чем никогда, и солнце пришло, и было хорошо.
Сделали дневку. (Она все равно была запланирована). Это
отличие гордых и независимых людей - они стоят, кусаемые всякой
летучей гадостью, в хорошую погоду, когда все другие идут, даже
не подозревая, насколько они неоригинальны, и, напротив,
независимые люди идут, преодолевая дождь, и волны, и буран,
честно упираясь в трудности и смеясь над всеми другими, которые
стоят и пережидают непогоду. Им, гагарам, недоступно. Нам, не
гагарам, тяжело. Но зато у нас дневки хорошие.
Плюс к солнцу был ветер, и мы довольно быстро перегородили
всю поляну веревками, сколько было, и понавешали на них мокрых
вещей. Первую половину дня было совсем трудно продираться через
них, так все было кругом завешано. Потом мы привыкли. Несмотря
на солнце, жарко-то не было, особенно у воды. Но это не мешало,
и все откровенно отдыхали и приводили себя в порядок. Фионин,
скажем, промочил палатку, соответственно они с Денисом ночевали
в мокрой палатке, а днем Финик ее сушил. Вид был потрясающий.
Все вещи ровным слоем валялись перед палаткой - спальники,
пустые гермы, традиционно мокрые продукты, они сушились, как
могли, а сама палатка стояла поднятой над землей, как на курьих
ножках. Финик спер для этих целей от костра четыре полена,
которые, между прочим, ведь не он нарубил. И он пошел с этими
крадеными дровами, поднял дно палатки и подставил поленья под
углы. Классный вид получился. Первобытный. Не палатка, а
гнездо. Так он сушил себе дно палатки.
А Ченцов, разумеется, клеился. Да и Фионин тоже клеился. Они
разобрали к чертовой бабушке свои Мурены и клеили, как обычно,
баллоны. Ченцов, как кладоискатель, часами ползал по баллону и
прислушивался к своим ощущениям. Он искал дырку. Ощущений,
понятное дело, не было никаких. Разве Ченцов способен найти
что-нибудь нужное? Но он, ко всеобщему удивлению, не сдавался и
продолжал упорно исследовать поверхность баллона. Под вечер
Ченцов, мне кажется, просто сроднился со своим поддувным
бортом, но дырку так и не нашел. Ее нашел Денис, и за это
Ченцов надувал ему борта. Финик же к этому времени решил, что
высушил палатку, снял с нее костыли и пошел туда что-то клеить.
Конечно же, он провонял себе резиновым клеем всю палатку, и
если раньше они спали в мокрой палатке, то теперь им предстояло
сомнительное во многих отношениях удовольствие спать в
резиновой атмосфере. Наша байдарка тоже не без потерь перенесла
предыдущие дни, у нее были дыры в шкуре, и в деке, и у нее
совершенно вырвались из деки некоторые веревочки, за которые к
ней цеплялся фартук.
С фартуком у нас всегда были проблемы. Так, половина юбок
(то есть одна юбка) была безобразно маленькая. Как раз к этой
дневке Данилов заметил, что она совершенно не соответствует
фартуку, и надумал ее поменять. На мою, которая была
нормальная. И мы, как дураки, бегали вокруг фартука и
производили примерочные эксперименты. Они закончились явно не в
мою пользу, поскольку оказалось, что его юбка, хотя и очень
плохо, но все же налезала на фартук спереди, и мы поменялись
юбками. С тех пор я все время испытывал в пути некоторую
неприязнь к хозяину байдарки. А конкретно в те моменты, когда
я, выбиваясь из сил, пытался натянуть юбку, я испытывал скрытую
неприязнь и к Данилову тоже. У него-то всегда была нормальная
юбка. А заливало-то в основном меня. Но 9 августа я еще об этом
не знал, поэтому мы поменялись.
Глядя на всеобщую занятость, Лебедь тоже усердно принялся
клеиться. Хотя, насколько я понимаю, ему это, как и прежде,
было не слишком-то нужно. Но ведь есть еще туристская
солидарность.
Крайне важным всеобщим делом на дневке также была еда. Еда
занимает весьма большое, едва ли не главное место среди прочих
дел на дневке. Не стала грустным исключением и эта дневка.
Запланированные завтраки и обеды бодро сменялись не менее
привлекательными блинами и грибами, в целом, веселье шло на
славу. Блинов было, так скажем, ограниченно много. Когда их
пекли, противень ставился над углями не на камни, а на дрова,
дрова же оказались сухими и нервными, и поэтому они постоянно
вспыхивали и горели, мешая нормальной работе. Поэтому их
приходилось постоянно заливать из кружки водой, основная часть
которой попадала, разумеется, на угли. Угли по мере сил
сопротивлялись, орали, шипели, плевались пеплом, но не
выдерживали и гасли. Из этой ситуации естественным образом
возникали новые геморрои, связанные с разведением нового огня и
получением новых углей. И так постоянно. Забавно, но при этом
еще надо было печь блины. Чудесная работа. Редко встретишь
такую. Ее с честью выполнили Ксеня и Лебедь. Ура. Страна, что
ни говори, должна бы знать своих героев.
А чернику собирала Наталья. Это уж вообще был героизм. Я
никогда бы не пошел в лес, чтобы набрать кан-другой черники на
всех. Ну действительно, разве так можно - ползаешь по всему
лесу, расталкивая комаров накомарником, и собираешь по одной
несметные количества ягод, позабытый и брошенный всеми, а потом
приносишь эту драгоценную чернику в лагерь, и ее съедает
какой-нибудь Ченцов. Это же какой удар. Так можно и с ума
сойти. Но Наталья на удивление стойко совершила подвиг
собирания ягод и даже как будто не расстроилась, когда их съел
Ченцов. Это удивительно, это достойно преклонения.
Грибов тоже было много. Некоторые, кому не жалко лишней
пленки, фотографировали их со всех сторон. Мне кажется, это
идиотизм второго рода. Из каждого похода все привозят по
нескольку фотографий, на которых увековечены их творческие
успехи - на клеенках накиданы бесформенные горки благородных
грибов, стоят в черных закопченных канах или в лучшем случае
россыпями насыпаны кучки частично подавленных ягод, грустно
вповалку лежат дохлые рыбы. Разумеется, каждый такой кадр - это
победа человека над жадной природой. Встречаются на таких
кадрах и раздражающие воображение кучи блинов, хотя вот
фотографии канов с супом я еще ни разу почему-то не видел.
Такая фотография - это тем более победа, но уже победа человека
над собственными продуктами. В любом случае все эти кадры -
несомненные победы, они смотрятся гордо. Но это же не причина,
чтобы снимать их повсюду, да побольше. Их полно в любом
альбоме, и никогда нельзя сказать наверняка, если только это не
написано рядом, где это снято и зачем. Где это снято, обычно
написано. Зачем - остается загадкой. Нередко случается, что
фотографируют продукты наловленные, но потом выброшенные. Это
ведь, по большому счету, уже неважно. Обычно это относится к
рыбе и к грибам. По счастью, наши грибы тогда избежали этой
трагической судьбы.
Но ведь трагическая судьба - это не такая простая штука, уж
кого-нибудь она да обязательно постигнет, и она действительно
постигла на этот раз баранки. Это вышло так. Наши,
пельменьские, многочисленные баранки, жили без потерь в
полиэтиленовых пакетиках, но от скуки некоторые из них изнутри
запотели. Особенно хамски себя вел один недобитый пакетик.
Капельки внутри него уже скооперировались и приняли вид больших
капель, угрожающих сухому существованию сушек. Поэтому когда
Ченцов сказал, чтобы мы достали на перекус сушки, я обрадовался
и неосторожно сказал, что да, есть у нас один погибающий
пакетик. Неожиданно эту мысль уловил Фионин, и оказалось, что и
у него есть погибающий пакетик сушек. Пока я не опомнился,
Финик побежал к своей палатке и принес этот пакетик. Всем сразу
стало ясно, что сегодня сушек не предвидится. Они были не
погибающие. Они были безнадежно и давно мертвые, причем не
просто так погибшие, а безнадежно утонувшие. Они, как огурцы,
состояли на 98 процентов из воды. Настроение у всех, однако,
приподнялось. Фионин предложил их поджарить в масле. Настроение
у всех поднялось еще больше. Тогда Фионин предложил их запечь с
вареньем, и с сахаром, и с заварным кремом, и с этим, и с тем,
да побольше. Настроение у всех совсем поднялось, так, что
Фионину пришлось сдать позиции и вернуться к первому, настолько
же бессмысленному, но зато безвредному для целых продуктов,
варианту. Он сел жарить сушки.
Зрелище было неплохое, но скоро оно почти всем наскучило, и
толпа постепенно рассосалась с места события. Прошло полчаса.
Сушки дымились, но не сдавались и были такими же мокрыми, как и
прежде. Но только стали подгорать. Прошло еще пятнадцать минут.
Сушки сгорели. Прошло еще минут пять, некоторые из горелых
сушек просохли изнутри, и Финик пригласил всех принять участие
в очищении противня. Герои. Мы съели больше половины. И никто
не умер. Иногда случаются просто удивительные вещи. Так что
сушки не доконали нас.
К вечеру нас доконали мошки, но это уже было неоригинально.
Но достаточно противно. С 7 августа не сравнить, конечно, но
тоже много. Но пережили как-то. Но вот пока бегали от мошек,
наткнулись вдруг на баню. Настоящая баня, хотя и плохонькая.
Некоторые даже помылись. Но там даже спуска к воде не было,
приходилось каны нагревать, а каны нужны на кухне, а еда
гораздо важнее чистоты, так что помылись-то немногие. Зато
многие поели. А вечером был замечательный закат. По дороге к
бане располагался аккуратный соснячок, так солнце оранжевым
светом било в эти сосны, и создавалась очень приятная картина.
Ну, в общем, и весь день получился очень приятный, во всяком
случае, мы полностью высушились. И это главное.
Moral level: 6 (Normal).
10 августа
А сегодня Финик уничтожил рис. Это у него здорово так
получилось, успешно. Ченцов завтрак варил. А мы только
собирались вылезать из палатки. Вдруг Ченцов кричит: "Финик, ты
что с рисом сделал!?" Все тогда уж сразу вылезли, пошли
смотреть. Ну что, ничего особенно и не сделал, испортил только.
Когда на первый день Мурена протекла, и все продукты промокли,
рис не избежал общей участи. Но Фионин оказался хитрей и
высушил его по мере возможности. Но рис, как выяснилось, был
еще хитрей, и высох не до конца. А потом, когда он, будучи
влажным, попал снова в родные свои молочные пакеты, он получил
возможность портиться сколько душе угодно, потому что его уже
никто не контролировал. И рис использовал эту редкую
возможность полностью. Из четырех пакетов два совсем
заплесневели и выглядели настолько неаппетитно, что их пришлось
выбросить. Но это значит, что запас продуктов, о необъятности
которого постоянно говорил Лебедь, сократился еще на две порции
завтраков. Завтраков стало еще на два меньше. Все радовались.
Ченцов тоже не унывал. Хотя это и странно, поскольку это ведь
его будут бить, если продуктов не хватит. Фионин же и будет
бить. Я ведь поэтому и радовался. Наверно, Ченцов до такого
поворота темы просто не додумался. А надо бы. Наказания за
глупость не заставляют себя ждать.
Такое наказание настигло Ченцова в то же утро и заставило
нас всех стоять на волнах и ждать, пока он, Ченцов А.А.,
подкачает свои борта. Вчера он, понимаете, бездельничал, причем
так долго, что даже успел собрать и разобрать свою бестолковую
байду, но когда дело дошло до того, чтобы сделать что-либо
полезное, а именно поддуть баллоны, его разломало. Трудно было
бы найти более неподходящий момент. Когда же все быстро
погрузились, рассчитывая пройти озеро по как можно меньшей
волне, и бодро (для быстроты) вышли на продуваемое всеми
ветрами пространство, до этого тормоза неожиданно дошло, что на
сдутых баллонах он может и не пройти озеро, тогда он
десантировался на ближайшие камни и принялся надуваться. Волны
между тем использовали дополнительное время и вышли на
качественно иной уровень.
Озеро Лежево - самое большое на маршруте. Его, конечно, с
Энгозером не сравнить, но это все же не лужа вокруг дома, и
волна там в благоприятные для этого момента может подняться
весьма приличная. Дело усугубляется еще и тем, что озеро
идеально подходит для разгона ветра
- оно явно не замусорено островами и имеет простейшую форму -
вытянуто сверху вниз. То есть с северо-запада на юго-восток.
Если плыть поперек, как делает большинство групп, озеро можно
пересечь за пару часов, а вдоль, видимо, можно плыть годами,
если ты тормоз типа того же Ченцова. Некоторые группы, далекие
от сомнительного счастья нести в своем составе таких тормозов,
все же идут туда, тогда в конце пути они выходят в Среднюю
Охту, по которой сваливаются, испытав дополнительные трудности,
в озеро Воронье. Нам это, очевидно, не грозило, и потому нам
требовалось всего-то пересечь Лежево поперек.
Как и следовало ожидать, волна, которая еще утром и не
помышляла о работе, незадолго до нашего выхода спохватилась и
стала резко усиливаться. С помощью Ченцова она успела разойтись
к тому времени, как нас вынесло на большую воду. Так что нам
осталось только ободрять себя размышлениями о том, что
рассекание волн способствует увеличению чистоты байдарок и
экипажей. Ладно еще погода была вполне сносная.
Путь по Лежеву делится пополам мысом Всех Уезжающих с
Маслозера. (Там можно свернуть на Маслозеро, где живут некие
железные полумифические фермеры, которые способны
транспортировать всяких нуждающихся, куда им надо). Это одна
ходка. У мыса на устрашающего вида камнях можно постоять и
отдохнуть, если это кому-то может понравиться. Дальше
открывается вид на лес, среди которого имеет место вытекание из
озера реки на озеро Воронье. Там я лишний раз убедился, что
друзья мои богатым интеллектом, увы, не страдают. Я
единственный сразу увидел исток реки. Ровная полоска леса там
имела очевидный минимум, но все расплылись кто куда, только не
прямо по курсу. Дмитрий Александрович вообще рванул резко влево
и сильно отдалился от коллектива. И только потом, когда стало
уж совсем очевидно, что я прав, все дружно скорее бросились
туда и даже не поблагодарили меня. Впрочем, я на это особенно и
не рассчитывал, от них нельзя ожидать слишком многого. Тем
более, что мне стало как-то не до того.
Дело в том, что по Лежеву мы шли по нормальной погоде, небо
было по привычке засорено кучевыми облаками, но сквозь них
изредка даже пробивалось солнце. А вот когда мы подплывали к
плотине, - выходу из Лежева, - и уже не находились в зоне
влияния волн, вдруг оказалось, что нас вот-вот накроет тучами
настолько безобразного цвета, что жизнь сама собой как-то
показалась откровенно печальной штукой. Это даже были не то
чтобы тучи, а скорее единый антитуристический фронт густой
серо-синей окраски, могучий и абсолютно непрошибаемый. Он
недвусмысленно пер на нас спереди, так что не оставалось даже
шансов уплыть от него.
Следующим номером программы снизу было Торосозеро,
удивительно мерзкое, мелкое, без стоянок, сплошь затянутое
различной тиной, изъеденными листьями кувшинок и прочей
гадостью, битком набитое мертвыми стволами сосен, на ветках
которых было опять же понавешано на удивление много тех же
отвратных водорослей и всякой другой дряни. Короче, Торосозеро
оставляет откровенно гнусное впечатление, остается только
радоваться, что оно такое маленькое. Однако часок-то точно мы
скоротали развлекаясь предложенными нам отвратительными видами.
Погодка тем временем подошла к концу, антитуристический фронт
накрыл нас и мог раздражать уже не только спереди, но и со всех
сторон сразу, стало холодно, неуютно и вообще поганенько.
Торосозеро, к счастью, кончилось, и впереди нас ждал порог
Пебозерский, обозначенный вместе с Немесом как один из наиболее
сложных порогов похода. Перед ним по описанию живет средненькая
шивера и ряжевая стенка. Сам порог, опять же по описанию,
характеризуется относительно чистым сливом, правым плюгавеньким
рукавом, забитым камнями, бревенчатыми стенками по бокам,
быстрым течением и огромным бульником на выходе, который к тому
же неясно, где и обходить. Гроза все никак не торопилась
разразиться, и мы прошли пару черти-чего такого, что можно с
натяжкой принять за шиверы, а также мы прошли мимо бревен, явно
бывших когда-то стенкой.
Наконец мы уткнулись в порог. Там было все по описанию, -
правый рукав, бревенчатые стены, быстрое течение и, как
выяснилось вскоре, бульник на выходе. Он был единственным
препятствием, но создавал устрашающего вида метровую волну над
собой, и такая же по виду бочка дислоцировалась чуть ниже по
течению, но справа. В итоге почти перекрывался весь выход из
порога. Эта оптимистическая картина не видна от места
зачаливания, так что ее первым увидел Данилов, который отважно
пошел по скользким бревнам сбоку от порога осматривать его. За
ним по ошибке пошел и я; мне очень надоело сидеть в луже, и я
решил пройтись. Я моментально замерз до околоминусовой
температуры, а на обратном пути еще поскользнулся и провалился
в воду по колено, что тоже не прибавило бодрости. Еще мне очень
не понравилось то, что я увидел, хотя Данилов и прокидал
камнями второе бурление и сказал, что там, наверное, чисто. Я
не был уверен, что нам так уж сильно повезло, но мы пошли
первыми проверять даниловские теоретические выводы. Тут как раз
и пошла гроза, и еще Лебедь обрадованно сказал, что все самые
гадкие пороги мы всю жизнь проходили в проливной дождь. Я не
протестовал. Для вида я тоже порадовался и сделал даже какое-то
ценное замечание по этому поводу, но на самом деле мне уже
ничего не хотелось, разве что согреться. Добрый Данилов
недовольно заметил, что он против того, чтобы я так дрожал,
потому что якобы Пельмень слишком раскачивается, Ченцов
запоздало побежал смотреть, как проходится порог. (Он потом по
своей врожденной неуклюжести упал там в воду). Жизнь
продолжалась в привычном темпе. Порог проходится. Там и вправду
чисто, и мы все под проливным дождем его успешно прошли.
Дождь прекратился, и мы отправились себе дальше. Теперь мы
шли в конце, было еще холоднее и мокрее, Фионин изредка бухтел,
что порог Пебозерский должен выходить в Пебозеро, а
следовательно, то был не он, жизнь все еще продолжалась.
Финик оказался прав. Так всегда - кто-то постоянно бухтит о
грядущих неприятностях, и все время хочется дать ему по башке,
а потом он вдруг оказывается неожиданно прав. Наверное, это
проявление некоего тайного диалектического закона Правоты
Бухтящих о Неприятностях. Порог Пебозерский действительно
выходит в озеро и интересен своим сходством с той поганой
ряжевой стенкой, которую мы полчаса осматривали и под дождем
проходили. Первые успели отрулить и свалили влево на коряги, а
нам там уже было тесновато, и нам крикнули: "Идите так (читай:
проваливайте), здесь негде встать!!!" Друзья, называется. Мы и
пошли. И с ходу крепко сели на риф на самом входе в порог. А
они там стояли на приколе на своих корягах и радовались при
виде того, как нам по их милости тяжко приходится (потом еще
Лебедю пришлось их с этих коряг снимать). Я не помню, как мы
снялись, но все же снялись кое-как, соответственно тут же
влетели на хорошей скорости в струю, беспомощно махая веслами,
потом нас еще крепко тряхнуло где-то пару раз, шкрябнуло обо
что-то, залило, качнуло, снова залило, и мы наконец вывалились
в озеро Пебозеро. А все остальные остались грустить за
поворотом. Нам было уже лучше всех, но все равно не слишком-то
радостно, - мокрые, мерзнущие и свирепые, в мокрых раздутых
спасах, как в уродливых скафандрах, мы злорадно прыгали по
камням вокруг порога и смотрели, где там фарватер, по которому
могут пойти наши недалекие друзья. Фарватер прослеживался не
везде.
Сложнее всего дело обстояло с камнем, с которого мы
снимались на входе в порог. Это чудесный камень. Он так стоит в
отдалении, будто бы вовсе и не имеет отношения ни к каким
порогам, но однако он несомненно занимает весьма видное место в
обществе наиболее коварных камней региона, поскольку стоит
вроде еще и не в пороге, зато ловит почти все плавсредства,
которые в порог идут. Когда-нибудь потом, разумеется, он
доиграется, и лодки, байды и катамараны совместными усилиями
сотрут его своими днищами в ноль, но этот чудесный камень от
природы непроходимо, просто патологически глуп, (я бы назвал
его Глупым камнем), понять такого грозного обстоятельства он
просто не в состоянии и с дороги убираться, насколько мы
заметили, не собирается. И мы там сидели, и Финик там тоже
сидел, а когда на прорыв пошел Ченцов, всем было ясно, что ему
мало что светит, разве что он по ошибке пойдет не туда, куда
планирует, и тогда случайно пройдет порог.
Чуда не случилось, и Ченцов застрял на Глупом камне гораздо
крепче, чем все, так что было ясно - родственные души нашли
друг друга. Эпопея прохождения Ченцовым порога Пебозерского
весьма поучительна и интересна, она заслуживает отдельного
описания и рассмотрения, но вот лично я не хотел бы этим
подробно заниматься. Ченцовскую Мурену безнадежно развернуло на
Глупом камне, потом Ченцов еще пару минут злобно скрежетал
веслами, потом он вылез по пояс, потом поскрежетал зубами,
потом сразу провалился еще глубже, и Ксеня взяла весла и пошла
вниз по порогу пешком, а еще потом Ченцов схватил байдарку в
охапку и уволок ее на запасные пути, то есть на практически
непроходимый пресловутый правый рукав, а Финик пошел ему
помогать, а Лебедь с Натальей в это время прошли порог
практически чисто, а Данилов Алексей Николаич все подряд
фотографировал, а Ченцов потом провалился в воду еще несколько
раз, в общем, когда наконец насквозь мокрый злой Ченцов
выбрался с любимой байдаркой в Пебозеро на большую воду,
спускался вечер, слева радостно валила новая группа
ультрафиолетовых туч, и все стояли и встречали его, безнадежно
замерзшие, голодные и раздраженные.
Спустя десять минут мы уже стояли на песчаном берегу, Финик
с Денисом пытались развести костерок из абсолютно не
предназначенных для этого полусырых, грязных и мокрых веток то
ли тополей, то ли осин, которые накидал там какой-то
горе-дровосек, из вконец разорванной перекусной сумки
лихорадочно доставали жалкие крохи еды, которые еще сухой утром
Ченцов соизволил выделить нам на поддержание сил, которое он с
жестокой иронией назвал перекусом, Николаич зачем-то (видимо,
от холода) бегал и разгружал нашу байду, все сосредоточенно и
быстро хаотично двигались, отдаленно напоминая дурдом на
прогулке.
Еще через пять минут костер худо-бедно дымил, наш
многострадальный Пельмень валялся на песке распотрошенный и
брошеный, как большая дохлая рыба, и все, сгрудившись
бесформенной толпой вокруг дыма, озабоченно глядели в небо и
обсуждали сами с собой наши перспективы на погоду в редких
перерывах между бесплодными поисками ножика, якобы нужного для
нарезания перекуса, хотя очевидно было, что резать там по
большому счету нечего.
Еще через две минуты среди дыма мелькнул первый огонек, а
среди людей произошло движение к своим накидкам, вызванное
преимущественно тем, что перспективы стали всем очевидны.
Еще через восемь секунд пошел дождь, и была буря, и был
ветер, и был гром, ну просто ой, ой. Потом мы еще не меньше
получаса сосредоточенно сушились, грелись, ругались и грызли
свои приблизительно съедобные конфеты. Выдвигались идеи
вставать прямо там, но тучи вновь ушли, пришли даже кусочки
синего неба, и эти идеи были с негодованием отвергнуты всеми.
Даже автором, хотя я и не помню точно, кто это был. Не я.
Наверное, то была мысль народная.
Когда тучи ушли, оказалось, что еще, собственно, и не вечер,
и что можно еще плыть, и мы пошли снова с упорством маньяков
вперед, через кляксообразные озера Пебозеро и Хизиярви (причем
сложно точно сказать, где именно кончилось Пебозеро и началось,
так сказать, Хизиярви), мимо многочисленных абсолютно покинутых
(и одной не совсем покинутой) деревень, каждая из которых
больше двух коробок домов как правило не содержала (все с
замечательными названиями, к примеру, там был дом, который
называется Кангашнаволок), и мимо снова под солнцем получивших
цвет деревьев, кустов, травы, поганок, обломанных сучьев,
мусора, коряг...
Приключения продолжались. В итоге через часок мы подплыли
вплотную к озеру Вороньему, так ни разу и не сбившись с
московского графика, и стали искать там стоянку. Первые попытки
позорно провалились. Мы облазили порядочные участки берега, но
нашли лишь указатель, который самодовольно говорил, что справа
- страна Духов, а слева - страна Дураков. Наверное, ее
установил какой-нибудь дух или дурак. Пограничник.
Общеизвестно, что на озере Вороньем находится так называемый
остров Добрых Духов, там понатыкано множество деревянных
скульптур и чего-то еще, оттуда-то и мог прийти дух. Дурак мог
прийти с любой стороны, это естественно и тоже общеизвестно.
Они встретились и поставили указатель.
Но дураки отхватили себе неплохую территорию; именно слева
мы нашли прекрасную стоянку, обезображенную надписью "Мыс
Уютный", ровную, с дровами, с черникой, с благоустроенным
очагом, даже с баней и коптильней, с хорошим причалом и видом
на море. Пока мы искали стоянку, тут как тут приперлись новые
тучи, стало опять неприятно, холодно, так что мы разгружались и
разбивали лагерь быстро, не тормозя. Вот мы с Даниловым
разгрузились тогда примерно за минуту, и больше никогда не
разгружались быстрей, а поставились еще минут через десять. Не
все, конечно, могут не тормозя сделать работу качественно, так
что Ченцов расставил палатку прямо под наклонившимся стволом
большой сосны, но это мелочи, ничего другого и не стоило
ожидать. Стоянка была отличная, но решили, что дневка,
запланированная еще в Москве, будет отменена по причине
нецелесообразности.
Ужин оказался отмечен новым слоном - Ксеня достала банку
абрикосового джема, а Данилов ее съел. Я порой удивляюсь, до
чего он прожорлив. Почти как Фионин. Он схватил эту банку, сел
с ней подальше от всех и быстро-быстро начал поедать джем
ложечкой. Когда кто-нибудь подходил, Данилов со стонами отдавал
немножко джема, но когда этот кто-нибудь уходил, он снова с
урчанием набрасывался на еду, и таким образом благодаря своей
близости к банке он один съел процентов семьдесят джема. Сердце
мое плакало, и мы с ним едва не подрались. Столько продукта
пропало! Вечером погода совсем испортилась, скоро стемнело, и
мы легли спать. Вот такие бывают боевые дни.
Moral level: 5 (Satisfactory).
Выдержки из некролога
Дорогие товарищи! От имени и по поручению Правительства
Страны Добрых Духов и всего Добро-душного Народа мы вынуждены с
глубоким прискорбием огласить всем тягостную весть. Сегодня,
одиннадцатого августа тысяча девятьсот девяносто пятого года,
приблизительно в четыре часа утра по Вороньему времени, на
озере Вороньем после тяжелой и продолжительной болезни
скоропостижно скончалась Народная Утешительница всех угнетенных
и вымокших Хорошая Погода. Добрые духи, непроходимые дураки,
все прогрессивное человечество понесли тяжелую утрату. Хорошая
Погода родилась в конце июля... отличалась наилучшими
качествами... тепло и солнечный свет... всегда на самые
ответственные посты... работа с туристами... болела почти с
рождения... тяжелый приступ восьмого августа... почти полностью
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |