В кратчайший срок массовая безработица, сопровождавшая хо зяйственное развитие на протяжении всех лет нэпа, сменилась голодом на рабочие руки, порожденным индустриализацией и особен но тем, как она проводилась. Гигантская безработица в послереволюционной России маскировалась аграрным перенаселением. Этим объясняется и рост числа безработных в 20-х гг., несмотря на одно временно быстрый рост числа занятых. Приток жителей из села в го род уже начался. Еще на протяжении большей части 1929 г., то есть уже после начала пятилетки, численность безработных, зарегистри рованных на биржах труда, продолжала повышаться. К концу года эта тенденция резко изменилась 4. Оптимальный вариант пятилетнего плана не предусматривал ликвидации безработицы. Однако очень скоро заводы и стройки не могли справиться с растущими производственными потребностями без привлечения дополнительного числа рабочих. Начались даже разговоры о нехватке рабочей силы, особен но в некоторых отраслях. Важным фактором преобразования стал переход к 7-часовому рабочему дню с тремя сменами. Принятая в ответ на критику троцкистской оппозиции в 1927 г., эта мера применялась вначале с большой осторожностью, но с 1929 г. получила быстрое распространение и к концу пятилетки считалась уже повсе местно осуществленной 5.
В конце 1930 г. безработица официально перестала признаваться в СССР: выдача пособий лицам, не имеющим работы, была прекраще на, а биржи труда упразднены. Вся система органов Наркомтруда была преобразована таким образом, чтобы обеспечивать вербовку рабочей силы для наиболее крупных предприятий. В сущности, без работица на самом деле исчезла. Можно спорить, если уж на то по шло и среди советских историков, действительно, нет недостатка в дискуссиях на этот счет, о сроках и способах ее ликвидации, о соотношении между этим процессом и процессом ликвидации аграр ного перенаселения, которое исчезало более медленно. Народный комиссариат труда не раз обличался тогда как орудие в руках «пра вых оппортунистов», за чем следовала смена большей части его
руководителей. Все это в сочетании с внезапным прекращением выполнения прежних функций не способствовало анализу указанных проблем ни тогда, ни теперь (из-за пробелов в статистических обсле дованиях, отсутствия данных и т. д.). Как бы то ни было, не подле жит сомнению, что трудоустройство перестало быть с этого времени социальной проблемой.
Выкачивание соков из деревни
Если радикальными были перемены в характере рабочего класса и вообще городского населения, то еще более обширными и травмирующими были изменения, совершавшиеся в среде крестьянства. Уходившие из деревни люди руководствовались разными мотивами. Одни шли в поисках лучшей жизни, работы, в которой можно было бы с пользой применить собственную энергию, стремились вырваться из плена сельской нищеты. Другие особенно со второй половины
1929 г. бежали от коллективизации. Отходничество, или сезонная работа на строительстве или промышленных предприятиях, служило традиционным подспорьем для многих русских крестьян. Особенно распространено оно было в Центральном, Центральночерноземном районах, на Урале, в западных областях. В начале пятилетки оно стало разрастаться, но и на него, в свою очередь, оказала влияние борь ба, связанная с коллективизацией.
Так, зимой 1929/30 г., когда деревня повсеместно была вовлечена в жесточайшую борьбу, вызванную первой волной коллективизации, отходничество резко сократилось и чуть ли не прекратилось совсем. В эти драматически напряженные месяцы против отходничества пытались выступать причем даже с угрозами и применением силы преимущественно непосредственные руководители колхоз ного движения. Они опасались, что уход большого числа крестьян сведет на нет их усилия; кое-где дело доходило до того, что вербов щикам Наркомтруда или промышленных ведомств под угрозой ареста запрещалось появляться в деревнях. В некоторых случаях уехавшие крестьяне бросали работу на заводах и возвращались по призыву жен, писавших, что иначе отнимут корову или участок 7. Интересы промышленности прямо противоречили такому ходу дел. В марте
1930 г., в момент отступления коллективизации, правительственное постановление обязало колхозы не чинить препятствий тем, кто решил искать работу в другом месте. Второе и более обширное пос тановление было принято годом позже. Отходничество возобнови лось, но изменило свой характер. Если прежде крестьянин после более или менее длительного периода работы вдали от села стремил ся вернуться к земле, с которой по-прежнему был связан, то теперь, напротив, он предпочитал уехать навсегда. Объяснялось это и тем, что на крупных стройках работа все больше утрачивала сезонный характер и становилась постоянной, и тем, что исчезала заинтересо ванность в дальнейшем ведении сельского хозяйства 8.
Тем не менее большая часть крестьянства оставалась в деревне. К концу 1932 г., как было сказано, 61 % крестьян вступили в колхозы. Разумеется, это далеко не означало, как признавал сам Сталин, что все они превратились в убежденных колхозников. Было бы преждевременно пытаться описать, как выглядели и функционирова ли в этот момент новые коллективные хозяйства, ибо лишь несколько лет спустя они приобретут такой облик и уклад, которые станут характерными для них на протяжении довольно длительного времени. Таким образом, у нас будет еще повод вернуться к этой теме. К кон цу 1932 г. полностью обнаружилось необратимое разрушение преж него крестьянского уклада. Волны коллективизации сокрушили ста рую сельскую общину, смели прочь «мир» с его патриархальными пережитками, внесли перемены в разделение труда внутри семьи земледельца, потому что теперь и женщины вовлекались в колхозную работу. Вместе со всем этим волны коллективизации смыли и те разнообразные формы кооперации, которые развились на протяже нии 20-х гг. Остались только колхозы. Правда, они переживали еще период неустойчивости и неоформленности: по сравнению с прежней раздробленностью русской деревни это были довольно крупные хозяйства; по своим же абсолютным размерам они были пока доволь но скромными: в среднем на один колхоз приходилось около 70 дворов и 434 га пашни, что соответствовало примерно одной деревне 9.
Старое исчезало, но новое с трудом пробивало себе дорогу. Пло хие урожаи 1931 и 1932 гг. и низкие заготовительные цены не стимулировали работу в коллективном хозяйстве. В 1931 г. в качестве вознаграждения за свой труд колхозники получили не более 1 1,5 кг хлеба на трудодень (из расчета в среднем 116 трудодней за год), включая сюда и питание из общественных фондов во время наиболее напряженных периодов полевых работ 10. На деле, иначе говоря, колхозники получали мало или ничего. Обследования, проведенные в те годы, но увидевшие свет лишь недавно, свидетельствуют о том, что тогдашние доходы колхозников были заведомо ниже доходов уцелевших единоличников, которые между тем в ожидании коллек тивизации стремились, насколько возможно, сократить масштабы своего индивидуального производства. К тому же лишь от 5 до 25 % указанных доходов колхозники получали от работы в коллективном хозяйстве; остальное поступало либо из несельскохозяйственных источников, либо от продажи на рынке того немногого, что могли дать остававшиеся в личном пользовании огород, корова или куры". В мае 1932 г. по всей стране была разрешена продажа по вольным ценам колхозами, колхозниками и даже единоличниками излишков своей продукции на рынках 12. Следует иметь в виду, однако, что и прежде, когда еще не было этого формального разрешения, многие крестьяне продолжали доставлять небогатую продукцию своего при усадебного хозяйства в города, на железнодорожные станции, реч ные пристани и сбывать ее здесь, пользуясь острой нехваткой, по завышенным, чтобы не сказать астрономически высоким, ценам.
Но обескровливание деревни происходило не только в форме переезда миллионов из села в город или ближе к стройке. Другим каналом перекачки людских ресурсов из села были массовые депор тации. Насколько массовые? Дать точный ответ невозможно. Цифро вые данные из официальных источников, которые приводятся в исторических работах, носят противоречивый характер*. Они говорят о примерно 250 тыс. кулацких семей (т. е. приблизительно миллион человек), которые были высланы 11. Но одних только кулаков, официально признанных таковыми, было гораздо больше: около миллиона семей. Другие советские источники признают, что, хотя на первых порах большую их часть пришлось только изгнать за пределы родных деревень, в дальнейшем все они были также высланы 4. А ведь име лись еще так называемые подкулачники, то есть не кулаки, противив шиеся коллективизации. Делегат из Башкирии отмечал на XVI съез де партии, что в его области почти все попы и муллы были арестова ны и отправлены на лесозаготовки 15. Затем, в 1932 г. и в особенности в связи со страшной заготовительной кампанией 1933 г., начались депортации уже не только единоличников, но и колхозников. В известном теперь всему миру секретном циркуляре за подписью Стали на и Молотова говорилось о трехлетней практике «массовых высылок» (правда, цель самого документа состояла в том, чтобы объявить о необходимости положить им конец) и добавлялось, что только в тюрьмах к середине 1933 г. содержалось около 800 тыс. арестован ных 16. Но большинство находилось уже в трудовых лагерях Севера, Дальнего Востока и многих других районов и трудилось большей частью на лесозаготовках. Впрочем, использовались они и на других работах, от рудничных до строительных, многие тысячи их прини мали участие в строительстве Кузнецкого и Магнитогорского ком бинатов, не говоря уже о Беломорканале, который был целиком построен руками заключенных, правда, не только крестьянского происхождения, а также в специальных сельскохозяйственных артелях 17. Совокупный итог, следовательно, не может не превы шать и намного 1 млн. человек; противники и критики коллекти визации упоминали о нескольких миллионах, хотя и не смогли назвать более точной цифры.
Еще большая неясность сохраняется в отношении той подлинной катастрофы, какой явился для большей части сельских районов СССР чудовищный голод зимой 1932/33 г. Об этом советские источ ники сообщают еще более уклончиво, чем о депортациях. Был ли виной всему лишь недород? Споры об этом велись уже тогда 18. Неблагоприятные климатические условия были лишь одним из несколь ких, но не решающим фактором возникновения критической ситуа-
* Учебник истории партии в трех своих изданиях (1959, 1962 и 1969 гг.) сообщает о 240 757 семьях, высланных «с начала 1930 г. по осень 1932 г.». Многократно цитируемая в примечаниях в этому тому «История КПСС» называет цифру «свыше 265 тысяч семей» лишь за период с весны по осень 1931 г.
ции. В ту пору сталинские руководители, скрывая полностью раз меры бедствия, возложили вину на крестьян, которые отказывались работать в колхозах либо, вступив в колхоз, не желали сдавать хлеб государству. Крестьян скопом обвиняли в проведении своего рода «всеобщей забастовки». В более близкие к нам времена советские историки, напротив, назвали главной причиной голода жестокость и необдуманный характер хлебозаготовительных реквизиций 19. При всей видимой противоречивости эти два объяснения приводят нас к двум сторонам одного и того же явления. Недород и голод ознаменовали кульминационный и самый трагический момент форсированной коллективизации и были в этом смысле обусловлены скорее политическими, нежели природными факторами. Голод свирепствовал в особенности на Украине, но его тяжкое бремя почувствовали на себе также Северный Кавказ, особенно степные районы Дона и Кубани, Нижнее Поволжье, то есть большая часть тех зерновых зон, где коллективные хозяйства были крупнее и более распространены. Последствия были трагическими. Голод ударил по деревне гораздо сильнее, чем по городам, где хлебозаготовки по крайней мере обеспечили населению хоть какое-то снабжение. Но в деревнях на широких просторах Центральной и Южной России люди зимой 1932/ 33 г. буквально умирали от голода, а в некоторых районах продолжали умирать и в следующем году. Бедствие приобрело размеры катастрофы. Повторялись эпизоды, напоминавшие 1921 г.
Ныне и в СССР появилось несколько впечатляющих литератур ных свидетельств о том периоде 20. Однако и в этом случае мы не в состоянии подсчитать число жертв. В работах, вышедших за пределами СССР, содержатся разные оценки, но эти подсчеты «на глазок», варьирующиеся в пределах от одного до десяти миллионов 21, в дан ном случае, как и применительно к другим трагическим периодам советской истории, слишком приблизительны. Единственная цифра, которой мы обладаем, выглядит все же достаточно красноречиво. К началу 1937 г. население СССР, вместо того чтобы вырасти, как это было раньше, оказалось примерно на 2 млн. меньше, чем в 1932 г. (всего 163,8 млн. человек), причем сокращение произошло за счет сельского населения, ибо городское население выросло за этот пери од, как и предусматривалось 22. Хотя недород и не был единственной причиной этого сокращения, он все же явился одной из наиболее важных причин.
Голод оказал мощное влияние на отток населения из деревни в город. Если сначала он происходил самотеком и беспорядочно, то начиная с 1931 г. правительство пыталось придать ему характер организованного набора рабочей силы для промышленности путем заключения, по предложению самого Сталина, прямых договоров хозяйственных организаций с колхозами*. На деле процент завербо-
* Это предложение представляло собой первое из так называемых «шести условий» успеха индустриализации, изложенных Сталиным в речи перед хозяйственниками 23 июня 1931 г. Остальные пять условий состояли в ликвидации уравниловки в зарплате,
ванных таким образом рабочих был незначительным и затронул скорее уцелевших единоличников, чем колхозников 23. Неурожай по гнал в город новую массу голодных крестьян, но произошло это в такой момент, когда сама промышленность переживала трудный период из-за навязанных ей чересчур форсированных темпов разви тия, а также влияния сельскохозяйственного кризиса. К концу 1932 г. число занятых в промышленности снизилось по сравнению с предыдущим годом 24. Именно тогда (27 декабря) законом были установлены жесткие ограничения для внутренних перемещений и возрождены старые царские правила внутреннего распорядка. В качестве документа, удостоверяющего личность, был введен паспорт и одновременно обязательная регистрация в милиции любых, в том числе и временных, перемен места жительства прописка. Без прописки нельзя было жить в городе. Но крестьянам в выдаче этого паспорта было отказано: для выезда из деревни требовалось соответствующее разрешение правления колхоза. Одновременно с этим были аннулированы прежние условия, облегчавшие отходничество 25.
Наряду с рабочими и крестьянами имелся еще один слой разумеется, не такой крупный, но в то же время и не столь уж мало численный, который отчасти был ликвидирован, отчасти полностью изменил свой облик. Речь идет о ремесленниках-кустарях. Лишь самую верхнюю их прослойку можно было принять за нэпманов, сметенных первыми же волнами ускоренной индустриализации. Собственно ремесленников, без учета крестьян, обычно занимавших ся другими работами в свободное от полевых трудов время, было 4,1 млн. Более 3 млн. жили в деревне и были, в свою очередь, связа ны с землей. В некоторых областях, где их искусство опиралось на древние традиции, ремесленники трудились крупными группами. Они также пережили своего рода коллективизацию в том смысле, что их простейшие кооперативы были сокрушены попыткой объединить их в производственные артели методами, которые не слишком отличались от методов создания колхозов. В порядке опыта вводились и более осторожные формы перехода к обобществленному хозяйству в виде промколхозов, особенно там, где собственно промысловая деятель ность ремесленников более тесно переплеталась с земледельческой. Но прочными промколхозы так и не стали и просуществовали не долго. В 1932 г. свыше 1,5 млн. ремесленников было объединено в артели 26. Остальные в большинстве своем сменили род занятий, за частую также пополнив армию новых промышленных рабочих.
Установлении личной ответственности работника за порученное дело, формировании собственной производственно-технической интеллигенции, корректном отношении к специалистам старой школы и более широком использовании хозрасчета при управлении предприятиями. Ниже мы поговорим о каждом из них и проследим, насколько каж дое соблюдалось на практике.
Тяготы индустриализации
С 1929 г. советская экономика приобрела многие черты хозяйства военного времени. Нехватка продовольственных и потребительских товаров тяжело отражалась на городской жизни. В 19281929 гг., как мы видели, была введена карточная система сначала на хлеб, а потом на другие важнейшие виды продовольствия и на все предметы первой необходимости. Разумеется, карточные нормы были больше тех, которые существовали во время гражданской войны: делалось все возможное, чтобы обеспечить особенно рабочим необходи мый минимум. Вообще на протяжении всего этого периода советская власть мобилизовала весьма крупные ресурсы для того, чтобы перебоев с питанием не было по крайней мере у тех, кто более, чем когда бы то ни было, составлял основу ее социальной опоры. В особенности это относилось к рабочим, занятым в тех отраслях тяжелой инду стрии, которые всюду и везде были приоритетными. Большое распрост ранение получили заводские столовые: число их увеличилось с 1 тыс. до 32 тыс., а пропускная способность позволяла кормить ежедневно без малого 15 млн. человек 27.
Но все же не удалось избежать общего падения реальной зар платы и уровня жизни. То, что даже самый хорошо устроенный рабочий получал по карточкам или в столовой, было далеко от достатка. Он мог получать достаточно хлеба, но не мяса, жиров, яиц или сли вочного масла все эти продукты были редкостью в государствен ных или кооперативных магазинах. Потребление их резко сократилось, что привело к нарушению рационального питания. Для приобретения подобных благ пускай даже в пределах урезанного потребления рабочий, да и вообще любой гражданин вынужден был обращаться к рынку с неконтролируемыми ценами, где в 1932 г. ему приходилось платить за те же продукты в среднем в 13 раз больше, чем в 1928 г. Да же если принять в расчет одни лишь государственные цены, зарплата в 1932 г. при всех номинальных увеличениях составляла лишь 88,6 % от той, которая была в 1928 г., когда она достигла высшего за все го ды нэпа уровня. С учетом же общей стоимости жизни ее снижение было куда большим. Потребовалось восемь лет неуклонного и посте пенного повышения, чтобы к 1940 г. был вновь достигнут уровень 1928 г. 28
Рост городов не поспевал за стремительным увеличением числен ности городского населения. У жилищного кризиса были давние предпосылки, и он приобрел тревожные размеры уже в начале пятилетки. Содержавшаяся в плане программа жилищного строительства была явно недостаточна, ибо исходила из относительно скромного роста городов. Но и эта программа могла быть осуществлена лишь в очень небольшой части, потому что стройматериалы, финансовые средства и рабочая сила все было поглощено первоочередными индустриальными стройками. Началось перенаселение домов явле ние, которое на протяжении десятилетий будет омрачать жизнь
советских городов. Обнародованные ныне статистические данные свидетельствуют о том, что за 1929 1932 гг. жилплощадь на душу населения сократилась с 5,73 кв. м до 4,64 кв. м. Сколь бы красно речивыми ни были эти показатели, они говорят еще далеко не все. Заселение нескольких семей в одну квартиру по комнате на семью стало общим правилом; дело доходило до того, что иногда в одной комнате жило несколько семей. Временные бараки, возведен ные вокруг строительных площадок, надолго оставались неотъемлемой деталью панорамы новых городов. Даже в таком городе, как Ленинград, находившемся в относительно выигрышном положении с точки зрения резервов жилой площади, произошло катастрофическое ухудшение жилищных условий, причем это ухудшение лишь в мини мальной степени компенсировалось понижением квартплаты, которая составляла теперь и вовсе почти смехотворно малую величину.
Следует вместе с тем иметь в виду, что все эти выкладки, исполь зуемые обычно для определения жизненного уровня в периоды нормального, мирного развития, могут исказить, если не прямо очернить, положение дел, когда их пытаются применять к историческим ситуа циям, в которых предметом революционной переделки является весь образ жизни в целом. Резкое ухудшение материальных условий существования должно быть в этом случае сопоставлено с новыми возможностями, открывавшимися перед массами в других областях. Например, благодаря полной занятости в каждой семье теперь было больше работающих. Да и вообще, благодаря высочайшей социальной мобильности тех лет миллионы мужчин и женщин могли рассчитывать на что-то лучшее. Но необходимы и приведенные нами статистические выкладки, они нужны для понимания того, каких тяжких лишений стоило советскому народу начало индустриализации.
Засилье централизма
Возродились также идеи и установки военного коммунизма. Это можно проследить по многим признакам, начиная с языка: выражения вроде «заготовительный фронт», с которым мы встреча лись, когда говорили о событиях 1928 г., сделались обиходными, повторялись из года в год. Газетные сообщения о ходе выполнения пятилетки и положении дел на наиболее ответственных стройках писались языком военных сводок. В речах и докладах на собраниях чаще стали приводиться ссылки на тезисы IX съезда партии, взяв шего курс на милитаризацию труда, установки которого были сняты в годы нэпа 30. Когда нехватка всего необходимого вновь стала неотступно гнетущей проблемой, хождение вновь получили причем не только в теории, но и среди практических работников кон цепции «отмирания денег» в ближайшем будущем и, соответственно, перехода к «прямому товарообмену». Эти концепции, правда, были раскритикованы и отвергнуты 31. Было бы неверно поэтому говорить
о простом возврате к военному коммунизму. Иными были проблемы, иным политическое положение в стране, поэтому в иной форме вос крешались и целеуказания, попытка осуществления которых уже предпринималась десятью годами раньше.
Приход на фабрики и стройки миллионов людей крестьян, молодежи, женщин, которые никогда не имели ни малейшего представления о промышленности, ее организации, темпах работы, сделал производство трудноуправляемым. Недисциплинированность, опоздания, прогулы, уход с рабочего места все эти чрезвычайно распространенные в начале пятилетки явления уже с первых месяцев 1929 г. не раз вызывали появление тревожных постановлений руково дящих партийных органов. Неопытные, наскоро обученные рабочие приводили в негодность дорогостоящее машинное оборудование. Советская историография неизменно отрицает, что имело место нас тоящее луддитское движение; как бы то ни было, сопротивление новой, фабрично-заводской атмосфере подчас доходило у новых ра бочих до намеренной ломки машин 32. Подтверждается это и той настойчивостью, с какой начали говорить о вредительстве. Положе ние между тем усугублялось еще одним явлением, которое в ходе первой пятилетки приобрело пугающий размах: текучестью рабочей силы. Нужда заводов в дополнительных рабочих руках в сочетании с плохими условиями труда создавала для многих рабочих стимул к постоянному переходу с места на место в поисках лучшего устройства. Как удалось подсчитать, в угольной промышленности отрасли, где положение с этой точки зрения было наихудшим, каждый шахтер выполнял одну и ту же работу в среднем не больше четырех меся цев! В других отраслях ситуация была не столь трудной. Повсюду, однако, велико было число работников, остававшихся на одном месте менее года 33.
Для пробуждения заинтересованности и повышения производи тельности труда в первую очередь была использована поддержка рабочими, молодежью новых планов индустриального социалисти ческого развития страны. Под воздействием сильного политического порыва родились два движения: социалистическое соревнование и ударничество. Оба они при горячей поддержке Ленина пропаганди ровались Троцким в 1920 г. на IX съезде, когда он в первый раз пред ложил наметки плановой политики. Соцсоревнование состояло в вызове на состязание за лучшую работу другой бригады и цеха одно го и того же завода, предприятия одного типа, позже города, области. Ударниками назывались рабочие, которые брали на себя обязательства и выполняли ускоренными темпами особенно важные и неотложные задания и получали за это не только почетные грамоты, но и улучшенное питание или право приобретения дефицитных това ров. Поощряемые сверху, оба движения имели на предприятиях реальную опору среди наиболее сознательных, политически просвещенных рабочих. Вместе с тем они наталкивались и на ожесточенное сопротивление со стороны тех, кто оставался чужд подобной полити-
ческой инициативе, не мог или не желал откликнуться на нее. В не малом числе мест дело доходило до угроз в адрес ударников, избие ния наиболее активных рабочих 34.
В начале пятилетки не было недостатка в разнообразных, более или менее удачных экспериментах. Так, в 19291930 гг. на заводах и фабриках возникло было, но скоро сошло на нет движение за создание производственных коммун 35. Малоудачным, но тем не менее долго и широко насаждавшимся на всех предприятиях начинанием была «непрерывка», то есть отмена фиксированного выходного дня и предоставление каждому возможности отдыхать в любой из шести (позже семи) дней недели. В общем и целом, однако, напряженность плана, да и сами сталинские концепции все это мало способ ствовало развитию инициативы снизу, с теми не поддающимися кон тролю элементами самодеятельности, которые она могла вызвать к жизни. Правда, соревнование и ударничество всячески поощрялись и поднимались на щит так усиленно, что на протяжении многих лет служили господствующим мотивом общественной жизни в СССР. Но механическое распространение и регламентирование этих двух движений весьма скоро обнажили в них элементы внешнего нажима, искусственности, бюрократического формализма, которые притупляли их действенность. В особенности это стало видно, когда достижения ударников стали использоваться для административного навя зывания всем рабочим более интенсивных темпов труда: волна недо вольства прокатилась по фабрикам и заводам.
Общественное значение соревнования и ударничества было вели ко, и его ни в коем случае нельзя игнорировать. Но сами по себе эти движения не способны были разрешить огромной сложности проблемы выполнения плана и обеспечения работы предприятий. Решение изыскивалось, скорее, на путях укрепления власти, автори тета начальника, того лица, в руках которого сосредоточивалось все руководство. Речь шла о том самом принципе единоначалия, который также впервые получил обоснование в дискуссиях периода военного коммунизма.
Во время нэпа на заводах сложилось пускай даже больше на практической, нежели теоретической или юридической основе известное равновесие власти в рамках так называемого «треугольни ка», включающего директора, руководителя партийной организации и председателя профсоюзного комитета. У этой системы были свои преимущества и свои неудобства. В 1929 г. соотношение сил было изменено в пользу директора, на которого была возложена исклю чительная ответственность за всю производственную деятельность: в сентябре на этот счет было издано специальное постановление; в еще более категорических выражениях Сталин высказался об этом на XVI съезде ВКП(б) 36. Фигура единого начальника стала централь ной на каждом советском предприятии, подобно тому как фигура секретаря партийного комитета была центральной для целого района или области. Это центральное лицо было наделено широкими полно-
мочиями как в организационной, так и в дисциплинарной сфере. Партийные и профсоюзные организации выступали в качестве его помощников. Роль таких людей, призванных железной рукой и силой собственной политической страсти руководить десятками тысяч вче рашних крестьян сегоняшних строителей и налаживать совре менное производство в отсталой стране, была очень велика в те годы. Один русский историк многие годы спустя назовет их «капитанами советской индустрии». Типичным представителем их был, например, Сергей Миронович Франкфурт, большевистский директор необъят ного Кузнецкстроя. Эренбург назвал его фанатиком, добавив, что «он почти не спал и ел на ходу», потому что неразрешимые пробле мы постоянно обступали его со всех сторон: он не поколебался обещать сосланным кулакам, что будет хлопотать о восстановлении их гражданских прав, если они будут хорошо работать 37.
Суженными оказались в первую очередь прерогативы профсоюзов, причем не только на предприятии, но и в обществе в целом. С прито ком миллионов новоиспеченных рабочих и служащих профсоюзная организация численно сильно увеличилась, но эта масса новых членов была мало знакома либо вовсе не знакома с трудом в промышлен ности и, следовательно, имела весьма слабые представления о профсоюзе, его задачах и традициях. Количественный рост поэтому не сопровождался соответствующим усилением политической значимос ти профсоюзов. К этому добавилась борьба сталинского руководства с профсоюзной верхушкой, считавшейся одним из оплотов правых.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 39 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |