– Совершенно правильно, прокуратор. Славный Вителий подарил мне его за…
Рука Клодия сильней сжала плечо.
– За исцеление родственника. Я состоял лекарем при нем и был бы счастлив так же верно служить вашей семье…
– Может, он говорит правду? – задумчиво произнес Марк.
– Нет. Я видела его, – взгляд Варении горел ненавистью. – Это он. А клеймо свел своим колдовством.
– И такое вполне возможно, – пожал плечами Марк.
– Без прямых доказательств я не могу принять правильное решение, – сказал наместник.
– Постойте! – воскликнула Варения. – Второй раб Луция остался у нас. Позовите его сюда немедленно!
Снова потянулись томительные минуты ожидания. Наконец, тяжелая дверь отворилась, и в зал вошел согбенный старик в коричневой накидке из мешковины, с растрепанными остатками пегих волос и косматой седой бородой.
Острый взгляд неожиданно ясных глаз царапнул украдкой лицо Кфира, и у того провалилось сердце: это был Лисимах! Тот самый грек, с которым они провели юные годы в рабстве у Авла Луция – укрывались одним рваным плащом, экономно растягивали последнюю баклажку воды в египетской пустыне, а когда перепадали остатки лакомств со стола хозяина, честно делили их поровну, устраивая маленькое убогое пиршество. Плеть, клеть и извращенные наклонности Авла в полной мере довелось испытать обоим, ночами они скрипели зубами, плакали, тихо жаловались друг другу, и разделенная на двоих беда становилась вдвое легче. В общем, были они как братья, и каждый доверял другу, как самому себе.
Лисимах на три года младше Кфира, но сейчас по виду вполне мог сойти за его отца. Глядя на них со стороны, было легко представить, насколько жалкое существование раба отличается от жизни свободного и обеспеченного человека. Кфир никогда не узнал бы его, если бы не этот взгляд, не хорошо знакомые манеры, движения, походка…
Может быть, и Лисимах его не узнает? Или сделает вид, что не узнал… Ведь это ему ничего не стоит, и никто не сможет уличить его в лукавстве!
– Смотри внимательно, раб! – грубо прикрикнул Марк. – Кто это?
Кудлатая борода дернулась.
– Его зовут Кфир.
– Откуда ты знаешь?
– Мы были рабами у старшего центуриона Авла Луция…
Варения сделала шаг вперед, приближаясь к Кфиру.
– И в тот день, когда твой хозяин и мой отец были убиты, он находился в нашем доме? – продолжал допрос Марк. – А потом бежал?
Не поднимая глаз, старик кивнул головой. Варения сделала еще один шаг.
– Я велел посмотреть и точно ответить! – в голосе Марка прозвучала угроза.
Лисимах поднял глаза и встретился взглядом с бывшим товарищем по несчастью.
– Да, хозяин, – четко произнес он. – Это сделал он со своим другом Яиром. Потом они убежали!
Варения бросилась вперед и вцепилась ногтями в лицо своего раба.
– Я выцарапаю тебе глаза, болотная змея! Я разорву тебя на крохотные кусочки!
Громовой голос Публия Крадока прервал ее вопли.
– За убийство рабом свободного гражданина предусмотрено только одно наказание! Я приговариваю раба Кфира к позорной и мучительной смерти! Его дети обращаются в рабство, его жена тоже, но если она не знала о рабском прошлом мужа и отречется от него, то сохранит свободу. Его дом и имущество конфискуются в казну Рима! Да будет так!
– Да будет так! – грозно повторил Марк и тоже шагнул к разоблаченному рабу-убийце. Он улыбался своей страшной волчьей улыбкой.
* * *
Очнулся Кфир, когда солнце взошло уже достаточно высоко. Он лежал в клетке из толстых деревянных брусьев, стоящей далеко за дворцом – в тесном огороженном дворе. Избитое тело болело, левая рука не повиновалась, нога тоже явно была сломана. Исцарапанное лицо распухло, один глаз не видел – то ли его действительно выцарапала Варения, то ли он заплыл от ударов Марка.
С трудом повернув голову, он увидел длинное приземистое строение из глины – с кривой дверью и без окон: как овчарня в Гноце. Но здесь жили не овцы, а рабы – это был их мир. Вокруг все было серо и убого: усыпанная камнями и перемешанная с песком земля, загон с козами, кудахчущие куры, множество мух, неопрятные развязные рабы, которые вели себя здесь совершенно не так, как в красивом и ухоженном дворцовом саду, который начинался меньше, чем в полусотне шагов… Нет, на самом деле это совершенно разные миры, и пропасть между ними непреодолима!
– Спать будешь на полу, в конце дома! А сейчас пойдешь чистить выгребную яму! Все новенькие с этого начинают, – услышал он грубый голос Дакуса. Сам раб, тот был надсмотрщиком над невольниками и отличался изощренной жестокостью. – На, быстро надевай, теперь это твоя одежда!
– Это ошибка! Сейчас все выяснится и меня заберут отсюда…
В сердце Кфира будто вонзился тот самый римский кинжал. Это был голос Шимона! Но не такой, как обычно – жалкий, униженный, просящий…
Не обращая внимания на боль, он рванулся, разворачиваясь так, чтобы видеть происходящее единственным зрячим глазом.
Да, это был Шимон! Согнувшийся, напуганный, не похожий на себя, он стоял у входа в «овчарню» босой, в порванной белой накидке, а Дакус совал ему грубую коричневую хламиду из мешковины.
– Я сын лучшего лекаря города, Кфира!
Надсмотрщик расхохотался.
– Раба Кфира! Вот он сидит в клетке! Скоро его казнят! – Дакус хлестнул молодого человека бичом. Тот дернулся, вскрикнул, на тонкой ткани проступил кровавый рубец. Но он с ужасом смотрел на клетку. Похоже, она специально была выставлена на всеобщее обозрение, в назидание другим рабам.
– Отец! Что они с тобой сделали? Почему?! – в ужасе вскричал он.
Бич свистнул еще раз. Еще один кровавый рубец пересек спину Шимона.
– Быстро занимай свое место, переодевайся и приступай к работе! День в разгаре! – Дакус пинками загнал молодого человека в «овчарню».
– Как ты смеешь, гиена… Это мой сын! – Кфир думал, что кричит, но на самом деле сипел.
Впрочем, надсмотрщик его услышал.
– Дети раба – рабы! Сын будет чистить говно, а дочь – ублажать легата Марка! – снова глумливо захохотал Дакус. – Ее уже отвели в спальню Марка!
– Что?!
Вышел Шимон в одежде раба. Может, из-за одежды, а может, от того, что у него появилась рабская осанка, он и выглядел настоящим рабом. На отца он не смотрел. Испуганно косясь на Дакуса, он пошел туда, куда тот его повел. Теперь ему предстоит всю жизнь выполнять чужие приказы, какими бы они ни были…
Вцепившись в брусья, Кфир завыл, как воет смертельно раненный волк.
– Почувствовал сладость рабской жизни, Кфир?
Он с трудом повернулся. Возле клетки стоял Лисимах.
– Предатель! – Кфир плюнул в бывшего друга, но не попал.
– Я? – грек не испытывал ни капли смущения. – Это ты предатель. А я только восстановил справедливость!
– О какой справедливости ты говоришь?! – задыхаясь от гнева, бессилия и отчаяния, спросил лекарь.
– О справедливой! Ты убил господ, бежал и тридцать лет жил счастливо, сытно и свободно! А я отдувался за твои грехи! Эти годы ты жил за мой счет…
– Неправда!
– Посмотри – я глубокий старик, а ведь я младше тебя! Как это вышло?
– У каждого своя судьба…
– Верно. Поэтому ты снова стал рабом, а я получил свободу! Смотри, вот вольная!
Лисимах издали показал Кфиру лист папируса.
– Все справедливо. Разве нет?!
Кфир убито молчал. Он очень плохо чувствовал себя физически и был раздавлен морально. Лисимах повернулся и ушел. Раб с завистью смотрел вслед свободному человеку. В голове помутилось, и он то ли заснул, то ли впал в оцепенение.
– Ну, как тебе нравится взгляд на предательство с другой стороны? – грубый нечеловеческий голос вернул его к действительности.
На площадке перед клеткой стояла огромная фигура в черном плаще с накинутым капюшоном. Хотя сзади светило солнце, она не отбрасывала тени.
– Наконец-то! – простонал Кфир. К нему вернулась надежда.
– Освободи моих детей!
– Когда предаешь ты, это совсем не то, что когда предают тебя, не так ли?
Незнакомые рабы, оживленно разговаривая, прошли сквозь черную фигуру, как будто не видели ее. Точнее, как будто ее вообще не было. Они смотрели на Кфира, показывали на него пальцами и чему-то смеялись.
– Твоя жена, Эсфирь, отказалась от мужа-раба, но зато сохранила свободу. А Порций пытался занять твой дом. Но благодарный Клодий помешал ему и выкинул прочь. Потому что он сам решил там поселиться!
– Освободи моих детей…
– Ты еще не запутался в этом клубке предательств? В результате тебя предали все. Все до одного! Ты заметил, как точно сбылись мои пророчества?
– Освободи моих детей!
– Осталось еще одно предсказание Мар-Самуила, но оно тоже скоро исполнится… И тогда у нас будет много времени, чтобы обсуждать все тонкости предательства. А пока я ухожу – тебе надо спешить!
Черная фигура исчезла.
– Освободи моих детей!!
– Зачем зря кричать, лекарь? Дать рабу вольную может только его хозяин!
Рядом с клеткой вырос начальник тайной стражи Клодий. В стороне стояли несколько легионеров.
– Впрочем, легат Марк остался доволен твоей дочерью. Возможно, она и получит свободу через несколько лет. Когда надоест ему…
Кфир заскрипел зубами.
– Убей меня, Клодий! Или дай мне меч!
Тот покачал головой.
– Я не могу нарушать процедуру, установленную прокуратором. Ты должен меня понять.
– Я не понимаю. Ни тебя, ни всех остальных…
Кфир заплакал. Не от физической боли – от того, что творилось в душе.
– Потому что ты теперь думаешь, как раб! И не просто раб, а убийца своих хозяев! – начальник тайной стражи снял замок и вынул один брус. – Выходи!
Кфир не мог идти. Легионеры взвалили его на предусмотрительно принесенные носилки и понесли из мира рабов в мир римских владык, где по ровным дорожкам из красного песка гуляли пышные павлины, а потом дальше – в мир плебса: на площадь перед дворцом, где нетерпеливо гудела толпа рабов и иудейской черни. Для «чистой публики» у дворцовой ограды были возведены трибуны, они тоже заполнены, но Кфир не разглядел, кто там находится.
Его положили на горячую пыльную землю. Толпа ликовала и что-то выкрикивала.
«За что? – недоумевал Кфир. – Что плохого я им сделал?»
Его руки и ноги привязали к седлам четырех крупных и сильных коней. Потом в наступившей тишине глашатай зачитал короткий приговор. Приподнявшись на локте, Кфир единственным зрячим глазом осмотрел трибуны. И с удивительной зоркостью рассмотрел застывшее в ненависти лицо Публия Крадока, подбрасывающего на ладони перстень с черным камнем, хищную волчью улыбку Марка, змеиный взгляд Варении… И вдруг совершенно неожиданно увидел… Эсфирь, оживленно болтающую с Цецилией! Что она делает среди почетных гостей сегодняшней казни?!
Силы оставили его, и он опять откинулся на спину. Клодий поднял свою странную руку с мечом и резко рубанул воздух.
– Авс!
Четыре коня рванулись в четыре стороны, хрустнули суставы, в небо взлетел истошный крик. Кфиру показалось, что это голос Шимончика. Но на самом деле кричал он сам… Предсказание старого чернокнижника Мар-Самуила сбылось: Кфира разорвали кони!
Над площадью стоял рев, ор, визгливые крики и истерический смех: опьяненная кровавым зрелищем чернь бесновалась в своей бессмысленной жестокой радости. Но когда прокуратор встал и поднял руку, шум мгновенно стих.
– Правосудие свершилось! – разнесся по округе громкий голос, привыкший отдавать команды на поле брани. – Однако римская власть не только карает преступников, но и вознаграждает своих смиренных и добросовестных слуг! Держите, кто поймает – получит свободу и сто динариев!
Размахнувшись, он швырнул перстень, который, сверкая на солнце, описал крутую дугу и упал в самую гущу толпы, навстречу десяткам жадных глаз и хищных напряженных рук. Вокруг тут же закружился водоворот немытых потных тел, которые отталкивали, били, царапали и кусали друг друга…
– Проклятый перстень, порождение дьявола! – тихо сказал стоящий на трибуне Публий Крадок, рассматривая вспыхнувшую внизу драку.
Уже через несколько минут водоворот разгладился, и все успокоилось: люди недоуменно смотрели под ноги, но ничего не находили. Потому что раб Модус поймал дар прокуратора прямо в воздухе и сейчас, зажав вожделенный перстень в потной ладони, протискивался сквозь толпу, спеша к хозяину, чтобы получить вольную. Сердце колотилось, как пойманная птица, он никак не мог поверить своему счастью. И вряд ли он согласился бы со словами прокуратора.
Часть вторая
Вор «Студент»
Глава 1
Идеологическая работа
– Настасья! Гомонова-а-а!.. – Дорохова оперлась о штакетник, но во двор заходить не решалась: вислоухий кобель Черт заходился лаем, того и гляди с цепи сорвется. От его ярости заводились другие псы, и лай стоял по всей узкой, кривоватой, круто спускающейся к реке улице. На зеркальной водной глади, несмотря на выходной, тут и там чернели рыбацкие лодки. Было жарко, но свежий ветерок с Дона разгонял полуденный зной.
– Нюська, слыш, что ль?! Ты там живая?!
Наконец, дверь отворилась и в проеме показалась грудастая женщина в платке, сбившемся на самый затылок:
– Чо орешь-то?
– Пошли в клуб.
– А чо я там не видала? – недовольно протянула Анастасия.
– Агитбригада приехала из Ростова. Концерт будет, лекция. Слепцовы уже пошли. Клавка расфуфырилась вся… Воскресенье как-никак!
Гомонова пренебрежительно махнула рукой.
– Какие там артисты! Я видела, автобус ехал, в окнах одни пионеры…
– Все равно интересней, чем на твоего Черта смотреть! Идешь, что ли?
– Да моего чертилы и дома нету: на Соминой яме сети ставит…
– Да я не про него, – закатилась Светка.
Настасья поняла и тоже улыбнулась, вытерла о широкий цветастый подол мокрые руки.
– Вечно ты, Дорохова, чего-то замутишь! Ладно, подожди, я хоть волосы поправлю…
Клуб, недавно перестроенный из рыбокоптильного цеха, был уже полон. Подруги с трудом отыскали свободные места в конце зала. Несмотря на открытые окна и двери, было жарко, воняло табаком, шум и гвалт стоял такой, что они друг друга не слышали. Первый ряд, как водится, заняли пацаны, они то свистели, то перекрикивались, то начинали аплодировать. Бабы смеялись и лузгали семечки, мужики громко переговаривались, курили – кто открыто, кто в кулак. В душном воздухе плавали клубы сизого едкого дыма. Наконец, из-за кулис вынырнул лысый субъект в смокинге и «бабочке», стал делать пассы руками, призывая к тишине, а когда немного поутихло, заулыбался и заговорил весело и громко, тщательно выговаривая слова:
– Здравствуйте, дорогие гниловчане!
В зале пронесся гул недовольства, послышались отдельные выкрики. Лысый сообразил, что промахнулся с обращением, и быстро поправился:
– Уважаемые станичники!..
– Вот то-то! – крикнул кто-то.
– Уважаемые станичники! – повторил ведущий. – От имени агитбригады «Нет у революции конца» позвольте мне приветствовать вас, тружеников…
Лысый опять запнулся, не сообразив, как величать собравшихся: в станице были и рыбаки, и крестьяне, и рабочие цементного завода.
– Тружеников трудового фронта! – кое-как выкрутился конферансье. – Мы очень рады посетить вашу станицу и выступать в таком замечательном Дворце культуры!
Он обвел рукой свежеоштукатуренные стены, от которых, если принюхаться вблизи, еще пахло копченой рыбой.
– Сегодня вы познакомитесь с лучшими артистами Ростова, которые очень волнуются и надеются, что вы их поддержите своими аплодисментами.
С улыбкой до ушей, лысый похлопал в ладоши, и кое-кто его действительно поддержал. Затем он спрятался за бордовый плюш, который тут же стал раздвигаться. Зрителям предстал пионерский хор, который дружно грянул под баян:
«Эх, хорошо в стране советской жить! Эх, хорошо в стране любимой быть!..»
Пионеры спели еще про орленка, замученного врагами, про партию-рулевого и, получив свою порцию аплодисментов, спрятались за кулисами.
– Я ж говорила, что не артисты, а детишки несмышленые, – прошипела Нюська на ухо подруге. – Сорвала ты меня, а я стирку наставила…
Но после хора неожиданно мужик с баяном стал аккомпанировать молодой солистке, которая вполне прилично спела пару «русских-народных» песен. Зал остался доволен и даже простил агитбригаде арию из какой-то оперы, которую исполнила тучная тетка под аккомпанемент того же баяниста. Потом две молодухи бегали по сцене в одних купальниках, размахивая развевающимися лентами и принимая завлекательные позы, так что мужики совсем отбили себе ладони. Потом выступили фокусник и жонглер.
Когда публика разогрелась, снова вышел лысый в «бабочке». Теперь он не веселился и не улыбался, напротив – был строг и официален.
– А сейчас перед вами выступит заведующий отделом обкома КПСС товарищ Бузякин Петр Васильевич! – со значением произнес он. И добавил почти приказным тоном: – Попрошу встретить Петра Васильевича аплодисментами!
Зал вяло захлопал. Лысый с помощником вынесли трибуну, на сцену уверенным шагом вышел худощавый мужчина в строгом темном костюме, галстуке и с пачкой листов в руке. Черные волосы были тщательно уложены и блестели, будто он только что вымыл голову. Все догадались, что это большой начальник, и даже шуметь перестали. Мужчина подошел к трибуне, разложил свои листки и начал рассказывать о революционной борьбе на Дону и заметном вкладе жителей Нижне-Гниловской в дело разгрома «белобандитов».
– А вы-то сами знаете имена своих героев? – задал он риторический вопрос и махнул рукой.
Из-за кулис тут же вынесли стенд – лист фанеры, обтянутый красным шелком, с тремя портретами каких-то мужиков.
– Вот они! – торжественно произнес лектор. – Архип Терехов, Фрол Скобликов и Иван Кротов! Именно они в восемнадцатом году создали первую партийную ячейку в Нижне-Гниловской. Они бесстрашно вступили в схватку с засевшими в одном из куреней белыми офицерами, которые готовили заговор против молодой республики Советов. Именно им удалось обезвредить врага и тем самым предотвратить кровопролитие в вашей станице!
Зал молчал. Потом раздались редкие аплодисменты, которые нарастали и превратились в овацию.
Оратор помолчал, внимательно обводя взглядом аудиторию, и продолжил:
– Чтобы вы не забывали своих героев-земляков, дарим станице этот стенд! А я хочу попросить вас, уважаемые товарищи, для оформления зала революционной славы передать в областной музей реликвии тех героических лет: буденовку, шашку, мандат, фотографии, предметы быта, ваши письменные воспоминания о тех трудных, но замечательных годах. Приносите их заведующему клубом, а мы найдем способ переправить их в музей! Спасибо, товарищи!
Народ стал расходиться.
– На чертей мне сдался этот концерт, – ворчала Анастасия. – Я б уже все перестирала и сидела б телик смотрела. А так…
– Да ладно тебе кряхтеть, – огрызнулась Светлана. – Посидели, посмотрели, к культуре немного приобщились. Айда на героев посмотрим!
Они пробились к стенду, всмотрелись в черно-белые, с заметной ретушью портреты.
– Ты глянь, Нюська, это ж Архип Кузьмич! Помнишь, он у нас жил на Водоводном переулке? У них еще во дворе голубятня была огромная…
– Да, вроде, что-то припоминаю. Он потом в город уехал, большим начальником заделался. Хоронить мать в машине приезжал, с шофером! Обещал водопровод провести, только больше не появился… А Фрола ентого я и не знаю… Зато дядьку Ваньку Кротова помню отлично, его еще Кротом дразнили. Вечно пьяным ходил…
– А вот, поди ж ты, оказались героями революции! – Дорохова всплеснула руками. – Я, Нюсь, в политике не разбираюсь. Но уж если Архип Терехов и дядя Ваня Кротов были героями, то мой отец и старший брательник тоже герои! А может, еще и больше!
– Это как же? – спросила Анастасия.
– А так! Тех беляков, о которых лектор говорил, мой батя с Петькой выследили. Вона как! И если фотографии этих повесили, то и мой родитель висеть рядом должен!
– Оно тебе надо, Светка?
– Надо! Тятенька помер недавно, и Петруха давно погиб, еще в двадцатые. В борьбе за правду. Он у нас такой был… Заслужили в музее висеть!
– Для чего это?
– Для справедливости! Чтобы люди и мою родню помнили. У меня их фотографии имеются, да планшетка с документами на чердаке валяется… Это для истории надо!
– Ну, надо так надо! – согласилась Анастасия. – Может, какую награду дадут или премию…
* * *
Светлана Степановна не стала откладывать дело в долгий ящик. Управившись с ужином, она подсела к столу, вырвала из ученической тетради чистый двойной лист и зажала в заскорузлых пальцах погрызенную сыном ручку. Она старалась писать аккуратно и ровно, «для истории».
«Директору городского музея от жительницы Нижне-Гниловской Светланы Дороховой. Сообщаю, что у героев революции А. Терехова, И. Кротова и третьего (фамилию и имя его она забыла) были революционные соратники. Это мой отец, Степан Дорохов и его сын, мой старший брат Петр, тоже, конечно Дорохов. Это они выследили беляков, заманили к себе во двор, а потом позвали Архипа с Иваном Кротовым и тем третьим. Все вместе они и захватили белого офицера. Я все это видела из окна с матерью. Было страшно. А потом Петр в Ростов подался, чтоб учиться. А отец вступил в колхоз. Отец хорошо работал, а брат погиб. Мать говорила, что он был за правду. Я считаю, что и фотографии моего брата и отца должны висеть на стенде рядом с портретами этих героев. Фотографии отца и брата прилагаю, но вы их переснимите, увеличьте, а мои мне возверните назад, так как я сохранить хочу их. А еще я отдаю планшетку с какими-то бумагами. Они остались от этого чертова беляка. Разобраться в них не смогла, но, может быть, вы, как есть ученые люди, поймете и приложите куда следует. С. Дорохова. Нижне-Гниловская. 15 августа 1961 г.».
На другой день Светлана Степановна отнесла свои воспоминания, две фотографии и офицерский планшет с бумагами в клуб, отдав их заведующему лично в руки.
* * *
Архип Кузьмич Терехов тяжело поднялся из-за стола, тяжело прошелся по огромному кабинету, разминая пораженные ревматизмом ноги, подошел к высокому окну и, отодвинув тяжелую бордовую портьеру, выглянул на центральную магистраль, носящую гордое имя Фридриха Энгельса. Внизу, уцепившись усами за бесконечные провода, солидно катились троллейбусы, попыхивая синим дымком, неспешно проезжали автобусы, легко проскакивали немногочисленные легковушки. По тротуарам нескончаемыми вереницами в обе стороны шли пешеходы, похожие на юрких, целеустремленных муравьев. Одни возвращались с работы, другие спешили на вторую смену, кто-то собрался в магазин, кто-то в парк, некоторые просто гуляли, любители развлечений нацелились в кино… Это был тот самый народ, то самое население, ради которого напряженно трудились здесь, в огромном, украшенном затейливой дореволюционной лепниной здании обкома партии, чем-то напоминающем торт, щедро обмазанный взбитыми сливками. Это, наверное, от ежегодных ремонтов, на которые средств не экономили и материалов не воровали. Еще бы!
Обком КПСС – это форпост высшей власти Советского Союза в отдельно взятой области! Он и должен подавлять мощью и величием, возвышаясь над всеми остальными, подчиненными зданиями. Так когда-то крепости-замки королевских вассалов возвышались над убогими домишками местного люда, внушая страх и уважение к королевской власти. Правда, царей-королей в России давно свергли, но без власти все пропадет – и народ, и страна. Потому по всей огромной территории СССР разбросаны такие крепости, образующие нерушимую основу партийной власти. Да-да, партийной, а не советской, как в Конституции написано, потому что именно отсюда рассылаются директивы в Советы и их исполкомы, а те только претворяют их в жизнь. Это храмы, в которых служат ежедневные службы партийные жрецы в соответствии с решениями, указаниями и настроениями, спускающимися из самого высшего, заоблачного органа – Центрального Комитета, в котором даже всевластные первые секретари обкомов первыми здороваются с рядовыми инструкторами. Правда, и обкомовский инструктор – серая незаметная мышка в устеленных коврами коридорах, приезжая в сельский райком, сразу приобретает такой вес, что свысока разговаривает с первым руководителем. Зато инструктор самого отдаленного, затерянного в степях или лесах райкома – царь и бог при выезде в колхоз, лесхоз или на птицефабрику… Такая система жесткого подчинения и строгой иерархии является скелетом советско-партийного государства, без нее все рухнет, превратится в бесформенную мягкую массу, подобно тому, как могучие быки и стройные коровы на мясокомбинате превращаются в груды розово-красного, содранного с костей мяса.
Но прохожие на тротуарах об этом не задумываются, идут себе, не останавливаясь, не заглядывая с благодарностью в окна, даже не глядя в сторону главного здания Ростовской области.
«Вот проходят мимо, головы не поворачивают, – с горечью думал Архип Кузьмич, приглаживая редеющие крашеные волосы и глядя на плотные человеко-потоки, индифферентно текущие под окнами. – Это ведь я придумываю, как им жить, во что верить, что считать хорошим, а что – плохим… А какое им до меня дело? Кто и когда вспомнит про Архипа Терехова, третьего секретаря обкома? Никто и никогда! А ведь я уже тридцать лет работаю для их счастья! Сколько сил, здоровья потратил на то, чтобы население жило хорошо, а главное – правильно! А кто бы знал, как непросто организовать это человечье стадо, заставить идти в нужном направлении – по широкой столбовой дороге марксизма-ленинизма, не сбиваясь на кривые тропинки чуждой идеологии, думать и делать то, что надо! И мне удалось немало, если отбросить ложную скромность!»
На столе ожил динамик селектора, и голос Антонины, его личного секретаря, произнес:
– Архип Кузьмич, тут Бузякин к вам. Примете?
«Бузякин! – с неприязнью подумал третий секретарь и потер ноющую поясницу. – Кто такой Бузякин? Серая личность. Его уровень – секретарь парткома на среднем заводе! А доверили заведовать отделом пропаганды и агитации обкома партии! Живи да радуйся! А он все дальше рвется! По головам, по судьбам, по живым людям – лишь бы прорваться наверх! Не понимает: с тех, кто наверху, спрос больший, а голова закружится, тогда и упасть недолго. А падать сверху – ой, как больно! Я дважды падал. Но ума и сил хватило вновь подняться. А у этого Бузякина какой ум? Только примитивная хитрость да приспособленчество… Но ему сорок четыре, а мне шестьдесят пять, и наверняка он на мое место нацелился, только виду не подает… Самое противное, что задумка его не беспочвенна, по анкете всяко подходит: молодой, старательный, занимается идеологической линией – кого еще ставить секретарем по идеологии? А фамилия какая-то идиотская, Бузякин! Разве она подходит крупному руководителю? Как печатать в газетах такую фамилию? Как диктору ее произносить? Только на фамилии в таком деле не смотрят, в крайнем случае поменяют…»
Терехов не спеша подошел к столу, сел на свое место, нажал кнопку селектора и властно бросил:
– Пусть войдет.
Большая полированная дверь чуть приоткрылась.
– Разрешите?
В кабинет проскользнул худощавый брюнет с аккуратным пробором в блестящих волосах и в обычной одежде аппаратчика: скромный гэдээровский костюм коричневого цвета, белая сорочка, узкий черный галстук-самовяз, коричневые туфли. Под мышкой он держал портфель. Летняя жара на наряд не влияла: в обкоме работали еще не получившие распространения кондиционеры, а на улице неподходящая сезону униформа безошибочно выдавала партработника или другого ответственного служащего.
– Здравия желаю, Архип Кузьмич! – по-военному приветствовал секретаря Бузякин. В обкоме была принята воинская дисциплина и формы общения, только руку к головному убору не прикладывали.
Терехов мрачно уставился на подчиненного:
– Чем от тебя так разит? И зачем волосы намазал?
Тон был грубым, вошедший несколько растерялся. Дистанция между ним и третьим секретарем была такая же, как между комбатом и командующим армией, поэтому он весь сжался, покаянно склонил блестящую голову и смиренно зачастил:
– Польский одеколон, Архип Кузьмич. А волосы – бриолином. Советским. Чтобы лучше лежали, Архип Кузьмич, только для этого. Больше ни зачем, Архип Кузьмич… Никаких посторонних целей не преследовал…
– Скромней надо быть! – недовольно сказал третий секретарь. – Ты же партийный работник, а не… Не баба! Надо соответствовать!
Бузякин вытянулся по стойке «смирно».
– Извините, Архип Кузьмич! Одеколон брату отдам, бриолин выброшу. Буду соответствовать, Архип Кузьмич!
Полная и беззаветная покорность смягчила третьего секретаря. Хотя по-другому и быть не могло.
– Что скажешь, Петр Васильевич? – тон его тоже смягчился. Подчиненный приободрился.
– Скажу, что вы, как всегда были правы, Архип Кузьмич! Только непосредственное общение с народом, глубокое изучение жизни трудящихся на местах позволяет понять советского человека. Вот мы начали такое общение и сразу же ощутили реальную отдачу, отклик труженика. Вот знаете, как при крепком искреннем дружеском рукопожатии…
Магические заклинания идеологического жреца Бузякин произносил правильно, а главное – искренне. Терехов улыбнулся.
– Теперь я вижу зрелое мышление партийного работника, – ободряюще произнес он.
– Когда идешь в народ, начинаешь говорить с простым рабочим или крестьянином, то он, простой труженик, сразу же раскрывается перед тобой, – окрыленно запел завотделом. – Я хотел доложить, Архип Кузьмич, что мы начали работать с агитбригадами. Три дня назад я был в Нижне-Гниловской. Молодежь и артисты филармонии дали концерт для казачков. А я прочел лекцию о том, как формировалась первая партячейка в их станице, как их земляки били контру. Показал фотографии героев…
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 31 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |