Главная редколлегия Р.Б.Рыбаков (председатель), 62 страница

образом, сыграл очень важную роль в становлении «осевого времени», хотя К.Ясперс Рим практически игнорирует: для него античность и вообще Запад — это почти исключительно Греция.

Возвращаясь к затронутому выше вопросу о соотношении этики и права, следует заметить, что соотношение это было и остается довольно сложным. С одной стороны, право эксплицитно формулирует и подкрепляет санкцией некий минимальный набор правил поведения, без которых существование усложнившегося человеческого общества было бы невозможно. С другой стороны, оно неизбежно приходит в противоречие с нормами морали, ибо мораль ригористична, а право прагматично. Это противоречие беспокоило людей с самого начала, и предпринимались многочисленные попытки его ликвидировать или хотя бы сгладить, особенно хорошо заметные в древнеиндийских правовых памятниках, но также и в исламском праве (ислам, впрочем, вообще не знает разделения на право и мораль: понятие фикх охватывает и то и другое). Впервые, пожалуй, это противоречие спокойно воспринято как данность в Библии. Многие отмечают очевидное противоречие между ветхозаветными 10 заповедями (частично повторенными и в Новом завете) и ветхозаветным же правилом «око за око, зуб за зуб» и основанными на этом правиле другими нормами Ветхого завета. Однако противоречие это — лишь кажущееся, 10 заповедей — это заповеди морали, а остальные нормы суть нормы права. Включение тех и других в единый текст показывает, что противоречие между ними, при всей его очевидности, воспринимается как необходимое и неизбежное. Точно так же и в Новом завете положение «не противься злому» представляется его авторам вполне сочетаемым с положением о начальнике, который не зря носит меч и обязан карать зло (Римл. 13, 4), т.е. Новый завет осуждает само­управную месть, но признает правосудие. Такое «разделение функций» права и морали характерно для европейской культуры, хотя заявления о недопустимости противоречий между ними приходится слышать и сегодня. В действительности же недопустимы лишь существенные противоречия, а их возникновение указывает на глубокий кризис данного общества. 2. ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ПЕРЕМЕНЫ

Необходимо хотя бы вкратце рассмотреть вопрос о причинах возникновения, характере распространения и степени усвоения идей, связанных с «осевым временем» в различных обществах древности.

Ш.Н. Айзенштадт в своей статье «„Осевая эпоха": возникновение трансцендентных видений и подъем духовных сословий» (рус. пер. в сб. «Ориентация и поиск. Восток в теориях и гипотезах». М., 1992, с. 42—62) пишет, что в основе «осевого времени» лежит ощущение разрыва и даже несовместимости между трансцендентным и мирским порядками. Эта работа содержит очень интересный и оригинальный очерк новой роли духовной элиты в «осевое время», но предлагаемый здесь ответ на вопрос о движущих силах этого времени представляется неточным. Отметим прежде всего, что само понятие трансцендентности появилось сравнительно поздно, а такая важная цивилизация, как, например, китайская, сохраняла свой по преимуществу мирской характер. Кроме того, важно учитывать следующее: что бы ни думала духовная элита, идея ста­новится действенной лишь тогда, когда она получает распространение в 583

массах, т.е. превращается в идеологию. При этом она неизбежно упрощается и, так сказать, «уплощается». Так что для огромного большинства это был скорее разрыв между должным и сущим.

Само же представление о должном гораздо старше «осевого времени». Так, в месопотамских текстах уже с начала II тысячелетия до х.э. появляются термины киттум и мишарум, которые обычно переводят как «правда» и «справедливость». В действительности же первый из этих терминов означает надлежащий миропорядок, а второй — действия, устраняющие его нарушения. Киттум и Мишарум персонифицировались как божества и считались дочерьми Шамаша — бога Солнца и блюстителя правосудия. Примерно такой же смысл имеют египетский термин маат, а также индоевропейские корни ар/и-, йевс- и рег- (от последних двух происходят слова со значением «право», «суд» и «правитель»). Столь же древним, как это видно из многочисленных текстов, является и осознание вышеупомянутого разрыва. Но именно с началом I тысячелетия до х.э. это осознание стало все больше переходить в план эмоциональный. Это была уже не столько идея о том, что должно быть, сколько ощущение, что то, что есть, не должно быть. Именно отсюда проистекают свойственные «осевому времени» экзальтация и фанатизм, не только готовность пострадать за идею, но поиск страдания. И эта социально-психологическая ситуация распространяется на все тогдашние цивилизации.

На первый взгляд это событие или, вернее, комплекс событий противоречит историко- материалистическому подходу, согласно которому общественное сознание определяется общественным бытием, особенно если учесть, что идеи, легшие в основу «осевого времени», возникали в обществах, стоящих на разных ступенях общественного развития. Так, общество, в котором проповедовал Заратуштра, было, видимо (или, во всяком случае, считается), в лучшем случае раннеклассовым. Общество же, где проповедовал Будда, считается развитым классовым

обществом, как и общество, где протекала деятельность Конфуция или ветхозаветных пророков. Наконец, в отличие от К.Ясперса, завершением «осевого времени» следует, видимо, считать возникновение и утверждение христианства и ислама, ознаменовавших собой конец древнего общества.

В действительности, однако, все обстоит не так просто. Изобретения и открытия делались и делаются не только в области материального производства, но и в духовной области. Впрочем, непреодолимой границы между ними не существует. Так, изобретение письменности было прежде всего колоссальным духовным переворотом — осознанием того факта, что такие нематериальные явления, как речь и даже мысль, могут быть зафиксированы на практически любом материальном носителе. Распространение письменности было не столько заимствованием систем письма, сколько заимствованием самой идеи письма, а системы если и заимствовались, то лишь ради простоты. Существует, как известно, и представляется весьма правдоподобной точка зрения, согласно которой важнейшие изобретения (огонь, лук, ткацкий станок, колесо, одомашнивание растений и животных) были «однократными» и очень быстро распространялись по всему миру. Готовность к их восприятию у подавляющего большинства народов оказывалась достаточной. В последнее время для обозначения этого явления применяется термин «диффузия стимулов». Готовность же и способность к восприятию этих новых идей возникают, видимо, достаточно рано, но могут быть парализованы в тех или иных конкретных случаях именно общественным бытием, понимаемым, естественно, не просто как социальная система, но 584

как целостная культура. Иначе говоря, некоторые культуры оказываются невосприимчивыми к идеям «осевого времени». Такими культурами, как отметил К.Ясперс, являются древнейшие цивилизации человечества — Ме-сопотамская и Египетская. Сам К.Ясперс отказывается объяснить этот феномен, но объяснение, видимо, все же возможно. Напомним еще раз, что именно здесь возникли первые в истории человечества или, во всяком случае, первые дошедшие до нас сочинения, посвященные проблеме смысла человеческой жизни и проблеме «должного и сущего». Там же возникли и первые, самые ранние представления о загробном суде. Они, как уже сказано, нашли свое выражение в египетской «Книге мертвых», но также и в превращении Гильгамеша в обожествленного судию над мертвыми в преисподней. Наконец, именно в Египте была совершена первая в истории человечества попытка перехода к единобожию — знаменитый солнцепо- клоннический переворот Аменхетепа IV. Такая же тенденция к единобожию наблюдалась позднее и в Месопотамии, где была сделана попытка представить всех главных богов как ипостаси бога Мардука, превращаемого таким образом в единого и единственного бога. Тенденции «осевого прорыва» (термин К.Ясперса) здесь, таким образом, имелись, и даже ранее, чем у других цивилизаций. Однако именно глубокая древность Египетской и Месопотамской цивилизаций была, видимо, тем камнем преткновения, который помешал развитию и завершению этой тенденции. Именно гигантский объем высокоавторитетных культурных ценностей, уже «наработанный» ко времени возникновения «осевых» тенденций, сделал упомянутые цивилизации столь невосприимчивыми к коренным переменам. Традиция здесь оказалась сильнее новаторства. Но когда эти цивилизации оказались в состоянии глубокого кризиса, когда авторитет традиции сильно упал, здесь очень быстро распространились этизированные варианты местных религий, а позднее — христианство и ислам. Вообще кризис общества, подрывающий древнюю и высокоавторитетную традицию, или просто отсутствие таковой являются, видимо, необходимым условием победы новых учений. Они оказываются, таким образом, если употреблять терминологию Тойнби, новым «ответом» на «вызов» исторических обстоятельств. Особенно хорошо это видно на примере христианства, возникшего и распространившегося в условиях кризиса древнего общества, кризиса столь сильного, что он представал глазам современников как видение рушащегося мира. На этот «вызов» было предложено два «ответа» — мирской и духовный. Мирской «ответ» можно сформулировать примерно так: «Если мир рушится, надлежит подпереть его железными столбами» — так возникла и укрепилась империя. Духовный «ответ» звучал примерно так: «Если мир рушится — туда ему и дорога, надлежит же спасать душу» — так возникло христианство. Поначалу эти два ответа казались абсолютно несовместимыми, исключающими друг друга. Вот чем объясняется яростная ненависть христиан к империи — она вряд ли была бы меньшей, даже если бы первые императоры и не были чудовищами. Этим же объясняются и гонения на первых христиан. И лишь гораздо позднее выяснилось, что эти «ответы» вовсе не исключают друг друга. Вероятно, примерно такой же была и судьба зороастризма. Сначала Заратуштра и его сторонники подвергались гонениям, но впоследствии

зороастризм стал государственной религией. Не случайно также, что основатели этих учений были, как правило, провинциалами, т.е. людьми, принадлежащими к данной культуре, но не обремененными чрезмерной канонической ученостью.

Возвращаясь к Месопотамии и Египту, заметим, что здесь проблема зла и личной ответственности за пределами права была поначалу решена традиционными способами — при помощи молитвы и магии. Именно магическим обрядом является знаменитая «Отрицательная исповедь» из «Книги мертвых» — вложенная в уста усопшего речь, в которой он перед лицом загробного суда отрицает какую бы то ни было свою причастность к злым делам. Эта «исповедь» коренным образом отличается от христианской исповеди, в которой человек, напротив, заявляет о своей греховности и одновременно о глубоком и искреннем раскаянии. И дело не только в невозможности обмануть всеведущего Бога, но прежде всего — в обязательности покаяния. «Отрицательная» же исповедь древних египтян вообще является не исповедью, но способом при помощи магии обмануть загробных судей — ведь абсолютно безгрешных людей не бывает. Неудовлетворительность такого решения вопроса становилась все более очевидной по мере распространения новой этики. Впрочем, имела место также и неудовлетворенность самой этикой и предлагавшимися ответами на вопрос о смысле жизни. Эта неудовлетворенность получила многообразное выражение практически во всех культурах древности. Таким выражением были, например, «Диалог господина с рабом», созданный в Вавилонии, философия киников в Греции и даосская философия «недеяния». Все они провозглашают одинаковую бессмысленность любых поступков, а следовательно, также добрых и злых дел.

С другой стороны, следует отметить также и своеобразную «практическую эсхатологию», т.е. попытки создать Царство Справедливости и Добра «здесь и сейчас». Такие устремления порождали чрезвычайно взрывчатую смесь из религиозных учений и повстанческих движений едва ли не по всей тогдашней ойкумене. Можно перечислить восстание «Желтых повязок» в Китае, манихейство и движение Маздака в Иране, иудейские войны, восстание Аристоника и движение циркумцелионов в африканских провинциях Римской империи. Последним из таких движений был ислам, который, таким образом, и завершает собой, по нашему мнению, «осевое время».

3. ПРОБЛЕМА ИЗМЕНЕНИЙ МИРООЩУЩЕНИЯ В ИСТОРИИ

В настоящее время известный тезис К.Маркса о том, что «философы до сих пор лишь различным образом объясняли мир, задача же состоит в том, чтобы изменить его», стал предметом насмешек. Предполагается, что такая задача не под силу философам и вообще не под силу никому, кроме времени. Однако следует иметь в виду, что именно эта задача была вполне осознанно поставлена и успешно решена пророками, проповедниками и философами «осевого времени» и народными массами, овладев которыми идея стала материальной силой. Новый мир не только возник, но и устоял. Разумеется, этот новый мир (так и хочется сказать, цитируя О.Хаксли, «этот славный новый мир») получился мало похожим на тот, который представал в видениях пророков и выкладках мудрецов. К.Ясперс писал, что «осевое время» было временем борьбы логоса против мифа, трансцендентного Бога против выдуманных демонов, а также борьбы за истинный образ Бога против ложного, противоречащего этике. Так оно, разумеется, и было, но возникший новый мир очень быстро обзавелся собственной мифо-

логией и демонологией и начал вести кровопролитные войны по поводу того, какой именно образ Бога является истинным. Несомненный шаг человечества вперед был сделан, но он был дорого оплачен, в частности возникновением таких явлений, как религиозный фанатизм и ханжество, со­вершенно неизвестных ранней древности. Все это, однако, не есть довод в пользу исторического пессимизма. Человечество все так же, как и в древности, как и во все другие эпохи, живет методом проб и ошибок. Вот только цена ошибки, как уже сказано в Предисловии к этому тому, становится все более высокой. Люди, жившие в «осевое время», разумеется, не воспринимали его как этап исторического процесса. Это видно только нам, из нашей дали. В свою очередь, нам очень трудно понять, в чем состоит смысл нашей эпохи. Но вполне возможно, что мы живем в некое новое «осевое время», начавшееся, возможно, около XV в. Никому из нас не дано узнать, верно ли это предположение. Можно лишь сказать, что, в связи с ускорением хода истории, новое «осевое время» будет, видимо, более коротким, чем первое, которое, впрочем, возможно, не было первым. К.Ясперс полагает, что «чистота и ясность, непосредственность и свежесть первого осевого времени... не повторяются». Кроме того, нынешние сдвиги в мироощущении, науке и технике суть «чисто европейское явление и уже по одному тому не могут считаться второй осью». Оба эти

положения по меньшей мере спорны. Ведь и сама идея «осевого времени» (первого, конечно) есть продукт философских построений, основанных на общем впечатлении, на взгляде издали, при котором не видны отталкивающие подробности. Но они, разумеется, хорошо известны историкам. Напротив, современникам, конечно, бросаются в глаза прежде всего именно отталкивающие подробности. Да и стало этих подробностей значительно больше, ибо возросли технические возможности для тирании и массовых убийств (Герцен говорил, что Чингис-хан с телеграфом куда страшнее, чем Чингис-хан без телеграфа). Реальная действительность во все времена изобиловала поводами для пессимизма. Но может быть, через один-два века (если, конечно, человечество уцелеет и не одичает) мы тоже будем смотреться из той дали как персонажи античной трагедии или, по меньшей мере, как ее хор, а кровь и грязь сольются в неразличимый и, чего доброго, даже красивый фон. Кроме того, историки и социологи, разумеется, возразят К.Ясперсу, что хотя это нынешнее движение действительно началось в Европе, оно охватило ныне все человечество. Да и первое «осевое время» началось в Передней Азии (Заратуштра и Исайя были, вероятно, современниками) и лишь через несколько веков охватило почти весь мир. Что же касается возможного «предпервого осевого времени», то им вполне может быть время возникновения первых цивилизаций, переход от родо-племенного к древнему гражданскому обществу. О нем мы можем судить лишь по археологическим данным, но не приходится сомневаться в том, что это была эпоха напряженнейшей духовной работы, радикальной смены ценностей. То же самое можно, вероятно, сказать и об эпохе неолитической революции. При таком взгляде на историю она предстает в виде относительно коротких периодов бурного и напряженного взаимосвязанного развития и коренных перемен, перемежающихся гораздо более длительными периодами медленной эволюции и относительного разобщения, своего рода накопления сил для нового общего рывка. Можно, таким образом, говорить о «макроистории» как едином и имеющем своеобразную волновую природу историческом процессе, охватывающем все человечест- 587

во, и о «микроистории» как о конкретных проявлениях этого процесса в пространстве и времени.

4. ПРОПОВЕДЬ ЗАРАТУШТРЫ

Как бы ни датировать откровение Заратуштры — от середины II до середины I тысячелетия до х.э. (а наиболее вероятной датой следует считать, видимо, рубеж II—I тысячелетий), — в двух вещах сомневаться не приходится: Заратуштра реально жил, а его проповедь дошла до нас именно так, как он произносил ее перед своими первыми приверженцами. Непреодолимая сложность заключается, однако, в том, что слова древнеиранского пророка могут толковаться и переводиться по-разному. Арии считали письмо непригодным для записи священных изречений, все богослужебные тексты читались наизусть и передавались из уст в уста по памяти. Все высказыва­ния пророка, благоговейно сохраненные его последователями и зафиксированные на бумаге впервые по крайнем мере через тысячу лет после их произнесения, принадлежат, по мнению одного из основоположников иранской филологии, Хр.Бартоломэ, к труднейшим текстам на индоевропейских языках.

Изречения Заратуштры, так называемые Гаты («Песни, песнопения»), общим числом 17 (всего около 900 строк), входят в зороастрийскую литургию — Ясну («Поклонение, моление») и составляют самую почитаемую часть священной книги зороастризма¹ — Авесты. Знать Ясну наизусть обязан каждый священнослужитель. По своей поэтической форме Гаты изощренны и восходят к древнейшим традициям. Сочинять и понимать Гаты могли, очевидно, лишь прошедшие обучение жрецы. Предполагается, что Заратуштра, веривший в то, что его откровение относится ко всем людям, проповедовал и более понятным языком для народа, а Гаты были кратким изложением его более пространных проповедей. Ритмически организованные Гаты легче было запоминать, они и расположены так, чтобы облегчить их механическое заучивание и запоминание (подобно сурам Корана).

По самым осторожным оценкам, в Гатах более или менее понятно около половины всего текста, а треть просто темна, поэтому их и трактуют то как заклинания шамана, то как изложение возвышенных философских доктрин. Исходя из содержания Гат, большинство ученых все же склоняются к тому мнению, что Заратуштра призывал в своих проповедях не к соблюдению традиционных ритуалов, а к следованию нравственным и духовным идеалам, важнейшим из последних считается замена множества божеств одним Верховным Богом — Ахура-Маздой (примерный дословный перевод «Господь Мудрость»). Ахура-Мазде с присущим ему Святым Духом противостоит Анхра-Манью («Злой Дух»), как это провозглашает пророк: «Есть два духа первичных, два близнеца враждою славных. Мыслью, словом и делом — лучший и злой. Из двух благодатный правильно выбирает, но не злодей. Когда эти два духа впервые сошлись, то создали бытие и небытие, и в самом конце худшее бытие будет для лживых, а праведному — лучшая обитель. Из двух этих духов выбрал лживый худшие дела, но Истину, одетую в крепчайшую твердь, выбрал Дух Святейший и

1 В европейской науке утвердилось обозначение вероучения Заратуштры, образованное от греческой передачи имени пророка — Зороастр.

те, кто ублаготворяет Ахура-Мазду истинными поступками...» (Ясна 30. 3-5) Этот многократно различно переводившийся пассаж, в котором, безусловно, упоминаются два духа-близнеца, и послужил, как предполагается, источником для процветавшей при Сасанидах зурванитской ереси, постулировавшей для «близнецов» общего отца — Зурвана (бога Времени, напоминающего орфического Хроноса).

Зороастрийцы в «Символе веры» именуют себя «почитающими Мазду», а иноверцев — поклоняющимися демонам (даэва — ложным богам). В отличие от Будды, который порывает с миром, и Христа, отделявшего «кесарево» от «Божьего», Заратуштра верит в справедливую власть, обращается к справедливым правителям: «Пусть благие правители правят нами, а не злые правители...» (Ясна 48. 5).

На протяжении своей трехтысячелетней истории зороастризм претерпевал серьезные изменения, отражавшиеся и в его доктринах, и на обрядовой практике. Сформировавшись на основе верований пастушеских кочевых племен, он не знал поначалу ни храмов, ни каких-либо вообще культовых сооружений. Молились под открытым небом, на вершинах холмов и гор, перед огнем домашнего очага, на берегу ближайшего водоема. Став официальной господствующей религией громадных государственных образований, зороастризм обзавелся и грандиозными храмами с великолепными статуями, и многочисленным духовенством.

Призыв Заратуштры к своим последователям жить в согласии с тремя принципами зороастрийской этики — благой мыслью, благим словом и благим делом, — распространяясь на священнослужителей, требовал от них благих намерений при совершении молитв, правильного произнесения священных слов и верного следования обрядам служения. Благо-мыслие, благо- словие и благо-деяние и соответственно зло-мыслие, зло-словие и зло-деяние пронизывают жизнь каждого верующего, от постоянного накопления добрых мыслей, слов и поступков зависит посмертная судьба души — соединится ли душа покойного в райской обители (Доме Хвалы) с душами других праведников и благими божествами перед лицом Ахура-Мазды, вкушая сплошное блаженство в ожидании грядущего воскресения, или же душа сгинет в аду вместе со злыми демонами-даэва и Анхра-Манью, ожидая в жестоких мучениях Последнего Суда и уничтожения. Нравственные понятия воплотились в шести Амэша-Спэнта («Бессмертных Святых»), которых Ахура-Мазда создал первыми из всего благого творения. Определение спэнта, переводимое как 'святой', — важнейшее понятие в учении Заратуштры. По своему происхождению это слово означало первоначально полезную (благодетельную) силу. Шесть Бессмертных Святых такие: Воху-Мана («Благая Мысль»), Аша-Вахишта («Лучшая Истина»), Спэнта-Армати («Святое Благочестие»), Хшатра-Варья («Власть избранная»), Харватат («Целостность») и Амэрэтат («Бессмертие»). Во главе с Ахура-Маздой они образуют «семерку единосущных», покровительствующих всем семи благим творениям соответственно: человеку, скоту, огню, земле, небу, воде и растениям.

Согласно учению Заратуштры, правильный и добровольный выбор между благом и злом каждый верующий должен сделать не только для собственного благополучия, но и для решения судьбы всего мира. История делится на три периода, относительно продолжительности которых высказы­ваются разные точки зрения.

Первый период — это «Творение», когда Ахура-Мазда творил, а Анхра-

Манью все портил. Нападение Злого Духа ознаменовало начало второго периода, именуемого «Смешение», в котором мы и живем в настоящее время, когда мир — место смешения добра и зла. Человек, сделав свой выбор, обязан помочь благим силам одержать победу над злом — для этого нужно поклоняться Ахура-Мазде, Бессмертным Святым и заботиться обо всех благих творениях. Заратуштра призывал к прекращению разбоя и угона скота, к заботе о скоте: «Молитву и хвалу Ахура-Мазде считаем лучшим для вас, а корове — корм» (Ясна 35. 7). Наказывать злых так же важно, как благотворить добрым.

Достижению третьего периода — «Разделения», в конце которого наступит обновление мира и воскрешение, — будут способствовать три поочередно грядущие Спасителя-саошьянта, сыновья Заратуштры.

Особое место в откровении Заратуштры занимает божество Сраоша (букв. «Послушание»). Сраоша упоминается в Гатах чаще прочих и сопровождается эпитетом «Вее-величайший». Сраоша — покровитель молитв, которые служат самым действенным средством борьбы с силами зла и преобразования мира.

Идеи о суде над каждым человеком, о рае и аде, о посмертном воздаянии и наказании, о будущем воскрешении, о пришествии Спасителей, о Последнем Суде над всеми и о вечной жизни вновь соединившихся души и тела, высказанные Заратуштрой, оказали большое влияние на религиозные искания человечества, были усвоены другими религиями. В периоды своего владычества зороастризм воздействовал на религии, приверженцы которых подпадали под власть господствовавшей зороастрийской церкви или просто общались с зороастрийцами, и исследователи находят и в иудаизме, и в христианстве, и в исламе, и в буддизме многие элементы, восходящие к древнеиранским верованиям или учению Заратуштры. Достаточно отметить тот факт, что слово для обозначения рая, например, во многих языках восходит (через греческое посредство) к иранскому «пара-дайза» (букв, «огороженный [сад]»). Благодаря возможностям различных, иногда прямо противоположных интерпретаций первоначальное учение пророка истолковывалось то как откровенное единобожие без особой обрядности в духе современного «просвещенного христианства», то как последовательный дуализм, резко отграничивающий Добро от Зла, то как многобожие языческого типа. Историки религии замечают, однако, что только в зороастризме идеи о суде, рае или аде и о воскрешении находятся будто бы в логическом соответствии друг с другом. В других религиях, будучи заимствованными, они вступают в противоречия. Ведь по Заратуштре, спасение каждого человека зависит от всех его мыслей, слов и дел. В этом случае День Суда имеет особый смысл: человек сам несет ответственность не только за свою душу, но и за весь мир.

Зороастрийское влияние на христианство осуществлялось двояким образом. Во-первых, это было наследование зороастрийских элементов через иудаизм, а во-вторых — прямое воздействие зороастризма на раннее христианство. Иудеи подпали под влияние древнеиранской религии после освобождения их Киром из Вавилонского плена (VI в. до х.э.). Те, которые оказались более приверженными иранским представлениям и обычаям, получили наименование фарисеи (букв, примерно что-то вроде «персиза-торы»)².

Ученые предлагают и другие истолкования этого наименования. — Примеч. ред. 590

В Евангелии от Матфея рассказывается о трех волхвах (в европейской традиции — царях-магах), принесших дары новорожденному Христу. Помимо определения их как «магов с востока» еще две детали могут свидетельствовать в пользу того, что они были зороастрийскими священнослу­жителями. Во-первых, принесенные ими дары, если толковать «золото» как название благовония животного происхождения (возможно и такое понимание этого «золота»), — по своему составу типично зороастрийские приношения: они включают два предмета из царства растений (ладан и смирну) и одно — от животных. Принятые зороастрийские приношения воде также состоят из трех частей — это возлияния молока и сока листьев двух растений. Приношения огню совершаются аналогично из жира (или масла — животного происхождения) и двух веществ растительного мира — дров и благовоний. Во-вторых, согласно распространенному преданию, в живописной традиции эти волхвы-маги изображаются, как правило, принадлежащими к трем возрастным категориям: безбородый юноша, зрелый муж и старик, — что, видимо, напоминает о вере в трех поочередно являющихся Спасителей — сыновей Заратуштры. Излюбленное в зоро- астрийских ритуалах число «три» тоже, вероятно, подтверждает такое предположение. Как бы то ни было, но долгое путешествие исповедников зороастризма к яслям Христа говорит и о том, как непрост путь к Богу для людей, искушенных в познании древних таинств. Простодушным пастухам для того, чтобы поклониться Христу, понадобилось лишь сойти с близлежащего пастбища.

5. НОВЫЕ ЯВЛЕНИЯ В ЯХВИЗМЕ-ИУДАИЗМЕ В I ТЫСЯЧЕЛЕТИИ до х.э.

Одним из сдвигов в религиозной мысли I тысячелетия до х.э. было распространение того, что условно можно назвать представлением о «соз-данности» и о «создателе» религии. На смену архаичному представлению о дарованности религии Богом или богами в «начале времен» приходит мысль о «создании» данного учения во времена не столь отдаленные, во всяком случае исторически обозримые, «создателем», который, хотя и избран и призван богом и в силу своей богоизбранности приобщен к сфере божественного, тем не менее есть и остается человеком, принадлежит к роду человеческому.

Так, в ветхозаветном яхвизме все большее значение приобретает образ законоучителя Моисея, о котором в пророчестве первой половины V в. до х.э. сказано: «Помните Учение Моисея, слуги Моего, которое Я (Бог) заповедал ему на [горе] Хорев...» (Мал. 4, 4), а несколько веков спустя в сочинении кумранитов «Слова светильные» заслуги Моисея признаются столь великими, что искупают грехи всего народа. Еще показательнее для понимания значимости образа Моисея постепенная разработка его «биографии». Не касаясь спорного и на уровне современных данных вряд ли разрешимого вопроса об историчности Моисея, отметим основные параметры его «биографии»: чисто человеческое рождение, но чудесное спасение от смертельной опасности; безоблачное детство в «чужой» среде и возможность приобщения к ней, но возвращение в «свою» среду и приобщение к ее страданиям; призванность Богом, но сомнения в своем соответствии

этой призванности; над елейность обычными человеческими свойствами и чертами, но способность совершать над- и сверхчеловеческие чудеса; авторитет призванного богом предводителя, но также горечь людского непонимания и неповиновения; жизнь, отданная одной цели — привести народ в «страну обетованную», и трагизм смерти у порога этой недоступной для него цели.

Дата добавления: 2015-08-28