Но как ни хотелось мне повидать Захарыча, служебные обязанности заставляли меня с рассветом вернуться в Ленинград. Я ночевал в той комнате, на дверных косяках которой капитан Уваров показал мне следы пуль, выпущенных два года назад пылкой хорошенькой Аннушкой, не пожалевшей своей жизни для защиты родного города.
Когда наши войска, громя гитлеровцев, уйдут от Ленинграда далеко-далеко вперед, этот разрушенный дом надо будет сохранить в его нынешнем виде — превратить его в памятник обороны города, в дорогой сердцам ленинградцев музей...
Срок приближается
5 ноября
Вчера по радио, а сегодня в газете «На страже Родины» опубликованы «Итоги летней кампании Красной Армии» (с 5 июля по 5 ноября). Огромное и радостное сообщение, с перечислением блистательных наших побед, начиная от наступления после разгрома немцев на линии Орел — Курск и на линии Курск — Белгород... Взятие Харькова, освобождение побережья Азовского моря, удар на Смоленском и Рославльском направлениях, форсирование Днепра и освобождение всей левобережной Украины. Наступая на фронте в две тысячи километров, Красная Армия продвинулась на запад где на триста, а где и на четыреста пятьдесят километров.
Сегодня провел несколько часов на батарее тонкоствольных зенитных орудий, врытой в маленький сквер против Исаакиевского собора, рядом с превращенным в холм Медным Всадником. Здесь всё — история Революции: восстание декабристов, алые знамена первых дней Октября. По этому скверу проходил Ленин.
Когда ранним утром письмоносец принес газеты, бойцы и офицеры, выйдя из блиндажа, построились против грядок огорода, торжественно слушали сообщение. Потом обсуждали его, — та же печка-времянка, шуршащая жарким огнем в блиндаже, какие везде на переднем крае, те же полевые телефоны, та же надежность бревенчатых накатов, засыпанных ленинградской землей. И вокруг них, исчезнув из поля зрения за валами котлована, — прекрасный архитектурный, всему миру известный ансамбль.
Лейтенант Рязанцев, держа в руке свежепахнущую. типографской краской газету, говорит о прочитанном перед строем. Сидящие на скамьях бойцы слушают с необычайным вниманием, их лица суровы, и только по живости веселых глаз можно угадать, что думает и чувствует каждый. Среди них есть воронежцы, москвичи, украинцы, смоляне.
— Знаете ли вы, товарищи, что означают эти великолепные цифры?' — говорит круглолицый, здоровый красноармеец Андрей Шутко. — Семнадцать тысяч потерянных немцами орудий — это сотни тысяч сохраненных Красной Армией жизней советских людей, наших женщин, детей. Десять тысяч самолетов, которых лишился враг, — это спокойствие, возвращенное Красной Армией: сотням наших городов! Больше пятнадцати тысяч разметенных немецких танков — это десятки тысяч гектаров земли, на которых мы опять будем выращивать хлеб!..
Выступает прибористка-красноармеец Соловьева, подобранная на улице в состоянии крайнего истощения, а теперь здоровая и веселая женщина. Выступает младший лейтенант Щукин, говорит о том, что готовность орудий батареи к мгновенному открытию огня сбережет и людей и культурные ценности Ленинграда...
— Только вчера мы были очевидцами убийства снарядами наших детей и женщин — здесь, на набережной Невы!.. Я делаю все зависящее от моих сил и знаний, чтобы таких убийств не было!
— А я, — уверенно говорит командир орудия младший сержант Кузнецов, — торжественно обещаю: первый же вражеский самолет, летящий над моим орудием, будет сбит!
Горячая беседа на полуслове оборвана трелью звонка.
— Воздушная тревога! — кричит командир батареи капитан Ибатуллин. — По местам!
. Блиндаж мгновенно пустеет. Меньше чем через полминуты тонкие стволы орудий поднимаются к облачному серому небу. Разносится голос командира:
— Поверить передачу! Поиск!
Но хищник не решился вынырнуть из облаков. Гул мотора стихает. Отбой!...
25 ноября
Вчера в Союзе писателей состоялась встреча с делегацией Киргизии (первая делегация приезжала в начале прошлого года, привезла голодающим ленинградцам продовольствие, так же как приезжали тогда и делегации Таджикистана и других республик).
Вечером в городе, как и всегда, была абсолютная тьма, на расстоянии вытянутой руки ничего не видно. Только мгновениями небо озаряется вспышками — ухают разрывы немецких снарядов. Два длинных автомобиля остановились у Дома Маяковского, из машин выходят гости в восточных халатах и в барашковых шапках. Эти гости привезли — уже прямиком в Ленинград — эшелон с продовольствием и промышленными товарами.
В зале клуба яркий электрический свет, жарко натоплены печи. В составе делегации народный поэт Киргизии Алымкул Усенбаев... От ленинградских писателей с приветственными речами выступали Н. Тихонов, Б. Лихарев и я. Седой худощавый подполковник Николай Тихонов называет гостям имена киргизов-воинов Ленинградского фронта и таких, прославленных на других фронтах, богатырей, как Герой Советского Союза Чолпонбай Тулебердыев, закрывший своим телом амбразуру вражеского пулеметного дзота.
Алымкул Усенбаев заканчивает вечер своими, посвященными Ленинграду песнями, с превосходным мастерством и изяществом аккомпанируя себе на трехструнном когызе.
Из ярко освещенного зала, провожая гостей, выходим в темную ночь, свистящую снежную вьюгу. Два длинных автомобиля, отъезжая, растворяются в непроглядной тьме.
А потом мы с Тихоновым и Лихаревым шагаем в той же тьме по набережной Невы, и мокрая пурга хлещет нам в лица, и мы разговариваем о нашей армии, о Киргизии и о Ставском — близком нам писателе, храбром человеке, о котором в этот вечер, к нашей грусти, узнали, что он погиб где-то под Невелем на фронте.
1 декабря
Весь день сегодня состояние тревожное. Получил из Москвы телеграмму от 29-го: «Был сильный сердечный припадок положили в госпиталь на две недели точный адрес сообщу целую Лукиицкий...»
Отец мой не такой человек, чтоб посылать подобную телеграмму без очень серьезных оснований. И подпись «Лукницкий» говорит о том, что посылал ее не сам, — значит, лежит.
За отца я боюсь: ведь ему 68 лет!
5 декабря
Город по-прежнему под обстрелом, сегодня с утра — обстрел района, в котором живу.
6 декабря
ТАСС на мои просьбы навести справки об отце не ответил мне, до сих пор молчит. Вчера наконец первое, более или менее успокаивающее известие — телеграмма от родственников: у отца инфаркт, но состояние улучшается. Однако от самого отца вестей нет.
В городе уже дней пять подряд новая волна неистовых обстрелов. Обстрел моего района начинается ежедневно с девяти-десяти утра и длится до вечера. Сегодня снаряд попал в дом напротив моих окон — в жилой дом Малого театра. Стекла в двух комнатах моей квартиры опять выбиты.
С Лихаревым сегодня «гулял» по городу. Снаряды рвались поблизости, особенно когда мы шли по Кирочной; рвались вообще всюду, весь день. Вчера снаряд упал на Невском, против Книжной лавки писателей, осколком убита стенографистка Радиокомитета. Окна лавки выбиты, повешено было объявление: «Все благополучно, все ушли домой». В субботу снаряд попал в трамвай на Невском, разбиты оба вагона, полные людей, — кровавое месиво. В числе убитых — группа врачей, ехавших вместе в трамвае. Тут же разбита автомашина. Много крупнокалиберных снарядов легло невдалеке от дома, в котором живу. Снаряды попали также в мебельный магазин на Невском, в столовую на Невском, в трибуны на площади Урицкого. Трещали дома, разрывы хлопали над головой.
Только что, пока писал это, прозвучало по радио сообщение о — конференции трех держав и коммюнике о декларации, подписанной 1 декабря в Тегеране Сталиным, Рузвельтом, Черчиллем. Это единственное для меня радостное событие за неделю. Воспринимаю его как личную радость.
С каждым днем все ближе надвигается срок решительного наступления на Ленинградском фронте, когда я должен буду находиться на передовых позициях. Для этого наступления все готово. Ждем только морозов, которые сковали бы почву, сделали бы ее проходимой для танков и тяжелой артиллерии. Об этом все говорят почти открыто. Уверенность в успехе на этот раз у всех полная.
Архитектурное наступление
17 декабря
Три раза (29 ноября, 4 и 7 декабря) я был в Архитектурно-плановом управлении. Теперь оно преобразовано в Проектно-планировочное управление Ленгорсовета. Беседовал с начальником АПУ инженером-строителем М. В. Морозовым, с его заместителем Наумовым, участвовал в совещаниях, на которых высказывались лучшие архитекторы города — Н. В. Баранов, И. И. Фомин, Б. Р. Губаненко, О. И. Гурьев, А. С. Гинсберг, В. А. Каменский, Серебровский, М. В. Морозов и другие.
Еще обстреливают Ленинград из дальнобойных орудий гитлеровские мерзавцы. Еще рушатся дома, гибнут люди,, еще не снята блокада. Но ленинградцы уже не ограничиваются подсчетом жертв и ущерба, нанесенного и наносимого городу. В Ленинграде архитекторы и строители управления и шести районных проектных, мастерских сделали проекты восстановления разрушенных объектов города и полной реконструкции его, превращения его, по сути, в новый, еще более прекрасный город. В Ленинграде будут не только улучшены все исторические ансамбли (и главным образом те из них, которые складывались во второй половине XIX века, в условиях капитализма, приводившего,к различным ненормальностям и несообразностям — например, к противоречиям в облике центра и окраин), но и созданы новые, соответствующие требованиям социалистической революции, коммунизма, при котором ленинградцы, как и вся страна, будут жить!..
Общее руководство проектированием нового Ленинграда возложено на главного архитектора города Н. В. Баранова. Его инициатива, энергия и организаторские способности сплотили людей, начавших в условиях блокады грандиозное, дерзкое «архитектурное наступление» на все, что мешает городу-победителю гордиться своими удобствами, своим стилем и красотой.
«...Мы все знаем, какое место занимает Ленинград в Союзе, какое исключительное значение он имеет и какие исключительные сокровища для дальнейшей социалистической стройки находятся в нашем городе. Именно поэтому обязанностью нашей организации является с особым вниманием, с особой исключительной настойчивостью заняться вопросами усиления мощи нашей Красной Армии, нашего флота...» Так учил Сергей Миронович Киров, эти его слова опубликованы в «Ленинградской правде» 1 декабря 1942 года.
Мы повторяем их и сейчас, в кировские дни, отмечаемые всем населением Ленинграда.
Мы помним о прославившемся в боях 1941 года Ленинградском пехотном училище имени Кирова. О давшем Родине десятки героев танковом соединении, носящем имя Кирова. Кировцы бесстрашно таранили вражеские танки. Кировец Калабанов один, вступив в единоборство с сорока двумя немецкими танками, поразил их. Этот подвиг стал легендарным. Мы помним об удивительных делах Кировского завода, выпускавшего танки и ремонтировавшего их так, что прямо из цехов они шли в бой. Кировский завод еще и сейчас — на самом переднем крае обороны города. Имя С. М. Кирова носит красивейший проспект, по которому шло в бри народное ополчение и который сейчас — часть главной магистрали между северными и южными передовыми позициями города. Мы любим наш крейсер «Киров», бьющий по немцам главным калибром своих орудий... С. М. Киров сделал многое для выражения облика города, для его промышленности, которая помогла отстоять город в наши дни. По инициативе Кирова на Ижорском заводе построен первый блюминг, создан первенец тракторостроения — тракторный цех завода «Красный путиловец»; строились совершенные конструкции машин, станков, оптических приборов; в металлических цехах вырабатывалась высококачественная сталь; на верфях строились корабли, какие сейчас ведут по врагу огонь.
Многое в городе разрушено. Но все будет не только восстановлено, но и сделано лучше, чем было. Разовьется, вырастет, новый облик приобретет город!
На улице Росси, в кабинете, выходящем глухо занавешенными окнами во двор, вместе с архитекторами, склоненными над огромными планами, схемами и чертежами, не обращая, как и все, никакого внимания на свист и гулкие разрывы снарядов, ломавших крыши где-то неподалеку, я знакомился с уже разработанными и еще разрабатываемыми проектами... Что в них?
Конечно, прежде всего — ликвидация последствий разрушений в архитектурной форме. Установка на прежние места зарытых в землю, обновление заделанных в земляные футляры и восстановление исковерканных памятников искусства. На тридцати главных магистралях города — остекление домов, заделка пробоин, очистка и озеленение разрывов, образовавшихся между домами. Реставрация фасадов и окраска Невского, Литейного, Владимирского, Загородного, Садовой, Кировского проспекта, площади Урицкого, Адмиралтейского проезда, Советского проспекта (которому будет возвращено название: Суворовский. Исторические названия будут возвращены многим проспектам, улицам, площадям Ленинграда). Все это — в плане 1944 года. Острова, занимающие двадцать восемь гектаров, включатся в новый общегородской парк, который охватит двести восемьдесят гектаров площади. Он протянется на восемь километров от восстановленного стадиона Ленина, через расчищенный Петровский остров к Петропавловской крепости. Другие зеленые массивы будут созданы во всех частях города, в частности вдоль Суворовского проспекта, до Смольного — там с будущего года на месте разрушенных начнется строительство новых зданий. Вокруг Смольного будет создан новый архитектурный ансамбль, с прямым въездом на Охтенский мост (уже сейчас началась ломка деревянных зданий, укладывается трамвайная ветка).
Разрабатывается проект «поворота Ленинграда лицом к морю», создания морского пассажирского вокзала, которого до сих пор вообще не было; преобразования всей ныне хаотической прибрежной зоны — Гавани, острова Декабристов и пр. — в великолепный «фасад города», с большими дноуглубительными работами на мелководье Финского залива, и реконструкция Торгового порта. Проект восстановления Петергофа и Пушкина. Включение в ансамбли заводов и новых предприятий. Реконструкция Международного проспекта, с упразднением безобразного Клинского рынка (архитектор Каменский). Преобразование Мытнинской набережной, территории за Артиллерийским музеем, территории Петропавловской крепости и ее обводов. Реконструкция территории вокруг Инженерного замка, с созданием прямых проходов от него к Невскому. Полное разрешение архитектурного ансамбля между Варшавским и Балтийским вокзалами. Вывод больших жилых и парковых массивов далеко на юг. А Сестрорецк и значительная часть Карельского перешейка, откуда нынче из своих железобетонных дотов ведут по нашему городу огонь финны, будут превращены в курортную зону, где вырастут сотни санаториев и домов отдыха...
И многое, многое другое проектируется сейчас!
Особенно энергично работает архитектурно-планировочная мастерская, руководимая О. И. Гурьевым, в которой проект совместно с Гурьевым делает архитектор Надежда Георгиевна Агеева...
Уже было много конкурсов. Еще не все варианты утверждены. Еще идут горячие обсуждения и споры. Но работа кипит. Трудно! Не хватает кадров (Академия архитектуры в этом деле не принимает участия). Пока из Москвы и других городов приехали единичные архитекторы, на местах еще много рогаток. Еще только ожидается прибытие первой партии — двенадцати человек: архитекторов, инженеров, геодезистов. Но уже намечено создать трест геодезических съемок и инженерных изысканий...
Все пока делается руками и энтузиазмом ленинградцев-блокадников.
Но и у руководителя всех работ — главного архитектора города Николая Варфоломеевича Баранова, и у каждого участника этих работ энтузиазма хватает!..
Такова наша вера в будущее. Таково, кажущееся в условиях блокады фантастическим, архитектурное наступление наше на осаждающих Ленинград гитлеровцев!
Скоро блокады не будет!.. Фантастические мечты будут претворены в действительность!
Что это?
23 декабря
Сегодня ленинградцы были взбудоражены раскатистым, мощным гулом нашей сильной артиллерийской стрельбы, доносившимся со стороны Красного Села. Вначале редкий, огонь сменился непрерывной артподготовкой. Затем загрохотала и немецкая артиллерия — там, на фронте... Неужели началось?..
Но в редакции «На страже Родины» и в штабе фронта все как будто спокойно. Нет обычной в таких случаях спешки...
Что это? {137}
Глава восьмая.
Полное освобождение от блокады
Ленинград и 42-я армия
14–27 января 1944 г
В строжайшей тайне. — Первые сведения. — Бой за Красное Село. — День двадцатого января. — Немецкие пушки на Дворцовой площади. — В Стрельне и Петергофе. — В Пушкине. — Павловский дворец горит! — Освобождение Гатчины. — Салют Победы
Огромный, накопленный в боях войсками Ленинградского фронта опыт и столь же огромная мощь, какой к концу 1943 года обладала вся наша Красная Армия, дали возможность защитникам Ленинграда хорошо подготовиться к последней, решающей битве на территории Ленинградской области. Подготовка к этой битве началась с осени 1943 года. Наше командование во всех деталях разработало план крупнейшей операции, целью которой было полное снятие с Ленинграда блокады, разгром и изгнание за пределы Ленинградской области всех немецких захватчиков.
Враг был еще силен. Надо было нанести удар так внезапно и с такого неожиданного для врага направления, чтобы он заблаговременно не мог стянуть к опасному для него месту крупные резервы и чтобы, при нанесении удара не успел опомниться.
Могли ли гитлеровцы представить себе, что ленинградские войска ударят с той стороны, где наши силы казались им всего слабее и куда, по суждению немцев, мы не имели возможности стянуть тяжелую технику и многолюдные подкрепления? Но именно такое место и выбрано было нашим командованием для нанесения решительного удара. Таким местом был Ораниенбаумский «пятачок» — сохранившийся с первых месяцев войны за нами приморский плацдарм, с которым сообщаться можно было только водным путем, по Финскому заливу, насквозь просматриваемому вражескими наблюдателями и с южного и с северного берегов, простреливаемому во всех направлениях. Каждое судно, появившись в узком фарватере между Ленинградом и Кронштадтом или между Кронштадтом и Лисьим Носом (на северном берегу), немедленно подвергалось яростному обстрелу и бомбежкам с воздуха — враг видел его простым глазом.
Но это не помешало нам, в полной тайне от гитлеровцев, начиная с ноября 1943 года, по ночам, соблюдая строгую маскировку (и обманывая врага впечатлением, что мы вывозим с Ораниенбаумского плацдарма нужные для нас в другом месте войска Приморской оперативной группы), постепенно перебросить туда всю, полностью укомплектованную и обеспеченную мощной артиллерией и тяжелой техникой, 2-ю Ударную армию, сняв ее с Волховского фронта. Командующим армией был назначен генерал-лейтенант И. И. Федюнинский.
Одновременно готовилась к той же битве и 42-я армия под командованием генерал-полковника И. И. Масленникова, оборонявшая южные подступы к Ленинграду, на линии Урицк — Пулково. Она была пополнена несколькими корпусами и другими крупными соединениями, насыщена артиллерией так, что на каждый километр фронта приходилось около двухсот орудий и минометов, один залп которых равнялся сорока четырем тоннам металла. На участке фронта в два раза более широком, чем при прорыве блокады, мощность залпа теперь была в три раза больше, чем тогда. Вся авиация — морская и сухопутная, вся артиллерия боевых кораблей Балтфлота, огромное количество тяжелых и средних танков были поставлены на службу этой операции еще невиданного размаха.
Обеим армиям предстояло начать наступление почти одновременно (я говорю «почти» потому, что разновременный удар должен был сбить врага с правильной мысли о направлении главного удара). Армии получили задачу: прорвавшись сквозь всю глубину обороны противника, обойти его с двух встречных дугообразных направлений и в районе Ропши — Кипени взять в клещи, затем вместе повернуть на юго-запад и двигаться дальше.
Но не только эти армии были назначены для решительного наступления. Развивать успех предстояло и всем другим армиям Ленинградского фронта (кроме 23-й, оберегавшей Ленинград с севера) и, конечно, Балтфлоту, великолепно выполнившему первую задачу: тайную переброску 2-й Ударной армии. Включиться в наступление предстояло и Волховскому фронту (8-й, 54-й и 59-й армиям), находившемуся на линии железной дороги Мга — Кириши и далее к югу, до Новгорода. А затем и 2-му Прибалтийскому фронту — сковывая резервы противника и громя невельскую группировку гитлеровцев.
Словом, битва предстояла размаха необычайного, должна была привести (и к осени 1944 года — привела) к полному разгрому всех гитлеровских войск, сначала на территории Ленинградской области, а затем ив Прибалтике...
Подробности подготовки к этой крупнейшей операции слишком сложны и многочисленны для того, чтобы я мог привести их здесь. Ленинградским фронтом командовал по-прежнему генерал армии Л. А. Говоров, а Волховским — генерал армии К. Л. Мерецков, 2-м Прибалтийским — генерал армии М. М. Попов, Краснознаменным Балтийским флотом — адмирал В. Ф. Трибуц, 13-й воздушной армией — генерал-майор авиации С. Д. Рыбаль-ченко, 14,-й воздушной армией — генерал-майор авиации И. П. Журавлев.
Итак, 2-я Ударная армия, прежде всего силами 48-й и 90-й дивизий 43-го стрелкового корпуса генерал-майора Андреева, начала наступление 14 января, в 10 часов 40 минут утра, после артподготовки, продолжавшейся шестьдесят пять минут. Немцы, естественно, потянули свои резервы сюда. 42-я армия начала артподготовку на следующий день, 15 января, в 9 часов 20 минут утра. Через час сорок минут, после окончания обработки немецкого переднего края артиллерией и авиацией, 30-й гвардейский корпус генерал-майора Н. П. Симоняка и его соседи начали наступление стремительной атакой стрелковых частей и танков. К середине дня все три линии вражеских траншей гвардейцами были заняты, и корпус Н. П. Симоняка продвинулся вперед на три-четыре километра.
В строжайшей тайне
15 января.
Ленинград
В эту ночь, как и всегда, я проснулся задолго до рассвета, как и всегда, прислушался к далекому грохоту артиллерии, зажег керосиновую лампу, стал читать по-французски Густава Эмара. На Всё для чести, что бы ни происходило» оборвал чтение: задрожали оконные стекла, дробный, исключительной силы гул потряс город. Случилось что-то необычайное... Внезапный, очень сильный обстрел?.. Нет, не то... Звуков разрывов не слышно, а сила грохота небывалая... Взглянул на часы: 9.20. Вскочил, распахнул форточку, высунулся. Сразу волнение: весь горизонт южной стороны прыгал гигантскими всполохами и вспышками, предрассветная тьма распадалась под взмахами этого красноватого света. А грохот еще неслыханной за всю блокаду такой артиллерийской долбежки был подобен ударам тысяч громадных клепальных молотов, пущенных в работу одновременно.
Форточки в окнах домов напротив, через канал Грибоедова, распахивались. Из них во всех этажах выглядывали с недоумением дети и взрослые. На набережную канала выбежали дворники. Все взоры обращались туда — к мелькающей чересполосице красных всполохов. Люди кричали:
— Это не обстрел!.. Это — наши!
В остром, радостном возбуждении я произнес вслух:
— Началось!
Мгновенное решение — на фронт!..
Валенки. Ватная куртка под полушубком. Полевая сумка через плечо — в ней записная книжка, кусок хлеба, карта-километровка. Сунув в карман две запасные обоймы для пистолета, выбежал на улицу...
На площади Лассаля, у остановки «двадцатки», встречаюсь с Александром Прокофьевым и Ильей Авраменко. Едем вместе в Лесной. Вот и Политуправление фронта. Здесь встречаемся с Виссарионом Саяновым, Борисом Лихаревым и с работающим в одном из отделов штаба Александром Дымшицем. Полковник Калмыков сообщает нам:
— Да, началось наступление. Удар наносится с двух сторон: от Ораниенбаума и от линии Урицк — Пулково. Вторая Ударная прорвала линию вражеской обороны на десять километров по фронту, прошла в глубину четыре. Сорок вторая только что начала. Самолеты пока еще не введены, позавчера они ходили на массированную бомбежку, но, едва взлетели, начался густой туман. Самолеты очень долго не могли сесть на свои аэродромы, кружили, имея, к счастью, много бензина, — не будь запаса или продлись туман, дело могло бы кончиться печально.
— А можете ли сказать, какова главная задача? — спросил Прокофьев:
Калмыков медлил с ответом. Сказал:
— Освободить Ленинград от обстрелов... Но, может быть, «перевыполним план»!
Нам было выдали однодневные пропуска на фронт, и... почти в то же время «сверху» приказание: всем писателям, всем фронтовым и армейским корреспондентам пока никуда не ехать. Строжайшая военная тайна пока еще не снята! Велят — по домам: «Будут назначены место и время для обеспечения вас информацией и заданиями...»
Разве можно в такой день сидеть дома и ничего не делать?
Невский. Штаб. Поиски попутного транспорта в рассуждении, что мне, спецвоенкору центрального ТАСС, прямого запрещения не было. Редакция «На страже Родины». Из редакции, однако, тоже никто никуда не едет, машину не посылают.
На Невском встречаю Николая Тихонова. Он огорчен: 16-го уезжает в Москву принимать бразды правления Союза писателей. Впрочем, «утешает» себя: ему где-то сказали, что под Ленинградом выполняется задача всего лишь «местного значения»... Утешение это, конечно, слабое: он все понимает! Ему хочется, ему нужно быть сейчас в Ленинграде! Но человек он дисциплинированный, и, каков бы ни был его долг, он всегда его выполняет!
Иду с ним по Невскому, сегодня получившему свое прежнее название. Переименованы площади (опять — Дворцовая) и многие улицы. Снова — Суворовский проспект, снова — Садовая...
В «Северной» столовой краснощекая девушка и молодой человек атлетического сложения, в белом свитере, рассуждают о спорте — они участники завтрашнего лыжного и конькобежного соревнования на стадионе «Динамо». Я переполнен мыслями о том, что творится там, самые слова «конькобежное», «стадион» представляются мне сегодня удивительными, глубоко несоответственными дню.
Опять мечусь по редакциям. Узнаю: 42-я армия продвинулась на два километра.
...Ночь. С восьми вечера я дома. В квартире четыре градуса. Колка сырых дров, дым, тьма, свеча, ужин. За окном — вспышки. Наблюдаю. «Последние известия» по радио сообщают о «боях местного значения».
Понимая, однако, истинное значение происходящего, представляя себе его, ленинградцы сегодня испытывают чувство величайшего удовлетворения — весь день все были немножко опьяненными, возбужденными. Все приветливы друг с другом — на улицах, в трамваях, везде. Все сегодня в полном смысле слова товарищи!
Ошеломленный, подавленный, враг не обстреливал город (по крайней мере, обстрелов я не заметил и ничего не слышал о них). Ленинградцы усмехаются: «Немцу не до того!» {138}
Как разговаривают сегодня люди? Кто что знает и что говорит? Писатели ничего не знают. Газетчики — мало. В редакции «На страже Родины»: «Будто...», «Кажется...», «Такой-то сказал...» В редакциях «Правды» и «Известий» та же досада на вынужденное безделье и отрывочные сообщения: «К Симоняку. На высотку, значит!..» Или: «В хозяйстве Шаманина — пир горой!..»
Так, из обрывков, из отдельных фраз, создается представление пока весьма приблизительное.
А грохот все продолжается. Он сначала длился не прерываясь, не ослабевая, потом пошел перекатами, то затихая, то возникая новыми шквалами. Так до вечера. Доносились гулы бомбовых ударов — к переднему краю проходили эскадрильи наших бомбардировщиков. Внезапно раздавались особенно тяжелые залпы — то громыхали форты Кронштадта. Весь день ухали башенные орудия стоящих на Неве кораблей, ухают и сейчас, ночью.
Надо заставить себя заснуть...
16 января
С утра тихо. Оттепель. Иду с ведрами за водой в Шведский переулок — ближе нет.
В 9.30 начинается далекий тяжелый грохот: бьет наша артиллерия.
Тороплюсь в штаб. Пропуска на фронт, в 42-ю армию, мне пока нет. Узнаю: ко вчерашнему вечеру наши войска продвинулись вперед на шесть километров. В городе почти никто ничего не знает. Тайна крепка. Газеты скромно сообщают: «Наши артиллерийские и минометные подразделения вели огонь по разрушению оборонительных сооружений противника». А гул был такой, что весь город дрожал!
Вчера все побережье, где немцы (видно было из Гавани), заволокло дымом. Сквозь него прорывалось пламя. Южный ветер гнал дым к городу, в Гавани пахло порохом. Кировский завод ходил ходуном от бомбежки немецкого переднего края нашими самолетами.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |