- Я хочу воды.
- Может быть, принести сок? Какой ты хочешь? Или молока? Чай со сливками? – женщина в медицинском халате воркует и участливо нагибается, чтобы лучше разобрать тихие слова.
- Просто. Воды, – зло чеканит Изабелла.
Лицо медсестры жалостливо вытягивается. Весь её вид говорит: «ты обречена, бедняжка». Она разворачивается и большим светлым пятном, на которое больно смотреть из-за отражающего света от белой ткани, выплывает в коридор. Дверь закрывается. Изи умиротворенно выдыхает.
Кажется, будто даже чужое присутствие отнимает силы.
***
Когда приходит время водных процедур, Изабелла прячет невольные жгучие слезы в потоке воды из душевого шланга, пока медсестра в латексных перчатках моет ей спину. Мочалка слишком жесткая для нежной кожи и под пеной еще не видно, какие красные полосы остаются от каждого движения.
Изи терпит и облизывает мокрые соленые губы.
Чужие пальцы в тонком облачении резины скрипят на волосах, когда взмыливают шампунь.
В конце ноги Изабеллы по щиколотку в мутной воде: это сток снова забили выпавшие волосы. Медсестра вздыхает, велит девушке идти к раздевалке, за полотенцем, а сама выгребает спутанный ком из сливного отверстия.
Изи, голая и трясущаяся, громко шлепая сланцами, выходит из душевой комнаты, заполненной паром, и трет кулаком глаза, понимая, что слезы теперь не скрыть.
Она решает начать есть, чтобы набраться сил и выйти из-под тщательного больничного контроля.
Изи ведет себя хорошо: не закатывает истерик, мало, но регулярно самостоятельно принимает пищу. Через полторы недели ей отменяют систему. Через две она может мыться одна.
А еще её переводят в общую палату, где её соседкой становится Клементина. Девушки сдруживаются в первый же вечер, когда Клею тошнит ужином, а Изабелла держит её за плечи, успокаивающе поглаживая.
- Остригла волосы, чтоб не мешали, - говорит Клементина, тяжело дыша после очистки. Она вытирает рот куском туалетной бумаги и напоследок сплевывает желтоватой слизью. – Я тут уже два месяца.
- А я почти три недели.
Изи старается не думать о том, выглядит ли она такой же беспомощной и жалкой, когда блюёт. Хотя… Разве в туалете кому-то есть дела до своего внешнего вида?
Ночью, после отбоя, Изабелла, еще не успев заснуть, чувствует, как на кровать к ней кто-то взбирается. В ногах устраивается чье-то тело, но не дождавшись реакции, ерзает и громко шепчет:
- Эй, новенькая, проснись.
- Я не сплю. – Изи садится, подгибая колени к груди.
Девушки проводят в молчании несколько минут, заняв свои посты по разную сторону одной кровати.
- Ну, давай, рассказывай. – Клементина чувствует себя уверенно, хозяйкой положения, да и вообще этой комнаты.
- Что рассказать-то? – Девушка ежится от такого натиска.
- Всё. Давно ты такая. Лежала ли раньше. Сколько весишь. Часто ли дружишь с мией*.
Изабелла хмурится от допроса, но раздражение делает её смелей, и она с вызовом отвечает:
- Второй год. Нет, я здесь впервые и, кстати, случайно оказалась. Сорок четыре. Чистка почти рефлексом.
Клементина кивает, в полумраке видно, как её лицо делается задумчивым, она выдерживает долгую паузу, прежде чем заговорить.
- У меня тоже рефлекс. Давно уже. Из-за этого меня сюда возвращают. Знаешь, что самое паршивое? Они сказали, что от желудочного сока зубная эмаль разъедается со временем.
Она грустно вздыхает и сует палец в рот, ощупывая передние пожелтевшие зубы, что потеряли былую гладкость. С чмокающим звуком влажный палец выскальзывает из губ и девушка, на автомате обтирает его о собственные пижамные штаны.
Изи предпочитает промолчать и тесней обхватывает колени руками.
- Кстати, я вешу сорок два, - вдруг выдает Клементина и пододвигается к соседке поближе. – Понимаешь же, что чем вес меньше, тем труднее скинуть? Сотня грамм уже праздник, а?
- Это точно.
- Но не переживай, ты тоже еще сбросишь лишнее, - покровительственным тоном добавляет девушка и ласково треплет Изабеллу за острый локоть. – А вообще, тут лежала девушка: тридцать семь. Такая хрупкая. Но она тут пробыла всего несколько дней, потом ее забрали родители… Тебя тоже заберут?
- Нет. Мои родители в другом городе. Я сама по себе, - хмыкает Изи.
- А сколько тебе лет?
- Двадцать два.
- Ого. – Клементина округляет глаза. - Тебе на вид восемнадцать, не больше.
- Знаю. – Тут Изабелла впервые за знакомство проявляет ответное любопытство.
– А тебе?
- Девятнадцать. Хотя чувствую себя на все сорок. – Девушка выдавливает смешок, но звук больше походит на карканье.
Снова замолчали. Изи украдкой поглядывает на странную соседку, запечатляя в памяти её образ: на длинной шее узкое, по-юношески угловатое лицо; уши торчат из короткой рваной стрижки; глаза водянисто-голубого цвета, под левым черной точкой аккуратная родинка; брови светлые, едва различимые.
- Я так устала, - вдруг выдыхает Клементина и повалится на чужой матрас, пристраиваясь в ногах соседки.
И в этом слове «устала» была тяжесть не от прожитого дня, а, скорее, от всей жизни.
Тонкие пальцы с шишковатыми фалангами тянулся к щиколоткам Изи и дотрагиваются до кожи, непременно бы поцарапав, не будь ногти подпилены под корень.
- Изабелла?
- Чего? – Девушка не отстраняется от чужого прикосновения, но от звучания полного имени её передергивает.
- Тебя все так зовут?
- Нет. – Растерявшись такой проницательности, она признётся: – Друзья зовут меня Изи.
- А меня – Клеа. Или Клем. – Снизу улыбнулась соседка. – Будем дружить?
Не ощущая враждебности к новому человеку в своей неказистой жизни, Клементина ответила улыбкой.
- Будем.
«Подъем» вместо «доброго утра».
Медсестра заглядывает в палату, и ее голос, громкий и резкий, выдергивает из сна, словно за шиворот, слишком грубо. А в следующую секунду через закрытые веки в глаза впивается свет.
Изабелла мычит и уползает с головой под одеяло, уже проснувшись в скверном настроении и зная, что до завтрака остается час и нужно успеть занять раковину в ванной комнате.
- Изи, вставай, – донеслось бурчание Клементины.
- Сама еще валяешься.
- Иди первая умываться, – сонно протянула соседка, выкраивая себе еще 15 минут безделья.
Изабелла тяжело и мученически вздохнула, чтобы подруге стало хоть немного совестно, но, расслышав умиротворенное посапывание, поняла: это бесполезно. Выбравшись из-под одеяла, девушка даже не поежилась. В палатах было всегда тепло, даже душно. Сестры часто ругали за открытые форточки, ворча, что пациенткам нельзя мерзнуть.
И сейчас вместо бодрящего холодка Изи ощутила нагретый батареями воздух, давящий и влажный из-за сырости стен. Ее снова начало клонить в сон, захотелось вернуться в постель, но она стряхнула с себя эту дремоту и полезла в тумбочку за щеткой. Зубную пасту выдавали по тюбику на комнату. А так как у многих была проблема с кровоточащими деснами, паста была не мятная, а лечебная, против пародонтоза. Изабелла ненавидела ее. Эту соленую черную массу, после которой на языке надолго оставался тошнотворный привкус.
Стоя рядом с умывальником, девушка сплюнула коричневую гадкую пену и посмотрела на себя в зеркало, представляя бешеной собакой, что в силах перегрызть горло каждому удерживающему ее врачу. Только от фантазий легче не стало.
Изи задержала исхудавшие руки под напором ледяной воды и с ужасом подумала о том, что она привыкает. Ко всему аду, что творится здесь. Она привыкает.
Завтрак на подносе состоял из овсяной каши на молоке с кусочком масла, остывающего какао, подернутого пленкой, и тертого яблока в блюдце. Фрукты здесь всегда пропускали через терку, чтобы никто из пациентов случайно не оставил свой зуб в сочной мякоти, что, судя по слухам, раньше случалось частенько.
Изабелла сидела и гипнотизировала зеленоватую яблочную стружку, что начала сверху чернеть, чувствуя, что хочет есть. Только это заставило не взяться за ложку, а панически стиснуть руками собственные бедра. Клементина, неразговорчивая по утрам, без аппетита ковырялась в своей тарелке, размазывая по кашу по краям и создавая иллюзию «я покушала». Другие девушки в столовой - их было не больше десяти - шушукались за столиками, передавали порции опытным булимичкам, что за сигареты съедали половину чужих завтраков, а потом какими-то ухищрениями все сблевывали без последствий со стороны врачей.
- Я хочу курить, - вдруг шепнула Изи своей соседке.
- Это запрещено. Тут их купить негде, - вяло отозвалась Клеа. – Дурость, конечно. Здесь почти все совершеннолетние и дико нервные из-за нехватки никотина. Хотя курят все равно. Вон, можешь съесть у кого-нибудь порцию.
Изабелла скривилась и, сдув пленку с какао, сделала пару глотков приторно-сладкого напитка.
- Ну… Или подмажься к кому-нибудь из сестер. Они носят девочкам сигареты, - вторым вариантом предложила Клементина.
- Не хочу с ними даже заговаривать лишний раз. – Изи задумалась. – Нас же могут друзья навещать? Или позвонить можно?
- Можно, конечно. Только с разрешения главврача.
Не притронувшись к каше, Клементина почти вылизала свою тарелку из-под тертого яблока и осилила половину стакана какао, тем самым покончив с едой, однако вставать она не решалась. В столовой никто не хотел вставать первым, и трапеза могла затягиваться до бесконечности. Потому что стоит подать знак, что ты уходишь из-за столовой, медсестра начнет обход между столами, проверяя, кто сколько съел. И тот, чья тарелка не удовлетворит четкий глазомер сестры, должен будет под общим вниманием доедать «как следует», да «побыстрее, чтобы не задерживать остальных». Жертвы давились, глотая каши со слезами напополам, а остальные наблюдали за ними с жалостью и облегчением, что придрались всё-таки не к ним.
После приема лекарств все становились сонными и расползались по палатам, чтобы доспать или лениво о чем-нибудь посплетничать. Изабелла же, натянув улыбчивую вежливую маску, попросилась к заведующему у дежурной сестры, и та без особых проблем проводила её. А Клементина, весьма бодрая и заметно повеселевшая, хоронила седативные таблетки, что ранее припрятала за щекой, в дыре матраса. Она ждала Изи и мысленно прокручивала в голове вопросы, которые обрушит на соседку по возвращении.
Изабеллы не было почти час. Когда она вошла в комнату, Клея уже откровенно скучала, но, увидев подругу, ожила, заерзав на застеленной кровати.
- Рассказывай! - выпалила она.
- Чего рассказывать? – с ухмылкой переспросила девушка.
- Не прикидывайся, - насупилась Клементина. – С кем ты выпрашивала свиданку? Кого позвала?
- Я не выпрашивала, - брезгливо поправила Изи, но тут же смягчила тон. – Лишь спросила, может ли меня навестить парень.
- У тебя есть парень? – заинтересовалась соседка.
- Нет. Есть друг. Но для эффекта пришлось сказать, что парень. Который, кстати, и упёк меня сюда.
- Какой же он после этого друг?
- Ну… Это не предательство, - отчего-то в Изабелле проснулось желание защитить Саймона, - он просто испугался, впервые увидев мой припадок. Кажется, от обезвоживания. Знаешь, я повалилась и начала трястись, как при эпилепсии, а он суетился в панике и звонил то в скорую, то моим родителям. Жуть, конечно. Я могу понять его страх… Однако я сейчас здесь. И мне нужно, чтобы он пришел сюда. Принес сигарет, нормальную зубную пасту и бритву.
- Зачем тебе бритва? – в глазах Клементины загорелся тревожный и жадный огонек.
Изи фыркнула, невольно поправив на себе широкие пижамные штаны до пола.
- Ноги побрить.
По правилам больницы даже безопасные станки не допускались, и ноги девушек медленно, но верно покрывались тонкими светлыми волосками. Их прятали за длинными ночнушками или штанами, кто-то в знак протеста ходил в шортах, а лично Изабеллу это жутко смущало, и врачебные осмотры превращались в пытку из-за неловкости и стыда за свой неухоженный вид.
- Как мне все это осточертело, кто бы знал, - беззлобно выругалась Изи и мешком повалилась на свою постель.
- Ты тут не навсегда. Скоро выпишут, - утешающе замурлыкала Клеа, перебираясь поближе к подруге и усаживаясь рядом.
- Еще две недели минимум. А может и месяц, - обреченно промямлила Изабелла, уткнувшись лицом в подушку.
Она хотела домой. Она ненавидела Саймона и скучала по нему одновременно. Ей было жаль себя и каждую, кто находился здесь не по своей воле.
Чертова больница. Место, где тебя больше не слушают. В обычной жизни хотя бы делают вид, а здесь всё, что вылетает из твоего рта - ненужный мусор и ложь. Даже если говоришь правду.
Раскаянию не верят, слезам тоже. Сестры в белых халатах верят только в цифры на весах, это их бог, и он должен постоянно расти. Каждый набранный килограмм у пациентки – их жертвоприношение и личная победа.
А еще в больнице ты понимаешь, что на твоей стороне никого не осталось. Друзья и знакомые, даже родственники, все, кто бывает на коротких свиданках смотрят на тебя, а видят лишь кости. Ты теряешь свою личность, когда всем становится известно, что ты умышленно встала на путь саморазрушения.
Сразу всплывают случаи из твоего прошлого, словно обвинение: «Да, она всегда была странной», «Я помню, у нее были комплексы», «Она часто говорила о фигурах актрис», «Слишком придирчиво выбирала, что съесть». И это валится на твою голову, пока ты сама не убедишься в своей невменяемости. Пока не научишься послушно открывать рот под принесенную ложку. Пока не выведется спесь из поступков и слов.
Пока ты не станешь нормальной.
Изи тихо плакала, а Клеа гладила и гладила ее спину, чувствуя под ладонью острые позвонки.
Саймон пришел на следующий день. С двумя пакетами и виноватым смущением в глазах. Пока медсестра не ушла из комнаты отдыха, в которой пациентам разрешалось посидеть с гостями, Изабелла была очень мила. Она встретила друга улыбкой и легкими объятиями, приняла у него гостинцы в шуршащих пакетах и передала их стоящей позади Клементине. Да, она тоже была здесь.
Чему Саймон откровенно удивился. Странная и тощая девушка с коротко стриженными волосами будто играла роль молчаливого ангела-хранителя, что тенью ходила за Изи по пятам.
- Ну, как ты здесь? – осторожно поинтересовался Саймон.
Тихо скрипнула дверь: это сестра удалилась из помещения.
Губы Изабеллы моментально поползли вниз, образуя перевернутую недовольную скобку. Глаза злыми углями впились в гостя.
- А ты как думаешь? – тихо прошипела она. – Меня тут насильно держат, принимают за сумасшедшую! Ты даже не представляешь, ты…
- Ты выглядишь намного лучше, - вдруг ласково заметил Саймон.
Изи оторопела. Клементина тоже хлопала глазами-блюдцами, синими, как два озера.
- Мне хреново, не описать как, - Изабелла нахмурилась, принимая слова за издевку.
Еще бы, она стоит здесь, в затасканной пижаме, лохматая, с отросшими корнями на блондинистой шевелюре, волосы спутались и рассыпались по плечам прядями-сосульками, а ей делают дурацкие комплименты.
- Нет, серьезно. Ты бодрей и подвижней, да и щеки порозовели.
Слово «щеки» пропечатлось в мозгу огнем. Сразу захотелось потрогать рукой свое лицо, чтобы наткнуться не на мягкость кожи, а на привычную твердость скул.
Изи вздохнула - ругаться резко расхотелось. Раздражение переросло в безразличие и, успокоившись, она заглянула в пакет. Детские пюре, связка бананов, йогурты, апельсиновый и виноградный сок.
- И где то, что я просила? – сухо спросила она.
- В коробке из-под виноградного, - негромко ответил Саймон.
Девушка приподняла коробку и легонько потрясла. Та была пустая, без жидкости, а вот что-то твердое глухо стукнулось о картонные стенки.
- Ладно. Спасибо. А зажигалка?
- Тоже там.
- Прекрасно, - Изабелла кивнула и развернулась, чтобы выйти из комнаты и подняться к себе в палату.
- Эй, - Саймон засуетился, глядя, что девушки начали собираться. – Может, расскажешь, как твои дела? Созванивалась ли с родителями?
Ноги Изи приросли к полу. Она застыла, и спина её словно излучала нерешительность: уйти, выбежать вон или высказать то, что сейчас свежей болью клокочет в груди?
- Ты… - угрожающе прошептала она. – Что б ты знал: родители меня теперь презирают. Думают, что я спятила. Такая вот у них никудышная дочь. Они даже боятся со мной разговаривать. Приехали лишь, чтобы подписать заявление о моем лечении. И тут же свалили. В университете вылезла эта история. Мне великодушно дали академический отпуск, чтобы я поскорей поправилась. Спасибо, что упёк меня сюда. Сдал перед всеми.
- Я всего лишь позвонил в скорую, идиотка, - Саймон выглядел жутко уставшим и подавленным. – Ты сама знала, на что шла.
- Но это мое дело, - подчеркнула Изабелла.
- Если у меня на глазах умирает человек, это становится и моим делом, уж прости! – сорвался парень.
- Не прощу.
Саймон сделал паузу, задирая голову к потолку и, кажется, молясь всем святым дать ему немного терпения.
- Однажды мне надоест постоянно тебе объяснять элементарные вещи. И это я начну обижаться.
- Что ж, это будет скучное и грустное для тебя время, - Изи пожала плечами. – Бывай.
Она уверенно направилась к двери и, не оглянувшись, вышла в коридор. Клементина тенью скользнула за ней, держа в руках пакеты. Не проронив ни слова, даже не взглянув в сторону Саймона.
А он стоял и отчего-то улыбался.
«Если Изабелла злится, значит, точно поправляется».
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |