Не бывает долго.
-… мама звонила,- ты засовываешь дольку апельсина в рот и мычишь от удовольствия,- спрашивает как у нас дела. И как там Йост.
Упоминание о Девиде заставляет меня нахмурится: - И что ты ответил?
- Правду,- пожимаешь плечами,- у нас все просто офигеть, а у Йоста хреново. И надеюсь, хреново ему будет очень долго.
- Не могу понять, зачем ты это сделал. Ты должен был держать себя в руках.
- Ой, ну только не начинай,- морщишься и, как бы не замечая, двигаешь стул ближе ко мне,- достал уже. Он первый начал.
- Ты прямо как в первом классе,- я невольно улыбаюсь, наблюдая за твоим передвижением – понемногу, с лукавой улыбкой и делая вид, что сам даже не замечаешь,- у тебя все первые начинают.
- Я же не виноват, что так много людей хотят мне морду набить!
Наконец ты добираешься до меня и тянешься за поцелуем, положив руку на спинку моего стула.
- А не легче было просто подняться со сту…,- хмыкаю я, но ты не даешь мне договорить. К вкусу твоих губ примешивается привкус апельсина.
Солнце, апельсины, запах твоего тела и туалетной воды – такой родной и близкий, все смешивается в гамму чувств и в моей груди горит солнце.
Боже, только не забирай этого всего у меня.
Я прошу тебя. Все что угодно, но только не Тома.
- Чего ты хотел?- зло спрашиваю я, глядя на Йоста, развалившегося в кресле. У него на носу повязка, от ссадины на губе скорее всего останется шрам. Все это вызывает у меня очень даже радостное чувство удовлетворения.
- Не советую тебе разговаривать со мной в таком тоне,- спокойно отвечает мой уже, наверняка, бывший продюсер.
- А как я еще должен с тобой разговаривать?- презрительно осведомляюсь я, но мне становится чертовски неуютно.
- Да… раньше ты так со мной никогда не говорил,- будто не слыша моего вопроса продолжает он,- твой братец плохо на тебя действует. Ты любишь своего брата, Билли? Хотя чего я спрашиваю… не просто любишь… он тебя еще и трахает.
- Заткнись,- резко бросаю я.
- Я ведь не вру. На правду не обижаются, детка. Ты теперь весь такой смелый и уверенный…. Ты просто красивая сучка, Билли, которой регулярно вставляют. Думаешь твое хорошее самочувствие от любви? Нет, солнышко, это просто физиология.
- Знаешь, Дейв, единственная сука в этой комнате, это ты,- почти спокойно отвечаю я, глядя на человека, которого так боялся и ненавидел когда-то. Всего лишь несколько недель назад. Смешно. Теперь мне нечего терять, кроме тебя и, странно, это вовсе не вызывает отчаянья или еще чего-то там. Да, может быть, на этом моя карьера кончится.
Да, мне будет чертовски плохо без сцены.
Но без тебя мне будет в миллион раз хуже. Теперь я просто не смогу жить без тебя. Без твоей улыбки, без твоих глаз в которых столько любви, без твоих прикосновений, без твоей близости… меня дрожь пробирает от мысли о такой жизни.
Уж лучше вообще не жить.
- Ты особо не распаляйся,- почти ласково проговаривает он,- у меня есть к тебе хорошее предложение.
- Нет,- тут же отвечаю я.
- Что «нет»?
- Всё – нет.
- Не торопись так,- с его губ не сходит эта нежная улыбка, - от этого предложения отказаться ты не сможешь… ты думаешь, твой братец так легко отвяжется от того, что он сделал? Это называется избиение, между прочим.
У меня все холодеет внутри от этого тона.
Будто бы он – хозяин положения. Уверенность в том, что он победитель.
- За это срок дают. Знаешь у меня есть один знакомый судья… его дочурка уже очень долго хочет поработать со мной – конечно девчонка не талант, но разве сейчас это главное? Думаю, если я захочу подать иск, он будет разбирать это дело. Знаешь, у твоего братца не сказать, чтобы хорошая репутация…. Ну, конечно выйдет еще парочку статей о том, как он совратил пару несовершеннолетних фанаток… или даже не пару, а больше. Как думаешь, пяток лет ему дадут? Конечно дадут, я об этом позабочусь. А в тюрьме, я думаю, взрослые дяденьки найдут применение его тяге к мальчикам.
- Какой же ты урод,- беспомощно говорю я,- как же я тебя ненавижу.
- А я вот люблю тебя, Билли. Только ты этого совсем не ценишь, так что мне приходится быть с тобой жестоким.
Мир разлетается на осколки, и каждый впивается в мою кожу, плоть, осколки текут по моим венам, причиняя адскую боль.
Он оказывается вдруг совсем-совсем близко и я не могу ничего с этим поделать.
- Ну, поцелуй своего любимого продюсера. Ты же рад, что мы не разрываем контракт? Так покажи, насколько ты счастлив.
Я вхожу в комнату, ты отрываешь взгляд от экрана телевизора и смотришь на меня. Подскакиваешь и подаешься ко мне, но будто спотыкаешься, останавливаясь. Улыбка, которая было засверкала на твоим лице, медленно исчезает – сначала с лица, а потом и из глаз.
Ты понимаешь, что творится что-то неправильное.
Я хороший актер и я смогу обмануть тебя. Смогу – ради тебя, Том.
Я будто наблюдаю за всем со стороны – я знаю, насколько холодное и отстраненное выражение сейчас на моем лице.
И не видно, что мое сердце вырвано и лежит у твоих ног – растопчи его, Том, растопчи, разбей, забери его, сделай все то, что сейчас я сделаю с твоим. Оно – лишь твое. Оно бьется только ради тебя.
Или…. Билось?
Больше нет ничего. Сейчас мы умрем, братишка, так сделай последний вдох и смотри, как я рушу нашу вселенную.
- Привет,- тихо говоришь ты,- ты где был? Я волновался.
- Извини, Том, все было ошибкой.
- Что?..- в твоих глазах недоверие, боль, страх – ты не понимаешь ничего, но ты знаешь, что наша смерть уже у порога.
- Билл, о чем ты говоришь? Что с тобой? Что он тебе сказал?!- последняя твоя попытка изменить что-то. Если бы я мог обнять тебя сейчас. Просто подойти и обнять, прижаться к тебе и ощутить жар твоего тела – чтобы ты растопил лед, уже сковывающий меня, коснуться твоих губ губами и просто закрыть глаза – чувствовать, осязать, любить – вечно. Но я лишь спрашиваю:
- Кто «он»?
- Йост. Я знаю, ты вчера был у него. Что он сказал тебе, Билл?! – ты чувствуешь меня, Томми, но сейчас меня нет… а как можно почувствовать то, чего нет? Но ты все равно чувствуешь – поэтому в тебе еще есть надежда.
Удивленно смотрю на тебя – приподнимаю бровь – у тебя становится такой вид, будто я тебя ударил:
- Он мне ничего не говорил. Мы просто обсудили график репетиций.
- График репетиций? Но ведь он хотел разорвать наш контракт… Билл…- ты бледнеешь, а мне хочется кричать от твоей боли, хочется вцепиться ногтями в щеки и кричать-кричать-кричать от отчаяния.
- Вот именно, что «хотел»,- я улыбаюсь, и эта улыбка кровожадно впивается в губы – здравствуй, старый знакомый, ты все еще показываешь миру, насколько ты силен? Вернее - насколько ты жалок,- теперь его желание изменилось.
И я вижу, как рушится наша вселенная.
Нет ни взрыва, ни дыма, ни грохота – только пылинки в лучах солнца, только боль в твоих глазах, в которых даже нет слез, только твоя-моя-наша боль.
Ты опускаешь ресницы и на твоих губах – почти улыбка, пустая, разбитая, чужая – мы все прикрываемся масками, Том, но скоро и твою, как мою, сбросить будет невозможно.
- Ты согласился быть с ним, да? – и этот вопрос не требует ответа.
Когда-то в детстве, на вопрос, как бы ты хотел умереть, ты ответил: - Как угодно, только бы с тобой. Я не хочу – в одиночестве.
Тогда я сказал, что никогда не оставлю тебя.
Я молча выхожу из комнаты – потому что иначе я просто не выдержу…
Закрываю дверь и приваливаюсь к ней спиной – и только тут из моих глаз брызгают слезы, я зажимаю рот ладонью, чтобы не было слышно всхлипов, кусаю ее так, что чувствую теплую кровь во рту, задыхаюсь, захлебываюсь и молю Бога, чтобы тебе не было так же больно сейчас, как мне.
Я здесь, Томми, я не оставил тебя, я чувствую тебя, я люблю тебя. Твоя смерть не одинока, потому что мы умираем - вместе.
Да, не смотреть на тебя – самый хороший вариант. Просто не смотреть – что может быть легче?..
Боже, что может быть труднее?!
Ты притягиваешь взгляд. И не только потому, что ты сам просто сверлишь меня глазами, просто хочется смотреть на тебя, пусть не касаясь, но осознавая, что ты рядом. Такой красивый, знакомый и совершенно недосягаемый.
Ну чего ты так смотришь?!
Мне кажется, что во мне сейчас прогорит дыра от твоего взгляда – даже боюсь подумать, что сейчас горит в нем.
Вполне возможно, что ненависть.
Я не могу так…
Ты будто специально делаешь мне больнее. Лучше бы ты просто забыл про меня.
Цепко держишь прямо за душу своим взглядом. Знаю, что если посмотреть тебе прямо в глаза, сразу пойму все твои чувства, сразу узнаю, что ты чувствуешь кроме боли и ярости – уж эти то чувства витают в воздухе постоянно.
Да сколько же можно?! Отвернись, бля, посмотри в окно, например, или еще на кого, но не в мою сторону!!! Неужели так сложно?!
- Том, прекрати пялиться на меня,- я просто не выдерживаю, в голосе звенят слезы – мне кажется, что это слышат все, - достал уже!
- Мне нельзя на тебя смотреть?- хрипловатый, насмешливый голос, черт возьми, будто тебе вообще пофиг на меня, ты просто издеваешься, смеешься, и от этого желание глупо разрыдаться возрастает. Медленно перевожу взгляд на Йоста, просто чтобы понять, услышал ли он в моей последней фразе то, что мог услышать.
Мы будто цепляемся взглядами – теперь, после той ночи, о которой я не буду вспоминать, когда я смотрю ему в глаза, я не могу отвести взгляда – будто смотрю в адскую бездну, которая убивает, завораживает, держит так крепко, что мне никогда не освободиться.
Моя личная тюрьма. Вернее мой личный тюремщик.
Ха-ха.
Про это можно сочинить песню.
- Репетиция окончена,- проговаривает Девид. Сердце начинает биться быстрее.
Я вижу, как ты почти бросаешь гитару на подставку, срываешь толстовку с вешалки и, схватив рюкзак, вылетаешь из зала. Автоматически дергаюсь в сторону двери и резко останавливаюсь – стоп, Билл, что ты творишь?!
Медленно выдыхаю и подхожу к зеркалу, аккуратно сняв кожаную куртку со спинки стула.
- Билл, тебя подождать?- как-то нетерпеливо спрашивает Густ, в отражении я вижу, что они с Георгом уже у двери.
- Эй, Билл, ты то куда собрался? Нам еще интервью обсудить надо, не забыл?
- Дейв, давай не сегодня, а?- тихо прошу я и одеваю куртку.
- Сегодня,- жестко проговаривает он и бросает ребятам: - Идите.
- Пока,- басист пожимает плечами, Густ быстро кивает мне, и они быстро выходят – куда они, интересно, так торопятся?
А, может, им просто есть куда торопиться.
- Знаешь, Билл, ты привыкнешь,- Йост стоит у окна ко мне спиной. Можно было бы просто подойти сзади и столкнуть его вниз.
Мысль вызывает улыбку. Ха-ха, все так просто.
- К чему?- улыбаясь, спрашиваю я.
Видимо он чувствует эту улыбку в моем голосе и оборачивается. Удивленно вглядывается мне в лицо, на котором сверкает улыбка – я знаю, что в ней слишком много холода и ненависти. Но он проглотит.
Черт возьми, всегда проглатывает.
Всегда – мне кажется, что это все длится уже вечность. Вечность боли, страха, грязи, ненависти – такой жгучей и страшной порой, прикосновений, которые мне не нужны и противны. Вечность – пу-сто-ты.
- Ко мне,- тихо проговаривает он,- тебе сейчас кажется, что я убиваю тебя, так? Но на самом деле, это и есть спасение, детка. Спасение, понимаешь?..
Ну все, его прорвало.
- Не называй меня деткой,- мне правда хочется смеяться, потому что я вижу, что он сейчас искренен. Он, правда, открывает свои чувства.
Продолжает, пропуская мои слова мимо ушей.
- … я ведь просто хотел помочь тебе сначала. Билл, я же сразу понял, какой ты. Слишком красивый для всех этих идиотов, которые вертятся вокруг тебя и так и норовят затащить в постель, чтобы попользоваться и бросить, слишком доверчивый, чтобы понимать все это…
Меня просто прошибает смехом. Я креплюсь из последних сил, сдерживаю хохот, рвущийся наружу.
-… если бы не я, так кто-то другой… ведь я люблю тебя, Билл. Я просто не дал разным уродам играть с тобой. А твой брат,- лицо продюсера кривится в презрительной маске,- глупый мальчишка. Ты же внутренне гораздо старше него, Билл, он же еще просто ребенок, который нашел себе новую игрушку. Ваши… отношения изначально были обречены. Это противоестественно. Ты поймешь, может быть через месяц, а может быть, через год, но ты еще будешь мне благодарен. Ты еще полюбишь меня.
На последнем его слове я начинаю смеяться.
Просто взахлеб. До слез.
Взгляд Девида меняется – вижу ярость, медленно зажигающуюся во взгляде.
Но остановить смех не могу… и не хочу.
Ему больно, я знаю, ведь всегда больно получать в ответ на искреннее признание смех. Я бы хотел, чтобы ему было больнее в миллионы, тысячи раз…
- Ненавижу тебя,- выдавливаю я сквозь истерический хохот,- ты просто идиот, Дейв. Мне все равно, что ты там надумал, какие там себе оправдания нашел, я просто ненавижу тебя.
В моих глазах пляшут веселые черти, почти как когда-то в детстве, только вот вызвано это не весельем.
- Ты самый страшный урод из всех, кого я встречал. Только ты всегда хотел уничтожить меня, что у тебя и вышло,- и я опять начинаю смеяться.
Удар.
Хватаюсь за щеку, на которой багровеет след ладони.
Но мне все равно так хорошо на душе. Я сделал ему больно, он почувствовал хотя бы миллионную долю того, что чувствую я.
- Заткнись, заткнись, шлюха,- зло шипит он и прижимает меня к себе.
Я не вырываюсь.
И не уворачиваюсь от грубого поцелуя, которым он впивается мне в губы.
Мне просто смешно до слез.
Я люблю ездить по ночному городу – просто смотреть на вереницу огней, слушать любимую музыку и не думать ни о чем. Только вот редко удается настолько бесцельно проводить время.
Я захлопываю за собой дверцу машины, чувствуя, что руки все еще немного дрожат.
Удивленный взгляд Саки, сидящего за водительским креслом – я почти никогда не сажусь на переднее сидение, предпочитая создавать хотя бы видимость одиночества, сидя сзади.
- Давай просто поездим по городу, ладно?- тихо прошу я и прижимаюсь горящим лбом к ледяному стеклу.
Он молча заводит машину – и, Боже, я так благодарен ему за то, что он не задает глупых вопросов!
Как бы я хотел сейчас просто сказать: «Отвези меня в аэропорт». Взять билет, куда угодно, лишь бы подальше отсюда, уехать и забыть прошлое, забыть будущее, забыть тебя.
Совершить это предательство самого себя хотя бы для того, чтобы не сойти с ума.
Глупые-глупые мысли. Ведь даже забыв тебя, я бы все равно мучился до конца жизни, понимая, что чего-то не хватает. Чего-то адски важного.
Мелькают витрины, люди, машины – будто бы жизнь проносится мимо.
Неужели я еще так молод?..
Иногда мне кажется, будто я живу уже целую вечность.
Столько людей, столько слов, столько действий. Столько всего.
Я устал. Мне холодно.
Без тебя я опять замерзаю, Том.
Только теперь в миллион раз хуже, ведь я знаю, каково не быть объятым этим холодом.
Забавно, когда то я думал, что самое худшее, что может случиться – это мой уход со сцены, жизнь без бешенной энергетики зала и фанатов, скандирующих мое имя. Жизнь без музыки равносильна смерти, да?
Тогда жизнь без тебя подобна полному уничтожению.
Я все еще ощущаю на себе вонь духов Девида – именно вонь дорогого парфюма, который, кажется, пропитал меня всего – лживого, трусливого мальчишку, которому так страшно. И хочется прийти сейчас домой – к тебе, забраться под нагретое твоим теплом одеяло, прижаться к горячему телу и почувствовать ответные объятия.
Утонуть в тебе, представив, что остального мира нет. И не нужно мне ничего больше.
Но именно теперь я лишен этого – когда я, наконец, понял, что значит счастье.
Ты был рядом всегда, но я не понимал, насколько это важно…
Хотя раньше это и было важно, но не настолько необходимо.
Твое присутствие – каждую секунду, каждое мгновение.
Мы сделали нашу связь неразрывной. Сами уничтожили себя, Томми.
Я даже не хочу думать о том, что может случиться, если завтра я откажу Йосту.
Он ведь и правда посадит тебя за решетку. Он сможет.
Он просто сошел с ума, он, в самом деле, ненормальный, я начинаю это понимать это в полной мере только сейчас.
Тюрьма не для тебя, братишка, я просто не выдержу, если он упечет тебя туда, я просто не смогу жить с этим.
И я знаю, что ты ответишь, если я расскажу тебе всё.
- Он не сможет. Слабо ему. У нас ведь фанатов полмира, Билл, меня не дадут посадить в тюрьму,- почти слышу твой голос.
Но что голоса тысяч фанатов против голоса закона, которым управляют люди, такие как Девид – жестокие, упорные, беспринципные, стремящиеся заполучить то, что им нужно любой ценой.
Нас забудут – может шум еще не утихнет в течение года максимум, но появятся новые кумиры, и мы будем позабыты – ты за решеткой, я – в вечном ожидании.
У нас есть деньги, но у Девида их больше.
У нас есть мизерная власть, его связи в тысячу раз крепче и шире.
Так где же выход, Том?
Только смотреть на бесконечную смену кварталов за окном автомобиля, на людей – таких свободных, но не осознающих своей свободы.
Они могут любить тех, кого захотят, могут целовать тех, кого вздумается, могут жить так, как им угодно… а мне ведь всего лишь нужно, чтобы ты был рядом.
Запретная любовь – так смешно звучит, но так горько.
Ведь мне теперь плевать на мнение общественности.
Пусть шокировано смотрят и крутят у виска, пусть орут: «Извращенцы» хоть за каждым углом, мне все равно, главное, чтобы ты был счастлив.
Улыбался, так, как ты умеешь. Чтобы сердце замирало и сладко сжималось, а ниже ребер будто бы воздушный шарик, запольный теплом и нежностью.
Сейчас, мельком глядя на твое осунувшееся лицо, кажется, будто бы эта улыбка уже никогда не появится на твоих губах.
Что ты, интересно, сейчас делаешь?
Мучаешься осознанием того, где я могу быть? Ждешь, пока я вернусь и сразу же уйду в свою комнату – запрусь в ванной, одену наушники, включу iPod, лишь бы не думать, что ты всего лишь за стенкой?
Не думать, что я мог бы сделать, если бы все не было так, как есть.
Каждый день, приходя домой, запираюсь в комнате, наплевав на голодную резь в животе, врубаю музыку на полную громкость и, забившись в угол кровати, пишу песни – настолько тоскливые, что, прочитав написанное, мне хочется смеяться – я представляю, что сказали бы критики, услышав эти тексты. Учитывая, какую они иногда бучу поднимают из-за наших нынешних, вполне оптимистичных записей.
Каждая песня – реквием по жизни. Смерть-тоска-боль из каждой строчки.
Или же столько слезливой нежности к тебе, столько сладкой надежды, что я просто рву на клочки бумагу – лишь бы не видеть эти чувства на бумаге, потому что становится еще хуже.
А может, ты сейчас напиваешься в тишине кухни.
И тебе больно, что я все еще не вернулся.
Я чувствую, как непроизвольно хмурюсь.
- Саки, давай уже домой.
Машина разворачивается.
Аккуратно поворачиваю ключ в замке. Прохожу в коридор и вслушиваюсь в мертвую тишину – везде выключен свет, ни шороха, ни звука.
Я прохожусь по всем комнатам, заглянув даже в ванную, и останавливаюсь у закрытой двери твоей комнаты.
Тяну ручку… открыта.
Пусто. Постель смята, джинсы и футболка, в которых ты был сегодня, брошены в кресло.
Значит, ушел куда-то.
Так.
Достаю сотовый из кармана, чувствуя, как накапливается волнение.
Нахожу номер Густава и слышу ровные, долгие гудки…
- Да!- на заднем фоне орет музыка, голос барабанщика пьяный и довольный. Так, значит, Том не с ним. Вот черт, да где он?! Но все же спрашиваю:
- Густ, Том не с тобой?
- Со мной, конечно.
Что?!
- Где вы?
- В клубе… если хочешь, подъезжай сюда,- пьяно ржет он, я морщусь.
- Нет, не думаю… с вами все нормально?
- Да, мамочка Билли, с нами все окей. А если понимать вопрос так, как я понял и как оно и есть – с Томом тоже все в порядке, уже потащил куда-то трахать какую-то блондиночку.
- Ну, этого мог не говорить. Давай, хорошо тебе отдохнуть.
- Ты точно не хочешь подъехать? Развеешься. А то вы с Томом в последнее время выглядите, как ходячие трупы… ему вот помогло… ну как?
- Нет, что-то не хочется. Только… если встретишь его еще, не говори, что я звонил, ладно?
Трехсекундное молчание.
- Ладно. Какие же вы все-таки идиоты.
- Сам такой. До встречи.
- Пока.
Почему-то мне становится обидно. Ревность острыми коготками царапает нутро – как же, ждешь ты меня.
Нет, я понимаю, не мне судить тебя, но все же… как всегда побежал забывать обиду в объятиях какой-нибудь силиконовой… даже не знаю, как назвать.
Встряхиваю головой, отгоняя непрошенные слезы. Боже, во что я превратился?! Чуть что, сразу слезы на глаза наворачиваются. Нервы, твою мать.
Я выхожу из комнаты и иду к себе. Перед глазами мелькают картинки, которые так хочется отогнать, но просто невозможно.
Ты и кто-то, чьего имени я даже не знаю, но уже ненавижу всей душой.
У меня с Йостом – другое.
Ведь мне неприятны его прикосновения и поцелуи, мне мерзко, страшно, обидно, когда он касается меня.
У тебя сейчас все не так.
Ненавижу, ненавижу, ненавижу!
Скидываю куртку, рывком сдергиваю с себя футболку, расшнуровываю кеды.
Снимаю макияж у зеркала – ватный тампон быстро покрывается черным, в каждом моем движении столько злости, что кожа вокруг глаз воспаляется – слишком сильно давлю. Ну и черт с ним.
Лягу спать. И мне плевать, что ты там делаешь.
Да, мне плевать!
Беру iPod с намерением заткнуть уши и уж точно пропустить твое появление дома. Знаю ведь, что не усну, но это лучше, чем слышать твои шаги и знать, откуда ты пришел. Гораздо лучше вслушиваться в твои любимые песни и думать, что, может быть, сейчас ты едешь домой и слушаешь то же самое. Хотя бы так – ближе к тебе.
И тут я слышу, как поворачивается ключ в замке.
Хлопок закрывающейся двери. Непонятная возня.
Стоп.
Слишком много шума для одного человека.
Нет-нет-нет.
Ты не мог так со мной.
Не мог ведь, Том, правда?..
Я даже не осознаю, как оказываюсь у двери своей комнаты и приоткрываю ее, чтобы увидеть, как ты целуешь ее – грубо, так, будто бы ты умираешь, не касаясь этих губ, как ты прижимаешь ее к стене – рука забирается под кофточку…
нет-нет-нет.
Мне кажется, что я сплю.
Будто сцена из глупой комедии. Или трагедии – я не знаю.
Прикрываю дверь.
Перед глазами почему-то туман.
Так странно.
Ведь ты и меня так целовал.
И точно так же прижимал к стене горячим телом – будто заслоняя собой весь мир, и мне казалось, что у тебя больше не с кем так не будет, кроме меня.
Я все еще помню твой жар, прикосновения твоей кожи, губ, языка, твой аромат – такой… странный, неповторимо-сладкий, от которого захватывает дух и так странно щекочет в груди. А ты… а что ты?..
Слух странно обостряется – я слышу, как вы проходите к тебе в комнату.
Роняете что-то. Спотыкаетесь о вещи и мебель, стукаетесь об углы, потому что оторваться друг от друга нет сил.
Я стою посреди комнаты, а этот глупый туман никак не сходит с глаз. Взгляд скользит по предметам – я не понимаю, что мне теперь делать.
Просто не знаю.
Просто слушаю, как ты забываешь меня.
Касаюсь пальцами кожи под глазами – мокро.
Я что, плачу?
Наконец взгляд останавливается на зеркале в полный рост – цепляется о знакомую фигуру. Все дробится в глазах, и я вижу только силуэт – темная тень на холодной глади, я не узнаю себя. Закрываю глаза на доли секунды.
Когда открываю, все видно гораздо четче.
На губах – растерянная, дрожащая улыбка. Будто бы плохо склеенная из тысяч кусочков.
Глаза – усталые, темные осколки горят и там.
Понурые плечи, остро торчащие кости ребер, болезненная худоба и бледность – это не я.
Словно битое стекло на асфальте – серое-серое и острое.
Нет-нет-нет, не я.
Не я судорожно вслушиваюсь в звуки предательства.
Не я не могу остановить это или хотя бы просто зажать уши, потому что просто нет сил.
Не я ненавижу себя так, как не ненавижу никого.
Не я хочу изуродовать этого кого-то в отражении, чтобы все, наконец, поняли, каков я на самом деле.
Не я знаю, что единственный человек, который мог принять меня истинного, сейчас окончательно забудет обо мне, и обратного пути нет.
Не я…
Не я…
Не я…
Слышишь, Том?..
Нет, ты больше не слышишь меня, ты слишком занят.
Я цепляюсь ногтями в щеки и раскрываю рот в крике – но звука нет, только какое-то сдавленное сипение и всхлипы.
И эти звуки-звуки-звуки, ты стонешь, нет, замолчите, я прошу!
Зажать уши – просто зажать уши, но я не могу. Я больше ничего не могу.
Только ненавидеть себя и весь мир в придачу… всех – кроме тебя.
Даже теперь.
Я просыпаюсь от лучей солнца, бьющих в глаза. Голова болит, глаза жжет, горло пересохло и болит.
Прикрываюсь ладонью глаза и прищуриваюсь – комната медленно собирается из изогнутых линий, приобретая очертания столика у кровати, кресла и окна. Когда я вчера уснул?..
Помню, что просто упал на кровать, забился под одеяло и, не обращая внимания на острую нехватку воздуха, накрыл голову подушкой – лишь бы ничего не слышать.
И, судя по так ужасно щиплющим и опухшим глазам, еще и захлебывался слезами.
Ха-ха-ха.
Пришло, наконец, благословенное отупение.
Мне просто все равно.
Дыра под ребрами, где раньше было сердце – теперь просто пульсирующая пустота, темная, засасывающая пу-сто-та, которой нет конца. У которой есть начало, но оно так глубоко уходит в прошлое…
Может быть, эта пустота тянется еще с тех времен, когда мы начали карьеру и я понял, что мир далеко не сказочная вселенная песен и музыки.
Просто она сидела глубоко-глубоко внутри, постепенно поглощая меня все больше.
А теперь я – это она.
Она – мое Альтер эго.
Моя нынешняя жизнь.
Я не жалею.
Мне казалось, что я почти показал миру, насколько силен.
На самом деле мир просто показывал, насколько он сильнее.
Я медленно собираюсь и выхожу из дома – на улице тьма едва-едва рассеивается.
Мне все равно, на то, что она сейчас спит в твоих объятиях, Том.
Мне просто все равно.
- О-о-о-о-о,- многозначительно протягивает Густ, когда ты входишь в зал для репетиций,- так вот чего не хватало Тому, чтобы стать нормальным.
Мое сердце пропускает удар. Я пусто улыбаюсь Девиду – на его губах появляется ответная улыбка, неуверенная и почти незаметная. Он так и не научился разгадывать мои улыбки.
- Парень, я знаю, почему у тебя такая рожа довольная,- продолжает Георг,- девушка с которой ты ушел, была оооочень ничего.
- Не просто оооочень, а очень-очень,- смеется Густ, уворачиваясь от пустой бутылки из-под пепси, которой ты в него кидаешь, улыбаясь. Я знаю, что ты улыбаешься – я просто чувствую.
- Пошли вы, придурки,- ты фыркаешь, а я борюсь с нестерпимым желанием посмотреть на тебя,- идиоты озабоченные.
- А это что-то новенькое!- радостно заявляет барабанщик, мне хочется, чтобы он, наконец, заткнулся и я так надеюсь, что ты заставишь его прекратить,- это реально странно! Раньше тут было три озабоченных придурка и один девственник! Теперь только два озабоченных придурка, девственник и сноб!
- Заткнись,- в твоем голосе улыбка. Такая солнечная и веселая, я почти ощущаю ее тепло на своей коже.
Я не выдерживаю.
Все гребанные рамки, в которые я так хотел заключить наши с тобой отношения еще утром, летят ко всем чертям.
Утешаю себя глупым: «Мне же все равно… просто попробую сделать наши отношения… менее напряженными».
А на самом деле думаю, что если не посмотрю ему в глаза и не почувствую хотя бы капли твоего тепла, то просто умру.
Ведь сегодня меня ждет… страшное. Я ведь заслужил хотя бы чуточку тебя… заслужил.
- Том, достань, пожалуйста, мне ананасовый сок,- тихо говорю я, переводя на тебя взгляд. Ты едва не роняешь Ред Булл, вздрогнув, а я чувствую, что голос предательски дрожит.
Густ захлебывается недоговоренной фразой, в комнате повисает молчание – ненавистно-напряженное.
- Конечно,- внезапно ты так просто поворачиваешься ко мне, держа в руках упаковку с соком, и протягиваешь ее мне…
Я смотрю в твое лицо, впитывая каждую родную черточку, и пусть на нем такая фальшивая и злая улыбка, я все же чувствую, что мне становится теплее.
Выдох…
Мой взгляд встречается с твоим и сердце, кажется, останавливается на несколько секунд, вместе со временем, воздуха катастрофически перестает хватать, я тону в тебе, я так скучаю по тебе, я так люблю тебя…
А в твоих глазах звериная тоска, и мне хочется кричать.
Кажется – пара секунд и мир взорвется мириадами пылинок и оставит нас, наконец, одних.
Но внезапно ты прикрываешь глаза.
И когда ты открываешь их, я больше не вижу своего брата.
- Не тормози,- ты фыркаешь и подходишь ближе, бросив упаковку мне на колени,- не за что.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 39 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |