Название: Кровь ясеня, волк битвы. 22 страница

Тор заорал от ужаса – он знал, что будет дальше, и знал, что Биврёст не выдержит жара и тяжести, - и побежал навстречу огненному потоку.

Куб, - думал он, пока трясущийся мост подбрасывал его на себе, как непокорный жеребец бросает крупом неугодного седока. Куб. Лёд ведь может заморозить всё. Он может даже заморозить огонь, а если нет, то уже ничто не поможет.

Жар, исходивший от моста, был чудовищен. Он проходил сквозь подошвы, от него нагрелась одежда, и пепел, летевший над равниной, перестал падать на Тора – просто потому, что здесь, вблизи источника безумного жара, уже нечему было гореть. Раскалённый, сухой и липкий, он плыл волнами, в нём сгорал даже воздух, а волосы трещали, как от близкой грозы, пахли палёным, и Тор впервые почувствовал, что ётунский холод, исходивший от тессаракта, приятен ему. Хотелось вынуть куб, развернуть, прижаться к нему лбом… жар нахлынул снова, и Тор понял, что не может больше переносить его. Нечем было дышать, и Тор вывернул тессаракт из ткани, стиснул ладонями, поднёс к лицу – так ещё можно было втянуть в себя глоток воздуха.

Огненная волна подошла к Тору почти вплотную и остановилась. Видно было, как в багровой раскалённой массе движется что-то огромное и странное, нечто, в чём при желании можно было угадать подобие фигуры.

- Сурт, - выдохнул Тор. Он слышал о том, что все огненные великаны на самом деле – одно существо, что в Муспельхейме лишь один владыка и один обитатель, способный, при необходимости, принимать облик многих, но до сих пор не мог представить себе, как такое возможно. Теперь Сурт был перед ним, клубился жаром, поднимался огненной стеной всё выше – того гляди, обрушится вперёд и погребёт Тора под собой. – Ты знаешь, кто я?

В багровой тьме прорезалась трещина рта, затем появились и глаза, грубо вылепленные из пламени, и Тору пришлось отступить на шаг, когда Сурт заговорил, такой поток жара шёл из огромного рта.

- Зачем заступаешь мне дорогу, сын Одина? Не ты мне враг.

- Не я, - хрипло сказал Тор. Рот у него пересох и был как песок в разгар летней жары, и он чувствовал, как язык скребёт по высохшим неровным дёснам и нёбу. – Но так уж вышло. Здравствуй, великан.

Огненная стена колыхнулась, и новая порция жара охватила Тора. Одежда его стала дымиться, и всю кожу жгло, но он не собирался больше отступать и не отступил.

- Вежливый, - медленно проговорил Сурт. – Когда я могу превратить тебя в пепел, как и всё вокруг. Когда я собираюсь сделать это.

- Я всё же царь, - прохрипел Тор. Единственным, что в нём пока ещё не горело, были ладони, сжавшие куб, и изморозь на тессаракте таяла, скатывалась крупными каплями. Падая, они испарялись на лету, и Тор проводил одну из них жадным взглядом. Скажи ему кто-нибудь, что однажды он будет стоять на Биврёсте, мечтая облизать ётунское сокровище, и он бы расхохотался, но теперь он хотел только этого и ничего другого. – Должен быть вежлив.

- Тогда тебя не хватит надолго, - решил Сурт; волна лавы снова тяжело колыхнулась, прогнулась вперёд и откатилась. – Я не могу пройти, пока ты стоишь на моём пути, и значит, я должен расправиться с тобой.

- Что будет потом? – спросил Тор. Он знал – что. Сметя его с дороги, Сурт понесётся дальше, дальше, под тяжестью лавы рухнет Радужный мост, огонь затопит равнину, выжжет всё и вся, не оставит в Асгарде ни единого живого существа, ни единой травинки, дойдёт до неба и сожжёт все звёзды, и сам Асгард, точно лист с перерубленной жилкой, обрушится к корням, а Сурт пойдёт дальше. Сурт расплеснётся огненным морем на все девять миров, и вместе с рухнувшим мостом рухнет и сам Иггдрасиль. Может быть, он сломится не весь, но Тору от этого будет немного радости.

Сурт ухмыльнулся провалом рта, ало-чёрным в золотых трещинах, и проговорил:

- Ты знаешь. Я это вижу в твоих глазах. И так и будет, сын Одина, всё так и будет. Даже твой молот недостаточно крепок против моего огня, потому беги. Беги, и проживёшь ещё на минуту дольше.

Тор и не собирался бить его Мьёлльниром, он попросту забыл о нём, хоть молот и раскалился нестерпимо и обжигал бедро. Он помнил лишь о тессаракте, потому что тот был чуть холоднее пылающего воздуха, он был спасением, помогающим дышать, способным подарить Тору ещё глоток-другой жизни – и Тор сжал его ещё крепче, чувствуя, как тессаракт чуть не плавится в раскалённых ладонях.

- Берегись, Сурт, - прохрипел он. Сам того не зная, Сурт предложил ему спасение – не бегством, но яростью, и эта ярость заполнила Тора до краёв, хлестнула сердце огненной плетью, свилась в тугой ком и вырвалась наружу. – Я здесь…

Он не договорил. Узкая трещина пересекла тессаракт, обозначила неровные края, в лицо Тору дохнуло спасительным холодом, и последний вдох Тора был полон блаженства утихающей боли.

Он не видел и не слышал ни того, как луч пронзительно-голубого цвета вырвался из разломленного куба, ни того, как этот луч ударил в чёрные небеса, и новые звёзды, бесчисленные семена Ясеня, высыпали на небо взамен потерянных. Он не видел того, как ледяная волна света ударила в лицо Сурта, опрокинула и смяла его, втекла в трещину рта, распахнутого в изумлении, и уязвила в самое нутро, погасив искру предвечного огня. Он не видел ветра, пронёсшегося над равниной Вигрид и остудившего лица сражавшихся, остановившего жар схватки и звонкой пощёчиной принудившего опомниться. Он не видел, как Локи бросил колдовать, спрыгнул с борта Нагльфара и побежал к нему, не видел, как Бальдр побежал следом.

Он снова был на холме, и трава была зелена, а небо – ясное и голубое, с лёгкими перьями облаков. Он был на холме, и день был жарким, так что Тор даже скинул с себя куртку и стянул сапоги, и ветер касался его плеч и груди, а трава пригибалась под босыми ступнями. И Локи был рядом – худой, знакомый, любимый Локи, совсем прежний, даже шрамов на губах не было: не то побледнели и стёрлись, не то и вовсе никогда не уродовали рта. Тор протянул ему руку, приглашая станцевать, и Локи принял эту руку, встал напротив, поклонился слегка и сделал первый шаг.

Он снова был на холме, и снова танцевал с Локи, касаясь его ладони своей – и прохлада этой ладони обещала скорый жар страсти. Тор знал это наверняка и улыбался, ясно и открыто, и видел ответную улыбку в зелёных глазах.

То был лучший день за всю его жизнь, и Тор, если бы мог ещё решать, решил бы, что оказаться здесь после смерти в ледяном огне тессаракта – лучшее из того, что могло бы случиться с тем, кто смог остановить Рагнарёк.

Локи улыбался ему, ведя свою часть танца, ступая босыми узкими ступнями по мягкой траве, касался прохладной ладонью уже не руки, но лба и щёк, затем закрыл Тору глаза, так что от льющегося с неба света остались только красноватые отблески, и сказал:

- Тор, неужели ты вправду сдохнешь сейчас? На тебя непохоже.

В голосе его слышалась такая запредельная тоска, что Тор шевельнул губами, силясь сказать, что глупо думать, будто он умер. Никто не умирает на зелёном холме в лучший день своей жизни, и он тоже только закрыл глаза на минуточку, повинуясь ласковой ладони, и сейчас откроет их снова…

Но сколько он ни моргал, а перед глазами были всё те же красные отблески, и сколько ни пытался заговорить, утешить и успокоить брата, а всё же из горла не шло ничего, кроме хрипа.

- Тихо, тихо! – вскрикнул Локи, будто испугавшись, и на губы Тору легло холодное полотно, сочащееся влагой. Он пил эти падающие капли, не думая ни о чём и чувствуя на лице прикосновения, слишком лёгкие, чтобы понять, что его касается, губы или руки.

- Тихо, - повторил Локи, и вот теперь это точно были губы. Мягкие, прохладные, они касались его уха, шеи, щеки, и Тор застонал, попытался повернуть голову, поймать Локи в поцелуй. Голова его была как расколотый валун: неподъёмна, неповоротлива, и Тор застонал снова, от слабости и досады. Это было нечестно, что он не мог даже шевельнуться, когда Локи наконец-то оказался рядом.

Локи поцеловал его сам, и это было нестерпимо, невыносимо больно. Даже слёзы потекли, а Локи, охнув, прервал поцелуй и снова положил на губы прохладную ткань, унявшую боль.

- Я бы тебя обругал, но ведь бесполезно, - пробормотал он. – Не пробуй говорить. Сурт тебя почти сжёг, а тессаракт почти докончил дело, но всё-таки только почти. Повезло тебе.

Тор издал хрипящий звук, и губы его снова полыхнули болью, а Локи зашипел на него, требуя лежать смирно.

- Я и так едва вытащил тебя от дочери, - сказал он, - а ты что же, пробуешь снова отправиться к ней в гости? Даже Бальдр, и тот вернулся.

Тор застонал.

- Нет, я не вру, - терпеливо сказал Локи, хорошо знавший брата и угадывавший его слова – даже те, что умирали в сожжённой глотке. – Он вернулся, и Рагнарёк кончился, и если тебе интересно, кое-кто всё же выжил. Ты, например. И твой Магни.

Было дико слышать в голосе Локи, обычно капризном и язвительном, истинное стремление утешить. Тор закрыл глаза, думая о тех, кого Локи не назвал среди выживших. Фригг, Один, Тюр, Фрейр с Фрейей… и Сиф, должно быть, тоже… но думать о ней Тору не хотелось, чтобы не испытать недостойного чувства облегчения.

- Асгард разрушен, - проговорил Локи, вновь намочил полотно и приложил к лицу Тора. – Вряд ли его можно отстроить заново и вряд ли стоит это делать. Слишком много мёртвых лежит там, где раньше стояли стены. Вот, это всё, что тебе нужно знать. Когда придёшь в себя и снова сможешь говорить, я расскажу остальное.

Тор испугался, что Локи сейчас уйдёт, но тот никуда не исчезал, только гладил и гладил опалённую кожу влажной тканью, а когда Тор начал засыпать от слабости и усталости, сказал совсем тихо:

- Я сам не сделал бы лучше с тессарактом. Удивляюсь, как ты сумел его подчинить, но я и вправду сам не смог бы сделать лучше, хотя, конечно, знаю о магии куда больше тебя. Ты был как столб пламени, и я боялся, что тессаракт тебя выпьет до остатка. Так и должно было случиться, но не случилось, и я не знаю почему.

Тор рассмеялся бы, если бы мог. В этом был весь Локи – любопытный бог, умевший любить так же самозабвенно и жестоко, как узнавать новое, и Тор любил его в ответ ничуть не слабее.

- Думаю, ты просто слишком упрямый, - задумчиво решил Локи, - Бальдр нёс всякое о самопожертвовании и долге царя перед миром – мол, ты просто не мог умереть, не сделав всего, что должен был, а Асгарду теперь нужно больше помощи, чем когда бы то ни было… но это ерунда. Не об Асгарде ты думал, пока тессаракт выжигал в тебе всё до остатка. Ведь не об Асгарде же?

Тор каким-то чудом ухитрился качнуть неподъёмным камнем головы, и Локи, вздохнув, продолжил:

- И не обо мне. Не вскидывайся, я не упрекаю. Упрекать я буду после, когда буду уверен, что ты точно выжил. Так о чём, ётун тебя подери? О чём ты думал?

Тор хотел бы ответить ему. Он действительно хотел бы ответить, рассказать Локи о зелёном холме, о том, что не думал вовсе ни о чём, просто не мог отступить, не мог позволить Сурту…

Наверное, это действительно было упрямство, с каким лист цепляется за ветку, когда его треплет осенним ветром, упрямство, скрепляющее миры, упрямство, подарившее Асгарду ещё немного времени – слишком мало, чтобы обживать его заново, но достаточно, чтобы увести тех, кто выжил, в новую землю, ещё не знающую обмана и злобы. То, что пережили воины, должно было переменить их, не могло не переменить – и Тор думал об этом, засыпая. Существо, пережившее Рагнарёк, не могло остаться прежним. Может быть, этого хватит, чтобы начать всё заново и сделать лучше, может быть, и нет… но Тор надеялся на то, что всё получится как надо.

Локи молча гладил его по волосам, и прикосновения этой руки были совсем как там, в давно ушедшем дне. Нет, лучше!

Теперь у них было бессчётное множество дней один длиннее другого, и никакой судьбы кроме той, что они построят себе сами. Тор думал об этом, пока не уснул, и не слышал, как Бальдр пришёл в крошечную комнатку хижины, чудом уцелевшей после Рагнарёка, и сказал Локи:

- Что-то странное происходит, знаешь ли. Я пошёл туда, - тут Бальдр сделал движение, указывая вверх, и Локи вполне его понял, - и там всё куда прочней, чем я ждал. Удивительно скоро.

- Вам это только на руку, - сказал Локи, явно не относя себя к тем, кто может получить выгоду из этого обстоятельства. – Я устал слушать вопли асов, глупых до того, что они смеют быть недовольны тем, что Рагнарёк всё-таки пошёл не так, как им обещали.

Бальдр посмотрел на него укоризненно и заметил:

- Не ты ли, брат, несколькими часами ранее клял всё сущее и отказывался верить в то, что Тор останется жив? Кто же имеет больше прав на недовольство – ты или те несчастные, что потеряли всё и всех?

- Ты ничуть не изменился, - ответил Локи, косясь на Тора, спавшего под влажной от целебного отвара простынёй. – По-прежнему жалеешь глупцов.

- Ты тоже не переменился, - кивнул Бальдр, легко улыбаясь. – По-прежнему изо всех сил стараешься оттолкнуть то, что тебе нужно больше всего на свете и без чего не мыслишь жизни. Разве это разумно?

Локи оскалился и ответил достойно, но неубедительно. Он был слишком счастлив тому, что Тор, чтоб ему ни дня не прожить без бранного нида, остался жив. Если бы он просто пал в бою – не страшно, Локи выцарапал бы его у Хель, отпустила же она Бальдра, хоть он порой и заставлял Локи сожалеть об этом, но ведь Тор не собирался умереть как все асы! Локи в который раз передёрнуло, стоило вспомнить вой, рёв, восторг последнего разрушения всего и вся, собственную ненависть ко всему сущему, погасшее его стараниями солнце – и столб голубого пламени, бьющего в небеса, и звёздную бездну в этих небесах.

- Ну хорошо, - сказал он, сдаваясь, - но всё же вам следует решить, что делать дальше.Не поведёшь же ты Хель туда, - тут он тоже указал вверх. – Там место для чистых духом, - он кривил губы всё больше, выплёвывая слова, - и мне заранее не по душе тамошний порядок.

- Никто не умирает, никто не горюет, - проговорил Бальдр в задумчивости. – Никто не помнит о прошлом – потому что и прошлого нет, если нет смерти. Нет, Локи. Я буду просить тебя и Хель оказать нам честь и пойти с нами. Не бывает бесконечных нитей, и хорошая смерть лучше вечной скуки.

Локи выругался себе под нос и сделался грустен.

- Ты-то пригласишь, - взгляд его вновь обратился к спящему, - а он… сомневаюсь. Не может быть двух царей. И той земле тоже нужен будет царь, это ясно как день.

Тут и по лицу Бальдра пронеслась тень грусти.

- Неужели ты всё ещё не успокоился на этот счёт? – спросил он, силясь заглянуть Локи в глаза. – Неужели быть царём – всё, о чём ты мечтаешь даже сейчас?

- Спроси у голодного, сидящего среди золотых монет, чего ему хочется, - отрезал Локи. – Я был царём совсем немного, и мне понравилось. Может быть, это мне надоело бы, будь асы поумней и дай мне насытиться властью. Но они не были.

- Они мертвы, - мягко напомнил Бальдр, но Локи был непреклонен.

- Тем хуже для них, - он неприязненно повёл плечами, точно сбрасывая воспоминания. – Когда Тор очнётся, забирай его. Лучшего царя для нового Асгарда и придумать невозможно. А я останусь тут. Может быть, буду навещать вас, - он попробовал улыбнуться, но усмешка вышла кривой и неприятной, точно нарисованной неумелой рукой. – А может быть, и нет.

- Тор любит тебя, - тихо сказал Бальдр. – Если ты не пойдёшь с нами, я и ему не открою пути. Негоже начинать с ненависти, а Тор возненавидит даже тот мир, если в нём не будет тебя, разве ты этого не понял? Идём с нами, Локи. Ты нужен, понимаешь ты или нет – а хочешь быть царём, так будь им здесь и приходи иногда.

Локи пошёл к двери, распахнул её, и пропитанный вонью пожарищ ветер ворвался в комнату, заставил Тора застонать и вскрикнуть во сне.

- Вот этим ты мне предлагаешь править? – осведомился Локи, показывая Бальдру чёрно-серую равнину, низкое снежное небо над нею и сыплющийся с небесного свода мелкий колкий снег. – Вот этим?

Бальдр подошёл к нему и встал рядом, озирая руины, застывших мертвецов, накренившийся Нагльфар и, вдалеке, тело сражённого змея.

- Я не взялся бы исправлять здесь всё, - негромко сказал он, - по крайней мере не сию минуту. Может быть, через несколько лет. Но если есть ас, способный во всём пойти поперёк здравого смысла и одержать победу, и если есть колдун, умеющий осень превратить в весну, и саму смерть вывернуть наизнанку… ты знаешь его имя, Локи, и я знаю. Кому, как не тебе.

Локи вздохнул и закрыл дверь, вернулся к Тору и сел рядом с ним; тот мгновенно успокоился и уснул снова, крепким верным сном воина, потрудившегося на славу.

- Как думаешь, он станет видеть снова? – проговорил Локи, как бы раздумывая. – Он всё же очень силён, мой брат. Я не один тут умею ходить поперёк дороги, и… - он подумал снова. – Хорошо. Пока он слеп, я останусь рядом, чтобы никто не смел упрекнуть меня в том, что я не плачу по счетам. Я плачу.

- Не говори ему такого, - попросил Бальдр. – Не то он сам выбьет себе глаза, только чтобы ты был с ним всегда.

Локи молчал, только втягивал воздух, и что-то в его лице было таким, что Бальдр пожалел его – острой, почти непереносимой жалостью.

- Когда он придёт в себя, не захочет меня видеть, - тихо сказал Локи и добавил грозно, - молчи! Это ты способен простить что угодно и раскрыть объятия тому, кто пытался всадить нож тебе между рёбер. А Тор… я разрушил его мир, я погасил солнце – хоть и на время, но всё же, - и кроме того, Один сказал ему… - лицо Локи исказила гримаса. – Он не простит. Он будет жалеть меня и брезговать мною, и делать вид, что всё как прежде. Этого я уж точно не переживу.

Тут Бальдр издал странный звук, словно подавившись готовыми сорваться словами, и указал Локи за спину. Тот стремительно обернулся и застыл на месте.

Тор сел на своём ложе и пытался моргать слепыми, красными от вскипевших слёз глазами, и каким-то чудом глядел прямо на Локи. Лицо его исказилось в гримасе страдания и мучительного напряжения, и он тянул вперёд руку, явно отдавая этому простому движению все оставшиеся силы, и хрипел так, словно собирался выплюнуть собственную глотку.

Локи выругался страшно и коротко, бросился к нему, силясь одновременно и обнять, и не тронуть сожжённой кожи – а другой на Торе, к несчастью, не было.

Бальдр успел увидеть, как страшная рука Тора, вся красная от обнажившихся жил и мышц, обнимает Локи за шею, как узкая щель обугленного рта прижимается к изумлённо распахнувшимся губам, и быстро вышел, прикрыв за собою дверь.

- Что там? – прогудела Хель. Она стояла, дожидаясь его, снаружи. – Им что-нибудь нужно?

И Бальдр покачал головой и повёл её прочь.

- Только время, - сказал он, и против обыкновения оказался прав.

Конец.

*Три петуха должны были возвестить начало Рагнарёка.
** Корова Аудумла лизала солёные камни, чтобы питать Имира молоком из своих сосцов. От коровы родился Бури. Его сын Бёр взял себе в жёны внучку Имира великаншу Бестлу, и она родила ему трёх сыновей-асов: Одина, Вили и Ве. Асы убили своего прадеда Имира, а из его тела сотворили Мидгард.
*** полость - Большой кусок ткани, плотного материала, подстилаемый подо что-нибудь или закрывающий что-нибудь.

*** Идун (Idhun, также Iduna) — в германо-скандинавской мифологии богиня вечной юности.Известна как хранительница яблок, от обладания которыми зависела вечная юность богов.

Дата добавления: 2015-08-27