Андрей Миронов: баловень судьбы 33 страница

июня Миронов снова прилетел в ГДР и утром следующего дня (в 9.30) вышел на съемочную площадку «Победы». В Потсдаме снимали объект «развалины Берлина» с участием Миронова, Михайлова и Кузьменкова. Это был последний съемочный день Миронова в ГДР: 8 июня он вернулся в Москву, а оттуда взял курс на Пермь.

июня по ТВ показали «Соломенную шляпку» (19.55). Для миллионной телеаудитории это было радостным событием, поскольку эту забавную картину родное телевидение подзабыло – не показывало ее аж шесть с половиной лет (с декабря 77-го)! Правда, периодически в разных музыкальных передачах, вроде «По вашим письмам» или «Утренняя почта», крутили клип Миронова с песней «Женюсь, женюсь…», но это было слабым утешением для публики, сразу и безоговорочно полюбившей эту милую экранизацию бессмертного водевиля Лабиша.

Между тем в Перми «Сатира» показала практически весь свой основной репертуар. Было дано 53 представления, на которых побывало 54 тысячи пермяков. Там же, в Перми, Миронов приступил к репетициям нового спектакля: в качестве режиссера он ставил пьесу Григория Горина «Прощай, конферансье!», приуроченную к 40-летию Победы (события пьесы развивались в июне 1941 года, а главными героями произведения были артисты московской эстрады). Помимо режиссуры Миронов играл в спектакле главную роль – конферансье Буркини (его дублером был Михаил Державин). Гастроли театра в Перми продлились до 24 июня, после чего труппа была распущена в отпуска.

Миронов вернулся в Москву, где 26 июня возобновил работу в картине «Победа». В тот день в здании Института научной информации, интерьеры которого были приспособлены киношниками под дворец «Финляндия», снимали эпизоды из конца фильма с участием Миронова, Михайлова и Вавиловой. На следующий день съемки «дворца» были продолжены.

июня съемки переместились на «Мосфильм». У 3-го блока была выстроена декорация «хельсинкский вокзал», где сняли эпизод из первой половины картины с участием Миронова, Михайлова и др. На этом участие Миронова в съемках временно прекратилось, и он укатил отдыхать.

июля съемочная группа фильма «Победа» отправилась на натурные съемки в Финляндию. Миронов догнал группу два дня спустя. И 25 июля вышел на съемочную площадку: в гостинице «Хесперия» снимали эпизоды из конца фильма с участием Миронова, Михайлова, Вавиловой и др. На следующий день съемки в гостинице были продолжены.

июля съемочной площадкой стало хельсинкское кафе «Ваакуне», где был снят эпизод из финала фильма с участием все тех же актеров. На следующий день сняли еще одно кафе – на этот раз открытое, на одной из городских площадей Хельсинки.

июля прошли только репетиции.

июля снимали объект «сквер» с участием Миронова, Михайлова и Вавиловой. Съемочный день длился с 9 утра до 6 вечера.

августа Театр сатиры открыл юбилейный, 60-й, сезон в Москве. В тот день показали «Клопа», в котором Миронов вот уже несколько лет не играл: он в те дни находился на съемках в Хельсинки.

Очередной (он же и последний) съемочный день Миронова в «Победе» датирован 2 августа. На улицах Хельсинки снимали эпизоды из первой половины фильма с участием Миронова, Михайлова и Вавиловой. Съемки закончились в шесть часов вечера, после чего Миронов улетел в Москву.

Перед зрителями, пришедшими в Театр сатиры, Миронов в новом сезоне вышел 3 августа в роли Саввы Василькова в «Бешеных деньгах». Его же он играл и 6-го.

августа Миронов приехал на «Мосфильм», где с 9.00 до 18.00 прошла его первая сессия озвучания роли Чарльза Брайта в фильме «Победа».

августа Миронов играл в «Женитьбе Фигаро».

августа он снова был на озвучании.

августа играл все ту же «Женитьбу Фигаро» (в саду «Эрмитаж»). 19-го это уже была «Трехгрошовая опера», 20-го – опять «Женитьба Фигаро», 22-го – «Трехгрошовая опера», 24-го – «Горе от ума», 26-го – «Вишневый сад», 27-го – «Трехгрошовая опера», 28-го – «Вишневый сад».

—30 августа Миронов вновь был на «Мосфильме» – озвучивал Чарльза Брайта (16.00–24.00).

августа играл в «Вишневом саду». Тем же вечером (21.50) по ТВ показали телеверсию давно снятого из репертуара Театра сатиры спектакля «Таблетку под язык».

В первый день осени Миронов был на «Мосфильме», где с 10 утра до семи вечера участвовал в озвучании фильма «Победа».

В театре сентябрь начался для Миронова с «Ревизора» – он играл его 3-го. Далее шли: 4-го – «Бешеные деньги», 5-го – «Вишневый сад». Затем больше двух недель Миронов в театре занят не был.

сентября Миронов участвовал в озвучании фильма «Победа».

В том же сентябре на экраны страны вышел многострадальный фильм Алексея Германа «Мой друг Иван Лапшин». Помню свои собственные впечатления от этой картины: я был в восторге. Поражало все: черно-белая пленка, шумы за кадром, игра всех актеров, особенно тех, кто мелькал в маленьких ролях или эпизодах – даже не верилось, что это актеры. Поразил и Миронов в роли Ханина, особенно в сцене, где он пытается в туалете засунуть себе в рот пистолет и покончить с собой. Под впечатлением увиденного я буквально через несколько дней пошел на фильм еще раз, причем взял с собой свою будущую супругу, чтобы она тоже приобщилась не к парадному советскому, а к настоящему кинематографу. Но ее впечатления были диаметрально противоположны моим: все, что мне понравилось, она категорически не приняла. И даже Миронов ее не впечатлил, хотя до этого он входил в когорту ее любимых актеров.

А. Вислова пишет: «В фильме А. Германа „Мой друг Иван Лапшин“ Миронов удивил многих, хотя новаторская эстетика самой картины несколько отодвинула на задний план впечатление от роли актера… Миронов очень органично вошел в этот фильм. Настолько, что зрители первых просмотров меньше всего думали о том, что на экране среди других популярнейший актер. Это была его победа, одержанная в поединке с самим собой, с собственным образом в кино и со зрителями, приверженными застывшим стереотипам восприятия. Роль писателя Ханина, особо сразу не отмеченная, на самом деле оказалась едва ли не лучшей его ролью в кино…»

Между тем очередной спектакль Миронов играл 21 сентября – это был «Вишневый сад». 23-го это была «Трехгрошовая опера», 25-го – «Женитьба Фигаро», 26-го – «Горе от ума», 28-го – «Вишневый сад», 29-го – «Трехгрошовая опера».

В первый день октября Миронов играл в «Женитьбе Фигаро», 5-го – в «Вишневом саду».

В субботу 6 октября по ТВ показали телеверсию спектакля Театра сатиры «Безумный день, или Женитьба Фигаро» (12.40).

В октябре у Миронова в театре выдался плотный график, когда спектакли с его участием следовали один за другим с интервалом через день или два. Так, 8 октября он играл в «Ревизоре», 9-го – в «Бешеных деньгах», 10-го – в «Трехгрошовой опере».

октября Миронов провел последнюю сессию озвучания фильма «Победа». За роль Чарльза Брайта Миронов был удостоен рекордного гонорара (больше он еще ни разу не получал) в сумме 4914 рублей (больше получил только сам режиссер Евгений Матвеев – 13 430 руб., а среди актеров суммы варьировались в следующем порядке: А. Михайлов – 4675 руб., Р. Чхиквадзе – 3052 руб., А. Масюлис – 2758 руб., Г. Менглет – 2618 руб., М. Ульянов – 560 руб.).

октября Миронов играл в «Горе от ума», 13-го – в «Вишневом саду», 16-го – в «Трехгрошовой опере», 19-го – в «Вишневом саду», 26-го – в «Бешеных деньгах» (на сцене ДК имени Горбунова, что у Киевского вокзала), 29-го – в «У времени в плену», 30-го – в «Бешеных деньгах».

ноября Госкино приняло фильм «Победа». Чуть позже фильму дадут максимальную группу по оплате, что вполне объяснимо: такое агитационное кино не могло не быть поощрено со стороны высших идеологических органов.

Между тем 1 ноября Театр сатиры временно закрыл свои двери для москвичей и отправился с гастролями в Болгарию. Турне началось с города Плевена, где были показаны два спектакля: «Вишневый сад» А. Чехова и «Крамнэгел» П. Устинова (в последнем Миронов не участвовал). После чего театр приехал в Софию, где на сцене Сатирического театра были показаны все те же спектакли. Труппой также был проведен творческий вечер в софийском Доме советской культуры. Стоит отметить, что с Сатирическим театром наших «сатировцев» связывали 15 лет тесной и плодотворной дружбы. Валентин Плучек ставил на сцене Сатирического театра «Интервенцию», а у себя пьесу болгарского драматурга С. Стратиева «Замшевый пиджак».

Вспоминает С. Пеев: «Это было в ноябре 1984 года, когда московский Театр сатиры гастролировал в Софии. Нашу дирекцию беспрерывно осаждали звонками – просили о встречах с советскими актерами. Буквально половина Болгарии висела на телефоне, и первое имя, которое называли, было неизменно имя Андрея Миронова. Но, к большому сожалению звонивших и требовавших, поспеть всюду он не мог. И вот 6 ноября между обедом и спектаклем мне предстояло доставить Миронова и Ширвиндта в два места – большое село близ Софии, а потом на завод. Вечером в театре шел „Вишневый сад“.

Андрею явно не хотелось ни встреч, ни разговоров, единственным его желанием было бродить с нами по Софии. Но отказать мне он просто не мог, так как знал, что село и завод – истинные друзья Софийского сатирического театра, которые всегда и во всем нам помогают.

Пришла машина, мы сели и отправились в село, которое находилось в сорока минутах езды от Софии. Все время, пока мы ехали, Андрей напоминал, что мы должны быть краткими и точными, если не хотим опоздать к спектаклю. Мы решили построить встречу так: я вначале скажу несколько слов, потом выступит Ширвиндт – он знает свое дело, а завершит программу Миронов. В машине он не переставал волноваться и говорить о том, что люди ничего не поймут по-русски, я успокаивал его: если нужно будет, я кое-что объясню и даже переведу некоторые места. Обо всем мы договорились, приготовились, но… Приехали. Перед Домом культуры собралось все село. Нас встретили хлебом-солью, мы вошли, и встреча началась. У нас в запасе оставалось всего полчаса. Андрей незаметно постучал пальцем по своим часам – дескать, помните. Все шло как нельзя лучше до той поры, пока он не появился у рампы. И пошел рассказ о театре, о маме, о детстве и юности, о жене и детях, о Советской стране, о Болгарии, о других странах. Потом был сыгран огромный отрывок из «Прощай, конферансье!», и наконец шла песня без аккомпанемента. Мы поглядели на часы – было уже пять. Я стал лихорадочно делать ему знаки: вся программа летит вверх тормашками, а он посмотрел на меня, посмотрел на людей, сидевших внизу, и я понял, что это артист, что он – волшебник. Я смотрел на своих сельчан, которые онемели от восторга, потом смеялись, плакали. Они не все слова понимали, но поняли, что перед ними такой человек, который делает честь человечеству…»

В Москву «сатировцы» вернулись 15 ноября, а уже на следующий день давали спектакли в своем здании на Большой Садовой. Но Миронов вышел к зрителям только 23-го – в спектакле «Ревизор». Два дня спустя должен был играться «Вишневый сад», но его отменили из-за болезни одного из актеров. 26 ноября Миронов играл в «Женитьбе Фигаро», 27-го – в «Горе от ума», 28-го – в «Бешеных деньгах».

Декабрь начался для Миронова с роли Мекки-ножа в «Трехгрошовой опере» (1-го). 2-го он играл Савву Василькова в «Бешеных деньгах», 7-го – Чацкого в «Горе от ума», 9-го – Лопахина в «Вишневом саду». Затем две недели Миронов в спектаклях занят не был, посвятив это время концертным гастролям. Аккомпаниатором у него с недавних пор (вот уже около года) выступал Левон Оганезов. Он вспоминает:

«Более четырех лет я аккомпанировал Андрею Миронову. Даже играл с ним сцены – конечно, сидя за роялем. Каждое движение или слово, а иногда молчание, жест проходили обязательно под музыку, причем выбирал музыку он сам. „Здесь что-то такое, – он шевелил пальцами, – элегантное“, при этом пристально смотрел в глаза и внушал мне свое ощущение. Андрей не называл нужного ему произведения, не напевал, хотя знал столько музыки, что хватило бы на десяток преподавателей музыкальной литературы, а хотел, чтобы я сам догадался. Ему важно было взаимодействие на сцене. Он спиной мог показать мне – „тише“ или „быстрее“, и я понимал его. Это была почти медитация.

Надо сказать, что Андрей редко бывал доволен концертом, собой, мной, но, вспоминая некоторые подробности совместной работы, я знаю теперь, что он всегда находился в состоянии самоанализа – сам себя постигал. «Нельзя быть спокойным на сцене», – говорил он или цитировал строку Пастернака: «Не спи, художник!»

Заглядывал в зал, спрашивал: «Народ есть?» Хотя знал наверняка, что есть.

Андрей всегда массу времени тратил на установку света на сцене. Для этого он сперва начинал интенсивно дружить с осветителем, потом ошарашивал его объемом будущей работы, и когда тот, окончательно сбившись с ног, влезая то на правую, то на левую лестницу, а то и под потолок, наконец добивался нужной Андрею «картинки», вытирал пот и собирался было пойти перекурить, Андрей отходил в зал, вставал к рампе, оборачивался, прищурившись на задник, и… начинал все сначала. Это был не каприз, скорее поиск, а точнее, стремление к совершенству – он не мог выступать в концерте без ощущения, что сделал все как можно лучше.

Многие театральные артисты, даже очень хорошие, к выступлению на эстраде относятся как к чему-то второстепенному: мол, театр – это святое, а здесь и так сойдет. Большинство из них, придя на концерт Миронова, прежде всего поражались: «Зачем ты столько сил тратишь?» Но он знал зачем: он работал не только для публики, но и для себя, удовлетворяя свое ненасытное актерское стремление к совершенствованию.

Я тоже, конечно, старался этому соответствовать. Я, например, равнодушен к одежде: есть какой-то костюм, галстук – все обычно, и у меня не вызывает сомнений. Но для Андрея это был почти вызов. «Надо во всем быть элегантным! – кричал он. – Как ты ходишь, что это за туфли?!» Или: «Я выброшу этот галстук к…» Или еще: «Погладь рубашку, на тебя люди купили билеты!» и т. д. Все это говорилось по-доброму, но требовательно. Я даже начал надевать бабочку, хотя никогда раньше ее не носил. Сам он придирчиво оглядывал себя в зеркало. Поминутно гладились ему рукава на пиджаке, сам он натирал свои туфли какими-то щеточками, которые были всегда под рукой. Все эти приготовления производили впечатление подготовки к премьере. Но так было перед каждым концертом.

Он очень любил анекдоты с неожиданной концовкой или так называемые абсурдные, где все невпопад. Понравившийся ему анекдот он проговаривал про себя, переделывал его, тут же расставлял акценты и уже в новом виде преподносил обществу. Был благороден: «Это мне Шура позвонил» или «Это Левка рассказал…».

Однажды в Новосибирске после концерта за ужином зашел разговор об отце. Зиновий Гердт, который был с нами, вдруг вспомнил, что он и Александр Семенович Менакер часто переговаривались стихами, сочиняя их на ходу. Гердт тут же продемонстрировал это свое умение. Тогда Андрей встал, как бы для произнесения тоста, и вдруг прочитал «поэму», ни разу не сбившись с размера, и, чтобы не было сомнения в сиюминутности импровизации, вкрапливал в стихи детали сегодняшнего дня. Не знаю, как другие, но я был совершенно поражен. Легкость, с которой он это делал, говорила о многом…»

На сцену Театра сатиры Миронов вернулся 23 декабря – играл Савву Василькова в «Бешеных деньгах». На следующий день это был плут Фигаро, 26-го – Лопахин в «Вишневом саду», 25-го – Хлестаков в «Ревизоре», 27-го – Васильков. 29-го Миронов должен был выйти в роли Мекки-ножа в «Трехгрошовой опере», но в последний момент спектакль заменили. Правда, зрители, пришедшие в театр, в накладе не остались: в тот вечер была показана премьера спектакля «Прощай, конферансье!». Как мы помним, режиссером его был Андрей Миронов, он же играл и главную роль – конферансье Николая Буркини. Однако из-за плохого самочувствия Миронов на сцену выйти не смог, и роль вместо него исполнил Михаил Державин, с которым они будут играть эту роль в очередь. В остальных ролях были заняты: Н. Защипина (жена конферансье), Л. Мосендз (певица), В. Безруков (танцор), А. Белов (фокусник), С. Рябова (Вера), Л. Оганезов (аккомпаниатор), Р. Ткачук (сосед Сысоев), З. Высоковский (писатель Лютиков), А. Гузенко (Отто), Р. Александров (артист драмы Поливанов), А. Зенин (лейтенант), Н. Саакянц (концертмейстер) и др.

Рассказывает А. Миронов: «Меньше всего, мне кажется, можно от пьесы требовать хроникальной достоверности в обрисовке жизни и быта фронтовых бригад. Хотя она и опирается на подлинные исторические факты… Самое дорогое в пьесе для меня – это люди, ее населяющие. Незнаменитые, по-своему забавные и непутевые, но удивительно необходимые во все времена, а в трудное время вдвойне. Их обаяние, их талант воспринимать жизнь как праздник и дарить этот праздник окружающим. С этой точки зрения конферансье Николай Буркини для меня чем-то похож на героя любимого фильма О. Иоселиани „Жил певчий дрозд“, только испытания выпали на долю незнаменитого конферансье пострашнее. Я знал таких людей. Мне посчастливилось быть рядом с ними с самого раннего детства. И дело вовсе не в том, что это были артисты, писатели, художники. Они были художниками жизни; театр, карнавал сопровождал каждый их шаг, каждый поступок. Оттого мы, молодые, так тянулись к ним… Сегодня я с грустью ловлю себя на мысли, что таких людей становится, к сожалению, меньше. Какое-то внутреннее равнодушие, а иногда и цинизм загоняют внутрь нашу доброту и подлинную веселость. Те люди не были равнодушными. Когда они встречались и спрашивали друг друга: „Как ваша жизнь?“, им действительно была интересна чужая жизнь, и в их глазах светилось искреннее желание эту чужую жизнь сделать хоть чуточку лучше. Они были по-детски наивны и веселы и как-то умудрялись обходиться без скабрезных, грубых моментов, без которых сегодняшняя шутка почему-то уже перестала быть шуткой… „Прощай, конферансье!“… Мне кажется, в самом названии таится светлая печаль. В силу законов жизни уходят безвозвратно поколения людей. Приходят другие. Принято считать, что они лучше нас. Наверное, так. Но они – другие. Поэтому ушедшим мы говорим „Прощай!“. А все хорошее, доброе, светлое, что они оставили нам, хочется сохранить и передать идущим на смену…»

О самом спектакле рассказывает А. Вислова: «Постановка „Прощай, конферансье!“ – это сплав грусти и юмора, открытой лирики и легкой иронии. Миронов выбрал тему и способ ее реализации в соответствии со своими возможностями, с учетом своей индивидуальности и ее творческого потенциала.

Основываясь на собственном знании закулисной жизни артистов эстрады, он начинал спектакль с конкретных и точных примет, ее определяющих. Открытое пространство сцены. (Он его очень любил, мечтал играть на пустых подмостках). Лишь в глубине заметна какая-то старая, сдвинутая на маленький пятачок мебель. Медленно гаснет свет. На сцену прямо из зала поднимается уже немолодой человек в шляпе и плаще, с маленьким чемоданчиком в руках. Проходя мимо афиши, ненадолго останавливается. Затем немного устало, мимоходом приветствует рабочих сцены, погруженных во мрак еще спящего и едва различимого концертного закулисья. Человек снимает шляпу и плащ, остается во фраке. Мы догадываемся, что это и есть конферансье – главный герой спектакля. Вот он подходит к играющему пианисту. Они обмениваются двумя-тремя шутливыми репликами. Подхватив мелодию, он садится у портала сцены, вытаскивает из чемоданчика лаковые туфли, переобувается, надевает бабочку и, время от времени поглядывая в зал, ненавязчиво втягивает зрителя в живой непосредственный контакт. Но вот, кажется, все готово. Человек выходит на середину сцены, артистично и торжественно поднимает руку, приглашая к началу представления. Есть что-то наивно-детское в самом этом жесте. Звучит музыка. Скрытый дотоле за колосниками занавес идет по кругу, оставляя внутри главного героя. На самом деле занавес закрывают двое рабочих, которые только что приветствовали конферансье. Вначале Миронову хотелось, чтобы собранный наверху по кольцу занавес сам ниспадал с вступлением первых аккордов музыки Я. Френкеля, но наша «чудо-техника» один раз на репетиции подвела. После чего Миронов отказался от первоначальной идеи и решил обнажить прием. От сочетания праздника и прозы театра рождалась необычная атмосфера этого спектакля, который станет признанием сцене и всему закулисному быту в любви.

«Волнение умейте направить на своих героев, на увлеченность их характерами», – часто повторял на репетициях Миронов. Может быть, самая большая его победа в этом спектакле заключалась в том, что кое-кого из артистов он сумел по-настоящему увлечь и заразить добротой, открытостью, одержимостью людей, чьи характеры они воплощают на сцене…»

год начался для Миронова с радостного события: 2 января в Центральном Доме актера имени А. Яблочкиной состоялась презентация книги мемуаров его родителей под названием «В своем репертуаре…». В тот вечер зал был полон: пришли все, кто был близко знаком с четой Александр Менакер – Мария Миронова, кто на протяжении многих лет восторгался их талантом. Вечер удался на славу. Мария Владимировна была истинной «королевой бала»: одна, а также вместе с сыном она читала отрывки из книги, а когда присела отдохнуть, то Андрей продолжил развлекать публику без нее. Вместе с композитором Яном Френкелем, который сел за рояль, он исполнил шуточные куплеты, танцевал.

Стоит отметить, что с тех пор, как из жизни ушел Александр Менакер, Миронов сблизился с матерью еще сильнее. Понимая, как тяжело ей приходится без мужа, который долгие годы был и ее сценическим партнером, Миронов стал частенько брать мать в свои гастрольные поездки. И публика с неменьшим восторгом стала принимать новый дуэт – матери и сына Мироновых. Однако дальше концертов дело все-таки не шло. Некоторые из друзей предлагали Миронову похлопотать за мать перед Плучеком, чтобы тот взял ее в Театр сатиры. Но Миронова эта мысль страшила. Вот как об этом вспоминает Ольга Аросева:

«Когда Мария Владимировна осталась без мужа и партнера, она, мне кажется, не прочь была бы поработать в нашем театре. Какое-то время спустя я в шутку пожаловалась Андрею на свою дальнейшую жизнь в „Сатире“: „Вот, Андрюша, придет твоя знаменитая мать, ты введешь ее на мою роль Чебоксаровой-старшей, и я снова буду без работы сидеть…“ Он ответил очень серьезно: „Ольга Александровна, я сделаю все, чтобы моя мать здесь, в театре, работала, если она этого захочет. Потому что она моя мать. Но самым несчастным человеком после этого стану я. Она мне жизни не даст“.

Первый выход Миронова на сцене родного театра в новом году случился 4 января: он играл Мекки-ножа в «Трехгрошовой опере». На следующий день это был Николай Буркини из «Прощай, конферансье!». Вот как об этом пишет Б. Поюровский:

«А. Миронов уступил право сыграть премьеру своему товарищу М. Державину. Есть в Буркини Державина профессиональный азарт, человеческая усталость, чувство ответственности, благородство. Николай – не главный конферансье, он из тех, кому поручают вести обыкновенные концерты. Но это обстоятельство не сообщает ему комплекс неполноценности… А когда спустя несколько дней настал черед выхода на сцену А. Миронова, он разрушил „четвертую“ стену, отделяющую в театре артистов от зала, и обнаружил вдруг в своем герое настоящую эстрадную хватку. Мироновский Буркини оказался хозяином концерта, ему не страшна реплика из зала. Он сам подзадоривает зрителей, вызывая их на диалог…»

января Миронов играл в «Бешеных деньгах», 11-го – в «Прощай, конферансье!».

В этот же день свет увидело постановление, согласно которому Театру сатиры, в связи с его недавним 60-летием, присваивалось почетное звание академического театра.

января по ТВ показали фильм Марка Захарова «Обыкновенное чудо» (21.35), по которому советские телезрители уже успели изрядно соскучиться – картину не демонстрировали шесть лет (с января 79-го). Вообще в последние несколько лет на отечественном телевидении сложилась странная картина – оно все реже и реже крутило фильмы с участием Андрея Миронова. Руководители ТВ по какой-то неведомой причине решили, что советский зритель от этих фильмов малость подустал.

и 18 января Миронов опять играл в «Прощай, конферансье!». 19-го это был «Вишневый сад», 21-го – «У времени в плену», 22-го – «Трехгрошовая опера», 25-го – «Вишневый сад», 26-го – «Прощай, конферансье!». После чего часть труппы Театра сатиры отправилась со спектаклем «Вишневый сад» в Таганрог, где отмечалась знаменательная дата – 125-летие Антона Павловича Чехова и проводился фестиваль чеховских спектаклей.

января, в день рождения великого писателя и драматурга, в таганрогском Театре имени А. Чехова Театр сатиры играл «Вишневый сад». Однако зрители, заполнившие в тот вечер зал, не знали, что спектакль был на грани срыва из-за внезапной болезни одного из главных исполнителей. Речь идет об Андрее Миронове, у которого за несколько часов до начала представления температура скакнула до 39 градусов. Однако не выйти на сцену он просто не имел права – спектакль был приурочен к дате и игрался всего один раз.

Вспоминает А. Свободин: «Я видел „Вишневый сад“ в Таганроге…

Лопахин действительно оказался центральной фигурой. Андрея Миронова мы привыкли видеть в ажурных, каскадных ролях с пением, танцами, броским, неотразимым юмором… Здесь перед нами был другой человек. Мягкий, с почти неслышными движениями, озабоченный тем, как бы не совершить какую-нибудь неловкость, о чем-то все время думающий. Это, как и хотел Чехов, был порядочный человек, держался благопристойно, без фокусов, воспитанным барином…

Зрители ждали его появления, действие двигалось его внутренней музыкальной энергией. Лопахин был неблагополучен, его постоянно мучила какая-то мысль, тоска. Деловитость ее не заглушала. Но было еще что-то, какая-то повышенная собранность. И только потом, после спектакля, я узнал, что Миронов играл больным, что у него была температура под тридцать девять…»

Вернувшись в Москву, Миронов два дня отлеживался дома, а 3 февраля уже играл в «Бешеных деньгах». Два дня спустя это была «Трехгрошовая опера». На этом его деятельность на сцене родного театра временно была прервана. Самочувствие Миронова резко ухудшилось, и он вынужден был лечь в больницу. К тому времени ситуация со здоровьем у Миронова была весьма скверная. По всему телу пошли страшные фурункулы, гнойники покрывали всю его спину, воспалялись под мышками, в паху, так что руки-ноги было трудно поднять. М. Державин по этому поводу вспоминает: «В „Ревизоре“, когда он падал, мы с Шурой Ширвиндтом пытались изловчиться и поймать его так, чтобы не дотронуться до больных мест под коленками, под мышками. Он страшно мучился. Дорогой парфюм заглушал аптечный запах разных мазей, которыми он спасался. Ему делали переливание крови, аутогемотерапию. Но ничего не помогало…»

Видимо, отчаявшись найти достойную помощь у традиционной медицины, Миронов обратился за помощью к знаменитой Джуне. Однако и ее способностей не хватило на то, чтобы вылечить болезнь. Потом Голубкина повезла Миронова к деду-знахарю, проживавшему в ста километрах от Москвы. Несмотря на серьезность ситуации, поездка получилась веселой. Вот как о ней вспоминает сама Л. Голубкина:

«Этого деда мне врач рекомендовал: „Лариса, поверь мне, если вы поедете к этому деду, есть какие-то определенные три или четыре заболевания, которые в деревне снимают: рожистые воспаления, стафилококковые дела, ячмени“. Знаете, кроме смеха, никакой реакции. Андрей все время шутил. Когда мы приехали, дед какой-то смешной такой, полуспущенные штаны, неопрятный, нас увидел, посмотрел на меня, на него, он не знал Миронова, просто привезли больного, он смотрел, смотрел и говорит: „Где ты, болезный, такую бабу-то хорошую нашел?“ Это было так смешно, и я поняла, что мне надо уходить в кусты, потому что дед на меня глаз положил. И несколько раз: „О, хорошая какая баба-то!“ Андрей говорил: „Ты меня нарочно привезла сюда, чтобы дед этот тебя утвердил совсем“. Дед тот дал нам снадобье, у нас эта бутылка простояла в кабинете на окне, пока она вся не испортилась. Андрюша даже не вспомнил о ней…»

Разуверившись в нетрадиционной медицине, Миронов в феврале 1985 года лег в больницу, и он был согласен с любым вердиктом врачей и любыми методами их лечения. А врачи предлагали только одно: операцию под названием лимфаденектомия. Это означало, что под общим наркозом Миронову должны были удалить лимфоузлы в тех местах, где была хроническая инфекция. Операция была тяжелой, но Миронов перенес ее мужественно. После нее ему стало значительно легче.

Пока Миронов был в больнице, в стране произошли очередные перемены на самом политическом верху: 10 марта из жизни ушел Генеральный секретарь ЦК КПСС Константин Черненко, и к власти в Кремле пришел один из самых молодых и энергичных членов Политбюро Михаил Горбачев. Но Миронова эти события мало волновали, поскольку их затмила покупка первой в его жизни иномарки. А купила ее мужу Лариса Голубкина. Она однажды пришла к Миронову в больницу, а тот давай жаловаться: мол, вот какой я несчастный, у меня даже «Мерседеса» нет. Голубкина, которая была готова ради мужа, да еще пережившего тяжелую операцию, буквально на все, решила в лепешку расшибиться, но иномарку достать. И она отправилась к начальнику торгового управления Москвы.

Вспоминает Л. Голубкина: «Я стала убеждать начальника, что надо разрешить Миронову купить „Мерседес“. Мы с ним вели философские разговоры, он говорит:

– А если сын Промыслова (председатель Моссовета. – Ф. Р.) захочет купить машину?

Я говорю: сын Промыслова не должен ездить на «Мерседесе», а Миронов должен. Потому что Миронов известный артист, а сын Промыслова – это сын Промыслова. Я с ним спорила. Народ, говорила, простит Миронову, потому что народ знает, что Миронов поехал, заработал деньги на концертах, а сын Промыслова неизвестно где заработал. И заработал ли. И так далее. Короче говоря, целая история с этой покупкой. Получилось, что «Мерседес» купил военный адвокат какой-то, а Андрею достался «БМВ». И когда он выписался из больницы, я говорю: иди, тебя там ждет машина «БМВ». Знаете, как в деревне, «Запорожец» покупали, всем миром радовались? Вот и Андрей, как ребенок, сюда во двор пригнал машину, брата Киру, Машу, домработницу посадил, набил полную машину и давай возить по двору. Радостно, на иностранной машине возил. Тогда еще немного таких машин по Москве ездило, так что это было довольно забавно…»

Дата добавления: 2015-08-28