От этой мысли становится смешно, поскольку в памяти всплывает другой день рождения, когда ты, загнав меня в угол, оттаскал девять раз за уши, «чтобы Москву увидела». А я в ответ выгнала всех гостей, не успевших даже попробовать торта. Сначала было обидно за нещадно горевшие оттопыренные лопухи, а потом, что из-за глупой истерики осталась одна.
Что ж, надеюсь, сегодня мои уши останутся при мне, и гости, не то чтобы не разбегутся, но хотя бы придут.
Голова, занятая воспоминаниями, не воспринимает механически отработанных действий, и не заметно для себя я уже смотрю в зеркало на отстраненную неприступную незнакомку в легком голубом платье, оттеняющем золотистый загар кожи. Глядя на нее, понимаю, почему многие считают меня железной, в душе такая буря, а на лице и в размеренных плавных движениях ледяное спокойствие. Вот только лисьи желто-карие глаза сверкают лихорадочно-неестественным блеском.
Не спеша выхожу из ванной, бросаю взгляд на часы.
Полпятого. Еще тридцать-сорок минут изматывающего ожидания, когда уже нечем себя занять, и остается либо тенью слоняться по квартире, переставляя и поправляя что-то на безупречно сервированном столе, либо пялиться в телевизор.
Ни то, ни другое меня не устраивает, настроение и без того пасмурное, а с каждой пройденной томительной минутой становится просто отвратительным. А все из-за того, что не испытываю уверенности, что ты не передумаешь, больно, растерянно и неуверенно звучал твой голос, когда я приглашала тебя.
Нет, ты придешь, точно придешь!
Мечусь по комнате, как зверь в клетке. Но заметив косые взгляды родителей, отдергиваю себя и сажусь на диван, аккуратно расправляя платье, чтобы не помялось. Взгляд останавливается на окне и замирает.
Не знаю, сколько времени проходит в этом отстраненном созерцании, когда прихожу в себя от громкого щелчка фотоаппарата.
Солнышко, ты настоящая принцесса, - папа подходит и обнимает меня, пряча слезящиеся глаза. – Ты, наверное, подумала, что мы не собираемся тебя поздравлять?
Проницательный, такой похожий на мой собственный, взгляд с хитрецой разглядывает меня.
Я улыбаюсь, понимая, что родители, возможно, отнесли мое плохое настроение на свой счет.
Нет, не подумала.
Вот, и правильно детка. – Он легонько щелкает меня по носу. – Аня, сколько время?
Мама, посмеиваясь, заходит в комнату.
Без десяти пять. Только родилась!
Она протягивает красиво завернутую коробочку.
– С днем рождения, малышка!
Спасибо! – Верчу подарок в руках, в поисках, как раскрыть, не показав себя нетерпеливым вандалом. Но, в конце концов, плюнув на все, быстренько расправляюсь с оберткой. Открываю коробочку и застываю.
Ну же, примерь!
Нравится?
Перебивая друг друга, восклицают родители.
Очень. – Разглядывая с восхищением месяц назад эту цепочку из белого и желтого золота в магазине, я не думала, что стану ее обладательницей вкупе с явно сделанным на заказ кулоном с моими инициалами С и Н.
С помощью папы одеваю ее и бегу смотреться в зеркало. Именно этой маленькой детальки и не хватало в довольно глубоком вырезе платья. Мама, как всегда, предусмотрела все.
Вернувшись к родителям, успеваю их чмокнуть в щеку до того, как раздается звонок.
Подрываюсь к двери и замираю, пытаясь утихомирить бешеный стук сердца.
Ты или не ты?
Света, что же ты встала? Беги гостей встречай! А нам с мамой пора.
Вот такие мои родители. Никаких наставлений, нравоучений, вполне ожидаемых и уместных после моего заполночного возвращения в никакущем состоянии пару недель назад. Бросаю на них взгляд полный любви и иду к двери.
Стоило той распахнуться, как маленький истошно визжащий «С днем рожденья, Ники!» вихрь буквально сносит меня чуть ли не до зала.
Катена успокаивается только тогда, когда на моей обслюнявленной моське не остается живого места.
Здравствуйте, - немного смущенно кивает она родителям, и протягивает мне пакет, - Держи. Только чур смотреть потом, - косится в сторону двери, где переминаясь с ноги на ногу стоит симпатичный парень с букетом роз и коробкой конфет.
Тоха, заходи, что в пол врос? Не загораживай проход.
Молодой человек, словно спохватившись, делает шаг вперед и протягивает свои подарки.
С днем рождения, Света!
Спасибо! Проходи, мы сейчас.
Утягиваю Катю в свою комнату.
Он всегда такой смирный? – спрашиваю, сама пытаясь рассмотреть, что лежит в пакете.
Нет. Сейчас выпьет и разгуляется.
Видя мои жонглерские манипуляции с цветами, конфетами и пакетом, который больше всего не дает мне покоя, она с усмешкой освобождает меня от излишних предметов, получая в ответ благодарный взгляд.
Не мучайся, там белье. Кружевное. Только под это платьице не подходит.
А где Леся? – спрашиваю, с удовольствием взирая на тоненькие просвечивающие лоскуточки.
Сейчас будет. А вот где Дубина, хотелось бы мне знать?
Из меня как из лопнувшего шарика с шипением вырывается воздух.
Самой интересно.
Надеюсь, ты не передумала?
«Как же дадите вы передумать!»
Нет! Если придет!
Дождавшись прихода Олеси, размещаемся за столом. Время неукоснительно бежит, и нет только тебя. Улыбаюсь, но взгляд то и дело обращается к настенным часам. Девчонки отводят глаза, делая вид, что не замечают моей нервозности. Но я вижу как время от времени, то у одной, то у другой поджимаются губы от злости.
Я не понимаю, что происходит, неужели ты в отместку за свой день рождения решил заставить меня просить тебя прийти. Не верю. Ты бы обязательно позвонил, если передумал. Позвонил же, да? А если, нет? Становится ужасно жалко себя. Понимаю, что с каждым мгновением мне все труднее сохранять маску благополучия и веселья.
Игристое сладкое шампанское, кажется не уместным на этом столе.
Резко встаю и выхожу из комнаты, ловя на себе сочувственные взгляды подруг.
Я сейчас. Вино принесу. – Мне надо выйти, срочно, пока еще могу удержать в себе, подгоняемые жалостью подруг, горькие слезы обиды и разочарования.
Не судьба! Значит так надо. – Шепчу, тяжело привалившись к холодильнику. – Давай, соберись, Света! Засунь свою гребенную эмоциональность поглубже, натягивай улыбку и веселись, не порть настроение людям. Ты же СИЛЬНАЯ! ВСЕ СМОЖЕШЬ! – Ирония шипением вырывается наружу в воззвании к себе.
Делаю глубокий вдох, беру бутылку и направляюсь в комнату с твердым намерением следовать данным самой себе указаниям.
Чуть не роняю ее от неожиданности, когда у входной двери меня застает звонок.
Трясущимися руками открываю замок… и вижу тебя.
Ты такой милый с этим плюшевым огромным медведем под мышкой одной руки и коробкой с цветами в другой.
Привет! – Ты имеешь наглость очаровательно улыбаться мне.
«Идиот! Ты хоть представляешь, что я пережила за эти пятнадцать минут твоего опоздания!» - Мысленно отчитываю я, но вслух лишь тихо произношу. – Привет.
Пружинка стягивающая нервы в каменные узлы, ослабевает и впервые за день я улыбаюсь по-настоящему.
Короткое застолье с соответствующими случаю тостами. Вино игриво будоражит кровь. Олеся достает гитару, и мы начинаем петь, не стесняясь того, что порой не попадаем в такт, танцуем, фотографируемся.
Антон после нескольких рюмок, а скорее всего после твоего прихода, действительно оживляется и теперь, как заправский журналюга с фотиком наперевес, подкарауливает провокационные моменты на будущую память.
Я точно знаю, что в альбоме у меня скоро будет как минимум с десяток откровенно-эротичных картинок подруг, запечатленных во время танца, и не меньше с различными забавными гримасками.
Устав беситься и определив, что сейчас всем определенно не до нас, тихонько подкрадываюсь к тебе.
Ты сидишь на кресле и с задумчивой улыбкой перебираешь гитарные струны, подбирая какой-то лиричный мотив. Странно, я никогда не слышала твоей игры и сейчас слегка обескуражена тем, что у тебя это получается. Опустив колено на подлокотник, подбираюсь к уху.
Мне нужно с тобой поговорить, - Поворачиваешь лицо, и мои губы нежной лаской скользят по твоей щеке. Мелкая дрожь пробегает по телу и я, цепляясь за спинку, зачарованно смотрю в твои непроницаемые глаза. От резкой вспышки, осветившей нас, вздрагиваю и не без посторонней помощи приземляюсь на твои колени. Как поглупевшая от любви дурочка, любуюсь широкой от уха до уха улыбкой под щелканье фотоаппарата.
Сейчас? - Твои губы так же мимолетно и невинно слегка касаются моей щеки.
«О чем ты? Ах, да, поговорить… Еще секундочку. С тобой так уютно!»
Прищурившись от удовольствия, даю себе еще мгновенье и, вскочив, тяну за руку на кухню.
«Неужели я скажу сейчас? А как… Как мне это сказать? Вот так просто развернуться и огорошить с порога?»
Ты идешь рядом без сопротивления, но тем не мене твоя рука так и находится в моей.
Что ты хотела сказать, Ники? – Никакого волнения, лихорадящего меня, лишь спокойное любопытство.
Я… - Надрывный глухой звонок телефона, оставшегося на кухне, раздается еле слышной трелью. Отпустив твою ладонь, я устремляюсь к нему, как к спасательному кругу, позволяющему отдышаться перед прыжком в омут. – Подожди, сейчас отвечу.
Да?
Света?! – Мое сердце замирает в тревожном непонятном волнении от звука незнакомого голоса.
Да… я.
Простите, а не могли бы вы позвать Лешу к телефону?
Молчу в прострации.
«Откуда ж ты такая вежливая на мою голову сыскалась?»
Ало, вы меня слышите?
Понимая, что молчание излишне затянулось, кивая головой, произношу: - Да… да, сейчас позову.
Леш, - Вяло нехотя протягиваю трубку. - Тебя!
Отхожу на несколько шагов к окну, давая видимость уединения, но жадно прислушиваюсь к каждому твоему слову, сказанному приглушенным тоном.
«Не уйду. Ни за что не уйду».
Зябко ежусь, обхватывая себя за плечи руками.
…Нет, Оль. Не смогу.
…
Я же объяснял почему.
Искоса бросаю взгляд назад. Твои щеки слегка покраснели. В глазах зажегся огонек. А уголки губ приподнялись в легком намеке на улыбку.
Хорошо, уговорила.
…
Пока.
Я ничего не могу понять из обрывочных фраз разговора. Но тон, нежный и ласково-настойчивый, даже когда ты возражал, о многом говорит.
«Кажется, я зря взяла телефон! Но все это ничего не значит, только дай мне хотя бы малейший намек для надежды».
Извини, Свет! Ты что-то хотела сказать. – Ты не проявляешь ни грамма беспокойства или неловкости, когда положив трубку, снова обращаешься ко мне.
Брось, - Отмахиваюсь и, собирая волю в кулак, натягиваю беззаботную заинтересованную улыбку, - Кто это? Колись! А то умру от любопытства. Неужели та самая Ольга, с которой ты после дня рождения расстался?
Комично округлив глаза в притворном ужасе, улыбаешься мне, и на твоих щеках появляются ямочки.
Не-е-ет! Но ты, по-моему, ее знаешь. – Легкий румянец, появившийся после разговора, сменяется на более яркий цвет, и мне это начинает жутко не нравиться. – С ней я познакомился чуть больше месяца назад.
«Так, так… С НЕЙ! А не С ЭТОЙ!», - сама не понимаю, почему цепляюсь за это слово, хотя ты не делал на нем акцента, и только спустя мгновенье сознаю, что ты сказал «МЕСЯЦ» или вернее «Чуть больше месяца».
«Она что, номинантка на мисс Мира?»
Ты меня заинтриговал, не помню никаких Оль среди своих знакомых.
А она не знакомая, но вы наверняка с ней в профилактории пересекались.
Балкон, усыпанный розами, развороченная клумба у соседнего здания и довольная сияющая рожа миловидной блондинки, кажется, ее действительно звали Оля – все это в мгновение ока проплывает у меня пере глазами.
«Зря ты это сказал, Лешик, так как это воспоминание злит меня до жути».
Набираю побольше воздуха, чтобы причесать тебя как следует за то, что ты проигнорировал тогда меня и заодно на запале высказать все, что копилось так долго в душе, но ты опережаешь меня.
Прости, Никит. – Берешь мою ладошку в свою, и я снова, как когда-то, удивляюсь, какая она маленькая в твоей руке и тут же злость пропадает без следа. – Я тогда ночью приехал, роз надрал и через балконы тайком пробирался. Не знал, что ты там тоже рядышком отдыхаешь. А утром… - Твои щеки становятся еще алее, - … не стал при Оле к тебе подходить, тем более ты там была вроде как не одна?!
Знаешь, Леха, твоя гнилая отмазка не катит, - мой палец с настойчивой жестокостью тыкает в грудь. – Простого кивка старой подружке было бы достаточно.
Мягко захватив вторую руку, ты всматриваешься в мое лицо.
Виноват, сознаю, каюсь. Мир?
И опять я ничего не могу прочесть в твоих серебристо-стальных глазах.
«Черт, как же мне не хватает сейчас их детской простоты и откровенности!»
Она… - с трудом подбираю слова, - такая… особенная для тебя? – и словно в омут с головой, - Ты ее любишь?
Х-м.
«И как прикажешь расценивать твое ироничное хмыканье? Как насмешку над моей наивной заикающейся постановкой вопроса или как отношение к ней».
Сверлю тебя взглядом вынуждая ответить.
В определенном смысле она особенная для меня.
Поэтому ты дал ей мой телефон? Что, ни на минуту не можете расстаться? Тогда пришел бы с ней.
Я не давал телефона и не собирался ее сюда приводить. Это мама ей его сказала.
«Вот как значит? Тетя Люба в курсе и одобряет его выбор, и ни одна сплетня не дошла до меня!»
Так она тебе нравится или нет? – Настаиваю с мазохистским упорством, хотя понимаю, что не может не нравиться. Просто признаться в любви сложно даже себе, а о других и говорить нечего.
Нравится. Довольна?
Если бы это был вызов, поддевка, а то нет, просто слегка скомканная нерешительная констатация факта. Сердце от удара сжимается в комочек и мне хочется вынуть его, завернуть в тысячи оберток и баюкать, пока оно не перестанет ныть, но это не в моих силах. Единственное, что я могу – это довести начатое до конца, натянув на лицо самую сияющую улыбку.
Да, я рада… За тебя! – Произношу слегка сиплым голосом от, пережимающих горло, болезненных спазмов, - Ведь, я люблю тебя, Дубина, - хмыкаю, ероша твои волосы. - Правда, сама не знаю за что.
«Вот я это и сказала, пусть вложила другую интонацию и смысл, но это уже не имеет значения».
Аналогично. Сам удивляюсь, почему терплю такую заразу. – Ты с легкостью подхватываешь мой непринужденный тон. – Ну, так что? Мир?
Мир.
«Только разрезанный на мелкие уродливые кусочки».
А о чем ты все-таки хотела поговорить?
Как раз об этом. Мы стали слишком редко общаться. – Я отодвигаюсь, находится так близко от тебя слишком больно, - Ладно, идем. У родителей в кладовке трехлитровая банка молодого вина стоит, пылится, да и остальные нас потеряли, наверное.
Заглядываю за дверь, где хранится всякий хлам и потягиваюсь на цыпочках, чтобы достать вино. С моим ростом, даже на каблуках это довольно проблематично, но второй пункт условия никто не отменял, похороны любви должны быть веселыми и запоминающимися.
Ты так и не подросла, хотя я усердно тянул тебя за уши.– Твое дыхание шевелит волосы у щеки, разбегаясь мурашками по телу. - Помочь?
«Это издевательство! Я не должна этого чувствовать! Отойди. Пожалуйста! НЕ МУЧЬ МЕНЯ! Или оттаскай за уши, чтобы я снова могла закатить истерику и, разогнав всех, начала зализывать раны».
Давай! – отодвигаясь, задеваю тебя и, дернувшись, бьюсь о плинтус. – О-у.
Мне не больно, но все же пара слезинок срывается с глаз.
Сильно ушиблась? – отставив банку, ты с серьезной озабоченностью склоняешься над моей ногой. – Дай посмотрю.
Не надо, - выпрямляюсь и снова отхожу, - все нормально. Уже прошло. Просто обидно…
«Все разошлись, уверенные, что вечер прошел отлично. Ха! Наверное, я выбрала не ту профессию. Столько вина и все впустую. Никаких вертолетов и плавающего в небытии сознания. Только боль режущая, мучительная. Ненавижу дни рождения! Ненавижу Оль! И больше всего ненавижу одиночество в кругу близких и друзей. Но все это пройдет, обязательно пойдет. Я постараюсь».
Прижав к себе медведя, настырно сжимаю глаза, хотя знаю, что сегодня уже не засну…
Глава 7
Дневники одиночки
Прошло почти четыре месяца со дня моего Дня рождения. В морозном воздухе витает праздничное настроение. Магазины, кафе, квартиры и даже деревья заманчиво моргают разноцветным огоньками. Все суетятся, спешат куда-то, и лишь я все еще прибываю в своем замороженном омуте добровольного созерцательного одиночества.
Хотя преддверие Нового года с этим дурацким необоснованным ожиданием чуда не обходит стороной и меня. Внутри с недавнего времени зреет желание перемен. Я не хочу больше оставаться в своем замкнутом коконе, отгородившись ото всех. Меня приводит в ужас та, которой я стала. Удивляюсь, как еще девчонки терпят и не оставляют меня такую: замкнутую, нелюдимую и колючую, как дикобраз. Нужно срочно исправлять ситуацию и меняться, пока еще не поздно.
А может уже поздно?
Оглядываю раскиданные по кровати «дневники одиночки» - неизменные атрибуты моего душевного разлада, и понимаю, что нет, не поздно. Как раз вовремя. Только с чего начать?
Альбома, подаренного тобой на день рождения, пустого и безликого? Фотографий, сделанных уже буквально на следующий день родителями, но так и оставшихся лежать не разобранной кучкой в упаковке? Потому что я так и не смогла взять их в руки, не в состоянии смотреть на наши улыбающиеся лица, зная, что это все не правда! Что нет нас! Не было и не будет!
Тогда сложить их в альбом для меня значило понять, принять и отпустить, сделав страницей истории. И душа болела, желая свободы, однако не находила путей к ней. Не находила, потому что их не было, а было только время, которое излечивает, стирает, изменяет.
И вот пропылившись на дальней полке четыре месяца, они лежат передо мной, потому что их время пришло.
Рука потянувшаяся было к ним, в нерешительности замирает и, изменив направление, нежно гладит другую мою незаменимую «подружку» - тускло-болотную шестнадцатилистную тетрадку в клетку.
Да, это мой дневник, такой невзрачный и непривлекательный, каким был мир вокруг меня. Без красивых узоров, картинок, грустных и трепетных стишков о любви, которыми, как правило, наполнены его обычные собратья. И, тем не менее, эта тетрадка стала моей неизменной спутницей. Появившись в непонятном порыве через неделю после памятного события, она ни на минуту с тех пор не оставляла меня. Мы могли целыми вечерами сидеть вдвоем, не обронив при этом ни слова. Всего шестнадцать страниц оборванных, многозначительных фраз, понятных только ей и мне. Целая история.
Но как ни страшно и ни жаль мне расставаться с ней, ей пора уйти из моей жизни, забрав всю боль, перемены во мне и разделенные секреты.
Нет, пока не могу. Потом чуть позже…
Притягиваю к себе туго свернутый рулон бумаги. Он впервые появился здесь только вчера, до этого хранясь в другом месте. Разворачиваю и раскладываю карандашные наброски в порядке хронологии. Их всего три. Хотя рисовались они не три дня, а намного дольше. Перед глазами всплывает некрасивое, доброжелательное лицо Николая Петровича, моего бывшего учителя в художественной школе. Бывшего потому, что я уже полтора года как капризно, ветрено бросила учебу там. Меня ничто не связывало с теми людьми и местом, и, тем не менее, увидев меня растерянную и молчаливую на пороге класса три месяца назад, он спокойно пригласил зайти внутрь. Ничего не спросив, поставил мольберт, дал бумагу и отошел. У меня не было с собой ни красок, ни кистей, только простые карандаши, завалявшиеся в сумке, ведь решение зайти туда было спонтанно-необдуманным. Но тогда они мне и не были нужны. Мой мир был серым. Бывшие одноклассники сначала с любопытством косились на меня, но быстро теряли интерес, видя мою сосредоточенную отрешенность.
В тот день я набросала могучий дуб, завалившийся на бок от порыва ветра. Его мощные корни, как развороченная скалящаяся в обиде пасть, пугали. Однако болезненно бугрясь и переплетаясь снаружи, они все же самыми кончиками цеплялись за землю, не давая дереву упасть. Тогда я, не закончив его, ушла, не зная, приду ли снова. И очень удивилась, когда, вернувшись через две недели, нашла свой мольберт…
Рисунок обрел выпуклость и тона, серые, угрюмые, но все же полные жажды жизни.
Потом был нарисован красивый, но заброшенный дом. Однако он не выглядел мрачным, скорее милым и уютным в окружении летнего леса.
Я приходила, уходила и снова возвращалась, туда, к молчаливому пониманию этого смешного человека в очках с толстыми линзами, пока вчера не закончила последний рисунок. На нем небольшая птаха весело купалась в сверкающей на солнце луже, глядя на мир своими смешливыми глазками-пуговками. Когда Николай Петрович подошел, чтобы посмотреть результат, то с улыбкой похвалил, на что я, сама не знаю почему, заикнулась, что в красках было бы живее. Он согласился, а перед уходом отдал мне сверток, сказав, что класс всегда в моем распоряжении, если мне это будет нужно.
Он был прав, мой старый мудрый художник. Шаг за шагом, незаметно, но я излечилась, пусть не полностью, не совсем, но теперь могла уже найти дорогу сама.
Каждая из этих вещей сыграла свою роль, и теперь, на пороге Нового года, им предстояло занять свои места. Одним исчезнуть, унося собой частицу боли и переживаний, другим остаться, становясь лишь историей запечатленной на бумаге…историей про нас.
Глава 8
класс. День рождения Лехи
С того памятного дня, когда я открыла новую страничку в своей жизни прошло полтора месяца. Но как ни странно, ничего по-существу не изменилось.
Тебя как не было, так и нет в моей жизни. Но теперь я воспринимаю это, как данность. Мой день не начинается и не заканчивается мыслью о тебе, однако сердце, замершее в ожидании, по-прежнему свободно. Только изредка, как сегодня какая-то его кроха, нарывно ноет, но… уже не болит.
Последнее время, гуляя на улице с девчонками, ловлю себя на мысли, что отчаянно завидую влюбленным парочкам. Хочу, чтобы рядом со мной тоже был кто-то, но среди широкого круга знакомых нет никого, кто захотел бы пробираться сквозь заслон колючек. А я… Я не хочу их убирать.
Не собираюсь из кожи лезть, чтобы привлечь внимание. Пусть лучше тот настойчивый «счастливчик» обрадуется моей мягкости и ранимости, скрывающейся под резкой и жесткой язвительностью, чем разочаруется и сбежит от невольно вырвавшейся в запале грубости.
Я просто хочу быть уверена, что нужна, нужна любая. Что я стою того, чтобы меня добивались.
Но также знаю, что этим счастливчиком ты не будешь никогда.
Сквозь закрытую дверь надрывно трещит телефон. Быстро проворачиваю ключ, влетаю в коридор, и дальше, не разуваясь, до кухни. Но когда подхожу, он замолкает.
«Вот гадство!»
Разворачиваюсь и тяжело плетусь обратно. Сердце отбивает ускоренный ритм.
«Идиотка, а если бы это был, Леха? Вот ты бы вперлась на объяснения».
Душу грызет червячок сомнения, ведь это предательство, по отношению к тебе.
«Ты не виноват, что мои радужные мечты разбились. Ты считаешь меня другом, а я…»
Вдох… Выдох…
«Нет, все правильно, так надо!»
Скинув одежду, возвращаюсь к телефону.
Привет, дедуль!
Внучка, здравствуй! – Торжественно-серьезный и одновременно радостный голос.
Поздравляю с днем рождения! Долголетия тебе, здоровья, что бы всех правнуков понянчить, которых мы не собираемся заводить ближайшие лет десять-двадцать. – Выпаливаю на одном дыхании бодрым тоном, потому как дед последние года полтора сильно сдал.
К-хе, спасибо, Светочка! Завтра ждем вас днем в гости.
«Лучше бы сегодня вечером!»
Хорошо дедуль, придем.
Тепло прощаюсь и кладу трубку.
«Нужно позвонить! Нужно, Света!»
Смотрю на телефон, но не могу. Не могу поздравить еще одного человека с Днем рождения.
Резкий звонок, заставляет вздрогнуть. Смотрю на надрывающийся аппарат, страшась сделать всего одно простое движение и отрешенно думая, что надо бы уменьшить громкость.
Вдруг это ты! Глупо. Это не ты. Вряд ли тебе придет в голову, что я не приду сегодня. Просто. Малодушно. Ничего не объясняя.
На пятом гудке, обзываю себя дурой и беру трубку.
Да.
Ники, блин! Ты, что провалилась что ли? То занято, то к телефону не подходишь!
Экспрессивная отповедь Катены вызывает облегченную улыбку.
Я с Днем рождения поздравляла…
Дубину?
Деда.
Ну, тогда ладно! А то я еще таких полгода не выдержу, с вашими мексиканскими страстями или их отсутствием.
Молчу, не опровергая, но и не соглашаясь.
Готова?
Нет.
Почему?
Не хочу быть третьей лишней.
А там значит, ты не будешь третьей лишней? Собирайся немедленно, нас уже ждут.
Ждут, предполагает, что будет еще кто-то.
Ты хочешь сказать, что Дима кого-то еще позвал? – Мне идея со сводничеством или двойным свиданием (как не назови, все одно) не нравится и интонации моего голоса совершенно этого не скрывают.
Да, не волнуйся ты так. Будет один Димин друг. Парню скучно одному, у него девушка куда-то умотала, а так хоть компанию разбавит. Все веселей.
Мне ее доводы кажутся притянутыми за уши, но выбора особого нет.
Если останусь, то прошлогодняя история повторится вновь, а я не хочу этого. Смотрю на стопку книг Корецкого, которые купила в подарок тебе, зная, что это единственное, что ты читаешь с удовольствием, и отвожу глаза.
Та-а-к! – Звучит протяжно настойчивый голос Кати. – Только не говори, что собралась к нему?! Пять минут, Никитина, у тебя ровно пять минут на сборы. Обойдется это чучело без твоего присутствия.
Хорошо. – В этой ситуации проще сдаться и не спорить, ведь я сама этого хочу. Или все же нет?
В течение двадцати неугомонных минут я не нахожу себе места от внутреннего разброда мыслей и чувств, пока Катька подгоняет, когда одеваюсь, одергивает, когда на выходе из дома замираю в нерешительности, буквально впихивает в такси, когда в сомнении раздумываю над словами столкнувшейся с нами в дверях мамы.
«Он тебя будет ждать…»
Но, несмотря на неприятие и сопротивление, все равно пассивно плыву по течению.
Предчувствие, страх и вина бьются в груди, делая меня рассеянной и взволнованной.
Глупо, но, кажется, я ощущаю твое неверие и обиду. Знаю, что ждешь…
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 38 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |