зная, куда, пока силы не оставили его. Он упал, стараясь укрыть обожжённое лицо от нестерпимого солнечного сияния, сознание его стало меркнуть… «Ты же знаешь, что по-настоящему дорог мне, и я, сколько буду жив, столько буду хранить это чувство к тебе, и столько буду любить тебя!»… Амит… «Да будь ты проклят, подонок! Ты хуже всех! Я ненавижу тебя, лжец, предатель! Ты всё у меня отнял, ты разбил мне сердце! Я никогда не прощу тебя!» Он судорожно сжимал и разжимал истончившиеся пальцы, загребая горсти песка, снова роняя их возле себя, и песок уже забил его пересохший рот, не давая вздохнуть глубоко. Он почувствовал, что засыпает. Наконец-то! Лучше уж так, чем вернуться в «Плектрон». Вот только пить очень хочется. Напиться бы сейчас!

Дата добавления: 2015-08-28