Позиция Бухарина и его сподвижников имела немало слабых мест. Прежде всего бухаринцев отличала политическая слабость: они не были сплочены и даже в решающие месяцы на рубеже 1928—1929 гг. не всегда выступали единым фронтом. Сам Бухарин не обладал хваткой вождя и среди крупнейших советских руководи телей 20-х гг. был, пожалуй, единственным, кто никогда не пред ставлял себя в этой роли. Его воззрение на социально-экономи ческое развитие страны не было цельным. Индустриализация была сопряжена с крайними трудностями, а отношение бухаринцев к ним не всегда было до конца последовательным: кризис первых меся цев 1928 г. их тоже захватил врасплох, они оказались не в силах своевременно предложить свое решение. Тем не менее сказанное не означает, что от их взгляда на будущее развитие страны можно отмахнуться, как от нереальных и абстрактных спекуляций. Историки много спорили, существовал ли для советской индустриализации менее болезненный путь, альтернативный сталинскому 51. Вопрос может пока заться праздным, поскольку любой ответ будет голословным, необо снованным. Невозможно, однако, отвергать бухаринскую идею более гармоничного роста и сохранения союза города и деревни как несос тоятельную лишь на основе тех аргументов, которые выдвигались против нее в те годы. Тогда утверждалось, что предложенный Буха риным путь развития слишком медленный, что он оставляет страну без эффективной защиты от внешнего нападения и позволяет ка питалистическим силам взять верх. Подобные возражения можно было бы выдвинуть с самого начала и против нэпа в целом. На основе последующего опыта трудно доказать, что эти возражения весомее тех, которые высказывались бухаринцами против сталинской страте гии. Впрочем, в иные периоды бухаринским концепциям сопутствовала удача.
Существует вместе с тем некий глубинный мотив, по которому
идеи Бухарина не могли утвердиться в СССР в 1928 г. Для своего осуществления они потребовали бы иной партии, иного аппарата, иной системы власти — отличных от тех, что сложились при Сталине: более гибких, более способных «торговать», по выражению Ленина, то есть умело пускать в ход разные рычаги управления контролируемой экономикой, приводить их в действие с оперативной чуткостью к ре акциям общества и народного хозяйства. Не случайно Бухарин за давался тогда вопросом, не наступил ли момент «сделать некоторые шаги в сторону ленинского государства-коммуны» 52. Впрочем, он мало что сделал и для продвижения к этой цели. А сталинская партия со своим руководящим аппаратом, прошедшим гражданскую войну и борьбу с троцкистами, разумеется, не была готова к подобному переходу. Но она воодушевлялась, когда Сталин, повторяя выражение, заимствованное у экономиста Струмилина, провозглашал: «Нет в ми ре таких крепостей, которых не могли бы взять трудящиеся, боль шевики» 53.
Изгнание Троцкого. Поражение правых
Резкий поворот Сталина привел в замешательство многих деятелей старой оппозиции, высланных в дальние углы страны. Зиновьев- цы прекратили всякое сопротивление и ждали лишь момента восста новления в партии. Троцкий из Алма-Аты усмотрел в новых уста новках победу собственных тезисов и склонялся к тому, чтобы поддержать «сталинский центр» в борьбе с правыми. В рядах троцкистов произошли первые обратившие на себя внимание случаи «смены фронта»: их героями были Пятаков и Антонов-Овсеенко. Распад оппозиции замедлился к середине 1928 г., когда Сталин под дав лением Бухарина несколько умерил свои тезисы, но с еще большей интенсивностью возобновился в конце года. Оппозиция теперь раско лолась на два течения: одно — а его лидерами были Преображенский и Радек — выступало за соглашение со Сталиным и поддержку его линии; другое, возглавляемое Троцким, а также Раковским, счи тало такой шаг неприемлемым до тех пор, пока не будет гарантий внутрипартийной реформы.
Троцкисты сохранили по всей стране, где было возможно, свои подпольные ячейки. Напряженность 1928 г. благоприятствовала во зобновлению их деятельности, особенно на заводах и в промышлен ных центрах, поскольку они представляли собой единственную из вестную и более или менее организованную оппозиционную силу. Отмечались случаи их поддержки на заводских собраниях и даже отдельные забастовки и рабочие волнения 54, хотя, конечно, сегодня нелегко различить, где было простое недовольство, а где - прояв ление симпатий к собственно троцкизму.
В ответ последовали репрессии. Маневрируя, чтобы разложить оппозицию изнутри, Сталин в то же время не искал никакого полити ческого соглашения с противником. В январе 1929 г. Политбюро
большинством голосов — Бухарин, Рыков и Томский были против — приняло решение о высылке Троцкого за пределы страны: он был депортирован в Турцию. Сталин написал для «Правды» передовую статью без подписи, в которой впервые утверждал, что троцкисты превратились «из подпольной антипартийной группы в подпольную антисоветскую организацию», так что между ними и партией «уже легла непроходимая пропасть». В резолюциях собраний первич ных партийных организаций эти слова переводились так: «Троц кизму, как ярко выраженной контрреволюционной группировке, нет места в Советском Союзе» 55.
Наталкиваясь на все большие трудности при защите своих по зиций, три правых деятеля подали в отставку со всех своих постов. Отставку не приняли, но Бухарин и Томский все же отказались от выполнения своих обязанностей, мотивируя тем, что иначе им пришлось бы, подчиняясь дисциплине, проводить курс, который они считают пагубным. Сталина, по всей вероятности, проинформировали об июльской встрече Бухарина и Каменева; тем не менее до января 1929 г. он молчал и использовал это как повод для атаки лишь после того, как отчет был напечатан в подпольной троцкистской газете. И снова именно его противники выступали как «беспринципные» фракционеры: в этом качестве они предстали как подсудимые на объ единенном заседании Политбюро и Президиума ЦКК.
На этот раз Бухарин контратаковал. Он обрушился с критикой на политику и методы генерального секретаря. Говорят о самокри тике, отметил он, а в партии нет ни одного действительно выбранного секретаря 56. Но группировки уже окончательно сложились. Была при нята резолюция, осуждавшая «троицу». Написана она была в стиле Сталина: сарказм в ней чередовался с грубостью 57. Апрельский Пле нум Центрального Комитета и Центральной контрольной комиссии, а затем XVI партконференция утвердили ее. Однако резолюцию не предали гласности: формально все трое еще некоторое время оста вались на своих постах.
Борьба Сталина с Бухариным и поражение правых усугубили последствия конфликта с троцкистской оппозицией. Противозакон ной теперь считалась уже не только фракция — даже возмож ность ее образования, просто «уклон». Все более нетерпимым становилось отношение к политической дискуссии: любая попытка спорить сразу же квалифицировалась как проявление скептицизма и мало душия. Осуждалось уже не только распространение собственных идей, но и их защита в предусмотренных Уставом органах партии. Если требование Троцкого провести публичную предсъездовскую дискуссию по вопросу о политической линии партии в целом было сочтено неприемлемым, то теперь простого подозрения в намерении устроить подобную дискуссию было достаточно для обвинения противников в преступных замыслах. Методы и воззрения генсека стали всеобщими. Его власть сделалась всемогущей. Дорого обошлось это превращение: были опрокинуты все нормы демократической жизни.
Политическая борьба не прекратилась, но с этого момента она будет развиваться по обходному, скрытому, все более опасному пути.
Троцкизм был объявлен вне закона в тот самый момент, когда многочисленные троцкистские идеи широко влились в новые сталин ские концепции. На апрельском Пленуме 1929 г. Сталин выступил с предельно резкой речью против Бухарина. В презрительном тоне уже слышалась глухая угроза; искажая историю, оратор по-своему излагал оппозицию противника к Брестскому миру, прозрачно наме кая, что Бухарин, возможно, был не чужд замыслов «арестовать Ленина» 58. (И это о том, кого Ленин называл «любимцем».) Сталин теперь мог позволить себе процитировать одну-единственную фразу из «завещания» Ленина — ту, в которой содержалась критика в адрес Бухарина, — не обмолвившись ни словом об остальном содержании. В этих условиях Бухарин доверительно сказал своему другу, швей царскому коммунисту и секретарю Коминтерна Жюлю Эмбер- Дро, что он готов пойти на блок со старыми оппозиционерами и согласился бы даже на использование против Сталина террористи ческих методов 59.
Повергнув противников, Сталин в той же речи вновь вернулся к идеям, которые высказывал в первой половине 1928 г., а затем несколько приглушил по тактическим соображениям. Его высказы вания отличались безудержным волюнтаризмом. Он возвестил о но вом «наступлении социализма против капиталистических элементов народного хозяйства по всему фронту», которое будет сопровождать ся «обострением борьбы классов», а не только борьбы с кулаком. Он заявил, например: «Вредительство буржуазной интеллигенции есть одна из самых опасных форм сопротивления против развиваю щегося социализма». По его словам, вредители сидят «во всех отрас лях нашей промышленности», причем «далеко еще не все» они «вы ловлены». Он ополчался также на «старых большевиков», кото рых, не называя по именам, охарактеризовал как людей «опустив шихся и политически потускневших»; людей, которые «не имеют права требовать от партии уважения к себе» 60.
Все это предвещало наступление в советской истории новой фазы. По остроте политической напряженности и масштабам послед ствий она может быть сопоставлена лишь с периодом 1916—1920 гг. У порога стояла новая революция, но на этот раз это будет — как позже решился назвать ее Сталин и как давно уже не называет ее советская историография — «революция сверху» 61. Ей суждено было пробудить энтузиазм, жаркие страсти, даже проявления героиз ма. Однако исходной чертой для нее послужил глубокий разрыв со значительными социальными силами, которые, как считали вплоть до этого момента, могут сыграть свою роль в построении социалисти ческого общества. Это противоречие решающим образом повлияло на все дальнейшее развитие.
ПЕРВЫЙ ПЯТИЛЕТНИЙ ПЛАН
Конец нэпа
Вопрос о том, когда кончился нэп, был и остается предметом споров для историков. Ответ на него представляет трудность потому, что никто в Москве не объявлял новую экономическую политику 1921 г. завершенной или прекращенной; об этом было сказано лишь значительное время спустя после ее заката*. Процесс ее конвульсив ного угасания пришелся на 1928—1929 гг., когда шли сражения с правыми. Судороги, которые свели ее на нет, не были чисто полити ческого свойства. К трудностям с заготовками продовольствия до бавлялись усилия по изысканию средств для индустриализации, новая неустойчивость рубля из-за быстрого роста цен на свободном рынке, угрожающая неясность международной обстановки, крайний недостаток валюты для оплаты закупок за границей. Даже когда нэп получил полную отставку, Сталин и другие деятели продолжали тем не менее говорить о нем, будто он все еще продолжался, правда глубоко изменив свое содержание 1.
В 1928 г. резко сократились все виды частного предприниматель ства. Уже годом раньше оно было охвачено кризисом, развивавшим ся под воздействием различных факторов. Товарный голод ограни чивал объем возможных операций. Нажим государства доделывал остальное. С одной стороны, частникам был отрезан путь к банков ским кредитам, и на транспорте они платили дискриминационно высокие тарифы; с другой стороны, при налогообложении к ним применялись наиболее высокие ставки сборов и пошлин 2. Тем не ме нее число мелких предпринимателей, по крайней мере в торговле в 1927 г., еще продолжало увеличиваться. Много их было на селе, осо бенно в окраинных республиках Средней Азии и Закавказья, где они контролировали практически все торговые точки 3. Заготовитель ный кризис 1928 г. повлек за собой новое закручивание гаек по отношению к ним. Частные мельницы, число которых было довольно
* Те историки за пределами СССР, которые пытались установить сколько-нибудь точную дату, склоняются к последним дням 1927 г., когда происходил XV съезд ВКП(б) Waum Jasny. Soviet industrialization. Chicago, 1961, p. 51; автор ссылается также на мнение польского ученого Оскара Ланге). Среди советских исследователей спор не завершен. Даже превознося «поворот», совершившийся в СССР к концу 20-х гг., Сталин все же признавал, что нэп подходит к концу, лишь в 1936 г. (И. В. Сталин. Вопросы ленинизма. М., 1953, с. 547). В свое время непререкаемое, это мнение по сей день культивируется некоторыми историками. В дискуссиях недавнего времени преобладала иная, на наш взгляд более верная, точка зрения, по которой рубеж между 20-ми гг. и следующим деся тилетием был ознаменован радикальной переменой в экономической политике Советского государства, а следовательно, служил водоразделом между двумя различными истори ческими периодами. См. по этому поводу: Ю. Н. Климов. К вопросу о периодизации новой экономической политики. — «Вопросы истории КПСС», 1966, № 11; выступление Ю. А. Мошкова в сборнике «Проблемы аграрной истории советского общества» (Мате риалы научной конференции, 9—12 июня 1969 г. М., 1971, с. 150—154); Е. Амбарцумов. Вверх, к вершине. Ленин и путь к социализму. М., 1974, с. 129—130.
велико, подвергались реквизициям и принудительно закрывались. Наступление на кулака сопровождалось наступлением на нэпмана. Многие договоры, по которым частникам были сданы в аренду предприятия, были аннулированы. Свобода торговли ограничивалась все больше и больше. Там, где налоговое давление не достигало цели, в ход шли административные запреты.
При невозможности контролировать рынок, на котором отсутство вали самые жизненно необходимые товары, война с остатками част ного капитала — пускай даже в облике простого лоточника — не избежно отождествлялась с борьбой против спекуляции. Началась постепенная ликвидация иностранных концессий, которые принесли советской стороне столько разочарований. Ремесленников все энергичнее подталкивали к объединению в кооперативы, угрожая в про тивном случае экспроприацией, а поскольку они тоже трудились главным образом в деревне, эти усилия слились воедино с общей волной коллективизации. Начавшись в 1928 г., все эти процессы резко ускорились в 1929 г. и были практически завершены в 1930 г. Го сударство, однако, было еще не в силах заменить своей инициативой все те виды предпринимательской деятельности, которые вплоть до этого времени осуществлялись частником. Взамен закрытых лавок не появлялись другие, это создавало новые трудности со снабжением 4. В возникающем вакууме инициатива одиночек находила благопри ятные условия — все дело было только в том, что государство не признавало ее больше законной. Скорее упраздненный, чем экономи чески сокрушенный, мелкий капитал не исчез: он был загнан в под полье, где все равно пытался действовать, даже после официального провозглашения его смерти.
Оптимальный вариант
В огне схваток 1928 г. родился первый пятилетний план. Начиная с 1926 г. в двух учреждениях, Госплане и ВСНХ, один за другим подготавливались различные проекты плана. Их разработка сопровождалась непрерывными дискуссиями. По мере того как одна схема сменяла другую, превалирующей становилась тенденция — на ней настаивали как представители сталинского течения, так и эконо мисты вроде Струмилина, — которая состояла в установлении, мак симальных задач индустриального развития страны 5. Бухарин и его группа пытались было воспротивиться этому. Чересчур честолюбивые цели без необходимого экономического обоснования, говорили они, приведут к потрясению экономики, породят опасные межотрас левые противоречия, а следовательно, обрекут на провал саму идею индустриализации. «Из кирпичей будущего нельзя построить сегод няшних заводов» — этой своей получившей широкую известность фразой Бухарин хотел сказать, что бессмысленно форсировать рост одних отраслей, если взаимодополняющие их отрасли продолжают отставать. Но бухаринское крыло потерпело поражение именно на
этом поприще. Его осуждение и представление первого пятилетнего плана совпали по времени с XVI партконференцией (апрель 1929 г.).
Госплан подготовил к конференции два варианта плана: один - минимальный, или «отправной», а другой — максимальный, или «опти мальный»; его показатели превосходили показатели первого примерно на 20 % 7. Но Центральным Комитетом уже было решено, что во внимание принимается только второй вариант. Накануне Рыков еще раз попытался внести в него некоторые поправки. Он предлагал, в частности, принять специальный двухлетний план, призванный создать «особо благоприятные условия» для сельского хозяйства и тем ликвидировать его отставание, или, как говорил Рыков, для «выпрям ления сельскохозяйственного фронта». Его предложение было отвер гнуто Сталиным 8. Так, наиболее честолюбивый вариант плана сделал ся его официальной версией и в таком виде был утвержден после конференции также V съездом Советов в мае 1929 г. По времени он охватывал промежуток с октября 1928 г. по сентябрь 1933 г. - иными словами, в момент утверждения плана его осуществление следовало считать уже начавшимся. Планом предусматривалось, что за пятилетие выпуск промышленной продукции увеличится на 180 %, средств производства — на 230, сельскохозяйственное производство — на 55, национальный доход — на 103 %. Речь шла об ошело мительно быстром прогрессе, не имеющем прецедента в мировой истории. Были установлены и некоторые абсолютные показатели: 10 млн. т чугуна, 75 млн. т угля, 8 млн. т химических удобрений, 22 млрд. кВт электроэнергии 9.
Утверждение первого пятилетнего плана нередко расценивается как драматический выбор всего будущего страны, то есть как сознательно принятое решение пожертвовать всем ради накопления нацио нального богатства и укрепления базовых отраслей, обеспечивающих индустриализацию. Однако такое впечатление неточно. Это правда, что на XVI партконференции признавалось, что осуществление плана будет сопровождаться «преодолением огромных трудностей внутрен него и внешнего порядка», вытекающих в первую очередь из «на пряженности самого плана» 10. Но на конференции вовсе не говори лось, что какие-то отрасли или потребности должны быть принесены в жертву развитию других. Такое утверждение, как мы увидим, было высказано лишь задним числом. Но в апреле же 1929 г. предусматри валось, что сельскохозяйственное производство будет увеличиваться если не наравне с промышленным, то уж, во всяком случае, в доста точно существенных масштабах. То же самое относилось и к выпус ку предметов потребления. Реальная зарплата в свою очередь должна была вырасти на 71 %, доходы крестьян — на 67, производительность промышленного труда — на НО % и т. д." Предусматривался, иначе говоря, гармоничный прогресс.
Многие годы спустя, обращаясь к событиям уже как к фактам политической истории, Пальмиро Тольятти заметил, что, начиная с определенного момента, «советские товарищи... перестали знакомить
в плане постановки проблем» членов братских партий с темпами «со циалистического строительства»' 2. Так вот, если первое проявление этой тенденции можно датировать, то оно совпало как раз с утверж дением первого пятилетнего плана. Речь шла, впрочем, не только об иностранных коммунистах, но и о самой советской компартии. Кое-кто, например некоторые экономисты — не говоря уже о буха-ринских правых, — обращал внимание на внутреннюю несовмести мость некоторых задач плана. Этим людям отвечали, что они на строены скептически, упадочнически, что они не верят либо зараже ны тоской по буржуазному прошлому, и приказывали им молчать 13. Можно все же задаться вопросом, не было ли среди самих высших руководителей сталинского крыла более глубокого понимания того, что в решении безоговорочно взять курс на индустриализацию фор сированными темпами была заложена неотвратимая необходимость последующего отказа от многих целей плана. Возможно, такое понимание и существовало, но вполне определенно этого утверждать нельзя, ибо открытого выражения оно так и не получило. У массы членов партии и ее руководителей среднего звена такое сознание, во всяком случае, отсутствовало: стенограмма прений на XVI парт конференции с очевидностью показывает это.
С этого момента изменилась сама идея плана. На конферен ции по этому пункту выступали целых три докладчика — Рыков, Кржижановский и Куйбышев: эпизод скорее единственный, чем редкий в истории партийных и советских съездов. Рыков, подчиняясь дисциплине, защищал проект, которого не одобрял, ибо тот противо речил его тезисам, тезисам, которые он тщетно отстаивал в Цент ральном Комитете. Кржижановский в свою очередь выступил с до кладом, весьма отличавшимся от того, который он сделал в декаб ре 1927 г. на XV съезде партии. Тогда он утверждал, что оба варианта плана — и минимальный и «оптимальный» — равно необхо димы для обеспечения определенной свободы маневра. Планирова ние, кроме того, должно было носить непрерывный характер, то есть ежегодно, помимо заданий на следующий год, должны были ус танавливаться задачи на предстоящие пять лет, с тем чтобы всегда была ясная перспектива общего развития. Теперь все эти идеи ис чезли, но Кржижановский все же отстаивал еще свой взгляд на план как на проект, основывающийся на экономических и научных крите риях 14. Иначе ставил вопрос Куйбышев. Нужно добиться «во что бы то ни стало» — он дважды повторил эти слова — быстрых темпов развития; «во что бы то ни стало... догнать и перегнать... капитали стических врагов» 15. Сегодня, оглядываясь назад, нетрудно понять, что именно Куйбышев, а не Кржижановский лучше всего выражал убеждения сталинского течения.
План с этого момента уже переставал быть тем, чем он был в за мыслах нэповских лет, то есть инструментом сознательного управ ления экономикой, по-прежнему сохраняющей собственные законы и механизмы функционирования. Он становился, скорее, выражением
решительной воли, исходящей из убеждения о допустимости ломки экономических законов и механизмов, — становился, следовательно, указанием общих целей, которых следовало достичь, как уже было сказано, «во что бы то ни стало». Несколько утрируя, его можно бы ло рассматривать как своего рода «лозунг агитации», поставленный на службу этой воле. Отныне экономическому развитию страны над лежало идти «большевистскими темпами», как они были опреде лены 16.
«Оптимальный» вариант плана, ставший после утверждения обя зательным, обосновывался Госпланом на основе того предположе ния, что произойдет стечение благоприятных обстоятельств: все го ды будут урожайными, качественные показатели экономики — себестоимость, производительность труда, урожайность — значительно улучшатся, торговля с заграницей намного увеличится благодаря кредитам или расширению экспортных возможностей и, наконец, удельный вес затрат на оборону в общей массе расходов уменьшит ся 17. Ни одной из этих надежд не суждено было сбыться. Именно на этот случай и предусматривался тот минимальный вариант, кото- оый был презрительно отброшен.
Великие стройки
Партия, страна взялись за трудную работу по выполнению пяти летки, как сокращенно стали называть «план». Целое созвездие строительных площадок возникло как в старых промышленных областях, так и в новых многообещающих районах, где раньше не было или почти не было промышленности. Шла реконструкция старых за водов в Москве, Ленинграде, Нижнем Новгороде, в Донбассе: их расширяли и оснащали новым импортным оборудованием. Строились совершенно новые предприятия, они были задуманы масштаб но и в расчете на самую современную технику; строительство велось зачастую по проектам, заказанным за границей: в Америке, Германии. План отдавал приоритет отраслям тяжелой индустрии: топливной, металлургической, химической, электроэнергетике, а так же машиностроению в целом, то есть тому сектору, который при зван будет сделать СССР технически независимым, иначе говоря, способным производить собственные машины. Для этих отраслей и создавались гигантские строительные площадки, возводились пред приятия, с которыми навек будет связана память о первой пятилет ке, о которых будет говорить вся страна, весь мир: Сталинград ский и Челябинский, а потом и Харьковский тракторные заводы, огромные заводы тяжелого машиностроения в Свердловске и Краматорске, автомобильные заводы в Нижнем Новгороде и Москве, первый шарикоподшипниковый завод, химические комбинаты в Бобриках и Березниках.
Самыми знаменитыми среди новостроек были два металлургических комбината: Магнитогорский — на Урале и Кузнецкий — в За-
падной Сибири. Решение об их сооружении было принято после дол гих и острых споров между украинскими и сибирско-уральскими ру ководителями, начавшихся в 1926 г. и затянувшихся до конца 1929 г. Первые подчеркивали, что расширение уже существующих металлургических предприятий на юге страны потребует меньших расходов; вторые — перспективность индустриального преобразования совет ского Востока. Наконец, соображения военного порядка склонили чашу весов в пользу вторых 18. В 1930 г. решение получило развернутый крупномасштабный характер — создание в России наряду с южной «второй промышленной базы», «второго угольно-металлурги ческого центра». Топливом должен был служить уголь Кузбасса, а руда — доставляться с Урала, из недр знаменитой горы Магнитной, давшей название городу Магнитогорску. Расстояние между двумя этими пунктами составляло 2 тыс. км. Длинные железнодорожные составы должны были совершать челночные рейсы от одного к друго му, перевозя руду в одном направлении и уголь в обратном. Вопрос о расходах, связанных со всем этим, не принимался во внимание, раз речь шла о создании нового мощного индустриального района, удаленного от границ и, следовательно, защищенного от угрозы на падения извне.
Многие предприятия, начиная с двух колоссов металлургии, соору жались в голой степи или, во всяком случае, в местах, где отсутствовала инфраструктура, за пределами или вообще вдали от населенных пунктов. Апатитовые рудники в Хибинах, призванные дать сырье для производства суперфосфата, размещались вообще в тундре на Кольском полуострове, за Полярным кругом. История великих строек необычна и драматична. Они вошли в историю как одно из самых потрясающих свершений XX в. России не хватало опыта, специали стов, техники для осуществления работ такого размаха. Десятки ты сяч людей принимались строить, практически рассчитывая лишь на собственные руки. Лопатами они копали землю, нагружали ее на де ревянные повозки — знаменитые грабарки, которые бесконечной вереницей тянулись взад и вперед с утра до ночи. Очевидец рассказы вает: «Издали строительная площадка казалась муравейником... В тучах пыли работали тысячи людей, лошадей и даже... верблюды» 19. Сначала строители ютились в палатках, потом — в деревянных бараках: по 80 человек в каждом, меньше 2 кв. м на душу 20.
На сооружении Сталинградского тракторного завода впервые бы ло решено продолжать стройку и зимой. Нужно было торопиться. Поэтому работали и при 20, 30, 40 градусах мороза. На глазах у иностранных консультантов, порой восхищенных, но чаще скептически относящихся к этой картине, которую они воспринимали прежде всего как зрелище грандиозного хаоса, устанавливалось дорогостоя щее и самое современное оборудование, купленное за границей.
Один из руководящих участников так вспоминает рождение первого Сталинградского тракторного завода: «Даже тем, кто видел это время своими глазами, нелегко бывает вспомнить сейчас, как все это
выглядело. Людям помоложе и вовсе невозможно представить все то, что встает со страниц старой книги. Одна из глав ее называется 1гак: «Да, мы ломали станки». Эту главу написал Л. Макарьянц — (комсомолец, рабочий, приехавший в Сталинград с московского заво да. Даже для него были дивом американские станки без ременных трансмиссий, с индивидуальным мотором. Он не умел с ними обра- цшться. А что говорить о крестьянах, пришедших из деревни? Были и(неграмотные — читать и писать было для них проблемой. Все было тогда проблемой. Не было ложек в столовой... Были проблемой кло пы в бараке...» А вот что писал первый директор Сталинградского тракторного завода в книге, вышедшей в начале 30-х гг.: «В меха носборочном цехе я подошел к парню, который стоял на шлифовке гильз. Я предложил ему: «Померь». Он стал мерить пальцами... Ин струмента, мерительного инструмента у нас не было» 21. Одним сло вом, это был скорее массовый штурм, нежели планомерная работа. В этих условиях многочисленными были акты самоотверженности, личного мужества, бесстрашия, тем более героические, так как в большинстве своем им суждено было остаться безвестными. Были люди, которые ныряли в ледяную воду, чтобы заделать пробоину; которые даже с температурой, без сна и отдыха, по. несколько суток не уходили с рабочего поста; которые не спускались с лесов, даже чтобы перекусить, — лишь бы поскорее пустить в ход домну... Среди советских авторов, доверяющих сегодня бумаге свои раз мышления о том периоде и оценивающих его в соответствии с собственными идейными предпочтениями, одни склоняются к тому, чтобы приписать заслугу этого порыва необыкновенной стойкости русского народа в самых тяжелых испытаниях, другие, напротив, - скрытой энергии, таившейся в народных массах и высвобожденной революцией. Как бы то ни было, из многих воспоминаний явст вует, что мощным стимулом для множества людей служила мысль о том, что за короткий срок, ценой изнурительно тяжелых усилий можно создать лучшее, то есть социалистическое, будущее. Об этом говорилось на митингах. На собраниях вспоминали о под вигах отцов в 1917—1920 гг. и призывали молодежь «преодолеть все трудности» ради закладки фундамента «светлого здания социа лизма» 23. В то время, когда во всем остальном мире свиреп ствовал кризис, «молодежь и рабочие в России, — как заметил один английский банкир, — жили надеждой, которой, к сожалению, так не достает сегодня в капиталистических странах». Подобные коллектив ные чувства не рождаются путем стихийного размножения. Несом ненно, суметь вызвать и поддержать подобную волну энтузиазма и Доверия само по себе немалая заслуга; и эта заслуга принадлежала партии и сталинскому течению, которое отныне полностью руководило ею. Нельзя отказать в обоснованности рассуждению Сталина, когда он в июне 1930 г. на XVI съезде ВКП(б) заявил, по сути дела выдавая свою сокровенную мысль, что, не будь идеи «социализма в одной стране», не был бы возможен и этот порыв. «Отнимите у него
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 43 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |