Но мы никогда не пересечемся в одной точке.
День за днем я пишу тебе послания — на крышах домов, на мокрых тротуарах, на полотне неба.
Ты читаешь их сейчас. Я живу сейчас.
Мы так и будем вести переписку через века.
Но мы никогда не встретимся, ибо тебя для меня еще нет, а меня для тебя уже нет».
Я просто сажусь на пол с этим листком. Ну что еще не так, Джей?
Что еще не так, что ты выдаешь такой материал? Я реально устал от твоих сумасшедших идей из воздуха, от твоих заморочек на пустом месте, от твоих истерик ниоткуда. Я не решаюсь тебя тревожить, но ты сам вдруг глухо бормочешь:
– Это текст, Шенн, просто текст... Понимаешь, я вижу...как будто там, за стеклом...по ту сторону сна...другой «я»...и встречи как вспышки: бесконечное количество раз...и целый мир...мой...яркий и теплый, со светлыми проемами ночных окон...с серебряной тишиной полуночи...мир, где жила любовь и замерла на контрольной отметке, ожидая...как спазм невозможности и вера в непознанное...боль и красота, имя, свет...и вечность...
– Джей, перестань, — я должен был привыкнуть, но все никак не привыкну к твоим загонам на тему других времен, миров и жизней.
– Молчу-молчу, — ты, как ни странно, не споришь и протягиваешь руку за листок.
– Хрен тебе, а не текст.
– Я запомнил все как есть, — ты так и не открыл глаз.
– Тем более.
35.
Ты не липнешь ко мне после нашего жаркого секса и почему-то ведешь себя чуть отстранено. Это что же? Удовлетворился раз — и все? Перепихнулись — и интерес потерян? Понимаю, что меня задевает — как факт.
И еду за ошейником.
Да, я мог бы спокойно заказать его по сети. Ткнуть курсором в рисунок проще всего. Но мне хочется похулиганить. А чтоб не выглядеть идиотом, беру с собой Томо. Пусть лучше тот вместо поиска столь серьезного аксессуара устроит балаган и будет выглядеть идиотом. Так оно и выходит. Милишевич ржал над всем, что видел и предлагал найти мне «мой размер», имея в виду, конечно же, вовсе не ошейник. А тот, что я отложил в сторону, он тут же напялил на себя и потерял от него ключик.
– Представляешь, что про нас с тобой напишут, если спалят? — интересуюсь я как бы между прочим.
– Ага. «Шеннон Лето и Томо Милишевич посетили самую большую достопримечательность Лос-Анджелеса — секс-шоп «Услада»!.
– «Их видели выходящими оттуда вместе! На шее Томо был ошейник, который тот так и не смог снять, потому что как последний недоумок посеял ключ», — подхватываю я. — «Что бы все это значило?!»
– Любовь. — Томо преувеличенно по-женски вздыхает.
– Пиар, — фыркаю я, пока он решает проблему «как снять эту хрень с шеи» и выбираю еще один, больше похожий на тот, что был на твоем рисунке.
36.
– Так для кого ты его купил, я не расслышал? — в третий раз интересуется хорват по дороге на репетицию, и я совершенно серьезно отвечаю:
– Для Джея, ясный перец.
– Но Джей как бы твой брат... или я опять что-то пропустил?
– Ну и что, что брат? Бывает, — я пожимаю плечами. — Все мы друг другу братья. А некоторые даже и сестры, прикинь.
– Обалдеть. Я всегда это подозревал, — нарочито растерянно произносит тот и вдруг опять заливается смехом. — Ну, так ему и надо!
– Зараза. Нет на тебя Джея сейчас.
– Угу. Так я его боюсь, как он меня хочет!
37.
– Ух ты, что за интересная коробочка! — ты пытаешься выхватить ее у меня из рук, как только я появляюсь на пороге.
– Та-а-а-м большой сюрприз, — я отвожу свою руку за спину. Чтоб достать сюрприз, тебе придется облапить меня на глазах у всех, но ты почему-то этого не делаешь. Странно, раньше бы ты не постеснялся.
– Та-ам больша-а-ая жесть, — таинственно произносит Томо и ты тут же возмущаешься:
– Почему он знает, а я нет?
– Так надо. — отвечаю я. — Сюрпризы потом. Работать надо, винтовка рядом.
38.
После того, как ребята разъезжаются по домам, я перехватываю тебя, пока ты не смылся по-английски:
– Ну что — удовлетворился — и все? Покувыркались — и делаешь вид, что нихрена не было?
– Руки!! — ты зло щеришься — чисто звереныш. — А тебе хочется еще? Чтоб я регулярно ноги раздвигал?
– Вот паскуда! — я прижимаю тебя к двери и действительно раздвигаю твои ноги бедром. — Да ты же сам напрашивался, чтоб тебе вставили!
Тебе здесь нечем крыть.
– Я понял, Джей, что тебе нужно, — я слегка потираюсь бедром о твой пах. — Тебе нужна твердая рука, которая тебя бы направляла и регулярно давала прикурить.
– Желаешь полного контроля? Хрен тебе! — ты отпихиваешь меня. Нет, родной, увильнуть тебе не удастся. Я рву тебя к себе. Нет, мы не деремся, мы так выясняем право обладания. После всей возни на полу, после ссадин и разбитых губ, я укладываю тебя на живот и заламываю руку так, что ты скулишь.
– Принадлежать тоже уметь, Джей, а не только обладать. Знаешь, каким я сейчас тебя вижу... — я ухмыляюсь: кажется, я нашел метод воздействия на темную, агрессивную и страстную сторону твоей натуры. —...голым и связанным...на коленях...
– Было уже...
–...ты будешь мне отсасывать, а если мне не понравится, я так тебя и оставлю, пристегнув поводок к батарее.
– Банально...заезженная фантазия...никудышный ты извращенец.
– А с тобой уже так делали? Уже все попробовал? — я наклоняюсь, касаюсь языком завитков уха. — А часто ты лежал на столе со спущенными штанами, за десять минут до выхода на сцену, и кусал губы, чтоб не орать, м? Лежал так, нет? Тогда полежишь. Или раком постоишь. Тем более, что у тебя есть белый костюм. А белое на белом — оно незаметно.
– Треплешься, как целая комиссия, а толку ни на грош! — на твоих скулах алыми мазками проступает краска и ты рычишь, хотя ты не в том положении, чтобы что-то требовать.
– Значит так! — я разворачиваю тебя, отвешивая оплеуху. — Сейчас ты едешь домой. Дома одеваешь вот это, — я протягиваю коробку. — Никакого нижнего белья. Легкие штаны. И ждешь меня там. — я холоден, сух, спокоен и настолько уверен в том, что именно так ты и сделаешь, что ты открываешь коробку, сглатываешь, поднимаешься, и без возражений, так не подняв глаз, идешь на выход.
39.
К дому я уже подкатил в сумерках. Вертя ключи на пальце и весь на своей волне, я споткнулся у крыльца о маленький комок, жалобно пискнувший под ногами. Наклонившись, разглядел котенка, и поднял. Тот пронзительно заорал на ладони, и я поймал себя на том, что он напоминает — тебя. Теми же большими круглыми глазищами и требовательным криком.
Да, в мире есть восьмое чудо света. Это ты, Джей.
40.
Не знаю, зачем, но я забрал кошака домой. Да, ты будешь возмущаться, что любая из собак положит его на один зуб и другим прихлопнет, что я сам буду вытирать за ним лужи и искать, где воняет. Все это будет потом.
Я налил кошачьему молока (твоего, между прочим, и от тебя не убудет поделиться, не спорь), и, предоставив его самому себе, поднялся к тебе. Ты был дома, сидел в легких штанах на кровати, скрестив по-турецки ноги и щелкая клавишами ноута. Ошейник лежал рядом. Я лизнул твое ухо:
– Что, маленький, зассал его одеть? Слабо, а?
– Не бери меня на слабо, слышишь! Одевать должен тот, кто его и купил. Правила игры, видишь ли...
– Какие еще нах правила? Еще скажи, что ритуал какой-нибудь есть...
–...передачи власти? Есть. А что тут удивительного. — ты пожал плечами. — А ключ ты должен будешь носить у себя на шее.
– А зачем нам ритуалы, Джаред? — я представил себе, как мы выходим в таком виде на люди, и всем сразу все стает ясно. Таблоиды зарабатывают бабло, паппараци зарабатывают бабло, мы зарабатываем головную боль. Короче, мама в шоке, я в экстазе.
– Шенн... — ты смотришь на меня и ржешь.
– Чего ржешь, козел?!
– У тебя такая выразительная мимика, что любому станет ясно, о чем ты думаешь...А ты не подумал, что всю эту хренотень можно будет снимать, когда угодно?
– А если я его не сниму с тебя вовремя?
– Ну, я так и пойду. На интервью. На фотосет. На концерт. На вечеринку. Произведу там фурор. Получу пару комплиментов, плевков, предложений. Неприличных, конечно же. Подумаю, можно ли на них согласится...
– Я тебе соглашусь, блять, я тебе так соглашусь! — я закрываю твой долбанный ноут, чтоб ты наконец пообщался глаза в глаза.
– О-о, какой ты собственник, Шенн! — с придыханием смеешься ты. — А я тебе один сайтик хотел показать.
– Не надо мне никакие сайтики. Мне кажется, родной, что нам вполне хватит веревок, ремней и рук...— я забираюсь на кровать с ногами и кусаю тебе за шею.
–...и кое-чего еще...
–...можешь назвать это словом «член», стеснительный мой, — я тут же добираюсь до вышеупомянутого органа. Твоего, конечно же, и ты шипишь и откидываешь голову на мое плечо. Я ласкаю его через ткань, еще не снимая с тебя штанов и упиваюсь тем, как ты постанываешь и выгибаешься, целуя в мочку уха и в уголок полураскрытых губ, когда ты поворачиваешь голову, едва не сорвавшись.
– Ты пил, Джей? — я улавливаю совсем слабый запах алкоголя.
– Да-а... А что-о? Бить будешь?
– Ага. Животом по попе.
– Еба-а-ть...
– Ладно, уговорил. На четвереньки, малыш...
– Я не малыш...
– Безразлично, — я толкаю тебя на живот, приподнимаю за поясницу в колено-локтевую, и чуть спускаю штаны. Сегодня я подготовился, да. Я достаю лубрикант из кармана джинс. Я так и не разделся. И не буду. Смазываю и толкаю пальцы внутрь. Ты шипишь. Я слегка сгибаю их под углом, чуть поворачиваю, ищу шершавый бугорок на слизистой, задеваю его, и ты вздрагиваешь. Значит, правильно.
– Может, тебя просто пальчиками оттрахать? — размышляю я как бы вслух, работая рукой так, что ты всхлипываешь и мотаешь головой.
– М-мм, — невнятно вырывается у тебя.
– Что говоришь? — я останавливаюсь, и ты взвываешь:
– Продолжай, сука!
Я въезжаю в тебя по самую рукоять, сразу и без стеснения, прикусываю загривок и вбиваюсь внутрь. Я не позволю тебе кончить сразу и без разрешения. Взмокшее тело, напряжение, страсть — нереальный микс. Я пережимаю пальцами у основания, когда замечаю, что ты готов замарать покрывало. Ты материшься. Я кусаюсь.
А чуть позже, насладившись почти сполна, хватаю тебя за волосы, оттягиваю назад голову.
– Кричи, — толчок. — Кричи от кайфа. — почти приказ.
И ты сдаешься. Кричишь так, что я кончаю в тот же момент и мой оргазм еще ярче и объемней. Твоя кожа поблескивает от усилий. В воздухе пахнет сексом, кайфом и удовлетворением.
Ноут и ошейник благополучно забыты. Успеется.
41.
Час спустя меня будит твой вопль. Я подскакиваю с видом ковбоя, которого индейцы застукали на горячем в их собственном вигваме.
– Что? Что такое, Джей?! — в голове проносится тысяча вариантов. Самые страшные: кто-то поджег наш дом, спиздил твой ноут, покусился на тебя. Землетрясение и конец света — шуточки по сравнению с твоим душевным раздраем.
– Эт-то что? — ты держишь котенка за шкирку и трясешь им.
– Джей, он тебя съел? — благодушно и успокоено произношу я. — Пусти животное.
– Ты хочешь, чтоб это животное схавали собаки на десерт?
– Нет, не хочу, но тут нет никаких собак, и оставь кошака в покое.
– А если он на кровать нассыт?
– И что? Ты на нее кончил — и ничего не случилось.
– Блять, сравнил!
– Джей, успокойся, — я забираю котенка у тебя и чешу его за ухом.
– Ну и как ты его назовешь? — более спокойно спрашиваешь ты и тут же злорадно добавляешь. — Пока он не стал закуской...
– Марсик.
– Чего-о?! — ты втыкаешь на меня в полном ахуе.
– Имя как имя, — улыбаюсь я. — Символичное. Как Шеннимал.
– Шеннимал...пошел т-ты в задницу вместе с Марсиком! — ты отворачиваешься, но я знаю, что ты улыбаешься.
42.
Встал я рано и долго любовался тем, как пряди волос касаются твоего уха. В утренней тишине это было для меня самым важным делом. А затем я наклонился и тронул губами меж шеей и ухом — теплую венку, тонко бьющуюся под кожей. Ты улыбнулся краешком губ, продолжая сопеть.
Я поднял ошейник, положил рядом с ноутом. Интересно, по каким это ты сайтикам бродил, которые я не видел? Да-а, спектр твоих интересов весьма широк, в чем я очередной раз убеждаюсь. Что ты там хотел мне показать, от чего я бы пришел в восторг или упал в обморок? Щелчок. Ну, знаешь ли, такого я с тобой точно делать не буду!! Взгляд падает на твою ступню, торчащую из-под одеяла. «Джей, чьи это ноги торчат у тебя из-под одеяла?» «Мои» «Что — все три твои?!». Я набрасываюсь на твою пятку и щекочу ее, прекрасно зная, что наживаю себе врага на целый день, а человечество в радиусе ста метров точно обматерит тебя за неожиданную вокальную импровизацию.
– Во-от! — я смеюсь, уворачиваясь от подушки. — Вот тебе и будет самая большая пытка вместо той порнографии, что ты в нете нарыл! Хотя...если на то уж пошло, то... — я подтягиваю тебя к себе за лодыжку. —...ошейник не обязательно должен быть на шее.
– А где еще он должен быть?!
– В первую очередь — в голове, Джей.
Ты мигаешь где-то с полминуты, а затем вдруг расплываешься в улыбке:
– Самое то, Шенн...самое то.
– Что самое то?
– Ты — самое то. То, что ты сказал — это самое то. Я долго искал... — ты обрываешь себя на полуслове и принимаешь вид озорного ребенка. — Сделай мне шоколад, а?
– Даме шоколад в постель? — смеюсь я.
– Вот паразит! — ты пинаешь меня ногой по бедру и выползаешь с кровати, завернувшись в простынь.
– Ну вылитый Гефестион! — ржу я и предусмотрительно отскакиваю подальше. — Те же яйца, только в профиль.
– Я отомщу тебе, — нарочито угрожающе произносишь ты и топаешь прочь.
43.
– Мэтт, я серьезно, — говорю я, и вижу, как в тот же миг он становится собранным и внимательным к словам.
– Мы были и останемся друзьями, — после паузы говорит он.
– Меня не интересует, кем вы там были и остаетесь. Меня интересует, были ли вы любовниками. То есть — спали вместе, трахались, кувыркались? Как мне это еще назвать, чтоб ты понял?
– Да понял я, — отвечает Мэтт, а я так и жду, что он скажет — не суй пятак, куда не надо, но он почему-то не заикается на эту тему. Может, потому что Джаред — мой брат? Угу, наверное. Слава небу, что у нас с ним оказалось достаточно мозгов, чтоб не сделать из того, что происходит, трагедию.
– А то у тебя весьма интересные знакомые...
– И ты отсюда сделал выводы, что и я...
– А что мне еще думать? Он тебе целует...
–...в щеку, заметь...
–...лапает тебя за неприличные места перед всеми...
–...только в целях эпатажа...
–...спит с тобой в одной кроватке!
– Мы были пьяны оба!
– И поэтому у тебя была расстегнута ширинка!
– Нет, не поэтому! Я в туалет ходил и забыл застегнуть!
– Избавь меня от подробностей! — злюсь я и соображаю, что даже если Воктер и спал с Джеем, то хрен он кому в этом признается и мне — тем более. И вовсе не из страха, что я его «в ямку закопаю и надпись написаю», а потому что не хочет Джареду неприятностей.
44.
– И почему только тебе все мои салаты кажутся дико невкусными? — возмущаешься ты.
– Потому что все они — зеленая гадость, — я спокойненько расправляюсь с пиццей.
– Зато на меня посмотри.
– А чего на тебя смотреть? Видел я тебя. Даже без трусов. Сегодня ночью.
– Тебе не жить, — хмыкаешь ты.
– Неважно, — отвечаю я. — Ты мне лучше поведай, что бы все это значило? Твои рисунки, например. Ты видишь будущее?
– Скорее прошлое, — ты почему-то становишься хмурым. — Наше с тобой прошлое.
– Выражайся яснее. Какое именно наше прошлое?
– Мы уже были, Шенн. И еще будем. Не здесь и не сейчас, но — будем, — ты теребишь новую феньку на запястье. Черную с красным. Четыре черных бусины — квадрат, и одна красная. Несомненно, это имеет какое-то свое значение: ты обожаешь символы.
– Выкладывай.
Ты мрачно улыбаешься и выкладываешь из своих карманов ключи и документы на стол. Нет, Джей, ты определенно умеешь серьезный разговор превратить в фарс. Ну хорошо. Я подгребаю содержимое твоих карманов к себе.
– Выкладывай свои соображения, шутник.
– Ты же не веришь ни единому слову! — вдруг взрываешься ты. — Толку с того, что я тебе что-то расскажу!
– Не ори. А то у Мэтта спрошу.
– Не смей! — шипишь ты и бледнеешь. Ты боишься? Бог мой, да ты же ничего не боишься.
– Рассказывай, — сухо говорю я, отодвигая пиццу. Да, ты кажешься иногда таким хрупким, что на тебя страшно давить, но я знаю, что это слишком обманчивое впечатление. Ты — тверд, как камень, и надо уметь найти точку, чтоб расколоть тебя. О чем ты со мной молчишь, Джей?
– Я умер по твоей вине, — глухо бросил ты. — В прошлой жизни ты был трусом, Шенн. — ты резко встал, забрал ключи и документы и вышел, оставив меня в ступоре.
Да уж, получить такое от тебя в лицо — равнозначно плевку.
45.
Между нами что-то меняется и ничего уже не будет так, как прежде. И наше счастье в том, что мы приняли все, как есть. Только вот зачем ты усложняешь? Разве я когда-либо был трусом? Я вытаскивал тебя из переделок, я влезал из-за тебя в драки и выгребал по полной, лишь бы твой нахальный нос был в целости и сохранности, я прикладывал лед к твоим синякам и мазал ссадины йодом. Разве я был плохим братом, Джей? Нет, ты захотел меня в любовники. И когда мы пришли к тому, к чему уж пришли, разве тебе мало? Разве нельзя не усложнять только потому, что тебе приснился дурной сон или разыгралось воображение?
На колени нагло запрыгнул Марсик и немедля цапнул за палец. Вот так и ты, Джей.
– Ты будешь большим красивым котом, у тебя будут большие пушистые яйца... — я захватил котенка поперек живота, чтоб ему было удобней возиться с моей рукой. — Ты будешь драться, много жрать и размножаться.
46.
Ты что-то увлеченно обсуждал и спорил с Томо, когда я зашел.
Я так и ждал, что тот покажет на тебя пальцем и скуксится: «А он первый начал...». Муравей убил последнего мамонта, потому что тот первый начал... Ты был серьезен, подтянут и весь в черном. Тугая черная пружина. Когда я приблизился, ты на мгновение споткнулся в речи.
– Что обсуждаем? — миролюбиво спросил я.
– Джей придумал клип на песню, которой еще нет, — Томо откинулся на спинку дивана и потянулся.
– Будет, — спокойно отозвался ты. Я подтянул к себе твои наброски.
– Что это? — я ткнул в рисунок, на котором была изображена чья-то спина. Скорее всего, твоя. — Татуировка?
– Шрамы. Татуировка будет потом наверх набита. Черные крылья.
Я присел:
– А сюжет?
– Довольно прост, — ты упорно избегаешь моего взгляда. — Главный герой исчезает на наделю... — Томо тут же показывает на тебя и жестами изображает, чем герой занимался целую неделю. Ты, не глядя, машешь на него рукой:
– Заткнись.
– Да я же молчу! — оскорбленным до глубины души голосом отвечает хорват.
–...исчезает на неделю, — продолжаешь ты. — Его похищает какая-то секта, потому что им нужен определенный типаж жертв для ритуального убийства, — Томо крутит у виска, проводит пальцем по горлу и высовывает язык, отыгрывая умершую жертву. «И на этой скамейке печальной ваш сиреневый трупик окутает тьма». — Убийства, да! — ты поворачиваешься к Томо, бросаешь:
– Ты — труп! Напомнишь мне потом об этом. Так вот, после того, как он побывал на грани жизни и смерти, и его спасло только чудо в виде...
–...Мэтта.
– Томо, блять! В виде незнакомого человека. А потом он решает объясниться в своих чувствах человеку, который выставляет его за порог...
– Который? — уточняю я.
– Ну...объект любви...что тут непонятного? — нервно отмахиваешься ты.
– Ага. Это был мужчина, — Томо жизнерадостно вставляет свои пять копеек, и на твой злющий взгляд невинно отвечает, что он вообще клип обсуждает и не будет больше палить контору.
– Пироман, бля, — ворчишь ты. — И значит, после такой вот петрушки главный герой выясняет, что тот, кто его спас, и есть руководителем этой секты, и тот забирает его с собой, — ты сбиваешься, морщишь лоб. — А цель их организации — познание через боль и очищение через страдания. Вот откуда у него будут шрамы. — ты подтягиваешь рисунок и короткими штрихами набрасываешь на спине узор — черные крылья. — И вот он и станет самым жестоким и изобретательным палачом за всю историю секты. — ты вытаскиваешь еще один набросок.
На нем — ты (и можешь не отрицать, я вижу в нарисованном парне именно тебя), обнаженный по пояс, со стилетом в руке стоишь над человеком, прибитым к алтарю — гвоздями. Я на миг, на один короткий миг ощутил запах старой крови, которыми были пропитаны доски — так, как будто я сам лежал там. Мне стало жутко.
– Достаточно, — я потер переносицу. — У тебя шикарные деструктивные фантазии, Джей, прямо сущая пропаганда насилия.
– Ты не дослушал. — ты дергаешь меня за рукав и указываешь на еще одну зарисовку — на ней того самого главного героя рвет на части толпа. Нет, не та толпа, в которую тебе так в кайф прыгать на концертах, а толпа, полная плотной энергетики агрессии и ненависти, жаждущая забрать жизнь того, кто забирал чужие жизни. Но и там я вижу человека, который закрывает тебя (не спорь, ведь это ты!) собой.
– Жуткая смерть, однако, у главного героя... — у меня дрожат руки, и я прячу их под столом.
– Нет. Его потом усыпят. Как больное животное, — ты проглатываешь комок. — У них не будет ни прошлого, ни будущего. Только короткое «сейчас» между больницей и казнью, — я отмечаю, что ты тоже спрятал руки под стол, чтоб никто не видел мелкую дрожь.
– Да ну тебя нахрен! — вырывается одновременно у меня, Томо и незаметно присоединившегося к нам по ходу беседы Мэтта. Тот успокаивающе опускает ладони тебе на плечи и гладит по затылку, словно снимая ментальное напряжение. И ты вздыхаешь:
– Работать пора. Совет окончен.
47.
Идея клипа не дает тебе покоя. Ты рисуешь, пишешь, прорабатываешь каждую деталь. Ты истощаешь себя Ты скрупулезен до ужаса. Что ты хочешь так тщательно воссоздать? Историю прошлой жизни? Я не вмешиваюсь в процесс. Я наблюдаю за тобой, а Мэтт — за мной.
И однажды, когда ты на пару с Томо сбегаешь на какое-то интервью, он, как бы между прочим, самым будничным тоном спрашивает:
– Любишь его?
Я не уточняю, кого и не лезу бить морду за вопрос. По-моему, уже все всем понятно прочно и давно.
– Скажи ему об этом, — тихо советует Мэтт, вполне обоснованно приняв мое молчание за согласие.
48.
– Не жрешь, не спишь, хрен знает чем занимаешься, — ворчу я, впихивая тебе в руки чашку молока и тарелку с той фигней, что ты обычно ешь. Надеюсь, я приготовил это правильно, хотя бы сожрав такое сам, я бы услышал от своего желудка, что я сукаподонок, и я потом стругал дальше, чем видел. — Ты бы себя видел, иллюстрация, блин, к фильмам ужасов...
– А чего там смотреть? Две руки, две ноги...
–...и унылый перец.
– Чего-о?! — ты наконец отлипаешь от монитора, потягиваешься с хрустом и удовольствием, а я провожу ладонями от твоего живота к груди и целую кончик уха.
– Покормишь? — ты поворачиваешь голову и трешься об меня. Марсик-2. Кошачьи атакуют.
Ты ешь с моей руки неторопливо, нарочно задевая языком пальцы, и к моменту окончания твоей трапезы я готов, как свежеиспеченный пирог.
– Тебе надо отдохнуть и выспаться, Джаред. Иначе я стукну тебя чем-нибудь по башке, и ты вырубишься на месте.
– А потом у меня будет амнезия и группе придет пиздец.
– А потом я снова тресну тебя чем-нибудь тяжелым, и память вернется.
– Добрый, блять...
– История для клипа — про нас?
– С чего ты взял? — настораживаешься ты.
– Я же вытащил тебя с той толпы...
– А затем развеял пепел над водой...
– Прекрати. Я не буду отвечать за того Шенна... у нас есть здесь. По ту сторону сна — это здесь, Джей, здесь, — я придерживаю тебя за плечи, мешая встать, и склоняюсь к тебе. Твои губы теплые и со вкусом молока.
На мониторе мерцает так и не свернутый текст:
Я вязал узелки как безумный,
Красные буквы на черном,
Алая лента — завязка.
Мы умерли в одной из жизней,
Это не наша сказка
И я не имею права...
Одиночества плащ на плечи
Я носить буду траур,
Носить его буду — вечно...
49.
Я не требую от тебя обязательного секса сейчас и, похоже, ты мне за это благодарен.
Как там говорилось... «чтоб узнать человека, достаточно просто уснуть рядом». Мы с тобой засыпали рядом не раз, но только теперь это стало чем-то более интимным — будто мне позволено касаться не только твоего тела, но и самой твоей сути.
Мы ограничиваемся простым касанием губ, и я подгребаю тебя под себя. Полчаса спустя к нам подкрадывается Марсик. Именно подкрадывается, уже изучив твое непредсказуемое поведение. Ты то просыпаешься от малейшего шороха, то спишь так, что война — войной, а сон по распорядку. И конечно, дверь я так и не закрыл — ведь больше никого нет. Кошаку скучно и он принимается за мою левую руку, потому что правую зацапал ты. Я дремаю под мирное покусывание пальцев. Мне смешно и щекотно. Затем животное устает и тоже валится на бок. Утром ты на него непременно наступишь или зацепишься — как пить дать.
Сон смягчает твои черты лица, лишая им знакомой всем сексуальной агрессивности, и я чувствую, что и сейчас могу свободно поцеловать тебя — за ночь и за утро, за то, что было и будет, и за то, что уже есть.
50.
– На старт? — улыбаешься ты. — Готовы?
Мы согласно киваем. Благодаря своей безумной идее снять клип ты похерил все остальные. Как-то ты сказал мне, что лучше будешь производить идеи, чем производить детей — больше толку. А я тогда засмеялся и сказал, что тебе нужно снять кого-нибудь на ночь, чтоб избавиться от чуши в голове, и ты почему-то на меня окрысился.
Мэтт подходит к тебе и целует тебя в губы. Наверное, мне надо протереть глаза и ущипнуть себя (и тебя тоже — побольнее!). Но когда вслед за ним этот трюк без риска для жизни повторяет Томо, я понимаю, что это что-то новенькое.
– И что это было? — предельно вежливым голосом интересуюсь я. — Новый флэшмоб «поцелуй Джея и получи...»
–...приз. — хмыкает Мэтт.
–...по шее. — поправляет Томо.
–...от Шенна. — ржешь ты. Ты явно забавляешься.
– А что — разве есть еще варианты? — огрызаюсь я.
– Твоя очередь, — ты хлопаешь глазами.
– Да, конечно.
– Я побрился. — вот же зараза.
– Весомый аргумент. Можно подумать, в этом все дело, — я исподтишка показываю тебе кулак.
– Этого никто не видел, — весело произносишь ты.
Ну хорошо. Я подхожу и осторожно, самими краями губ касаюсь твоих.
Это наш первый и последний поцелуй на людях. И не важно, что их всего двое и они в доску свои.
51.
На площадке прохладно и мы греемся чаем и кофе, а ты пытаешься спрятаться в шарф, и, размахивая листками, доказываешь что-то режиссеру клипа: потому что он хотел сначала снять самую мрачную и тяжелую по атмосфере сцену клипа, а ты настаивал на прямой последовательности событий. Я ухмыляюсь. Спорить с тобой — это гиблое дело, потому что твое любимое занятие — трахать людям мозги. Ты сам в этом признался, но никто этого почему-то не учел.
Мы теряем время и терпение, но когда ты оборачиваешься, довольный донельзя, это означает лишь одно — мы наконец работаем и не отвлекаемся на мелочи.
52.
После грима ты изворачиваешься, что заглянуть на свою спину и ворчишь, что лучше было бы, если бы все эти шрамы были более натуральными, а не нарисованными и приклеенными.
– Скажи еще, что так тебе будет проще в роль вжиться.
– А то, — ты поворачиваешься. Взгляд — как выстрел. Хлоп — и пипец котенку. — Поможешь?
– Я тебя сейчас ударю, — медленно и тяжело произношу я. — Будет так натурально, что никакой грим не спасет. Иди работай, Джей. Я тебе дома объясню, что я про тебя думаю...плохого.
– Тебе бы в отделе дознаний работать! — вскипаешь ты. — На людей давить. У тебя отлично получается.
– А тебе — в инквизицию прямая дорога! — отрезаю я.
53.
Кульминационная сцена заключалась в том, что я, как и полагается по сюжету и в жизни, твой брат, нахожу тебя и хочу вытащить из секты, но на тебя находит безумие, и ты приказываешь меня распять на том самом алтаре.
– А потом издеваться над трупом полчаса... — продолжает Томо.
– А потом меня спасают доблестные стражи порядка.
– Угу. Если на Джея не снизойдет дурка, и он тебя не зарежет прямо там.
– Цыц, доброжелатель, — я поворачиваю голову в твою сторону. Ты бродишь, завернувшись в какой-то импровизированный плащ, и с интересом рассматриваешь обстановку.
– Здесь прямо набор для садо-мазо, — заключает Томо.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 34 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |