Посвящаю книгу своей маме 29 страница

– Что ж, начнем его потихоньку готовить, – определился Мышкин. – Если он побежит с нами, то и своих шестерок прихватит. Как раз полный комплект в группе.

– А сколько нас побежит? – уточнил Цыган.

– Человек пять надо бы. Мне тогда, с моей чистой биографией, полегче будет замаскироваться среди отъявленных уголовников, – пояснил Сергей.

– Надо еще неуголовника взять, чтобы ты глаза фрицам не мозолил, – предложил Иван, который не знал, как подойти к сотруднику НКВД с вопросом о Николке, которого не хотел оставлять одного, понимая, что без него тот не выживет.

– Да, наверное, ты прав, – задумался Мышкин. – Всех нас немцы по очереди опрашивать будут, а потом сопоставлять показания. Как бы мне не засветиться.

– Может, Николку взять? – предложил Иван.

– Но он же не совсем в себе, – засомневался Сергей.

– Зато тоже проходит как уклонист от призыва, – гнул свое Иван. – И социальное происхождение у него в порядке – сын попа, расстрелянного ВЧК.

– Пожалуй, ты прав, – согласился Мышкин.

– Вот и ладненько, – обрадовался Цыган.

– Мазута тебе придется на себя взять, меня он и слушать на эту тему не станет, а ты все же вор, – поставил ему задачу старший.

– Так надо бы, чтобы было время и место, где побазарить с ним. Мы же теперь солдаты, люди подневольные, а в казарме ушей много, – пожаловался Цыган.

– Это я устрою – успокоил его Мышкин. – Иди отдыхай, а мне еще кой-куда сходить надо.

– Где второй? – поинтересовался у Цыгана дневальный, который видел, как он уходил с Мышкиным «по нужде».

– Запор у него, – соврал Иван, – боюсь, еще не скоро появится, бедолага.

– С нашего-то пайка? – пожал плечами солдат, удивляясь, что со скудного питания кто-то испытывает такие проблемы.

После ухода Зарецкого Мышкин постоял немного, проверяя, нет ли за ним слежки, а затем направился к деревенской хате, в которой поселился командир батальона капитанЗверев, и постучал в окно.

– В чем дело, боец? – рыкнул тот, выйдя на крыльцо. – Вам что, команда «отбой» не понятна?

– Я Мышкин, – представился старший лейтенант, – Приматов должен был про меня сказать.

– Значит, прибыл уже! – Зверев изменил тон и пожал ему руку.

В хате комбат поставил на стол вареную картошку, кусочек сала, соленые огурцы. И, конечно, спирта плеснул по кружкам.

– Ну, давай, разведка, за встречу, – чокнулся он с Мышкиным. – Чтобы у вас все прошло гладко. Когда планируешь начало операции?

– Как только с составом группы определюсь. Надо к народу присмотреться, – пояснил Мышкин. – Кстати, помощь требуется.

– Все, что могу… – по-деловому кратко отреагировал комбат.

– Нужно моего человека свести в наряд с одним из блатных, чтобы им никто не помешал обстоятельно поговорить.

– Запросто, – кивнул Зверев. – Что еще?

– Давай согласуем план перехода к немцам, чтобы все прошло достоверно и четко, – рассказал о главной задаче Сергей Мышкин.

– Тоже проблем не вижу, – улыбнулся комбат, плеснув в кружки очередную порцию спирта. – Проводы предателям Родины устроим шумные. Палить по вам будут по-настоящему.

– Не перестарайтесь, – озаботился Мышкин. – Нам же задание выполнять, а для этого живыми нужно остаться.

– Не дрейфь, старлей, у меня ящик холостых патрон завалялся, так что все будет в лучшем виде.

Они еще раз выпили.

– Слушай, Мышкин, а ты не боишься к немцам в лапы идти? – неожиданно посерьезнел Зверев.

– Боюсь, – честно признался старший лейтенант, – но вида не показываю. К тому же я не один.

– Ты что, на уголовника ставишь? – изумился Зверев – Он же тебя продать может, если немцы прижмут. Что я, блатных не знаю?

– Этому я верю, человек проверенный, – заступился за Цыгана Мышкин.

– Смелые вы там, в НКВД, однако… – хмыкнул Зверев. – А по мне так проще в атаку идти, под пули, чем притворяться прихвостнем фашистским и доказывать немцам свою преданность.

– Приказы не обсуждают, – жестко поправил комбата Мышкин.

– А я чего? – опомнился капитан. – Я про то, что сам не смог бы вот так.

– Ну все, мне пора, – заторопился Мышкин.

Утром, на разводе, старшина объявил в наряд на рубку дров Зарецкого и Мазута.

– Старшина, а кто дрова-то рубить будет? – раздался из строя удивленный голос Мазута. – Воры работать не могут.

– Ты не в лагере, рядовой Мазуров. Здесь, на фронте, за невыполнение приказа я тебя лично, тля блатная, расстреляю, – вскипел старшина, который не привык, чтобы бойцы вступали с ним в перепалку.

– Ну, это мы еще посмотрим, кто кого первым… – тихо, чтобы слышало только его ближайшее окружение, процедил сквозь зубы Мазут.

Наряд на рубку дров назначался для обеспечения топливом кухни, казарменного корпуса и хат, где проживали офицеры. Получив колун и двуручную пилу, воры отправились к месту заготовки дров. Всю дорогу до места Мазут поносил старшину.

– Я ему «форточку-то» закрою раз и навсегда, в первой же атаке калган продырявлю, – кипел вор.

– Оставь злость на фрицев, – осторожно встрял в его монолог Цыган.

– А че фрицы? Мне немцы ничего плохого не делали, – не унимался Мазут. – Не они меня в лагеря сажали, а всякие тупоголовые активисты типа старшины нашего.

– Так фашисты нашего люду сколько покосили, – заспорил на интересующую его тему Зарецкий.

– Какого нашего? – зло посмотрел на него Мазут. – Немцы жидов да комиссаров валят. А простому люду, поговаривают, зла не чинят.

– Ну да, ты все по уму толкуешь. Только какой толк себя изводить без интереса? – продолжал свою тему Иван.

– Ты, Цыган, что сказать хочешь? Или так, порожняк гонишь? – подозрительно глянул на него Мазут.

– Я про то, что нам с тобой один хрен погибать. Если остаться здесь, так от немцев, а побежим с фронта – свои грохнут, – нарисовал мрачную картину Иван.

Мазут задумался, наконец замолчав. Они подошли к наваленному кругляку. Один из стволов лежал на козлах. Иван поставил на него пилу, пропилил направляющую бороздку, призывая всем своим видом второго вора взяться за свободную ручку.

– Да ладно, Мазут, давай разомнемся. Вспомни, сколько в лагерях леса повалено, не впервой же, – подначил его Цыган.

– Ответь вначале, ты на самом деле серьезное толковище затеял или попусту базарил? – Опытный вор подметил, что Зарецкий явно не досказал, что хотел.

– Я никогда базарилом не был, – осторожно отреагировал Цыган.

– А ведь за тобой «непонятка» осталась, – вспомнил Мазут малявы от Деда, приходившие в Кресты. – Предъява была к тебе, что ты ссученный.

– Это наши с Дедом разборы, – возразил Цыган. – Встречусь – спрошу с него за все. А пока я хочу выжить назло всем. А поэтому ищу нескольких надежных товарищей, чтобы пофартовей вместе шифернуться отсюда.

– Сам же сказал – свои грохнут, поймают, – с недоверием покачал головой Мазут, – опять, Цыган, не договариваешь.

– Но ты же кумекаешь, о чем я? – вместо ответа усмехнулся Иван. – Про такие вещи вслух базарить опасно.

– А ты нарисуй на снегу. – Мазут поднял ветку и передал Цыгану.

Иван молча нарисовал немецкую свастику и тут же растер рисунок ногой.

– Меня хочешь под это подвести? – нахмурился вор, берясь за ручку пилы, чтобы звуки заглушили опасный разговор.

– Три человека уже есть, мне нужны еще двое, – гнул свое Зарецкий.

– Есть план? – поинтересовался Мазут.

– Есть.

– Кто эти люди? Из блатных? – уточнил Мазут.

– Нет, фраеров подтянул, чтобы было кем прикрыться, – схитрил Иван.

– Если план не лажа, то на меня с Дрыном можешь рассчитывать, – согласился Мазут. – Не хочу за своих тюремщиков кровь проливать.

– План фартовый: рванем из патруля, когда наш взвод в наряд на озеро поставят, – раскрыл карты Иван.

– А в какую сторону идти ночью? Не собьемся? – засомневался Мазут. – Как бы опять на наших не выйти…

– Все будет в ажуре. Фраер, которого беру в дело, имеет часы с компасом. К тому же он местность знает – до войны в рыбколхозе на Ладоге промышлял, – привел убедительные доводы Зарецкий.

– А второй кто?

– Мой знакомый, тот, что обмундирование выдавал.

– А дурак тебе этот зачем? – удивился Мазут. – От него какой навар?

– Ты же работать не любишь, а он деревенский, к труду привычный, если что, за троих потащит.– Шестеркой берешь? – усмехнулся Мазут. – Одобряю.

Подготовка в разведшколе шла своим чередом. Нецецкий отбраковал половину кандидатов на засылку в русский тыл по причине их плохой приспособляемости и недостатка необходимого опыта. Обер-лейтенант Шнип потребовал письменного изложения всех аргументов.

– Да чего писать? Я не дюже грамотен, – стал сопротивляться хитрый Дед. Ему не хотелось оставлять письменные доказательства своего сотрудничества с немцами.

– Для того, господин Нецецкий, чтобы немецкое командование смогло должным образом оценить обоснованность вашего заключения по кандидатам, – строго отчеканил Григорий Иванович.

– Вы же сами, господин обер-лейтенант, меня предупреждали, что провал курсантов по причине их плохого тестирования может негативно отразиться и на мне, – возразил Дед. – Я и так пошел на сделку с совестью, по-хорошему, их всех забраковать надо было.

– Поэтому и нужно изложить критерии отбора, чтобы ни у кого не возникла мысль, что вы саботируете работу. Если не сказать большего… – многозначительно произнес Шнип.

– Вот даже как? – прищурился Дед. – А я не наживу себе врагов среди тех, кто привез весь этот сброд в школу? Вы же тоже занимались подбором кадров.– За свои кадры я спокоен, – ухмыльнулся обер-лейтенант.

– Только я и Христофоров могли бы чего-нибудь изобразить, – кивнул в знак примирения Дед. – Хотя Сверчок все же слабоват, за ним присмотр нужен.

– Ну а те, которых вы все же, в результате сделки с совестью, не выбраковали? Они чем вас не устраивают?

– Среди оставшихся кандидатов нет ни одного по-настоящему блатного, не говоря уж о ворах. Крестьяне, которые, кроме как о жратве, ни о чем больше думать не могут. К тому же никто из них не был в Ленинграде. Как же они будут ориентироваться в блокадном городе, где даже транспорт не ходит? – продолжал отстаивать свою позицию Нецецкий. – У милиционеров, что ли, спрашивать станут, как им пройти?

– Ваши аргументы небеспочвенны и мне понятны, – согласился с его доводами Шнип. – Однако… Что имеем, с тем и работаем. Идет война, на которой не обойтись без жертв. Будем их использовать как одноразовых солдат.

– Которые вряд ли успеют хоть что-то сделать, – стоял на своем Дед.

– Тогда в отправляемую группу придется ставить старшим одного из вас, – строго произнес Григорий Иванович.

– Так нас всего двое? – Дед почувствовал, как неприятный холодок страха пробежался по его спине.

– Первая группа должна закрепиться и создать плацдарм – необходимые условия для принятия последующих. Это очень ответственная и сложная задача, и вероятность провала необходимо свести к минимуму, – произнес Шнип с такой интонацией, что Дед понял: все уже давно решено.

– Кто пойдет, я или Христофоров? – впрямую задал он вопрос.

– В первой группе Бронислав Петрович, у него лучше биография, – успокоил старого уголовника офицер.

– Он как раз меня недавно просил замолвить за него словечко, – усмехнулся Дед. – Все хотел быть выше по положению, чем его сослуживцы.

– И мы сможем ему в этом помочь. – Обер-лейтенант встал, показывая, что разговор подошел к концу. – А вы все же изложите на бумаге свои аргументы.

– Да уж, видно, придется, – перестал сопротивляться уголовник, радуясь, что остается, в отличие от Христофорова, в безопасности.

Вечером Нецецкий не удержался, «порадовал» Бронислава Петровича.

– Сверчок, сегодня я поговорил о тебе со Шнипом, и он обещал назначить тебя старшим группы, – издалека начал старый вор, развлекаясь.

– Не знаю, как тебя благодарить! – встрепенулся Христофоров. – А старшим какой группы?

– Ну, может быть, отделения, а может быть, и взвода, – продолжал дурачить его Дед.

– Лучше бы взвода, – мечтательно задумался Христофоров. – Это же практически унтер-офицерская должность.

– Да, Сверчок, быть тебе унтером, как пить дать, – еле сдерживая смех, заверил его Дед.

На следующий день Христофорова вызвали к руководству школы, и в результате беседы Брониславу Петровичу стало ясно, какое повышение его ожидает. В разговоре, кроме обер-лейтенанта Шнипа, принимали участие еще два офицера – капитан и майор военной разведки.

– А какое будет у группы задание? – едва выговорил пересохшими от страха губами назначенный старший диверсионной группы.

– Ваша задача, – стал крикливым, неприятным голосом пояснять майор, чьи слова переводил Шнип, – проникнуть в город и легализоваться. Документы у вас подлинные, так что сделать это будет несложно. Затем вы должны через нашего человека создать материальную базу для вербовки несовершеннолетних блокадников и начать с их помощью диверсионную работу. Тоже простая задача.

– Несовершеннолетние? – удивился Христофоров.

– Ничего удивительного, – переводил Григорий Иванович слова молчавшего до сих пор капитана абвера. – Комиссары сами подбросили нам превосходный материал для вербовки. В городе детский паек выдается до двенадцати лет, а на работу принимают с шестнадцати. Все подростки с двенадцати до шестнадцати лет получают иждивенческий паек, на который просто невозможно выжить. А в этом возрасте организму, наоборот, требуется очень много питания, чтобы обеспечить необходимый рост и развитие. Тем самым несовершеннолетние готовы за продукты на любые преступления, и их можно использовать в любых направлениях.

– Какова численность группы? – задал следующий вопрос Христофоров.

– Кроме вас еще два курсанта, с которыми познакомитесь после разговора.

– Я могу высказать свое мнение по ним? – уточнил Бронислав Петрович, помня ругань Деда в адрес набранных курсантов.

– Мнение высказать можете, но заменять их не будут, поскольку эти двое – самое лучшее, что есть на сегодняшний момент в школе.

– Когда отправка? – выдохнул разочарованный беседой Христофоров.

– Узнаете вместе с дополнительными инструкциями за несколько часов до начала операции.

В учебном классе Бронислава Петровича ждали два курсанта разведшколы, с которыми ему предстояло вернуться в Ленинград. Видимо, знавшие, что их вызвали на беседу с непосредственным командиром, они вскочили с парт, вытянув руки в немецком приветствии. Бронислав Петрович немного растерялся, поскольку, несмотря на свое желание быть начальником, не имел соответствующего опыта. Однако он не подал вида.

– Меня зовут Бронислав Петрович Христофоров, – сказал первое, что пришло в голову, бывший артист и попросил их представиться.

– Курпатый Миша, – вскочил цветущего вида рыжий детина.

– Финютин Артур, – назвался худощавый, с ярко выраженными надбровными дугами парень.

Христофоров приказал последнему выйти и подождать за дверью, а оставшемуся предложил рассказать о себе и о том, как попал сюда.

Курпатый оказался родом из Львовской области из крепкой крестьянской семьи, которую от полного раскулачивания и высылки спасло то, что его старший брат воевал в Гражданскую в Красной Армии. Михаил работал трактористом в колхозе. Мобилизованный в начале, он попал со своим подразделением в окружение. Изголодавшие и измученные, солдаты пытались выйти к своим. Группа заночевала на небольшом украинском хуторке и была арестована местной полицией, а затем сдана в гестапо. На предложение о сотрудничестве Курпатый не раздумывая ответил согласием и был отправлен во вновь созданную под Ленинградом разведшколу.

– За что Советскую власть не любишь? – задал провокационный вопрос Христофоров, пытаясь хоть немного понять подчиненного.

– А за что мне ее любить? – пожал плечами Курпатый. – Хозяйство отобрали, с голодранью сравняли, дышать не давали. Жили все время под страхом, что придут и арестуют. Брата отца раскулачили и сослали.

Определившись для себя с личностью первого подчиненного, Христофоров позвал второго, оказавшегося бывшим беспризорником, который до самой войны бродяжничал по необъятным просторам Родины, подрабатывая мелким воровством и карточными играми. К двадцати семи годам он имел две судимости, язву желудка и устойчивую ненависть ковсем работникам милиции и других государственных ведомств. Однако в начале войны государство вспомнило о его существовании, мобилизовав на борьбу с немецкими захватчиками. Эшелон, который вез рядового Финютина, попал под авиабомбежку, в результате которой все разбежались. Артур занялся привычным делом, совершая кражи в пустующих домах, хозяева которых бросили все нажитое, спасаясь от немцев. За этим занятием он и был пойман немецкой военной полицией. Дальше все как у Курпатого: гестапо,подписка о сотрудничестве, служба в полиции, потом разведшкола.

Христофоров впал в уныние, поскольку эти двое показались ему совершенно ненадежными людьми. После собеседования его вызвал к себе Шнип. Григорий Иванович поинтересовался его впечатлением, хотя по лицу сразу все понял.

– Господин обер-лейтенант, почему они? – не скрывал паники Христофоров. – У них же мозгов не хватит, чтобы найти выход в сложных ситуациях.

– Господин Христофоров, успокойтесь, – выслушав его речь, хладнокровно обронил обер-лейтенант. – Для того чтобы выжить, нужно не образование, а звериное чутье, которого у этих двух с избытком. К тому же они самые предсказуемые и лояльны к нам, что уже доказали своими действиями.

– Чем же? – недоверчиво произнес Бронислав Петрович.

– Они прошли вербовку через участие в казнях красноармейцев, евреев и других антисоциальных элементов. Так что точно не побегут в НКВД.

– Ну, если только так… – удивился и немного успокоился Христофоров, приняв этот весомый аргумент.

Известие об убийстве Серебрицкого повергло Алексея Петракова в изумление, и у него возникло ощущение, что нечто похожее с ним уже происходило. Ну да, так начиналось расследование по Бадаевским складам – с убийства его начальника. «Вот дверка в ленгорисполком и захлопнулась, перед самым моим носом», – проанализировал мысленно последствия произошедшего с важным свидетелем майор милиции. Причем он испытывал не разочарование, а скорее облегчение от того, что на сей раз не попадет в немилость властей из-за своей дотошной принципиальности. Однако из профессионального любопытства Петраков решил съездить на место преступления.

Труп уже увезли на вскрытие, на полу в кухне об убийстве напоминал очерченный мелом контур тела и темно-бурое пятно крови. По беспорядку в комнате можно было понять– преступник что-то искал. Машинально поинтересовавшись снятыми отпечатками, он уже собрался уходить, но неожиданно почувствовал, как под его подошвой что-то захрустело. Взглянув на пол, к своему удивлению, обнаружил рассыпанные крупинки риса. Представить, что подобная драгоценность могла быть рассыпана в результате небрежности хозяина, в такое голодное время он себе представить никак не мог. Значит, рис рассыпали, когда впопыхах уносили продукты с места убийства.

«Видимо, кто-то узнал, что Серебрицкий хранит дома дефицитное продовольствие», – предположил опытный оперативник. Следуя своей интуиции, Петраков открыл дверцу остывшей «буржуйки». В топке среди золы обнаружил не успевшие сгореть обрывки бумаг. На одной из них ему удалось прочитать слово «Балык», название дорогущего и по довоенным меркам продукта. «В одной из накладных значились два ящика консервированного балыка осетровых рыб», – отреагировала на явно не случайное совпадение память.

Петраков дал поручение следователю вписать находку в протокол и приобщить к делу. В течение дня майор установил, что данные консервы в продуктовые пайки работников ленгорисполкома не входили, а после повторного изучения накладных пришел к выводу, что банка наверняка из партии, которая была вывезена Серебрицким в адрес исполкома и подлежала хранению на складе неприкосновенного эвакуационного запаса.

«Опять я нарыл злоупотребление государственных служащих», – подвел он печальный итог, вновь испытывая стойкое ощущение повторения событий и понимая, что всего этого недостаточно для каких-либо конкретных утверждений и разговора с начальством. И тогда Алексей Матвеевич решил для себя: «Надо запастись терпением».

Кроме майора Петракова, еще одного человека известие об убийстве Серебрицкого повергло в изумление и досаду. Это был Семен Иванович Брюжалов, смерть подручного доставила массу неприятностей. Безусловно, Брюжалову было важно знать, от чьих рук погиб его человек и не является ли убийство началом его провала. Поэтому, желая бытьв курсе происходящего, он моментально организовал реакцию властей города, чтобы милиция постоянно докладывала о ходе расследования наверх. Однако более всего Брюжалов был обеспокоен тем, где взять надежного человека, который бы следил за продуктовым складом исполкома, в котором хранилось и его собственное неучтенное продовольствие. Из тех, кто числился в его резидентуре, на эту должность подходящих кандидатов не было. Кроме, пожалуй, одного сотрудника милиции, занимающегося несовершеннолетними. Но его переход на работу в ленгорисполком было бы трудно утрясти межведомственно. Да и привлекать к нему внимание в планы Брюжалова не входило.

Погрузившись в раздумья по дороге с работы домой, Семен Иванович чуть не проехал развалины одного из жилых домов на Лиговском проспекте. Для него это были не просто руины, а место, где находился тайник, через который он обменивался сообщениями с немецкой разведкой.

– Тормози, приспичило, – резко скомандовал Брюжалов водителю.

– Так, может, до дома доедем, темно ведь уже, – попытался проявить осмотрительность шофер.

– Не хочу терпеть, – недовольно буркнул чиновник.

Пройдя по чудом уцелевшей лестнице на второй этаж разбомбленного дома, Брюжалов вошел в квартиру, от которой остались две стены и небольшая площадка-прихожая, надавил на край одного кирпича, тот провернулся и оказался полым. Внутри лежала записка, которую он прочитал при свете керосиновой зажигалки, а потом сжег.

– Надо же, вас часто здесь прихватывает, – оживился с его приходом водитель, – именно у этих развалин.

– Ты лучше за дорогой следи, – оборвал, недовольный наблюдательностью шофера, Брюжалов.

Он размышлял сейчас над полученным сообщением, где говорилось, что завтра в город будет заслана группа в количестве трех человек и что старшим группы является хорошо известный ему Бронислав Петрович Христофоров.

«Вот его и поставлю на место Серебрицкого», – с удовлетворением решил резидент немецкой разведки.

В квартире Семена Ивановича ожидал сюрприз в лице подруги своей дочери, причем Вера, несмотря на позднее время, домой явно не торопилась. Жена знаком позвала его в другую комнату, дав понять, что хочет о чем-то рассказать. И, закрыв дверь, сообщила:

– Отчима и мать бедной девочки арестовали.

– За что? – сделал удивленное лицо Брюжалов, лично написавший донос.

– Не знаю, – был ответ жены. – Дочка просит разрешить Вере у нас пожить.

– Надеюсь, ты ей объяснила, что мне не полагается привечать членов семей врагов народа? – возмутился Семен Иванович.

– Папа, она откажется от родителей! – влетела в комнату, видимо, подслушивавшая за дверью дочь. – Тем более это не отец ее, а отчим.

Брюжалов задумался. Он, не ожидая, что донос аукнется таким образом, кивнул:

– Позовите Веру, я хочу с ней переговорить.

Жена с дочерью вышли, и в комнату робко вошла бледная, но все равно красивая девушка. «Миленькая», – подумалось Семену Ивановичу.

– Скажи, Вера, за что арестовали твоих родителей? – начал он беседу.

– Я не знаю. Следователь, который обыск проводил, искал поддельные документы на эвакуацию, – слабым, дрожащим голосом вымолвила девушка.

– А твой отчим на военном заводе работал?

– Да.

– А ты любила своего отчима?

– Нет.

– Почему?

– Приставал ко мне, матери грубил, – как на духу призналась Вера.

– А ты матери о его приставаниях говорила?

– Нет, мне стыдно было, – засмущалась Вера.

– Он тебя насиловал? – Брюжалов почувствовал, что тема забирает его все больше.

Девушка, не способная произнести больше ни слова, молчала, покрываясь краской.

– Ну ладно, чего я тебя так расспрашиваю? – одернул себя Брюжалов. – Хорошо, оставайся у нас на первых порах, а там посмотрим.– Спасибо! – обрадовалась Вера и вышла из комнаты. Проводив ее внимательным взглядом, Брюжалов поймал себя на мысли, что оставил подругу дочери исключительно по одной причине – она ему приглянулась, он ее возжелал. Попав в зависимость от него, Вера могла стать для него легкой и приятной добычей. А того, что давалось легко и без риска, Брюжалов никогда не упускал из рук.

Анастасия посетила-таки гинеколога. Женщина-врач из-за царившего в кабинете холода не стала ее осматривать, а расспросила про мужа и поставила срок беременности по первому дню близости. С одной стороны, это принесло Насте какое-то облегчение, поскольку отцовство Сергея нашло свое подтверждение после официальной записи в ее карте. С другой стороны, ей стало обидно за погибшего Ивана, у которого теперь не оставалось продолжения на земле. Анастасии хотелось, чтобы ребенок был от Ванечки, ведь тогда она бы могла оживлять образ любимого, глядя на его ребенка. Но поймав себя на такой мысли, она устыдилась перед мужем и поругала себя за то, что отдает предпочтение мертвому человеку перед живым.

«Все, решено. Больше никаких сомнений. Это ребенок Сергея, – подумала Настя. – Моя задача сохранить ребенка».

А врач, худая, восточного типа женщина с черными густыми бровями на белом лице, вдруг спросила:

– Вы не курите?

– Нет, – ответила девушка, уверенная, что доктор обеспокоена ее здоровьем.

– Жалко, – вздохнула женщина.

– Так мне же нельзя, – словно оправдываясь, произнесла Настя.

– При чем тут вы? – устало произнесла гинеколог.

Во время приема она то и дело открывала один и тот же ящик стола и проводила рукой по его дну, словно надеялась зацепить затерявшуюся папироску. Но на ее ладони оставались лишь две-три табачные крошки.

– Забеременеть сейчас случается в основном женам военнослужащих – у них паек приличный, – словно сама с собой заговорила врачиха, в очередной раз не найдя папиросы. – Беременность у горожанки – исключительная редкость. У вашего мужа, видимо, паек хороший?

– Он сейчас на фронте, – напомнила Настя.

– В городе не принимали родов уже две недели, – продолжила мысли вслух врач. – Да и как можно выносить ребенка при таком питании и физических нагрузках? Так что, деточка, хочешь родить ребеночка – питайся соответствующе.

Настя поднялась, но в дверях ее догнал очередной вопрос гинеколога:

– Вы сказали, отец ваш в милиции служит?

– Да.

– И он, наверное, курит?

– Да, – не понимая цели вопроса, кивнула Настя.

– Когда вы в следующий раз придете на прием, принесите мне одну папироску. Хорошо, деточка?

Разговор с врачом посеял в Насте тревогу за будущего ребенка. Обеспокоенная, девушка решила посоветоваться с матерью.

– Неужто я не понимаю, что тебе сейчас нужно лучше питаться? – расстроилась Лариса. В ее глазах стояло отчаяние. – Ну, от себя-то я могу тебе добавить, но это же мизер. А от детей разве можно оторвать?

– Да ты что? – вскипела Настя. – Даже не думай о таком! Чтобы я от малышей себе хоть кроху взяла?!

– Жаль, Сережи нет в городе, он бы что-нибудь обязательно придумал, – вспомнила про зятя Лариса.

– Может, с отцом поговорить насчет работы? – задумалась Анастасия.

– Ой, может, и правда тебе в их комиссариат устроиться? – оживилась мать. – В управлении как-никак обеды дают.

Вечером Лариса рассказала мужу о визите дочери к врачу.

– Да какое сейчас усиленное питание? – сморщился, словно от боли, Алексей. – Пусть за счет моего пайка как-то выкарабкивается, а я на столовских обедах перекантуюсь.

– Твой паек и так частично идет на детей, – покачала головой жена, – без этой добавки Катя с Андрейкой оголодают.

– Значит, как Господу будет угодно, – не видя выхода, вспомнил про Бога Петраков. – Если не выносит, значит, родит после войны. Молодая, чай, еще.

Но от переживаний и душевной боли он так закусил губу, что пошла кровь.

– Мы с дочкой тут подумали… Может, ей к тебе в управление устроиться? – перешла к главному вопросу Лариса. – На какую-нибудь легкую бумажную работу.

– А учеба как же? – моментально отреагировал отец.

– Возьмет академический отпуск, – невозмутимо ответила жена. – Что, эта чертова война вечно, что ли, будет длиться?

Петраков задумался, понимая, что в предложении жены есть здравый смысл. Дочь, если бы он обратился с просьбой, наверняка взяли бы на работу в управление, тем более что у Насти незаконченное юридическое образование. Но на какую должность?

– Понимаешь, в чем дело… Если ее устроить в секретариат, то у нее будет довольствие как у служащей. Самый хороший паек получают сотрудники оперативно-следственных служб управления. Но, я думаю, туда ей идти, с учетом ее положения, не следовало бы.

– Но ты же что-нибудь придумаешь, да? – высказала надежду Лариса, понимая, что муж озаботился вопросом и, пока его не уладит, не успокоится.

На следующий день, после совещания, Петраков задержался в кабинете Огурцова.

– Есть вопросы? – спросил его начальник.

Алексей честно, как на духу, описал свою ситуацию.

– Думаю, беременная жена вправе, пока его нет, получать за него продуктовый паек, – улыбнулся Огурцов. – Он же с довольствия не снят. Так что я распоряжусь. Пусть твоя дочь продолжает учебу, а когда старлей вернется, мы поговорим. Ну как, вопрос решен?

Дата добавления: 2015-08-28