Ничего нового, современного и даже хоть сколько-нибудь самостоятельного с точки зрения художественного содержания и стиля ГГ в своих работах не демонстрирует. Ни в одной. Остросоциальные волны в искусстве возникали и будут возникать. И всегда те, кто эти волны поднимает, ощущают себя новаторами, открывающими глаза человечеству на то, в чём оно погрязло. В каждом времени такое искусство имеет свои особенности, но они весьма незначительны. Кто-то может вспомнить «Маленькую Веру» и массу постперестроечных фильмов. Но я не хочу углубляться в столь давнюю историю.
Десять лет назад на моих глазах зарождалось явление, которое сейчас называется «новая драма». Тогда из Лондона в Москву приезжали представители театра «Ройял корт» и рассказывали молодым и не очень молодым российским драматургам и режиссёрам о технологии так называемого документального театра: как создать пьесу и спектакль на основе интервью и фактических событий. Сам «Ройял корт» на тот момент в этом сильно преуспел. Из этих семинаров потом вырос театр «ДОК», через эти семинары и этот театр прошло множество авторов разного уровня дарования. Я был первым из тех, кого «Ройял корт» пригласил к себе для обучения. Я ездил в Лондон, ужаснулся тому, чем занимается театр, увидел значительный вред для нашего контекста в предложенной англичанами модели и больше никогда не сотрудничал ни с «Ройял кортом», ни с «новой драмой».
Почему я об этом говорю? Потому что и ГГ, и многое из того, что делается в сегодняшнем «независимом» российском кино, связано с теми событиями. Я не хочу сказать, что именно десять лет назад в Россию это занесли, а прежде у нас ничего подобного не было. К тому времени в Екатеринбурге успешно и прославленно трудились Николай Коляда и его ученики. До Николая Коляды также было немало людей, работающих в остросоциальном ключе. Правда, у тех авторов были совсем другие причины и иные смыслы. В том, что они делали, был поступок или хотя бы признаки такового. Но десять лет назад…
Десять лет назад я приехал в Лондон и увидел прекрасный небольшой театр «Ройял корт», что стоит в самом центре района Челси, на Слоуни-скуэа. Это в высшей степени дорогой и буржуазный район Лондона. И в этом театре шли спектакли, рассказывающие о жизни спальных районов, о заблудших гомосексуалистах, о беспросветных мелкобуржуазных устремлениях низов, о бессмысленном существовании наркоманов из убогих пригородов. Весь этот о-о-очень буржуазный театр с таким репертуаром показался мне издевательством над искусством, а главное – над теми задачами, которые призван ставить перед собой художник. Вернувшись из Лондона, я об этом говорил, но меня никто не хотел слушать. Понятно, что многим хотелось поехать в Лондон, побывать на международных фестивалях, хотелось быть замеченными «Ройял кортом», а для этого нужно было делать что-то соответствующее.
Меня всегда удивляло то, что огромное число писателей, драматургов, режиссёров театра и кино создают произведения, герои которых никогда эти произведения не увидят. Никогда герои фильма ГГ «Все умрут, а я останусь» не увидят это кино, потому что её героини смотрят совсем другие фильмы. Да что там ГГ?! Герои пьес и фильмов куда более талантливого Вани Вырыпаева или Сигарева – тоже никогда не увидят их фильмов и спектаклей. И книжек не прочтут: не читают они книг и в театр не ходят.
Большинство произведений, о которых я говорю, были довольно сильными, но совершенно безадресными, то есть по сути бессмысленными высказываниями.
И при этом такая литература, такое кино и такой театр изображали гордую позицию настоящего искусства, не пытающегося понравиться. И со своей этой гордой позиции такое искусство и его авторы заявляли о бескомпромиссности, о глубоком знании жизни, утверждая, что у них есть особое право, по причине всё той же независимости и бескомпромиссности, об этой правде жизни говорить. Среди таких авторов регулярно появлялись свои герои, то есть люди, наделённые талантом и, как правило, с непростой судьбой. Непростая судьба обязательно становилась достоянием общественности и вызывала особое доверие к этим героям. Я совершенно убеждён, что у ГГ очень непростая судьба (хотя ничего про неё не знаю, и как её по-настоящему зовут – тоже). Про всех этих героев говорили: «А тебе известно, какая у него (неё) судьба? Он (она) может так говорить, потому что знает», – и уважительно качали головами. Странное дело, когда люди узнают о трудном детстве Романа Абрамовича и о том, что он сирота, они качают головами приблизительно так же.
Всё это гордое искусство постепенно оперилось, появились вполне значимые, весомые фестивали, появился театр «Практика». По сути, наш самый влиятельный фестиваль «Кинотавр» обслуживает интересы именно такого искусства. Ваня Вырыпаев снимает кино с более чем трёхмиллионным бюджетом и углублённо занимается богоборческими вопросами. Братья Пресняковы давно стали персонажами, которые готовы писать что угодно и кому угодно, имея более чем буржуазные гонорары. Многие и многие люди, прошедшие через «новую драму», пишут сценарии для безобразных сериалов и работают на том самом телевидении, которое ненавидят. И всё это так называемое «честное искусство», все эти бескомпромиссные художники по-прежнему считают себя андеграундом, альтернативой и подлинными защитниками новой духовности.
Несмотря на это герои их произведений с самими произведениями пока не встречались. И вот они встретились! На экраны вышел сериал «Школа». Гай Германика сама не понимает того, что сделала. И возможно, Константин Львович Эрнст не вполне понимает, что удалось сделать ему. А случилось следующее: независимое искусство, о котором я здесь говорил, породило попсу!
В своём интервью ГГ заявляет две взаимоисключающие вещи. Привожу её слова не дословно, а по смыслу. Она говорит, что в «Школе» представлены только жалкие кусочки той жуткой действительности, которая есть на самом деле. А потом тут же утверждает, что её фильм – не документ, а художественное произведение, и к нему нельзя относиться как к документу. Пусть ГГ разберётся, с чем имеет дело, но сначала пусть поймёт гораздо более важную вещь: когда выпускала свои документальные фильмы и фильм «Все умрут, а я останусь», она могла рассчитывать на тонкое понимание фестивальной и просвещённой публики, на внимание к её художественному методу, осмыслению эпохи, к её концепции нового героя и всему прочему. Но сняв сериал для Первого канала, она может забыть о той своей публике. Её фильм занял место, которое привычно занимали совершенно другие зрелища. И она должна быть готова к буквальному восприятию того, что сделала.
Не знаю, готова она к тому или нет, но ГГ сделала сериал по заказу Первого канала так, как нужно было Первому каналу. То есть выхолощенно, упрощённо, попсово – хоть и со всеми присущими ГГ псевдодокументальными приёмами.
Зачем это было нужно Константину Львовичу, не совсем понимаю. Но он должен гордиться своей победой. Много лет назад он определил для КВНа выступление на ОРТ как олимп, куда нужно добраться. Но для того чтобы выступать на этом олимпе, нужно было пойти на все возможные компромиссы. КВН на это пошёл легко и с радостью, подстраиваясь под стандарты и требования Первого канала. То же произошло с лихими и, казалось бы, безбашенными камедиклабовцами. Я не мог себе представить, что Константину Львовичу удастся создать условия для приручения «независимых и бескомпромиссных». Но ему удалось!
По сути дела, «независимое искусство», о котором я говорил и которое, конечно, давно обрело все признаки мейнстрима, с лёгкой руки Гай Германики становится мейн-стримом. Мне это удивительно, и я этого не ожидал. Зато ГГ лишила многих моих оппонентов возможности упрекать меня в компромиссности, благодушии и соглашательстве. Когда сегодня смотрел сериал «Школа», я вновь ощутил себя одиноким новатором, непричастным к мейнстриму (улыбка). Но культурное значение выхода этого сериала, думаю, нам ещё предстоит оценить.
Буквально два слова о самом фильме: сделано лихо. Я удивлён тому, что Валерия Гай Германика – трудолюбивый и весьма способный человек. Во всяком случае, она точно выполняет сериальную задачу: внимание зрителей нужно удержать на протяжении шестидесяти серий, тут нужны изворотливость ума, дисциплина и трудолюбие. Больше одной серии смотреть не стану, так как всё понятно. Вообще, проблематика подобного искусства одновременно тупикова и бесконечна. А художественная задача фильма невероятно элементарна. Меня всегда удивляло, как художники могут ставить перед собой столь примитивные задачи. Этим ГГ мало отличается от других своих коллег.
Главным героем фильма, конечно, является она сама. Я думаю, она не станет от этого отказываться, так как внятно это заявляет. Я уже давно понял, что факт жизни имеет малое значение, важнейшее значение имеет отношение к этому факту. Самым страшным (не в художественном смысле) и отталкивающим в работах ГГ является её отношение к жизни. ГГ видит её таковой и радуется тому, что жизнь такая. Я надеюсь, что в этом ещё много юношеского, то есть радость, возможно, связана с тем, что ей по-юношески кажется, что она всё в этой жизни понимает. И каким бы отвратительным ни было это понимание, оно часто доставляет неумным или совсем молодым людям большую радость.
Я сказал много, но далеко не всё, что мог. Тем, кто не понял, о чём я, приношу свои извинения. Ну а тем, кто понял, согласны они со мной или не согласны, – спасибо (улыбка).
января
Снег валит и валит. По городу не проехать да и не пройти. Ветер порывистый, и в свете фонаря под окном снег чертит острые диагональные полосы. Не припомню такой зимы в Калининграде. Не было такой при мне.
Вчера мне сообщили, что все билеты на спектакль, который состоится в Калининграде 15 февраля, проданы. Чертовски приятно. Вот только я не побеспокоился о билетах для друзей-приятелей. Придётся что-то выдумывать. Но уже ясно, что будет аншлаг. Здорово! Для меня как для калининградца это особенно приятно. А друзей как-нибудь пристрою. Как сказал один выдающийся театральный администратор, с которым я был знаком и которого теперь нет в живых… Когда-то он работал администратором в Одессе, а потом переехал в Москву. Так вот, однажды, на аншлаговый спектакль, мне понадобилось пристроить приехавших из Кемерова друзей, аж восемь человек. Старый администратор сказал: «Даже не знаю, что делать! Женечка, театр же не резиновый – но резиновый». Он, конечно же, нашёл места (улыбка).
Вчера убрали ёлку. В комнате сразу стало просторно и буднично. Лёва (собака) всё-таки доконал подъёлочного Деда Мороза. Проглядели мы дедушку. Первым делом Лёва сорвал с него шапку, и обнаружилась лысина. Мы уж не стали отбирать добычу. Лёва его пару дней азартно терзал, обмусолил и бросил. Теперь ему нужна другая жертва. Новогодний праздник в нашем доме закончился.
Ровно год назад не стало нашего Макса. Макс не проявлял интереса к игрушкам и вообще был строгим, молчаливым и мужественным. За прожитый год стало отчётливо ясно, что он незаменим и незабываем. Лёва другой, хоть и той же породы. Лёва трусоват, многословен, суетлив, но при этом ласков и нежен. Категорически не хочет взрослеть и остаётся ребёнком, стараясь наше недовольство его провинностями немедленно свести в шутку. Хитрый, собака.
Мне тут на днях сказали шутку. Шутка детская, но очень меня порадовала. «Папа Карло приделал Буратино вместо одной ноги колесо, и пошло-поехало».
Как-то так и живём (улыбка).
января
Вчера исполнилось 150 лет со дня рождения Антона Павловича Чехова. Очень хорошо помню, как он появился в моей жизни. Я учился в третьем классе, и мы читали письмо того самого Вани Жукова тому самому дедушке. А потом должны были написать сочинение. Тема сочинения была такая: как бы дедушка ответил внуку, если бы получил письмо. Мне за моё сочинение поставили трояк. Я пытался изобразить, как может говорить, по моему тогдашнего разумению, деревенский человек. Но особенно учительницу возмутило, что дедушка в моём сочинении в ответ на Ванин рассказ про хозяйку, которая рыбьей мордой тыкала ему в лицо за то, что неправильно рыбу чистил, написал внуку приблизительно следующее: «А на хозяйку ты не серчай. Она плохому не научит. Это тебе наука на всю жизнь». Учительница меня отругала и потребовала, чтобы я внимательнее относился к её рекомендациям.
Тот чеховский рассказ и ещё «Спать хочется» так меня потрясли! Мы тогда жили с родителями в общежитии, и они очень много работали. А вокруг общаги были только котлованы со сваями да стройки. Грязь – непролазная. А потом ударила лютая зима. И родители с осени оставили меня на «продлёнку», то есть мне с утра и до самого вечера приходилось находиться в школе. А я изнывал от школы, хотел бежать из неё после уроков стремглав. Мне невыносим был сам школьный воздух, цвет школьных полов и стен, невыносимы были школьная еда и школьная форма. Я страдал. Каждый день я придумывал обращение к родителям, хотел убедить их в том, что меня не надо оставлять в школе на весь день, но не получалось. То, начиная им что-то говорить, я сбивался и просто плакал от отчаяния, то у них не было времени меня выслушать. Но прочитав чеховский рассказ, я вдруг ощутил такую поддержку, такое сочувствие именно мне, что сел и написал родителям письмо, которое они так и не прочли: они сами почувствовали, что мне плохо, и забрали меня с «продлёнки». Но письмо-то я написал, и мне это подсказал Чехов!
Когда я начал работу над текстом «Как я съел собаку», первым был написан эпизод про утро перед школой и поход туда. Я, конечно же, обращался к Чехову… Я получал и получаю много записок, писем, или мне при встрече люди говорят, что после того как увидели и услышали этот фрагмент, они перестали утром дёргать своих детей, стараются будить их по возможности нежно, не подгонять и не кричать на них перед тем, как отправить в школу. И происходит это только потому, что они вспомнили, как им самим было плохо. Если бы тогда Чехов меня не поддержал, если бы я не почувствовал со стороны взрослого человека понимание и сочувствие, вряд ли сегодня мне удалось бы написать что-то сколько-нибудь стоящее.
В Таганроге в доме Чехова президент встретился с театральными деятелями. Нелепое мероприятие. Антон Павлович посмеялся бы, глядя на то, что там происходило. К тому же он был бы самым молодым участником встречи. Как удивился Медведев, когда ему сказали, что ежегодно театры посещают тридцать миллионов человек! Он даже выразил изумление. Конечно! Такая цифра! Какой же бред творится в стране! Врут уже везде и во всём. Наши престарелые театральные деятели словно отчитывались о проведённых выборах. Тридцать миллионов! Что они хотели этим сказать? Что у нас каждый пятый посещает театр? Цифра нелепо завышена, даже если считать не число посетивших театр, а некие человеко-часы, проведённые людьми в театрах, а также всех несчастных школьников, которых принудительно, табунами, водят на спектакли по произведениям из школьной программы. И всё это говорилось в доме Чехова! Нашли бы какое-то другое место для таких заявлений.
Самым трогательным на встрече было высказывание, точнее, попытка высказаться о возрасте Чехова, которую предпринял президент. Он сказал, что его поражает тот факт, что Чехов умер в 44 года. Дмитрий Анатольевич сказал, мол, мне не верится… а потом растерялся, и было видно, что он хочет сказать: вот он уже старше Чехова, а Чехов – это ЧЕХОВ, а он, Дмитрий Анатольевич, он… Но не получилось у него, не смог завершить фразу, не решился, запутался. Я даже ему посочувствовал.
Мне нравится небольшой памятник Чехову в городе Томске. Когда Антон Павлович ехал на Сахалин, он в Томске побывал и написал о городе крайне неприятные слова, что там всё плохо, еда плохая, грязно и так далее. Томичи ответили ему достойно. Они сделали небольшую бронзовую скульптуру: Чехов, маленький, смешной, стоит босиком в медной луже, держа за спиной зонтик. И весь-то он какой-то жалкий и нелепый. Мне очень нравится то, что Чехов, любимый, прекрасный и даже великий, спустя многие годы позволяет к себе такое отношение. Он всей своей жизнью и своей литературой, своим образом допускает свободное и живое к себе отношение, не бронзовея даже в бронзе.
А на встрече с президентом не было ни одного молодого театрального деятеля, даже ровесников Чехова не было. И всё это – та самая фальшь, которая была невыносима для юбиляра.
В одной дискуссии на тему адресности искусства и жёсткой и прямолинейной псевдодокументальности современной драматургии и кино я в качестве аргумента воспользовался метафорой, хотя делаю это крайне редко. Я сказал: «Знаете, чеховский Ваня Жуков написал очень сильный текст. Его текст содержит и боль, и страдание. Этот текст душераздирающий. Вот только Ваня адреса не знал. А Чехов – знал».
Когда учился в третьем классе, я получил от Чехова первое письмо. Думаю, оно пришло точно по адресу. И как много людей его послания получили! И сколько ещё получат. Все эти послания адресны, и они всегда личные…
февраля
Сейчас произойдёт очень важное для меня событие: пьеса «Осада» будет представлена здесь в виде текста, и кто-то её прочтёт.
Впервые спектакль «Осада» был показан зрителю в городе Кемерово в начале 1994-го. А придумал я «Осаду» ещё раньше. Вот только пьес писать тогда совсем не умел, и поэтому репетировал спектакль, рассказывая актёрам истории и говоря им их реплики. Во многом вдохновил меня на это актёр Женя Сытый. Те, кто интересуется кино, могли его видеть в фильмах Бори Хлебникова «Коктебель», «Свободное плавание», а в «Сумасшедшей помощи» он сыграл главную роль. Но шестнадцать лет назад Женя не был актёром, он учился в Политехе, готовился к шахтёрской профессии. «Осада» изменила его жизнь, и мне хочется надеяться, что не сломала её. Женя чертовски плохо запоминал тексты, очень их упрощал и адаптировал под себя. Но в итоге он придал своему герою точную и верную интонацию. Правда, в Кемерово мы сыграли спектакль раз пятнадцать, не больше.
А через много лет я принял приглашение О. П. Табакова что-нибудь поставить во МХАТе (ныне МХТ, но ставил я спектакль всё-таки ещё во МХАТе, то есть в Академическом театре (улыбка). Моё условие было таким: я прихожу в театр без пьесы. У меня есть идея спектакля, я всё про спектакль знаю, но пьесы в написанном виде не будет. Мне удалось быть убедительным. Актёры не вполне понимали, как можно репетировать спектакль без текста. Но за тридцать репетиций «Осада» была поставлена.
Репетиции проходили весело, мы беспрерывно хохотали, хотя для меня это была трудная работа, мне приходилось запоминать огромное количество сыпровизированных актёрами текстов, а потом возвращать им их импровизации, для закрепления. Мне нужно было как бы обмануть актёров, чтобы у них возникло ощущение, будто спектакль делается сам собой. И хотя он был тщательно продуман, проработан и структурирован, актёры привнесли в текст собственные краски, так как присваивали себе свои реплики и произносили их так, как им было удобно и свойственно. А потому всех, кто участвовал в спектакле, могу назвать отчасти соавторами. Это кемеровские Женя Сытый, Костя Галдаев, Сергей Наседкин, Саня Белкин, Максим Кокосов. И два состава МХТ и «Табакерки»: Сергей Угрюмов, Виталий Хаев, Андрей Смоляков, Игорь Золотовицкий, Паша Ващилин, Валера Трошев, Олег Соловьёв и приглашённый на роль 3-го воина Саша Усов. Именно 3-го воина я когда-то играл в Кемерово, да и на сцене МХТ дважды в этой роли отметился.
Ужасно люблю этот спектакль! Он идёт в МХТ, и это является убедительным доказательством того, что метод, с помощью которого я делаю свои моноработы, вполне продуктивен, что он переложим и на других людей, что такой способ сотворчества даёт внятный результат.
В композиционном и содержательном плане пьеса не претерпела изменений. А вот опыт постановки в МХТ и долгая жизнь спектакля насытили пьесу множеством живых деталей, которых в Кемерово не было. Ну а что-то неизбежно забылось, за шестнадцать-то лет.
Текст я снабдил картинками. Это рисунки Ларисы Ломакиной, которая делала декорацию и костюмы к московскому спектаклю.
Она же рассказала забавную историю. Дело в том, что вся сцена на этом спектале чем-то засыпана. Зрители не видят, что это такое. А это плотная коричневая крафт-бумага, порванная на кусочки. Так порвать и помять её можно было только вручную. Лариса рассказала, что один человек целый месяц, пять дней в неделю, по восемь часов в день, рвал эту бумагу. Он чуть не сошёл с ума, но по-другому добиться нужного результата было невозможно. Тот человек возненавидел художников-декораторов, театр как таковой, а особенно – наш спектакль. И явился на премьеру очень злой, а после спектакля улыбался и был совершенно счастлив.
февраля
Большое спасибо за отклики на мою пьесу. Она так долго ждала своего читателя, и вот дождалась. Я очень рад тому, как её приняли.
За два дня пьесу скачали четыре с половиной тысячи человек, а прочли наверняка ещё больше. Здорово! Это меня очень, очень радует. Жаль только, были какие-то технические сложности со скачиванием, и не у всех получалось заплатить. Я в этом совсем ничего не понимаю, но поверьте, те, кто понимает, следили за этим и продолжают следить.
Какое-то время назад я поднял тему бесплатного скачивания всего на свете из интернета. Было много глупых оправданий, много злобных претензий, а также звучали извинения и робкие разумные слова. Я тогда прочёл ещё и множество бессмысленных советов. О том, что они бессмысленные, знаю от специалистов, которые проверяли возможность их реализации. Но вот вам простая и впечатляющая информация: за два дня пьесу скачало более четырёх тысяч человек, а денег поступило $200, $50 из которых заплатил один человек.
Я не собирался обогатиться за счёт этой пьесы и её выкладывания в интернет. Но приведённые мной цифры убеждают меня в нецелесообразности выпуска видеоверсии спектакля а также лишают возможности работать над аудиокнигами. Я физически и экономически не могу себе это позволить. Пьесу написать могу, так как это только бумага и ручка. К тому же она выйдет в книге, что хоть как-то оплатит мой труд. Что ж, будем ждать повышения внутренней культуры, более строгого законодательства и новых технических средств защиты (улыбка).
Из Кемерово мне прислали фрагмент записи пятнадцатилетней давности. Я и не знал, что такая запись существует. А она, оказывается, есть и бережно хранится. (Митяй, огромное тебе спасибо!) Когда её увидел, я по-стариковски прослезился.
Калининград всё засыпает снегом. В такие дни невозможно себе представить, что этот снег когда-нибудь растает, и мы сможем ходить по тем же самым улицам, по которым сейчас даже проехать сложно, в босоножках и шортах, изнывая от жары.
Не думал, что новая книга, к которой осторожно подбирался, вдруг активно и хорошо пойдёт. Пишу и пишу! Пока не скажу, о чём. Не потому, что боюсь чего-то там спугнуть, просто замысел сложно сформулировать, и он довольно странный.
февраля
Искренне прошу извинить за технические сложности и лажу, с которыми многим пришлось столкнуться при скачивании пьесы «Осада». Мы сами не ожидали, что так случится, но мы разберёмся, и всё будет нормально. Ещё сожалею о том, что привёл цифры количества скачиваний пьесы и поступивших денег. Опять начитался обидных и, по сути, постыдных высказываний. Советов наслушался. Кто-то даже поспешил обвинить меня в том, что я теперь всё про деньги да про деньги. Были и просто мерзкие и наглые выпады гордящихся тем, что воровали и будут воровать. А мне почему-то кажется, что я в предыдущем тексте про деньги не говорил. Говорил я о чём-то другом. Но у кого что болит, тот на то внимание и обращает. Ладно! Можно поговорить про птиц.
Пишу сейчас новую книгу и понимаю, что самым неожиданным образом у меня получается продолжение и развитие повести «Реки», хотя тема космически другая. Пишу и ухожу в подробности воспоминаний, в детальное воспроизведение давних событий, а потом, при создании текста, отбрасываю эти детали и пишу нечто, из этих воспоминаний выросшее, но по сути с ними не связанное. Интересный, трудный и очень кропотливый процесс.
Вчера был день, который сильно напомнил начало марта в Сибири. Первые мартовские деньки, когда хочется идти по солнечной стороне улицы и чувствовать, что солнце не только светит, но и греет. Я уже почти двенадцать лет живу в Калининграде и в первый раз остро, до замирания сердца, почувствовал, что мне сильно не хватает привычных и любимых мной сибирских птиц. Тех самых, которые в феврале и марте наполняли шумом и радостью дворы моего родного города.
Мне сильно не хватает синиц, шустрых, желтогрудых и очень смелых, которым мы в морозы вывешивали за окно кормушки или кусочки сала. Приятно было смотреть, как они ловко клюют подвешенное сало и иногда стучат клювами в стекло. Мне хочется увидеть снегирей, этих серых, с красной грудкой птиц, которые появлялись в городе в самые сильные морозы, но всё-таки тогда, когда зима переваливала за середину. Я уже двенадцать лет не видел свиристелей, удивительных, хохлатых, но очень элегантных, довольно крупных и громогласных, которые, если бы не острый длинный клюв, были бы похожи на попугаев. Они прилетали в феврале, целыми стаями, и приканчивали оставшиеся на деревьях крошечные, но сладкие от мороза ранетки и другие плоды, до которых мы, дети, добраться не могли.
В Калининграде много птиц. Меня, в прошлом моряка, радуют летающие над городом чайки. Чаек здесь даже больше, чем голубей. В Калининграде шикарные вороны, намного крупнее сибирских, очень смышлёные, горластые, вредные и умные. Мне нравится одна ворона, что живёт рядом с нашим домом дольше, чем мы в этом доме. Она часто сидит на одном и том же месте, на самой верхушке ели. Сидит подолгу и всё внимательно рассматривает. Причём видно, что просто любуется, а не промышляет. Смотрит с ёлки, как старухи смотрят в окно. Иногда, шалости ради, может напугать кошку: завидев кошку, пулей падает вниз и над самой кошкой распластывает крылья и ими машет. Кошка и даже здоровый кот от испуга прижимается к земле и удирает. Мне иногда кажется, что ворона в этот момент похохатывает. Осенью она подбирает упавшие с дерева грецкие орехи (в Калининграде они не только произрастают, но даже вызревают), взлетает с орехом повыше и бросает его на асфальт. Она делает так несколько раз, и если орех не раскалывается, берёт другой. Мой сын Саша пару раз подбирал разбитые орехи раньше, чем ворона. Вкусные орехи. А ворона точно умная, это видно даже по походке.
Сюда прилетают скворцы. На морском побережье осталось зимовать довольно много лебедей. Весной появится множество аистов. В озерцах, сразу за городской чертой, стоят цапли. А уток на любом водоёме полным-полно!
Я соскучился по ватагам взъерошенных и беспрерывно мельтешащих воробьёв. В Сибири в начале марта они особенно активны, шустры и говорливы. В солнечные мартовские дни, когда солнце било в окно, а батареи топили ещё предельно сильно, необходимо было окрывать форточки, а воробьи так галдели, что музыку или телевизор приходилось включать громче обычного. Чив-чив, чив-чив – и так беспрерывно, целыми днями. Да ещё устраивали драки, перепалки. Меня так и подбивало их разогнать, они раздражали, выводили из себя и, казалось, очень мешали. А сейчас понимаю, что мне их сильно не хватает. В мае из Африки вернутся соловьи. В Калининграде их много, а воробьёв мало. И не сбиваются они здесь в шумные ватаги, не устраивают потасовок.
Вчера проснулся от удивительно дорогого мне звука – со звоном раскалываемых топором мёрзлых поленьев. Я даже ушам не поверил. Выглянул в окно, а там сосед колол во дворе дровишки. Замёрзшие берёзовые кругляки кололись легко, было видно, что ему приятна эта работа. И я понял, что соскучился по привычным и любимым звукам. И сколько бы ни прожил в Калининграде, как бы ни любил этот город и как бы прочно в него ни врос, я никогда не перестану быть сибиряком и никогда грецкий орех не станет для меня родным деревом. Хотя этот орех радует меня даже сильнее, чем калининградцев. Для них-то он знаком с детства. И большие яблоки на деревьях в августе для меня всегда будут чудом. А вчера захотелось не чуда – воробьиной возни под окном.
. S. Вот, написал про птиц. Ни о деньгах, ни о президенте, ни о современном искусстве ни слова (улыбка). Надеюсь, никто не станет мне советовать, как лучше и точнее писать про птиц (ещё одна улыбка с подмигиванием).
февраля
Выходные прошли в печальной задумчивости и сосредоточенной работе. Книга, которой в моих ближайших планах не было, продвигается убедительно и активно. Думаю, за весну я её закончу. Не хочется отрываться от работы, но скоро начнутся гастроли, и писать можно будет только в перерывах.
Ездил на поминки одного знакомого. Ни другом, ни приятелем назвать его не могу, но счёл необходимым поехать и поприсутствовать. Умер Женя Грабов. Его имя что-то может сказать только жителям Калининграда. Да и то лишь тем, кто интересовался некоей творческой жизнью и был в этом смысле активен. Те, кому от сорока до пятидесяти, помнят Женю с юности. Последние годы он ничего особенного не делал, да и в светской жизни не участвовал. Женя сильно пил, и многие его сторонились и чурались, а умер он в полном одиночестве.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |