Глава 7
I know you're waiting and you're so damn nervous
I know you're hoping that I could explain this
I know you think I am the devil in this
I know you're thinking that you don't deserve this
Look in my eyes
I will try and show you
Rains – Look In My Eyes
Терпкий запах кофе настойчиво щекотал ноздри, но Томас лишь морщил нос, не открывая глаза и пытаясь поймать уже безвозвратно ускользнувший сон. Запах становился сильнее, и он нехотя открыл один глаз. Прямо перед ним стоял Минхо с полной кружкой дымящегося кофе и водил над ней ладонью, так, чтобы запах шел в сторону Томаса.
— Ты чем тут занимаешься? — прохрипел он, с недовольством поглядывая на Минхо одним глазом.
— Метод кнута и пряника, — азиат поставил кружку на тумбочку, снял с ноги тапок и со всей дури шлепнул Томаса по заднице. — Вставай!
Тот зашипел и кубарем скатился с кровати.
— А теперь пей свой кофе и дуй на занятия, я помню, что тебе к первой паре, — Минхо надел тапок и направился к выходу из комнаты.
— Потому я и говорил тебе, что ты не умеешь будить людей! — крикнул Томас ему вслед, потирая пятую точку.
Странным было то, что в этот раз Томас был рад тому, что его разбудили. Этот сон был совсем не таким, как предыдущие, и дело было даже не в том, что он поцеловал Ньюта.
Поцеловал. Ньюта.
Томас медленно опустился на кровать и потер затылок вспотевшей ладонью, разминая шею. Проведя указательным пальцем по своей нижней губе, он хлопнул себя рукой по лбу, начиная тихо смеяться. Если бы он только знал, кто посылает ему столь реалистичные сны, когда ощущения от каждого прикосновения настолько яркие, настолько живые, что спутать воображение с реальностью оказывается так просто. Если бы он только знал... Но он не знал и никогда не узнает.
Губы все еще горели после сна, но больше всего жгло где-то в глубине груди, так, словно туда щедро плеснули бензину, а затем подожгли, небрежно бросив спичку в самый центр. И это ощущение выжигало изнутри, выжигало и мысли, и все слова, которые он так никому и не скажет, выжигало само его существо, не оставляя после себя ничего, кроме уже столь знакомой и привычной пустоты.
Этот сон до краев был наполнен настолько густым чувством безысходности, что в этот раз Томас уже не чувствовал себя сторонним наблюдателем, он впервые ощутил себя тем самым Томом, который когда-то ходил по старым улицам Парижа много лет назад и проводил вечера на пышных банкетах вместе с Галли. Тем Томом, который встретил Ньюта и предложил ему сыграть партию в одну сумасшедшую игру.
Тем Томом, который влюбился в него.
Чувство безысходности сменило другое — осознание того, что это в действительности когда-то происходило. Что это не просто сны, не игра воображения, что Тереза была права, назвав все это эпизодами из прошлой жизни, и сейчас Томас понимал, как никогда четко осознавал, что тот Том — это он сам, спустя почти сто лет. А Ньют...
Томас откинулся назад на кровать, раскинув руки в стороны. Одна догадка была страшнее другой, и они копошились в его голове, заставляя виски пульсировать болью, но Томас не слушал настойчивый голос в своей голове, не веря или не желая верить в то, что даже при том, что когда-то давно Ньют и ходил по тем же дорогам, что и он, то сейчас...
— Ты опять уснул что ли? — в комнату заглянул Минхо, и Томас поднял голову, чтобы заглянуть в его лицо.
— Сейчас встану.
Минхо потоптался в дверях, но все же зашел внутрь и присел на кровать рядом.
— Что-то случилось? Я снова прервал твой сон на самом интересном моменте? — неуверенно предположил он.
— Я поцеловал его, — бесцветно бросил Томас, садясь.
Азиат окинул его изучающим взглядом, после чего вздохнул, покачивая головой.
— Почему я даже не удивлен тому, сколько скорби и страдания в твоем голосе.
— И почему же?
— Потому что я слишком хорошо тебя знаю, — Минхо горько усмехнулся. — И что-то подсказывает мне, что прошлый ты сейчас в полном дерьме.
— Правильно подсказывает, — Томас потряс головой и пригладил ладонью взлохмаченные волосы. — Что мне делать?
— Тебе — ничего. Пока, — Минхо лукаво глянул на него и встал. — Пойдем, я тебе хоть бутерброд сделаю, а то опять пойдешь в университет не позавтракав.
— Хорошо, мам, как скажешь, — Томас потянулся к тумбочке и взял оставленную там ранее кружку кофе, который уже давно остыл и на вкус был как помои, но отчего-то он показался ему божественно вкусным.
Дорога до университета, первая пара, вторая, третья, несколько часов в библиотеке, дорога обратно домой. Все слилось в ту же киноленту, которой были его сны, и картинки мелькали друг за другом, но бесследно исчезали, словно развернутую пленку с фотографиями резко свернули обратно.
Минхо, который ушел на подработку еще до его возвращения из университета, оставил приклеенным на холодильнике смешной стикер в виде желтой звезды с не менее смешной надписью: "Мама приготовила тебе ужин". Томас открыл холодильник и увидел сэндвичи и закрытую фольгой тарелку с лазаньей. Он поставил лазанью в микроволновку и вдруг начал смеяться — громко, во весь голос, с надрывом, почти истерично, до слез в уголках глаз.
Все верно. По крайней мере у него есть друзья. Верные, настоящие друзья, которые будут поддерживать его до самого конца. И пусть у него разбито сердце, пусть он уже никогда не сможет полюбить снова, у него есть его друзья, которые всегда сварят ему кофе или сделают сэндвичи, позвонят по телефону, и он услышит их обеспокоенный голос, спрашивающий, все ли у него в порядке, разбудят утром, чтобы он не проспал университет, которые укроют его пледом, если он уснет холодной ночью на диване. У него всегда останутся его друзья — спасательная шлюпка в черном бескрайнем океане, которая укроет его, спасет от акул и морских чудовищ и обязательно выведет к спасению.
И пусть у него разбито сердце. И пусть он не сможет полюбить снова. Пусть.
Разбито ли оно? Томас не знал. Но то, что называют сердцем, изнывало, пульсировало едкой болью, и он начинал понимать, что проблема уже не в том, что произошло около ста лет назад, не в том, что чувствовал Том из прошлого. Дело было в том, что чувствовал он сам, он настоящий. "Ты был влюблен в него, Том" — вспомнились ему слова Терезы. Все верно, он был влюблен. И влюблен сейчас.
Мир начинал рушиться.
* * *
Они не разговаривали с Ньютом с того самого момента, как Томас его поцеловал. Блондин несколько раз подходил к нему, но едва он открывал рот, чтобы произнести первое слово, Томас вскакивал и начинал что-то бормотать о делах, уходя в другую комнату и чувствуя на своем затылке разочарованный взгляд Ньюта.
Что-то изменилось в его поведении, но сколько Томас не бился над попытками понять, что именно, у него никак не выходило понять, что именно. Его присутствие рядом стало почти невыносимым, и хуже было то, что оно было таким не потому, что это было неприятно. Просто было невыносимо от осознания того, что нельзя коснуться, нельзя обнять, нельзя поцеловать, нельзя обрушить на него поток слов, кричащих эмоциями.
Томас чувствовал себя в западне. Все было бы куда проще, влюбись он в одну из бесчисленных девушек, что липли к нему на не менее бесчисленных банкетах. Или даже в Галли. Но они с Ньютом не просто абсолютно разные люди, они — люди из разных миров, и даже если оба этих мира обрушатся прямо им на головы, они не смогут быть вместе. И пройди он тысячи миль лишь ради того, чтобы увидеть его лицо, переплыви он океан и взойди на самую высокую гору на планете, он ни на метр не сможет приблизиться к Ньюту. Это расстояние, что есть и будет между ними, — его никуда не деть, с ним ничего не сделать, и это расстояние убивало его, мучительно медленно. Все эти чувства были похожи на яд. Сладкий, восхитительный яд, и Томас чувствовал, как он бежит по его венам.
Он смотрел на Ньюта украдкой, боясь сократить те несколько метров, что отделяли его от него. Вот он читает газету и пьет кофе, теперь сидит на подоконнике и курит в окно, потом — в кресле с книгой. И Томас мог бы наблюдать за ним вечность, но все же каждый раз отводя взгляд, стоило Ньюту поднять голову и сверкнуть своими темными глазами в его сторону.
Ему хотелось знать, что о чем он думает. Что он думает о нем, о вчерашнем поцелуе, о том, на что могли бы быть похожи их отношениях, что бы могло ждать их в совместном будущем. Но Томас не мог спросить, поэтому задавал вопросы мысленно, пытаясь отыскать ответы на плоскости лица Ньюта, такого бледного и красивого. Сколько еще раз он будет умирать, глядя на него, но все же оставаться в живых? И доставая вечером из сейфа толстую пачку денег, Томас решил, что сегодня он умрет в последний раз.
— Ньют, — позвал он из спальни, — иди сюда.
Тот осторожно выглянул из-за двери, непонимающе хлопая глазами. Томас смотрел в окно, сжимая в руках деньги.
— Ваше высочество все-таки решило поговорить со мной? — блондин оперся спиной о дверной косяк.
Томас мельком глянул в его сторону и подошел в небольшому столу, что стоял у двери. Облизнув губы и нахмурившись, он положил пачку денег на стол и отошел, садясь на кровать. Ньют уставился на деньги так, словно даже не знал, что это за бумажки и для чего они вообще нужны.
— Что это? — услышал Томас.
— Твои деньги. Те, что я тебе обещал. Спасибо, что выполнил свою работу, — в горле так некстати пересохло, и он судорожно сглотнул, поднимая глаза. — Ты свободен.
Ньют около минуты молча смотрел на него, после чего взял деньги, едва заметно улыбаясь. Поперебирав их в руках, он посмотрел Томасу в глаза, и его улыбка стала какой-то угрожающей.
— Ты решил таким образом избавиться от меня? — Ньют усмехнулся. — Так ведь?
Томас шумно сглотнул и вновь опустил голову, сосредоточенно изучая ковер на полу.
— На меня смотри, я с тобой разговариваю, — голос блондина звенел от злости, и Томас нехотя поднял взгляд.
Ньют сжал деньги в руке, после чего вскинул ее вверх и подбросил деньги к потолку. Бумажки стали быстро оседать на пол, устилая пол десятками банкнот. Она из них упала прямо на колени Томасу, и он с ошалелым видом уставился на нее, после чего поднял на Ньюта глаза, полные непонимания.
— Что ты делаешь?
— Это ты что делаешь, мать твою. Ты решил, что... — он запнулся и со злостью ударил кулаком по стене, тут же пряча лицо в ладонях.
— Ньют?
— Я знаю, о чем ты думаешь, — он вскинул голову и окинул Томаса ненавидящим взглядом, который прожигал насквозь. — Я знаю каждую из твоих чертовых мыслей. Я все знаю, черт бы тебя побрал, — проорал он, щуря глаза от злости.
— Ньют, ты чего... — Томас хотел было встать, но Ньют двумя шагами сократил расстояние между ними и пихнул его обратно.
Он перекинул через него ногу и сел сверху, беря его лицо в свои ладони.
— Посмотри мне в глаза, — с отчаянием сказал он, и Томас послушался.
И стоило их взглядам встретиться, как Ньют подался вперед и поцеловал его. Томас застыл, совершенно не понимая, что происходит: Ньют же никак не мог его поцеловать. Не мог же. Он встрепенулся и осторожно отстранил его от себя.
— Что ты делаешь? — прошептал брюнет.
— Не знаю, — одними губами произнес Ньют и снова поцеловал его.
— Так, нет, погоди, ты... — Томас снова отстранился.
— Да замолчи ты уже, — блондин принялся расстегивать пуговицы его рубашки.
Томас накрыл его руки своими и посмотрел ему в глаза. Ньют сдул со лба взлохмаченную челку.
— Хорошо, — улыбнулся Томас и провел ладонью по его затылку.
Подавшись вперед, он уже сам поцеловал его, позволяя тонким пальцам Ньюта расстегивать свою рубашку, а после — стянуть ее с плеч. Ньют целовал его почти отчаянно, словно боялся, что его оттолкнут, и Томасу оставалось лишь крепче обнимать его в попытках прогнать этот страх.
Томас понимал, что он пропал. Затерялся где-то совсем далеко, перестал существовать, растворился в этих эмоциях. Не осталось ничего, кроме этих чувств, которые, казалось, вот-вот разорвут грудную клетку и выльются наружу, унося прочь его сердце.
Он провел носом по шее Ньюта до самого уха и сделал глубокий вдох, заполняя легкие до щемящей боли знакомым запахом ландышев. Томас снял с блондина рубашку, чувствуя, как сильнее горят его щеки от каждого движения Ньюта, который все еще сидел на нем верхом. Снова найдя его губы, он опрокинул его на спину, и тот инстинктивно вскинул бедра, обхватывая его ногами.
Ньют зарывался пальцами в его волосы, кусал его губы, до боли впивался ногтями в плечи, сильнее сжимал ноги, и с каждым мгновением Томас понимал, что думать все сложнее, но это и не требовалось, когда Ньют был настолько близко. Запредельно близко. И он целовал его губы, шею, ключицы и худые руки, и грудь наполняло сладостное томление от того, что сейчас, прямо здесь и сейчас, он может касаться Ньюта, может сократить это бесконечное расстояние между ними, может сделать его своим.
Ньют всхлипывал, запрокидывая голову назад, и Томас не мог отвести взгляда от его острого кадыка. Он с силой сжимал чужое бедро, прижимая к кровати и оставляя на коже красные следы. Томас знал, что сейчас Ньют принадлежит только ему и никому больше, и осознание этого заставляло его мысленно улыбаться, позволяя рукам проводить по спине Ньюта каждый раз, когда он прогибался в пояснице и приподнимался на кроватью, чтобы притянуть его к себе и увлечь в очередной поцелуй.
Томас что-то шептал ему на ухо, и Ньют прятал лицо в сгибе его шеи, тяжело дыша и закусывая губу. И все казалось каким-то нереальным, словно мир в действительности рухнул, оставив после себя лишь пустоту, чистый лист, на котором можно было нарисовать их жизни с самого начала, объединив их в одну. И Томас чувствовал, что может это сделать.
Каждое движение, пусть это было лишь легкое касание пальцев, взрывало сознание на мелкие кусочки и собирало снова, уже во что-то новое. Каждый судорожных вздох, каждый стон, сначала едва слышный сквозь плотно сжатые губы, а потом громкий, прерываемым поцелуем, каждый взгляд, в котором мешались чувства сразу двоих людей — все это выворачивало душу наизнанку, оголяло самую суть, и Томас захлебывался на самом дне этого океана, даже не пытаясь всплыть на поверхность.
Он сходил с ума от желания еще крепче обхватить Ньюта руками, заставить его стонать еще громче, еще сильнее прижиматься к нему, от желания все новых и новых поцелуев. Ньют был рядом. Ньют, который перебирал пальцами его волосы, который поднимал на него бездны своих глаз, в которых плескался черный океан, который проводил костяшками пальцев по его щеке и улыбался в поцелуй. Это был Ньют, настоящий Ньют, и Томас всем своим существом пытался запомнить каждый миг, каждый из тех мгновений, когда ему позволили заглянуть прямо в чужую душу.
Ньют был рядом. И уже ничто больше не имело значения. А мир? Мир мог
катиться ко всем чертям.
Глава 8
Lately I been losing sleep
Dreaming about the things that we could be
But baby I been prayin' hard
Said no more counting dollars
We'll be counting stars
OneRepublic — Counting Stars
Томас с трудом открыл глаза и тут же плотно их зажмурил. Голова пульсировала болью в такт биению сердца, и эта боль — Томас был уверен — задалась целью разорвать его голову на куски. Он медленно сел, боясь совершить лишнее движение, и шумно выдохнул, пряча лицо в ладонях. С каждой секундой боль усиливалась, и Томас тихо застонал, пытаясь размять виски холодными пальцами. Еще ни разу голова не болела настолько сильно. Казалось, еще чуть-чуть, и из глаз брызнут слезы.
Томас скосил взгляд на часы и понял, что времени только восьмой час утра. Наверное, стоило еще поспать пару часов, но он понимал, что если уснет снова, то в следующий раз просто не сможет подняться с постели, так как головная боль станет настолько сильной, что попросту пригвоздит его к кровати.
Он откинул одеяло и нетвердой поступью направился на кухню. Выпив два стакана воды и четыре таблетки обезболивающего, Томас сел на стул и принялся натирать лоб рукой, пытаясь хоть как-то побороть эту отвратительную пульсирующую боль. Услышав шаги со стороны входа, он поднял голову, щурясь от света из окна. Минхо широко зевал, почесывая пятерней затылок. Увидев Томаса, он резко затормозил.
— Ты чего это тут в такую рань?
Томас пожал плечами и снова поморщился.
— Голова? — мгновенно догадался азиат и открыл верхний кухонных шкафчик, доставая упаковку кофе и турку. — Таблетку выпил?
— Таблетки. Да, выпил, — прохрипел Томас в ответ.
Минхо покачал головой, насыпая в турку кофе.
— Ты же знаешь, что тебе нельзя пить больше двух таблеток за раз.
— Мне так херово, что я бы с удовольствием выпил всю упаковку, — Томас сложил перед собой руки на столе и спрятал в них лицо.
— Надо сказать, это чуть ли не первый раз за последние недели, когда ты встаешь сам. Что снилось? — он слышал, как Минхо помешивает кофе и знал наверняка, что он улыбается.
Томас промычал что-то в ответ, тем самым давая понять, что пока не намерен вести разговор на эту тему.
— В могилу себя так загонишь, — услышал он недовольное бурчание Минхо и даже нашел в себе силы скривить губы в усмешке.
Пока Томас медленно пил кофе, наблюдая за Минхо, который ходил туда-сюда по кухне, неся каку-то околесицу, в голове то и дело всплывали обрывки из последнего сна. Наверное, в другой раз Томас бы потряс головой в попытке прогнать видения, но сейчас сил хватало лишь на то, чтобы поднимать и опускать кружку. Поэтому с каждой минутой голову все больше заполняли воспоминания, и они мертвой хваткой цеплялись за его сознание, становясь все ярче и ярче, выжигая остатки разума. Томас знал, что настолько отчетливо помнить каждое мгновение сна — ненормально. А еще более ненормальным являлось то, что в последнем сне...
Он поставил кружку на стол и вздрогнул от громкого звука, эхом разнесшегося по пустой кухне. Наверное, стоило переосмыслить все, что ему снилось до этого, обдумать то, что приснилось сегодня, попытаться как-то понять... Но Томас совсем ничего не понимал. Ньют, которого он считал для себя чем-то недостижимым, вдруг сам повернулся к нему лицом и сократил то расстояние, которое, как считал Томас, ему никогда не преодолеть. Но Ньют сделал это сам. Просто вдруг обернулся, посмотрел на него своими огромными глазами и шагнул навстречу.
Томас почувствовал, как и без того сбивчивый ритм сердца сбивается еще сильнее, и прикрыл глаза. Если бы кто-нибудь когда-нибудь рассказал ему о том, что он сможет испытать настолько сильные эмоции, он бы даже смеяться не стал — просто махнул бы рукой и пошел дальше по своим делам. Потому что в такое невозможно поверить. Всего лишь один человек — и он заполнил для Томаса весь его мир. Он и стал всем миром.
— Ты знаешь, я тут подумал, — на кухню зашел Минхо, на ходу надевая футболку, — и решил, что сегодня ни ты, ни я в университет не пойдем.
— А? — Томас поднял на него непонимающий взгляд.
— Ну и что это за недовольное лицо? Твой лучший друг ради тебя решил прогулять пары, так что давай, вставай, загоняй свой дух обратно в тело и собирайся. Пойдем гулять.
Томас улыбнулся и отодвинул от себя пустую кружку. За последние несколько недель изменился не только он, но и Минхо. Раньше его было не заставить пропустить пары без уважительной причины, а сейчас он сам подстрекает Томаса это сделать. Помнится, когда-то он и по утрам был бесшумный и незаметный, предпочитая не трогать друга, давая ему возможность поспать лишний час, и сейчас Томас понимал, почему — будить он действительно не умел. А теперь, кажется, Минхо вошел в раж. Может, ему нравится бить людей тапками по заднице?
— Куда пойдем? — Томас подошел к раковине и принялся мыть кружку.
— В парк развлечений. Я куплю тебе сладкую вату, посажу на карусельку и буду стоять умиляться, — ответил Минхо с совершенно серьезным выражением лица.
Томас оглянулся на него и наградил мрачным взглядом.
— Ну ладно, ладно, обойдемся без карусели, — тот выставил перед собой руки.
Сначала Томас подумал, что Минхо действительно затащит его в какой-нибудь парк аттракционов и всучит рожок мороженого, но тот привел его в Центральный парк и усадил на одну из скамеек перед большим прудом.
— Тебе полезно подышать воздухом, — бросил Минхо, чувствуя на себе взгляд Томаса.
Он усмехнулся и посмотрел на поверхность воды, подернутую легкой рябью от едва ощутимого ветра. Утром был дождь, и Томас до сих пор чувствовал в воздухе запах озона, хотя земля уже давно высохла. Несмотря на середину июня, сегодня жара спала, дав возможность немного отдохнуть от духоты и тяжелого прелого воздуха.
— Экзамены скоро, — в раздумье выдал Томас.
— Боже мой, я уж думал, что ты забыл про них, — Минхо достал из сумки кусок хлеба и принялся крошить его, кидая снующим туда-сюда голубям.
— У меня всего два экзамена, так что я не переживаю.
Томас некоторое время наблюдал и за другом, и за голубями, после чего вдруг рассмеялся.
— Я уже знаю, чем мы будем заниматься в старости.
— Шутник, — уголки губ Минхо дрогнули.
Несколько минут они сидели молча, кидая голубям крошки хлеба, и через некоторое время Минхо выпрямился, отряхивая ладони. Немного помешкав, он глянул на Томаса, словно собираясь что-то сказать.
— Что такое?
— Даже не знаю, как сказать, — Минхо помедлил пару секунд и продолжил, — ты в полном дерьме, чувак. Прости, что ничем не могу помочь.
— Спасибо за прямоту, — Томас почти хрюкнул от смеха, — и нет, ты неправ. Ты очень мне помогаешь, просто сам этого не замечаешь, — он тепло улыбнулся и перевел взгляд на небо. — Чем дальше, тем больше я сам убеждаюсь в том, что...
— Что?
— Что я действительно в дерьме.
Минхо громко фыркнул, спугнув двух самых смелых голубей, который сновали возле его ног.
— Я не умею говорить красивых слов, но... — он хлопнул Томаса по спине, чуть не выбив из него остатки духа, — все будет хорошо, вот увидишь.
Через час к их скамейке подбежала радостная Тереза, которая принялась ерошить волосы Томаса, прикрикивая на них обоих, чтобы поскорее вставали и следовали за ней. На вопрос Томаса, что она здесь делает, Минхо смущенно почесал кончик носа и пробубнил что-то о том, что ему хотелось, чтобы сегодня Томас побыл в компании друзей, а так как Тереза тоже его друг, он и ей позвонил.
— Все-все, я тебя понял. Я все понял, — сверкнул глазами брюнет и повернулся к Терезе, широко улыбаясь. — А как же твоя работа?
— Я отпросилась на пару часов, — она снова потрепала Томаса по голове. — Пойдем, я нашла одну отличную кофейню. Куплю тебе кофе и пончик.
— Вы себя ведете прямо как мои родители, — Томас встал со скамейки и отряхнул штаны от хлебных крошек.
Тереза с Минхо переглянулись, и девушка кашлянула в кулак.
— Сегодня мы и побудем твоими родителями. Вот, держи конфетку, — Тереза достала из сумки чупа-чупс и сунула в руки Томасу.
Тот около минуты как идиот смотрел на него, после чего сорвал обертку и сунул чупа-чупс в рот. А что, не так уж и плохо. Сладкое он всегда любил.
Томас был уверен, что сегодня он точно уснет с улыбкой на лице.
* * *
Он проснулся от звука легких шагов, которые перемещались по комнате из одного угла в другой. Томас открыл глаза и уставился прямо в светловолосую макушку Ньюта, которая то пропадала, то снова появлялась. Кажется, он зачем-то ползал по полу.
Когда Ньют в очередной раз приподнялся, их взгляды встретились, и он застыл на месте. Спустя несколько секунд напряженного молчания, Томас потянулся и сел на кровати.
— Что ты делаешь?
— Деньги собираю, — Ньют в подтверждение своих слов положил пачку банкнот на тумбочку у кровати.
— Заняться тебе что ли нечем с утра, — Томас потер ладонью затылок, разминая шею.
— Все равно их пришлось бы собирать, — пробубнил Ньют, вставая с пола.
— Иди сюда, — Томас раскинул руки в стороны.
— Еще чего, — огрызнулся блондин. — Ты теперь думаешь, что я к тебе на ручки прыгать буду?
— Ну и хрен с тобой, — Томас лег обратно на кровать и укрылся одеялом с головой.
Прошла почти минута, прежде чем он почувствовал, как матрац просел под тяжестью чужого тела и кто-то обнял его через одеяло. Томас выглянул и уставился прямо в темные глаза Ньюта, чье лицо было совсем рядом. Он снова сел, заставляя его отпрянуть.
— Прости, — сказал блондин после небольшой паузы, — я просто не знаю, как себя вести. Жизнь меня к такому не готовила.
Томас улыбнулся и подпер подбородок ладонью, наблюдая за его растерянным лицом.
— Сам на меня прыгнул вчера. Так что теперь ты никуда не денешься.
— Я и не собирался, — тихо ответил Ньют, пряча глаза.
— Смотрю я вот на тебя и, знаешь, — Томас улыбнулся еще шире, — а ты, оказывается, милый.
— Иди на хрен, — Ньют схватил подушку и швырнул ему прямо в лицо.
— Ладно, беру свои слова обратно, — брюнет потер нос.
Томас понимал, что сейчас Ньют чувствует себя куда более неловко, чем он сам. Возможно, ему даже было стыдно. Вопрос — за что? За то, что вспылил вчера или за то, что позволил другому человеку заглянуть себе в душу? Томас был абсолютно уверен в том, что это не входило в его планы.
— Ты давно догадался?
— О чем? — Ньют подтянул к себе ноги и обвил их руками.
— О том, что я тебя... — он не успел договорить, так как блондин резко подался вперед и зажал ему рот ладонью. Томас вопросительно вскинул брови. Ньют отнял руку и сел обратно, опуская голову и пряча глаза за челкой.
— Не говори того, в чем пока не уверен.
— Но я уверен.
Ньют поднял голову и встретился с твердым взглядом Томаса.
— Так давно? — тот повторил свой вопрос.
— Почти сразу.
— А по тебе и не скажешь, что ты такой проницательный, — брюнет усмехнулся, и Ньют пихнул его ногой.
Если быть до конца честным, то Томас сам не знал, о чем говорить. Ньют выглядел почти потерянным, и его хотелось лишь молча обнять и гладить по голове, но Томас понимал, что Ньют пока не готов ко всяческим проявлениям нежности — это было слишком непривычным для него. Вряд ли бы Томас ошибся, если бы предположил, что Ньют в принципе не имеет представления о том, как это — быть объектом чьей-то любви. А сейчас он вел себя скованно и осторожно, словно боялся, что его в любой момент могут выставить за дверь. Томас несколько раз сжал и разжал ладони, пытаясь побороть в себе такое навязчивое желание податься вперед и заключить Ньюта в объятия, но когда дело касалось этого светловолосого мальчишки, сопротивляться было абсолютно бесполезно.
Он приподнялся и притянул к себе Ньюта, крепко сжимая его в своих руках. Тот сначала застыл, после чего начал недовольно ерзать.
— Мне так сидеть неудобно, — пробурчал он.
Томас тихо засмеялся, чувствуя, как внутри разливается тепло. Наверное, он бы просидел так половину вечности, но Ньют больно укусил его за плечо, и Томас тут же отпрянул. Уже собравшись было начать громко ругаться, он встретился с Ньютом взглядом и понял, что он улыбается — широко и искренне, так, как мог улыбаться только он, в этом Томас был уверен. И сегодня, кажется, он впервые увидел эту улыбку. Настоящую улыбку Ньюта, которая была предназначена только ему.
— Расскажешь мне? — неуверенно спросил Томас, боясь отказа.
— Что? — блондин склонил голову в бок.
— Все?
— Ты имеешь в виду, как я оказался на парижских улицах?
Томас медленно кивнул, все также боясь, что его сейчас вышвырнут в окно. Ньют на мгновение нахмурился, а потом пожал плечами.
— Там нечего рассказывать. Если ты ждешь от меня слезливой истории, то я вынужден тебя расстроить.
Томас молчал в ожидании, и Ньют обреченно выдохнул.
— В детстве я жил в Англии. Думаю, ты это уже понял по моему акценту. Когда мне было двенадцать, моей семье пришлось переехать во Францию. Моя мать, она... — он запнулся, но продолжил, — она очень болела. И нужный ей врач жил в Париже. Поэтому отец принял решение переехать сюда, так как мать должна была быть под постоянным наблюдением. Но спустя год она умерла. Отец сошел с ума от горя и целыми днями пропадал в казино и кабаках, я его вообще не видел. Что ж, у каждого свой способ справиться с горем, верно? — Ньют грустно улыбнулся и неуверенно глянул на Томаса, который не сводил с него глаз. — За пару лет он умудрился пустить по ветру все наши деньги. Честно говоря, я думал, что этим дело закончится, но он влез в долги, которые с каждым годом становились все больше и больше. Я пытался работать, но, сам понимаешь, ничего не выходило. Отец запил, продолжать брать долги...
— И что дальше? — Томас сглотнул.
— В один вечер, когда я вернулся домой с работы, я нашел его сидящим на кресле. В одной руке — недопитый стакан виски, в другой — тлеющая сигарета. Наверное, я бы не обратил на него внимания, если бы не этот остекленевший взгляд, направленный в потолок, — Ньют замолчал.
— Что с ним случилось?
— Я сам не понял. Просто вдруг раз, — блондин щелкнул пальцами, — и умер. Это так просто — взять и умереть. Куда сложнее продолжать жить, бороться, пускай и нет причин, пускай и бороться не за что, пускай нет ни сил, ни желания. А у него не было сил, и я понимал это.
— Ньют...
— Отец умер, но долги остались. Квартиру забрали в уплату. И, так как я был его единственным сыном, меня заставили платить долги отца, который в свое время связался совсем не с теми людьми. Вот и все, собственно, — блондин с облегчением вздохнул, взглянув на Томаса. — Господи, не делай такое страшное лицо. Люди каждый день умирают, и в этом нет ничего такого. Я уже давно справился с этим, прошло много лет.
— Но долги отца ты оплачиваешь до сих пор, — Томас скрипнул зубами.
— Я даже половины не выплатил, — Ньют хохотнул.
— Ты чего такой веселый? — брюнет подозрительно прищурился.
— Просто, — он пожал плечами, пытаясь сдержать улыбку, — даже не знаю. Сейчас я понимаю, что все не так плохо. Теперь у меня есть ты.
— Если ты продолжишь в том же духе, меня хватит удар, — Томас закусил губу.
— Ты о чем?
Стадо птеродактелей в животе Томаса проснулось совсем некстати и начало копошиться, играя на его органах, как барабанной установке. Хотелось не то заплакать, не то рассмеяться, не то высунуться в окно, набрать полные легкие воздуха и что есть мочи прокричать всему Парижу о том, насколько он счастлив, не то снова обняться Ньюта и зарыться носом в его соломенного цвета волосы, не то пройтись по потолку, не то побиться головой о стену. Внутри было столько эмоций, столько желаний, что Томаса начало дергать — казалось, еще чуть-чуть, и его просто разорвет на части.
— Если бы ты только знал, как я...
— Я знаю, — блондин протянул руку и потрепал его по волосам.
Это был совсем другой Ньют. И Томас знал, что тот Ньют, которого он впервые встретил — это был вовсе не он, а некто, кто занимал его место, пытаясь уберечь настоящего Ньюта от новой боли. Кажется, он до последнего боялся, что Томас поступит с ним с ним как-то не так: выставит за дверь, обманет, сдаст жандармам, еще что-нибудь. Но теперь, мало-помалу, Ньют заново учился доверять людям.
— Если ты думаешь, что я теперь стану белым и пушистым, то ты жестоко ошибаешься, — блондин словно прочитал его мысли и сверкнул темными глазами.
— Мне все равно, каким ты будешь. Просто будь, хорошо?
— Хорошо.
Это было самое счастливое утро в жизни Томаса.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 46 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |