Белая птица Харкадара (fb2) 18 страница

Так, от лишних ушей избавились. Моя компания смотрит на меня с ожиданием. Я продолжаю:

— Я еду в город. Со мной поедут Таламат и Мичил. Остальные возвращаются к кочевью. Погоните всё стадо овец к нам. Они теперь бесхозные. Мы же никого не ограбили, правда? Пастухи разбежались, мы подобрали.

Раздаются смешки. Вдалбливаю в головы наше видение событий. Ехали, никого не трогали, нашли овец, отогнали к себе, может хозяин найдётся. Все поняли, но это всё пустое. Через пару дней вся степь будет знать, что мы ограбили налоговую службу.

— Когда пригоните, сразу начинайте готовить еду впрок. Много еды. Зарежьте хоть половину баранов, но еды в запасе должно быть на три месяца. Коптить, вялить, делать колбасы и всё такое. Я скоро вернусь, всем привезу гостинцы.

Всё вроде сказал. Добавляю:

— За старшую остаётся Дайаана, пока не выздоровеет эбэ. Кураадай обеспечивает охрану. Таламат, перегрузи нам всю еду. Дайаана! У меня остались в юрте стиральный порошок, гель, шампунь. Расходовать экономно! Приеду – проверю!

Меня настигает прозрение. Дошло, что это была за Большая Охота. Я сажусь на коня и скачу в лес. Надо поблагодарить иччи-лешего за помощь. Моё материалистическое сознание протестует, но паскудное альтер эго жужжит: "А вдруг это правда? Иди, поклонись, с тебя не убудет". Я и вправду немного трушу. Если бы эта сила навалилась на нас, мы бы костей не собрали, однозначно.

Моя бригада тоже садится на коней и начинает разворачивать овец взад, мордой к нашему кочевью. По перевалу они не пройдут, значит, погонят тем же путём, каким шли наши обидчики. Мы же, втроём, двигаемся на север. Долгие прощания здесь не в чести. Остаётся надеяться, что отряды карателей не идут по нашему следу.

Снова степь. Чем дальше на север, тем живописнее. Я наслаждаюсь покоем, душа требует песни, начинаю незамысловатый мотивчик, что-то вроде "платан черёмухой покрылся", Таламат прислушивается, но молчит. Потом не выдерживает и спрашивает, что это я пою.

— Песня про море и ветер, который надувает парус.

Это я зря сказал.

— Что такое море? Что такое парус?

— Море – это когда много воды. Парус – это такая тряпка… — чуть не сказал про мачту и лодку, — эээ… которую надувает ветер. У вас есть много воды?

— Да, много-много воды есть. Много воды течет в реках. Есть ещё озеро Ытык-Кюель, много воды.

— А много-много солёной воды есть?

— Нет, такой воды я не знаю.

Кое-что прояснилось. Моря они не знают, паруса тоже. И то хлеб. Начал разговоры про времена года. Встретил полнейшее непонимание. Или я тупой, или где. Я упростил задачу, спросил про снег. Снег – это лёд, который на вершинах гор. С неба снег не падает. Вода с неба не падает. Если падает вода – это водопад.

— Хорошо, скажи мне, Таламат, а что там, за горами? — я махнул рукой в сторону вершин.

— Что там, никто не знает. Зачем знать? На горы никто не лазит. А так прохода нет. Ущелья всегда заканчиваются высокими обрывами.

М-да. С географией здесь не очень. Земля лежит на черепахе, в свод небес воткнуты золотые и серебряные гвоздики. Край Ойкумены – горы, на север, на юг и на восток. Ланнать, перейдем к временам года. Путем косвенных, прямых и кривых вопросов удалось выяснить, что времён года здесь нет. Вечное лето. Вот так вот, и не иначе. Посооброжав немного, я пришел к мысли, что всему виною – малый наклон оси планеты к эклиптике, но загружать никого своими выводами не стал. Как следствие такого положения вещей, с исчислением времени имелись некоторые проблемы. Понятия "год" нет. Есть "луна", период от полнолуния до полнолуния. Время измеряется в пять, десять, двадцать лун, всё остальное попадает в категорию "давно". Шесть лун – период перекочёвки. Всё, дальше рыть бесполезно.

Я притих, переваривая полученную информацию. Если раньше меня подмывало спросить, сколько девушкам годиков, то теперь это бессмысленно. Надо чиста по-мужски Таламата поспрашивать, как насчет растления несовершеннолетних. Ну и про гражданский кодекс узнать. Хотя поздно уже, я в своём окружении растлил всех, кого можно.

Подкатил к Таламату, начал разводить турусы на колёсах. Подвёл его к теме брачных обрядов степняков. Выяснилось, что народ сам умный, без всяких кодексов. Периодически кто-нибудь да и устраивает Ысыах, туда молодёжь едет. Если сама девушка выходит в хоровод, или начинает играть в "догони девушку", так значит можно и потискать её. Но за этим старшие братья следят или другая родня. Потискаешь, а на следующий день тебя в тихом месте встретит пара-тройка крепких парней и вежливо предложит пойти посвататься. Так что осторожно надо. Если нечем заплатить калым, то и соваться опасно. И чем богаче род девушки, тем больший калым требуют. По одёжке, короче, надо протягивать ножки. Про моих женщин он тоже раскололся.

— Младших жен мужчина Старшего Рода берёт для ночной радости, а потом может подарить мужчине из Младшего Рода, как надоест. Для женщины это не позор, жить у мужчины Старшего Рода. Так всегда было. Потому что от мужчины Старшего Рода у женщины Младшего Рода детей не бывает. А мужчине Младшего Рода принимать в подарок жену тоже хорошо. Подарков много с хорошей женой дают. А если просто жену брать, надо самому большой калым платить. И плохому человеку жену не подарят, поэтому женщины охотно идут в дом Старшего Рода. Потом хорошего мужа дадут.

— Ты Старшего Рода, я вижу. У тебя лицо такое, — Таламат сделал неопределённый жест рукой, — и одежды, и вещи странные. У простых родов такого нет. И ведешь себя, как подобает не простому пастуху, а важному тойону. Если хочешь детей, то тебе надо жену из Старшего Рода брать, но шибко большой калым платить. Не знаю. Ещё, говорят, что Старухам надо богатые подарки делать.

Меня как-то совсем не привлекало тут еще детей заводить, в смысле, рано еще об этом думать. Когда станет точно известно, что домой дороги нет, то тогда и начну всякие матримониальные планы строить. Насчет того, что я стану состоятельным скотоводом и феодалом, я ничуть не сомневался. Если не остановят. Были у меня мысли восстановить деревню возле Пяти Пальцев, раскопать там колодец и будет вполне себе место для резиденции. Будет вода – будет жизнь. А кочевать что-то меня не тянуло. Не моё это, привык я к осёдлой жизни. Поставлю себе унитаз из белого фаянса, прикручу к ветряку генератор от самолета и будет у меня все прелести цивилизации. Кондиционер бы еще придумать, и больше ничего не надо бедному крестьянину. Это будет база. А дальше можно заняться исследованиями артефактов, они там, рядом. Так, глядишь, и домой дырку найду.

А Таламат тем временем продолжал меня просвещать по поводу половой жизни Старших Родов. Понизил голос и сказал:

— Сестра Улахан Тойона, посмотри, каждую ночь кого-то берет к себе в юрту. Нет ей мужчины из Старшего Рода. Как её муж погиб, так она как с цепи сорвалась. Старухи, говорят, не дают ей мужа.

Оказывается, есть еще какие-то Старухи, которые рулят раздачей мужиков бабам, надо себе зарубочку поставить, и то, что мужиков не хватает – вторая зарубочка, и разузнать что за ботва такая со Старшими родами. И вообще, пора бы познакомиться местной интеллектуальной элитой, поговорить о космогонии, а то от своих я слухи, большей частью, выслушиваю. В практическом смысле их советы незаменимы, а что касается теории, то тут дело швах. Приедем в город, надо будет университет найти или что тут у них.

Вечереет, становимся на отдых. Нашли место чьей-то стоянки с кострищем, расположились, поужинали всухомятку. Тело приятно ломило от благородной усталости, поспать бы минут шестьсот. Водки не хочется, перерыв в алкогольных упражнениях непременно пойдет на пользу печени, а половое воздержание от месяца до трех обещает новые порывы безумной страсти. Запал у меня прошел, что-то в лом стало окучивать своих козочек каженный божий день, гормоны уже не бушуют. Так что всё к лучшему. Поговорили с мужиками про бой с налоговиками.

У степняков есть принцип персональной славы, бзик просто. Непременно надо самому лично убить какого-нибудь злобного врага, и чем выше статус убитого, тем больше славы. Ключевое слово – лично. То есть, ему похрен интересы команды, он рвется вперед, чтобы любой ценой добыть славу в бою, порой мешая другим. Привожу пример Хараадая. Если бы он пошел на пару с кем-то, то вероятнее всего остался жив. И дальше приносил пользу отряду. И это их слабость – жажда славы и самолюбование. На этом можно играть сколько угодно, это сильнейшая мотивация. Но я вышибу из них этот индивидуализм, несмотря на то, что это в них воспитывается с детства, об этом поют акыны и на праздниках славят победителей. В командных играх от таких индивидуалистов, пусть непревзойдённых техничных игроков, избавляются в первую очередь. Война – это работа, а не пикник с девочками. Сейчас я их начинаю грузить о приоритете команды над личностью. Привожу пример Кураадая и Таламата, как в паре отработали. Оказалось, что они братья. Я акцентировал на этом внимание, вы – теперь все братья. Добавил, про роль начальника в сражении. Что есть планирование и есть исполнение, и что впредь на меня, как на бойца не рассчитывали. У Мичила, похоже, образ Героя поблёк немного. Я не настаивал.

С утреца я всё-таки заварил кофе. Только сахара выдал минимум. Пусть привыкают к тонким изысканным ароматам.

— Ну-с, друзья мои, и куда мы теперь? — спрашиваю своих попутчиков.

— Сейчас выйдем на дорогу, потом через мост и будет город. К обеду дойдём, — отвечает Таламат, — а что это за трава?

— Это не трава, это ягода, кофе называется.

— Почему такой горький пьёшь, это же невкусно?

— Патамучта! — вот мой ответ, — Бодрит. Как привыкнешь – сам поймёшь.

Стал выяснять у Таламата про покупательную способность местных денег. Оказалось, что я вообще Крез. Овца стоит полтора таньга, если покупать в кочевье и самовывозом. В городе – три таньга. Верблюд стоит очень много, золотой. Но и везёт груза соответственно. Кони – по-разному, элитные скакуны до пяти золотых.

Выехали на пригорок и я слегонца удивился. Степь кончилась. Вдали виднеется полноводная река, а пойма и долины вокруг неё ни что иное, как сельскохозяйственные угодья. Сады, поля, небольшие деревеньки. Хорошо видна сетка оросительных каналов. Вах! Красота! И дорога. Не сельский кривобокий просёлок, как можно было ожидать, а выложенная гранитными плитами ровная автострада в четыре, этак, полосы. На дороге – люди, повозки. Через реку перекинулся арочный трёхпролётный мост на мощных каменных быках. Я присвистнул. Ничё себе дикари! Арка, наряду с куполом – одно из сложнейших архитектурных сооружений, отнюдь не для средних умов, и точно не для степняков. Однако Таламат никакого удивления не показал, а Мичилу и так всё было в новинку. Сколь открытий чудных… мне готовит эта земля? А на горизонте город. Поблёскивает куполами! И к нему идут акведуки, чёрт меня побери, длины невообразимой! Меня настигал когнитивный диссонанс. Но не настиг.

Мы выехали на ровную дорогу и направили коней в сторону Тагархай-сити, столицы земель Рода Белого коня. Мне в городе нужно пару вещей и можно будет возвращаться. У меня шиза в голове: верблюды, корабли пустыни, но я сам в них не разбираюсь. Таламат на мой вопрос покачал головой и предложил купить хороших коней. Мы проехали мост, почему-то неохраняемый и бесплатный, вылетели на финишную прямую, обсаженную мощными деревьями. Вокруг города, в радиусе примерно километров пяти, расположились, как мне кажется, гости столицы. Понаставили тут! от просто юрт, до украшенных всякими яркими полотнищами разноцветных шатров. Вблизи город тоже не разочаровал. Синие и золотые купола и черепичные крыши радовали глаз. Стены вокруг города нет, но я принял это как данность. И, что самое интересное, нет никаких пригородов, окраин и бидонвилей, в основном, сады. На въезде две будки напротив друг друга, четыре стражника, без энтузиазма взирающие на редкий людской поток. Не шмонают и денег не требуют. Как-то всё не по-средневековски. Мы въехали через южный пост, улица оказалась продолжением дороги, такая же прямая. Проспект, практически. Какой-то неправильный город. Ни кривых улочек в метр шириной, ни густых чинар посреди проезжей части, ни куриц в пыли Я просто в недоумении. Едем в центр, который хорошо определяется лазурным куполом, чиста Самарканд. Таламат поясняет, что это храм Тэнгри, и все города одинаковой планировки. Сейчас проедем центральную площадь, пересечение проспектов, там налево и будет базар и караван-сарай. Так и сделали.

Мичил с раскрытым ртом так до конца и проехал. Да и я от него не намного отличался. Проспект, рассекающий город насквозь, цветники, тротуары, фонтаны, клумбы и газоны. Между улицей и тротуарами высажены большие тенистые деревья, бордюры и живые изгороди отделяли спрятавшиеся в садах дома. Город, однозначно, был построен по плану и содержался в изумительном порядке. Я вздохнул. Тут цивилизация, люди вон по улицам шастают красиво одетые, весёлые, где-то, значит, есть и магазины, торговые центры, отели и бани. А я, простой скотовод, живу аскетической жизнью кочевника, покупать верблюдов приехал. Что-то я делаю не то. Не так живу. Надо было сразу рулить в город, с моими деньгами тут можно было спокойно жить, не напрягаясь, хоть три года. Все моя мягкотелость и доброта безмерная к братьям нашим меньшим. Еще я просёк фишку. Чем ярче у тебя одежда, чем больше на ней навешано побрякушек, золота, каменьев – тем к тебе больше уважения. Мой кинжал, видимо был уникальным произведением искусства, на него пялились все поголовно. Хоть провожают по уму, зато встречают по одёжке. Надо срочно менять гардероб.

На центральной площади всё, как положено: фонтан, сквер, храм, муниципалитет. Банка, телеграфа, тюрьмы, салуна и виселицы я не обнаружил. Публичного дома тоже. И не очень-то и хотелось. Зато есть второй проспект, перпендикулярный первому и такой же ровный. Мы свернули налево и через громадный портал высотой метров в шесть въехали на территорию местного мотеля. Кто думает, что караван-сарай – это сарай, глубоко ошибается. Это комплекс каменных зданий, каждый этажа по три, украшенные разноцветной плиткой. Очень живописно, как, впрочем, и во всём городе. Площадь перед ними тоже вымощена гранитными плитами. В центре площади – фонтан. Здания обнесены открытыми верандами, это типа харчевни под открытым небом. Крики, вопли, шум, гам. Запашок имеется, как без него. Я доверил Таламату вести переговоры. Наконец коней пристроили, получили пустой номер из двух комнат, может это и хорошо, местных клопов не надо кормить, на своём спать придётся. В караван-сарай заселялись, судя по всему, экономные, бедные или такие бестолковые, как я. Нормальные люди едут со своими юртами, женами, котлами и напитками и останавливаются на природе, за городом. Сейчас бы в баньку, после дороги. Нашлась и баня, по типу турецкой. Я поставил городу ещё один плюс – наличие канализации.

После мыльни, добрые и распаренные мы расселись на веранде с прицелом пожрать. Отсюда хорошо видно улицу и неспешное движение по ней, заодно ветерок всю вонь конюшен нес в другую сторону. Само предприятие общепита, как бы помягче выразиться… ниразу не кафешантан. Какое-то трагическое противоречие с весёлым и беззаботным городом. Нам принесли вполне сносный плов, пирожки, шурпу. Конечно же, кумыс. Половой, с круглой сальной рожей, признав во мне хозяина, предложил девочек, аргы или веселящей травки. Я, со вздохом, отказался. Не хватало еще нажраться водки с клофелином и разденут тебя тут же, не отходя от кассы. А утром окажешься босой и голый в какой-нибудь канаве.

Надо бы, по-хорошему местные новости узнать, чтоб случайно не вляпаться. Кто нынче у власти в городе, красные или белые, почем цены на зерновые и верблюдов. По мотивам русских сказок надо бы допрашивать местного забулдыгу, но это слишком смело.

Я объявил свою волю Таламату:

— Найди мне человека, который в верблюдах разбирается. Ты тут, вроде, человек не новый. Походи, посмотри. Может знакомых найдешь. Только, — я внимательно посмотрел ему в глаза, — не надо всяких мне мошенников! Можешь пригласить кого-нибудь из караванов.

Примерно через двадцать минут Таламат приволок дедушку, в неказистом халате, печального облика.

— Господин, я нашел, кого ты искал.

Старик пробормотал нам приветствие.

— Меня зовут Магеллан, уважаемый. Мне понравилось твоё доброе выражение лица, — пододвинул ему миску с варёным мясом.

Дед не стал церемониться и приступил к трапезе. Похоже, голодает, но ведет себя достойно, не набрасывается на еду с чавканьем. Дед немного насытился и вытер руки о редкую бородёнку.

— Расскажи, ата[14], что хорошего в городе творится. Мы люди приезжие, многого не знаем.

— Меня зовут Улбахай. А что в городе? Ничего особенного, всё как всегда. Только вот Улахан Тойон стал зверствовать. Внучку у него похитили, сейчас об этом все говорят. На род Халх направил своих Хаара Кыыс. Говорят, нет больше рода Халх.

— Есть, — отвечаю я, — двое у меня в кулутах.

— Ну, туда им и дорога, — равнодушно ответил дед, — всем досадить успели, — а сам голодным взором шарит по столу. Я заказал еще мяса.

— Что-то я гляжу, у вас дела не очень хорошо идут в последнее время, ата? — закинул я удочку.

— Я был до позавчерашнего дня хозяином трёх верблюдов. Поставил их на скачки. Они проиграли. Теперь у меня ничего нет. Надо искать работу погонщика, а сейчас караваны редко ходят. Не сезон.

— У меня есть работа, уважаемый. Надолго. Выбрать верблюдов, купить, нагрузить, отвезти, привезти.

Дед думал недолго.

— Я согласен. Двенадцать таньга в луну.

— Восемь, и еда с меня.

— Договорились.

— Ну вот, Таламат, первая задача решена.

Мы собрали свои кости и решили, не откладывая в долгий ящик, отправиться за покупками. Мальца я запер в нумерах, велев ему сторожить добро. Пообещал принести сладостей. Таламату дал задание и денег: купить две юрты, пять верблюдов и выметаться из города на природу. На закате я их буду ждать в харчевне. У меня самого были планы навестить всяческие лавки с тряпьём. Я хотел себе новые джинсы, бурнус, халат с драконами и всякое такое. Мы зашли на территорию базара, в это цветущий махровым цветом пароксизм свободного предпринимательства. Меня восточным базаром не удивить, я был на наших, земных, и принципиальной разницы не увидел. Оглушающий шум, прорва народу, все продают и покупают. Нашел ряды с текстилем. Прошелся, прицениваясь. Здесь было всё: от холщовой дерюги до тканой золотом парчи. У меня разгорелись глазёнки, но я одернул себя, жить надо по средствам, а покупок предстоит сделать много. Приценился к шелковой ткани отличного шафранового цвета. Всю жизнь мечтал о ярко-желтых шароварах, объемом, как у запорожского казака. С тех пор, как кино "Кин-дза-дза" посмотрел. Шелк дорог, шайтан его забери. Прошелся чуть дальше. Глаз зацепился за ткань, сияющую всеми цветами спектра. Возле лавки народ толпится, популярное место. Соседние торговцы тихо ненавидят мошенника, у которого так хорошо расходится товар. Протиснулся, потрогал, посмотрел на продавца. Прощелыга. Вроде шелк, а вроде нет, приценился – процентов на тридцать дешевле. Выдернул нитку, отошел в сторону, поджёг от зажигалки, — воняет древесиной. Что за йопасямат? Где комитет по защите прав потребителей? Вискозу продавать и называть его шелком! Остатки нитки смотал и засунул в карман. Ну к бесу их, пусть сами разбираются, у меня другие задачи. Надо найти портного и сапожника, стройматериалы посмотреть, всякие хахаряшки девчонкам, сладости мальцу. Решил, что сегодня экскурсия обзорная, быстро прошелся по рядам, приценился там и сям, купил сладости. Зато нашел, что меня поразило, цемент, известь, плитку и доски. Но дорого, чёрт возьми, очень дорого. Огорчился и пошел в караван-сарай, дожидаться Таламата с дедом. Отнёс Мичилу сласти и вернулся на веранду.

К вечеру харчевня было полна. Такого количества прохиндейских рож вряд ли увидишь в даже распоследней забегаловке возле нашего вокзала. В этом гадючнике я чувствовал себя как еврейский мальчик в гитлерюгенде. Рука невольно поглаживала рукоятку пистолета. Народ всё прибывал. Вот и ещё группа. Вошедшие обменялись многозначительными взглядами, мелькнул и исчез знакомый бронзовый жетон. О, сходка коммунаров. Пришел довольный Таламат, всё у них получилось, верблюды подешевели, так что они удачно прикупились. В углу, где играли в кости, наметилась драчка, шум раздавался всё громче и громче. Пора отсюда сматываться. Притон, как есть притон. Да и что судить? Караван-сарай – то же самое что у нас вокзал в центре города, только с гостиницей и баней. Всегда всякий маргинальный элемент крутится.

И тут я, осматривая улицу, увидал конных Талгата с каким-то мужиком, явно бандитского вида, но разряженного, как фазан во время брачных игрищ.

— Хэй, Талгат! — крикнул я, — кому спишь? Ходи суды, урюк кушать будим!

Талгат заметил меня, всплеснул руками, что-то сказал своему спутнику и они въехали на территорию караван-сарая, а с ними ещё десяток бойцов. Половина народу тут же из харчевни исчезла, как их и не было.

— Талгат, брателла, велик ли приплод в твоих стадах, да пребудет с тобой и с ними слава Тэнгри?

— И с тобой пусть пребудет Слава. Ты что здесь делаешь? И твой кулут здесь? — он узнал Таламата.

— Я приехал купить верблюдов. А Таламат уже не кулут. У меня кулуты теперь из рода Халх.

Спутник Талгата сидит, молчит. Я мельком оглядел его. Сухой, жилистый старик, чем-то похожий на Талгата. Я сказал Таламату:

— Иди собирай манатки и готовь коней. Ночевать в новой юрте будем.

Он ушел.

— Зачем тебе верблюд, а, Магеллан? — спросил Талгат.

— Для красоты, бантик ему на шею повяжу. Всю жизнь мечтал иметь своего личного верблюда, — заржал я. Не рассказывать же всем встречным-поперечным о своих планах, — а вы что ищете по городу?

— Не ищем, а так, осматриваем. Скорпионье семя выискиваем, комиссаров. Ты не видел здесь таких, как твой бывший пленник, с бляхами?

— Видел, как не видать. Их тут как грязи. Вообще, эта харчевня – гнездо порока. Мне вот только что травы предложили.

— А мы никак не можем найти. Знаем, что они есть, но найти не можем, — запечалился Талгат.

— Потому что вас за версту видать, — просветил его я, — а я незаметный овцевод, который не нарушает законов и ведёт себя как положено воспитанному человеку, меня не боятся. Вы как зашли, так половина народу разбежалась. Поэтому, уважаемый Талгат, ловить комиссаров надо по-другому. А что, с ними есть проблемы?

— На земле Чёрного Медведя напали на нас, Улахан Тойона нашего убить хотели, народ мутят, власть хотят

— Серьезные аргументы, надеюсь, их замочили?

— В чём?

— В смысле, их убили? — поосторожнее надо со словами, — заказчика нашли?

— Я тебя плохо понимаю, уважаемый Магеллан. Ты странные слова говоришь, — вздохнул Талгат, — тебе надо с Улахан Тойоном разговаривать.

— А что, надо, конечно. Ты, кстати, так и не сказал, зачем он меня искал, — я решил прояснить обстановку, — а то вдруг искал, чтобы повесить.

— М-м-м-м… Он сам скажет. Нет, не повесить.

— Ну хорошо. Ладно, ты лучше расскажи, какие новости у тебя.

— Улахан Тойона внучку свою ищет. Похитил её подлый человек. Труп его нашли, лошадь его нашли, а внучка пропала.

— А, это такая вот… худощавая, высокая, волосы каштановые, глаза бешеные, в розовых панталончиках и в бордовом халате, шитым золотом?

Талгат кивнул.

— Тебе повезло. Она у меня в кочевье на Ыныыр Хая гостит.

Старик дернулся. Это стопудова сам Тойон, шифруется только зачем-то.

— Грубая, невоспитанная девушка. Коня требовала. Кизяк собирает сейчас. На еду зарабатывает и на коня. У меня род бедный, кормить нахлебников не можем.

Талгат сделал большие глаза. Старик налился кровью, пошел красными пятнами и проскрипел:

— Ты почему гонца не послал к Улахан Тойону, что внучка нашлась?

— Ты чё, дед, заболел? Ты не расслышал, что я сказал? — меня такие простые начальники задолбали, у них всегда всё просто.

— Ты должен был…

Я перебил его:

— Кому? Объясни мне, кому, сколько и за что я должен, после того, — я повысил голос, — как твой мытарь забрал у меня всех овец и оставил двенадцать человек подыхать с голоду, — я набрал воздуха и добавил громкости, — после того как твой боец бил беременную женщину ногой в живот!

На нас стали оглядываться посетители харчевни. Когда услышали про беременную женщину, народ зашумел. А я уже завёлся:

— А мы всё должны! Мы, млять, всё время должны! И жопу подтирать придурочной девке, и кормить её, и поить, и коня, млять, выдавать и гонцов посылать! Вместо того, чтобы сказать спасибо, что твою, ибиомать, внучку приютили и накормили, так мы ещё и должны оказались!

Пока я вопил, то даже и не заметил, что за моей спиной собралась толпа человек в пятьдесят с весьма мрачными лицами. Я народный трибун, что ли? Из толпы вышел дедок в приличных одеждах, и, обращаясь ко мне, спросил:

— Ты обвиняешь людей Улахан Тойона в том, что они били беременную женщину?

Оп-ля. Тут, оказывается, за базар отвечают. Чтобы не быть обвиненным даже в мелкой лжи, я подтвердил:

— Я, Магеллан Атын, род Белого Ворона, обвиняю человека Улахан Тойона Рода Белого Коня в том, что он бил беременную женщину. Мне свидетельствуют Таламат и Мичил рода Белого Ворона.

И в полной тишине я добавил:

— Того человека по закону степи распяли на пяти веревках и распороли живот. Вороны выклевали ему глаза. Это произошло в дне пути от кочевья Будай ботора на Ыныыр Хая.

Народ загомонил. Новость, однако! Дедок, который из народа, спросил у меня:

— Ты отмстил?

— Да, — ответил я.

— У тебя есть обида к людям Улахан Тойона?

— Нет у меня обиды.

Зато претензии, наверняка, будут у Тойона. Я мотнул головой Таламату и мы, пока народ не рассосался, вскочили на коней и дали дёру. Съездили, мля, в райцентр за покупками.

ГЛАВА 20

Мы напрасно спешили. За нами никто не гнался, я уж не знаю, по каким причинам. Мы рванули к своим новым юртам, Таламат их поставил на южной стороне от города, метрах в пятистах от дороги. Наш верблюдовожатый как раз кипятил воду и готовился к ужину. Мы спешились, расселись. Мичил показал мне на дорогу: по ней мчался десяток бойцов, как раз в сторону, откуда мы прибыли в славный город Тагархай. Понятно, Тойон выслал, на ночь глядя, бригаду за своей внучкой, а может быть, заодно проверить распятого мужика. Флаг им в руки. И пусть сами ловят своих преступников, мне они ниразу не впёрлись, у меня своих дел навалом.

От нервического напряжения такого бурного дня не радовали даже мои верблюды и новые юрты. Да и спать не на чём было, голые полы, даже ковров не купили. Для успокоения нервов выпил водочки и, пока готовился ужин, я прикидывал палец к носу, что нам грозит. Оценивал риски, так сказать Тойон может на нас бочку и не покатит, внучка цела, опричника мы казнить были вправе, уж об этом наверняка весь караван-сарай судачит. А завтра люди разъедутся, и о нас вся степь будет знать. Хорошо это или плохо, я ещё не знаю, жизнь покажет. Мне в городе пока светиться нельзя, Таламату с Мичилом, на всякий случай, тоже. Завтра деда отправлю за покупками. Мне бы по-хорошему смыться покамест надо, с глаз долой, проведать дырку в земле.

Сели ужинать, уже по правильному, я прочитал алгыс Тэнгри, и только после начали кушать. Патриархальная идиллия. На ночь я заварил чай, всех поил, сахара не давал. Хорошо. Мичил заныл, что мы не занимаемся борьбой, так я сразу решил им рассказать сказку. Исключительно по доброте душевной, в сказках, как известно ложь, но добрым молодцам урок. Для увеселения народа я преподнёс свою версию Синбада-морехода, только моря заменил на степь, корабли – на верблюдов и всё прошло на ура. Дед цокал языком, а Мичил слушал, раскрыв рот. Я подумал, что "аул возле Пяти пальцев" не звучит. Назову нашу деревню Багдадом. На том и угомонились.

Дата добавления: 2015-08-28