Великая Отечественная война 14 страница

Была острая потребность в красоте и уюте, желание украсить убогий быт доступными средствами, которое находило выражение в широком распространении женского рукоделия. Почти все женщины шили, модой послевоенных лет стали вышивка и вязание. Салфетками и накидками были украшены комнаты в коммуналках и койки в общежитиях. Приметой послевоенной жизни стали привезенные из Германии предметы обихода, посуда и одежда. «Трофейные» вещи можно было купить на «черных рынках», которые постоянно возникали то здесь, то там. Спекуляция «из-под полы», позволявшая «достать» за бешеные деньги все что угодно, становилась постоянным явлением.

Общественные

настроения

Во время войны власть впервые добилась полного единения с народом. Казалось, что с наступлением мира репрессивная политика внутри страны будет прекращена, а идеологический пресс ослаблен. Надежда на «примирение войной» была очень сильной и порождала соответствующий настрой, «брожение умов» во всех слоях послевоенного общества. Рабочие открыто высказывались за отмену «уравниловки» и совершенствование производственного процесса. Интеллигенция надеялась на продолжение союзнических отношений с западными странами, ослабление политики изоляционизма в научной и культурной сфере. И конечно, дружба со странами «народной демократии» представлялась вполне реальной. Основная надежда крестьян связывалась с отменой колхозов. Робкую либеральную волну «снизу» четко фиксировали контролирующие органы.

Необходимость некоторой корректировки курса понимали и наверху. Об этом говорит и более мягкая линия в отношениях со странами «народной демократии» до 1947 г., и идеи Вознесенского об использовании экономических рычагов в экономике. В русле той же попытки «ослабить вожжи» следует рассматривать подготовку и обсуждение новой конституции СССР, программы и устава ВКП(б), проходивших на закрытых собраниях в 1946-1947 гг. Так, проект конституции предусматривал некоторое расширение прав и свобод личности, демократизацию общественной жизни. Оставляя за государственной собственностью господствующее положение, он разрешал мелкое частное крестьянское и кустарное хозяйство, основанное на личном труде без применения найма. В ходе обсуждения звучали идеи о необходимости децентрализации хозяйственной жизни, усиления прав местных органов власти, некоторого смягчения судебной системы.

Обсуждение партийных документов шло в русле расширения внутрипартийной демократии, планомерной ротации руководящих кадров, сокращения вмешательства партии в хозяйственное управление и производственный процесс. Идеи разгосударствления экономики, введение некоторых рыночных начал содержались в письмах, поступавших в ЦК, рукописях, которыми были просто завалены научные журналы. Однако, ни новая конституция, ни программа, ни устав партии не были приняты, что само по себе уже факт примечательный. По сути речь шла об отказе даже от незначительных либеральных послаблений и новом «закручивании гаек».

Причин, вызвавших такой разворот власти, несколько. Конечно, прежде всего это «холодная война»: насаждение в обществе духа конфронтации и формирование «образа врага». Сыграли свою роль и хозяйственные трудности — неурожай и голод 1946 г., вызвавшие напряжение с продовольствием. Настрой общества между тем менялся: высокие темпы восстановления хозяйства требовали перенапряжения, а запас сил для преодоления «временных трудностей» на рубеже 1947-1948 гг. стал иссякать. После повышения цен поползли слухи о новой войне, в ряде мест возник ажиотажный спрос на спички, соль, хлеб, керосин. Волна претензий снизу к власть предержащим нарастала. Повторить ситуацию 1936 г., когда официальное начало социализма и принятие Конституции сопровождались массовыми репрессиями, для руководства было небезопасно. Ответной мерой стало усиление идеологического контроля, вызвавшее резкое сужение идеологических рамок для маневров сверху, в том числе и в экономической области. Идеологический контроль сопровождался репрессивными мерами, носившими зачастую превентивный характер.

Колхозники

Авторитет власти, в том числе в деревне, был, мягко говоря, невысок. Победа не принесла на село каких-либо существенных перемен: колхозники жили без паспортов, работали «за палочки», сохранялось внеэкономическое принуждение. Отказ руководства страны от некоторой либерализации аграрного сектора экономики, от разрешения частного крестьянского и кустарного хозяйства усугублял кризис колхозного строя. Прямые репрессивные меры только еще больше обозлили колхозников, а к увеличению сельхозпродукции не привели. Недовольство на селе росло, экономическое и финансовое положение колхозов в 1949 г. было катастрофическим. Реформирование колхозного строя стало проблемой номер один.

Руководить сельским хозяйством в этот момент был назначен Хрущев, который стал искать пути выхода из аграрного тупика в ультралевом направлении. В 1948-1951 гг. Хрущев предлагает и частично реализует меры, стратегически направленные на ликвидацию колхозно-кооперативной собственности и частнособственнической психологии на селе. Идеологической подоплекой такого «реформирования» была концепция построения коммунизма в СССР в ближайшие 20-30 лет. Так, в 1948 г. Хрущев предлагал провести «полное и единовременное обобществление крупного рогатого скота с компенсацией колхозникам за проданный на фермы скот». По мнению Хрущева, молоко крестьяне должны были покупать на колхозной ферме. Следующим шагом стала дискуссия, начатая в феврале 1950 г., о том, что должно стать первичной производственной ячейкой в колхозе: звено или бригада. Еще с 1930-х годов колхозники объединялись в небольшие звенья, состоящие в основном из членов семьи, которые показали себя как эффективные и мобильные коллективы в условиях слабой механизации. Вопреки этому «Правда» утверждала, что звено укрепляет семейный индивидуализм и семейную солидарность, разрушает «коллективное сознание» колхозников. Волевым порядком звенья были ликвидированы прямо в ходе весеннего сева 1950 г., в очередной раз дестабилизировав ситуацию в угоду идеологическим соображениям.

Административно-волевым порядком принималось и решение от 30 мая 1950 г. об укрупнении колхозов, сселении жителей «неперспективных» деревень. Был нанесен серьезный удар по деревенскому жизненному укладу. Молодежи практически продемонстрировали полную бесперспективность крестьянского труда с точки зрения ближайшего коммунистического будущего, последовательно формировалось негативное отношение к труду в личном хозяйстве.

Апофеозом левацкого реформирования колхозной жизни стал проект агрогородов, опубликованный 4 марта 1951 г. В агрогородах Хрущев предполагал поселить сельских рабочих (уже даже и не крестьян, и не колхозников), отобрав у них полностью хозяйство и таким образом освободив их от частнособственнической психологии. Так, по мнению автора проекта, на основе экспроприации должен был возникнуть единый класс тружеников — социальная база коммунистического общества. Но это уже было слишком. На следующий день «Правда» выступила с уточнением, что речь шла не о конкретном начинании, а только о начале дискуссии. Хрущев до поры до времени был отстранен от руководства сельским хозяйством.

Возникает закономерный вопрос: насколько эти идеи находились в русле официальной, прежде всего сталинской позиции? Представляется, что Хрущеву был дан своего рода карт-бланш именно потому, что общий характер преобразований совпадал с предполагаемой стратегией реформирования колхозного строя. Подтверждением этого можно считать взгляды, изложенные Сталиным в его последней работе «Экономические проблемы социализма», опубликованной в 1952 г., где в качестве одного из приоритетов называлось ускоренное развитие сельского хозяйства через огосударствление форм собственности и организации труда.

Бегство из

деревни

Нищета деревенской жизни и отсутствие перспектив на селе вели к массовому бегству в города. Юридическим препятствием для бегства из села было отсутствие паспортов у колхозников, поэтому бегство было незаконным. Наибольший поток «неофициальных» беженцев приходится на голодные 1946-1947 гг. В основном это были истощенные женщины с детьми. Все виды транспорта были переполнены, и беженцы добирались на товарных поездах, попутках, но чаще шли пешком. По дороге в крупные населенные пункты они размещались на вокзалах, в подвалах, подъездах, заброшенных зданиях, у родственников и знакомых. Прибывших в поисках работы без вербовки органами МВД на 1947 г. было зафиксировано в 2,5 раз больше, чем в предыдущем.

Постепенно бегство из деревни обретает разрешенные законом формы. Меняется состав покидавших деревню: теперь это в основном социально активные молодые люди. Самым распространенным способом уехать из колхоза был оргнабор, а также учеба, служба в армии, брак. Завербованные по оргнабору вчерашние колхозники прямо «с колес» вливались в рабочие коллективы, приобретали знания и навыки «на ходу», поначалу попадая на самую низкооплачиваемую работу. Такая миграция вела к «старению» деревни, а в городах стремительно рос слой горожан в первом поколении.

Изменения

в рабочем

классе

Нехватка рабочих восполнялась за счет села. В результате оргнаборов к 1950 г. было достигнуто превышение довоенного уровня по числу занятых в промышленности на 2,5 млн человек, а в строительстве на 0,8 млн. Дефицит рабочей силы был постоянным на протяжении всей пятилетки и даже усилился после перехода к строительству «гигантов» индустрии. На рубеже 1940-1950-х годов. 60% рабочих составляли вчерашние колхозники, что вело к постоянным трудностям в организации труда из-за низкой квалификации кадров. Авралы и штурмовщина сочетались с постоянными простоями, особенно типичными для сырьевых отраслей с высокой долей ручного труда и низким уровнем механизации. На этом фоне «дни повышенной добычи угля» выглядели полным анахронизмом.

Условия труда и быта почти ничем не отличались от условий военного времени, до 1948 г. продолжали действовать чрезвычайные указы с большими сроками уголовной ответственности за опоздания и прогулы. Реконструкция промышленных предприятий зачастую шла одновременно с производственным процессом, работали под открытым небом, цеха не отапливались, жили в палатках и времянках. Рабочие уходили с предприятий даже несмотря на действовавшие с 1940 по 1948 г. чрезвычайные меры, по которым паспорта у них забирались и хранились в отделах кадров. Текучесть кадров, «дезертирство» с производства, брак, нарушения трудовой дисциплины были постоянным явлением.

Отмена предвоенных «драконовских» указов весной 1948 г. стала символом перехода к мирной жизни. В то же время отмена карточек существенно подорвала материальное положение рабочих. На этом фоне гораздо сильнее стало проявляться недовольство «уравниловкой» в оплате труда. Перевыполнение плана, как правило, вело к снижению расценок, а «передовики» вызывали ненависть своих товарищей. Предпринятая попытка организовать очередной почин, которым в конце 1940-х годов стало движение скоростников, потерпела неудачу. Инициатор почина, прославленный в одночасье на всю страну ленинградский токарь Г.Борткевич за счет увеличения скорости оборотов станка и использования резцов собственного изготовления перевыполнил норму в 14 раз. Реальная зарплата, начислявшаяся в таких случаях, была в 2 раза меньше заработанного, и движение постепенно пошло на спад. Любая инициатива нарушала планы, производственный процесс лихорадило. Все сильнее обострялось противоречие между интенсивностью труда и отсутствием материальной заинтересованности в его результатах.

К началу 1950-х годов все усиливающееся недовольство рабочих вызывает отсутствие возможности реально влиять на организацию производственного процесса. Бесконечные пустые собрания, решения, «спущенные по инстанции» сверху, вызывали постоянное раздражение. Навыки обращения со сложной техникой формировали качественно иной тип личности, отторгавший словоблудие, формальную демократию и запрограммированность решений. Разрыв между характером труда и формами его организации увеличивался.

Интеллигенция

Квалифицированные и имеющие среднее образование рабочие, в основном горожане, в условиях нехватки кадров и наращивания мощностей имели возможности для быстрого карьерного роста. С 1947 по 1953 г. 1,5 млн рабочих пошли учиться в вузы и техникумы. Именно они в основном пополняли ряды технической интеллигенции. Ее потенциал во многом сдерживался рамками зашоренного директивной экономикой производственного процесса, тормозившего внедрение рацпредложений и изобретений.

В интеллектуальной и научной среде серьезным сдерживающим фактором был идеологический контроль, волна которого начала нарастать с лета 1946 г. Поставить интеллигенцию «на службу коммунистического воспитания масс» призывали новые общественно-политические журналы «Партийная жизнь» и «Культура и жизнь». Настороженность власти вызывали бывшие фронтовики, вернувшиеся на вузовские кафедры, в научные институты, лаборатории, журналистику. Благодаря личным качествам и авторитету они быстро продвигались по служебной лестнице, не боялись задавать вопросы и критиковать. Именно они стали объектом усиленного внимания и контроля партийных органов. Среди творческой интеллигенции эти задачи должны были выполнять аппараты творческих союзов, роль которых после войны возросла. Вот как характеризовал ситуацию в Союзе писателей СССР поэт И.Сельвинский:

Как случилось, что в стране, всей своей культурой несущейся к вершинам коммунизма, могла возникнуть в литературном быту такая атмосфера, о которой просто неудобно говорить с большой открытой трибуны? Случилось это вследствие небрежного руководства Союзом Писателей со стороны агитпропа ЦК нашей партии. Вместо того чтобы иметь в поле зрения всю писательскую общественность, агитпроп еще во время войны начал выделять из нее десяток литераторов со «связями» и, превратив их в литературное начальство, расставил на всех участках литработы. Одни и те же люди являются заправилами в ВССП, и в журналах, и в альманахах, и в редсоветах издательств, и, наконец, в Комитете по Сталинским премиям. Естественно, что всесильные эти люди за счет взаимных амнистий имеют полную возможность утверждать себя и только себя, самым решительным образом искореняя своих соперников. В результате эта группа, поставленная агитпропом над писательской общественностью, оторвалась от нее и превратилась в касту, глубоко ненавистную писателям.

Советский

аппарат и

номенклатура

Роль и количественный состав партийно-хозяйственной номенклатуры на протяжении всего периода постоянно возрастали. В 1946 г. была введена новая номенклатура должностей. К началу 1950-х годов номенклатурные должности включали руководителей и директоров всех организаций, вплоть до цирков, все преподавательские кадры, высший состав вооруженных сил, дипломатический корпус, руководство общественных организаций. Партийный аппарат в 1952 г. насчитывал 200-220 тыс. человек. Его положение в послевоенные годы отличалось довольно высокой стабильностью. Так, 61% делегатов ХIХ съезда ВКП(б), проходившего в 1952 г., были участниками предыдущего довоенного съезда партии. Более отчетливо обнаружилась тенденция к повышению общественной значимости административно-управленческого слоя министерств и ведомств, что подчеркивали существовавшие с 1943 по 1954 г. форма и значки отличия в более чем 20 министерствах. Характер труда аппарата отличался чрезвычайщиной, пик деловой активности приходился на вечернее время и продолжался до 2-3 часов ночи. Ночью работал Сталин, который мог лично позвонить и срочно потребовать справку или отчет, поэтому все союзные министерства и ведомства работали в том же режиме.

Наиболее уязвимым в номенклатурном «пироге» было положение местных партийных и хозяйственных руководителей. Они находились как бы между молотом и наковальней — сверху начальство постоянно требовало выполнения заведомо нереальных планов. В то же самое время на них был направлен основной поток критики снизу. Основными виновниками недовольства, особенно экономических неудач, по мнению народа, были именно первичные руководители, которые «только пузо наедают и Сталина обманывают». Но даже несмотря на эту ситуацию районные руководители обновлялись в год только на 12-14%, что говорит о их умении приспособиться к сложившейся системе управления и направить огонь критики в другое русло. Избиение кадров, как в период «ежовщины», объективно становилось невозможным. Аппарат обрел стабильность и устойчивость, стал превращаться в замкнутую касту.

Уровень жизни аппаратных и номенклатурных работников был самым высоким в стране. Для высшего и среднего звена продолжала действовать введенная в 1930-е годы практика «пакетов» — денежных выплат дополнительно к основному заработку, не проходивших ни по каким ведомостям. В условиях постоянного дефицита промышленных товаров и продуктов высокий уровень жизни номенклатуры поддерживался также за счет системы «распределителей», спецателье, медицинского обслуживания. Все это вело к росту социальной дифференциации в обществе, основанной на льготах и привилегиях внутри распределительной системы.

Усиление

социальной

дифференциации

Таким образом, советское послевоенное общество было крайне неоднородно по социальному статусу, карьерным возможностям, материальному положению и условиям жизни различных групп и слоев. Оно было поистине соткано из социально-экономических противоречий, которые перманентно усиливались за счет национальных, идеологических и региональных факторов. Увеличилась социальная дифференциация, возникшая на основе разного реального уровня жизни, включавшего как зарплату, так и возможности получения дополнительных выплат и льгот. Наверху социальной лестницы находилась партийно-хозяйственная номенклатура, высокооплачиваемые деятели науки и культуры, крупные руководители производства. Этот узкий слой включал столичную и республиканскую элиты, а также руководство обкомов и крайкомов. Их реальные доходы почти в десять раз превышали доходы рабочих.

На ступень ниже стояли представители среднего и низшего управленческого слоя — секретари райкомов, исполкомов, руководители небольших заводов и фабрик. Сходным был статус профессуры вузов, заведующих отделами и лабораториями научно-исследовательских институтов, получавших около 400-500 руб. в месяц. Ниже по уровню жизни находились служащие государственных учреждений, преподавательский состав вузов, ежемесячные доходы которых находились на уровне 200-300 руб. В целом вся номенклатура и аппарат составляли менее 2% населения страны.

Инженерно-технический персонал заводов и фабрик по уровню доходов составлял единую группу с высококвалифицированными рабочими, зарплата которых была на уровне 100-130 руб. в месяц после реформы 1947 г.

Заметным был отрыв в уровне жизни между рабочими и колхозниками. При средних денежных доходах в начале 1950 г. около 15 руб. в месяц колхозники составляли самую многочисленную группу советского общества. Их положение сильно разнилось по регионам. Так, сельские жители Средней Азии и Грузии имели гораздо более высокий достаток, чем в России.

Рост

населения

ГУЛАГа и его

причины

В советском послевоенном обществе сфера принудительного труда занимала особое место. Население ГУЛАГа продолжало стремительно увеличиваться. Так, если в 1945 г. оно составляло 1,5 млн человек, то в 1950 г. — уже 2,5 млн и до реабилитации его численность держалась приблизительно на этом уровне. Именно в послевоенные годы ГУЛАГ достиг своего апогея.

В эти годы существенно меняется социальный и национальный состав заключенных. Уже во время войны сюда начинают попадать бывшие военнопленные, а начиная с 1945 г. репатриированные граждане. Новой категорией стали осужденные за связь с иностранцами и за разглашение государственной тайны. Крестьяне попадали в лагерь по репрессивным указам 1947-1948 гг., причем формально считались уголовниками. Нарушение законов, регламентировавших почти все сферы жизни, считалось серьезным уголовным преступлением. Подобная политика была неразрывно связана с насаждением принудительного труда и драконовской дисциплины.

С 1948 г. в лагеря стали отправлять так называемых «повторников» — приговоренных в конце 1930-х годов к десяти годам лагерей и получивших новый срок по административному решению. К «повторникам» относились и дети репрессированных, которым грозило пожизненное заключение в лагере. Та же мера распространялась на лиц, бежавших с мест выселения, представителей репрессированных народов. Вот, например, слова из популярной в то время лагерной песни: «Идут на север срока огромные, кого ни спросишь — у всех указ...»

Все больше в места лишения свободы стало направляться жителей западных республик СССР.Так, число украинцев в составе заключенных выросло в 2,4, белорусов — 2,1, литовцев — 7,5, латышей — 2,9, эстонцев — в 3,5 раза.

Острая нехватка рабочей силы после войны привела к новым явлениям в лагерной жизни: труд заключенных старались использовать более рационально, а их самих — более «экономно» и «рентабельно». Забота о заключенных со стороны руководства МВД была непосредственным образом связана с заботой о производительности труда. Так, 8 июля 1949 г. Л.П.Берия писал в Бюро Совета Министров СССР:

В результате понижения норм питания имеется значительное количество ослабленных заключенных, не работающих вовсе или не выполняющих нормы выработки.

В целях повышения производительности труда заключенных МВД СССР предлагает увеличить норму хлеба с 800 граммов до 900 граммов в день (против довоенной 1100 граммов), а по остальным продуктам питания восстановить довоенную норму. Паек в таком виде будет содержать 2998 калорий.

Наиболее спорным в историографии является вопрос о «дешевизне» труда заключенных. Ряд авторов придерживается мнения, что чуть ли не вся сталинская экономика процветала благодаря даровой рабочей силе. Представляется, что ближе к истине те исследователи, которые подвергают сомнению ее высокую рентабельность. При экономических оценках стоимости рабочей силы ГУЛАГа следует, вероятно, принимать во внимание существование карательной системы в целом, расходы на огромный аппарат, содержание лагерного персонала, а также всякого рода «приписки» и злоупотребления.

В 1948 г. были образованы лагеря «специального режима» для осужденных за «антисоветскую» и «контрреволюционную» деятельность, где к заключенным применялись изощренные методы физического и психического воздействия. Это был наиболее опасный для режима и активный в политическом отношения социальный слой заключенных, что подтверждают восстания 1948-1954 гг., охватившие в первую очередь именно эти лагеря (Печора, Салехард, Экибастуз, Норильск, Воркута).

В послевоенный период максимальной отметки за всю историю ГУЛАГа достигла численность спецпоселенцев. На 1 января 1953 г. их насчитывалось 2 млн 753 тыс. человек. Основную массу спецпоселенцев составили депортированные народы. Но вплоть до смерти Сталина число спецпоселенцев увеличивалось в результате борьбы с антисоветским подпольем, раскулачивания в западных областях СССР и других мероприятий. Так, число «оуновцев» достигло 175 тыс., жителей Прибалтики (вместе с выселенными еще до войны) — 172 тыс. человек. 58 тыс. спецпоселенцев состояли на учете как «власовцы».

Беспризорность

Война и репрессии привели к росту количества детей-сирот, бездомных и беспризорных детей. Беспризорники промышляли на вокзалах, рынках, устраивали набеги на огороды, перемещались по стране на товарных поездах. Масштабы детской беспризорности подтверждает, в частности, тот факт, что за борьбу с ней отвечал один из заместителей министра МГБ.Резко возросло количество преступлений, совершаемых беспризорниками. Детей судили наравне со взрослыми, и даже при смягчающих обстоятельствах им грозило 5 лет заключения.

Была расширена система детских домов, где формировался особый микроклимат и система ценностей. Лишенные родительского внимания и заботы детдомовцы могли рассчитывать только на собственные силы. Мест в детских учреждениях не хватало и, чтобы освободить места в детдомах, детприемниках и колониях, подростков 13-16 лет направляли в ремесленные училища и школы ФЗО, а порой просто на любую работу. Довольно часто, не имея устойчивых жизненных ориентиров, бывшие детдомовцы попадали в подозрительные компании, которые были благодатной средой для криминальных элементов.

Бандитизм

и преступность

Рост криминала в послевоенной обстановке был отчасти закономерен. У населения осталось довольно значительное количество оружия, почти все взрослые свободно им владели. Ситуация усугублялась отсутствием жилья и постоянным дефицитом продуктов. Увеличению числа криминальных элементов способствовала репрессивно-карательная система в стране. Так, зачастую в бандах и воровских шайках находили прибежище бывшие военнопленные и репатрианты, оказавшиеся без паспортов «дезертиры» с промышленных и строительных объектов, колхозники. Основным мотивом преступной деятельности стало добывание средств существования, а основным типом преступлений — кражи, ограбления, сопровождавшиеся убийствами и разбоем. В городском транспорте, в магазинах и на базарах орудовали карманники, многочисленные «черные рынки» были хорошим местом для сбыта краденого.

Бандитские группировки терроризировали городское и поселковое население, совершая налеты на магазины и склады. Символом страха перед организованной преступностью после войны стала банда «Черная кошка». Местом «дислокации» воровских шаек и банд, как правило, становились окраины городов и рабочие поселки, некоторые группировки жили в лесах, грабя колхозников, везущих на продажу сельхозпродукцию.

Наряду с уголовными элементами после войны растет экономическая преступность, процветающая на благодатной ниве дефицитной экономики. Самые крупные хищения в этот период происходили в госторговле и потребкооперации. Такие преступления в основном совершали работники продовольственных баз, складов, магазинов, которые использовали свое служебное положение для приписок, реализации «левого товара» и пр.

В стране практически отсутствовал механизм социальной адаптации лиц, отбывших наказания, а распределительная система порождала специфические формы преступной деятельности. Приметой времени стало широкое распространение в обществе лагерного фольклора: блатных песен, стихов и даже поэм.

Антисоветское

подполье

С бандитизмом и преступностью было связано антисоветское подполье. Советские карательные органы до 1947 г. не разделяли уголовный и политический бандитизм, представляя его как чистый криминал. Да и на практике политическая борьба действительно была сопряжена с уголовщиной: грабежами, мародерством, поборами с населения. Основные очаги антисоветского подполья формировались на территории Западной Украины, Молдавии и Прибалтики, вошедших в состав СССР незадолго до войны. Здесь протест перерастал в открытое вооруженное сопротивление, социальной базой которого стали как националисты, поддерживаемые западными спецслужбами, так и обобранные в результате коллективизации крестьяне. Наиболее мощной подпольной вооруженной организацией на Западной Украине стала Организация украинских националистов (ОУН), которая была создана в 1939 г. и в годы войны сотрудничала в фашистами. После освобождения этой территории Красной Армией сопротивление продолжалось силами созданной на основе ОУН Украинской повстанческой армии (УПА). В 1944 г. УПА насчитывала около 20 тыс. человек и контролировала все сельские районы Западной Украины. УПА опиралась на поддержку крестьян, боявшихся коллективизации, а также пополнялась после войны бежавшим от голода населением советской Украины. Чувствуя силу и безнаказанность, националисты отвечали отказом на предложения сложить оружие, периодически поступавшие от властей с 1944 по 1949 гг. Только в 1950 г. в результате крупномасштабной карательной операции, арестов и депортации свыше 300 тыс. человек вооруженные действия на Западной Украине были прекращены.

В Прибалтике антисоветское подполье не отличалось такой мощью и размахом. Это было следствием широкой депортации «социально-опасных элементов», проведенной одновременно с провозглашением советской власти в Эстонии, Латвии и Литве перед войной. Коллективизации предшествовали масштабная конфискация крупного и хуторского землевладения, перераспределение угодий среди бедноты. Уже к 1948 г. сопротивление наиболее действенных вооруженных групп партизан в Прибалтике было подавлено.

Однако отдельные выступления имели место и позже. Об этом говорит тот факт, что только в течение 1952 г. на заседаниях Политбюро несколько раз обсуждалось положение на западе страны.

Усиление

карательной

политики

государства

Выход из состояния войны вызвал экономические трудности, усугублявшиеся поворотом к форсированному и приоритетному развитию, строительству «гигантов»-долгостроев. Значительные финансовые ресурсы шли на поддержание внешнеполитических амбиций. Миграционные процессы и жилищный кризис, высокая социальная мобильность населения приобретали внушительные масштабы. Жизнь улучшалась крайне медленно. Все это повышало градус социальной напряженности в стране.

Во всех социальных группах и слоях на рубеже 1947-1948 гг. нарастало недовольство, которое зачастую было на грани дозволенного. Для сохранения существующей системы было предпринято усиление карательной политики во всех направлениях: приняты законы против расхитителей государственной земельной собственности в сельской местности, жестко наказывались контакты с иностранцами. Из общества были устранены «неблагонадежные» элементы, вернувшиеся из лагерей после отбытия наказания, бывшие военнопленные и репатрианты, «наказанные» народы. Эти меры сопровождались всесторонним усилением идеологического контроля.

Дата добавления: 2015-08-28