Декопольцев Сергей.
На озере Дальнем. (Рабочее название.)
1. Трое идут в лес. (Почти по Никитину).
Место действия – поселок Ревда.
- Ну, и куда дорога делась? – растеряно спросил Григорий Петрович Блохин, когда они поднялись на холм.
- Ай, ай! – захихикал в ответ Анатолий, ударяя себя по ляжкам, раскатился мелким бесом. – Никак, украли дорогу! Унесли!..
- Заткнись, алкаш! – осадил Петрович непутевого братца, пытаясь суровостью тона скрыть замешательство.
…Н-да, удивляться было чему! Дорога, серой лентой сбегая с холма на дно глубокого оврага, ныряла в ручей. В советские времена военные строители перекинули через этот ручей неплохой
мост – на бетонных быках-сваях, способный держать груз многотонных тягачей и самосвалов. А может быть и танков. Но теперь моста не было. Остались только сиротливо торчащие сваи да куча железобетонных блоков на дне. Коричневая вода, победно журча, переливалась через них – пенилась, кружилась маленькими водоворотами.
Впрочем, отсутствие моста не было большой бедой – ручей мелок, дно – не илистое, песчаное – можно и вброд перейти. Главная проблема была в том, что на том берегу, за развалинами моста не было и дороги! Было скопище ям и земляных валов, хаос месива из грязи, суглинка и асфальтовой крошки. И по обочине не обойти – густые заросли кустов и подлеска подступали вплотную к этому безобразию. Или – все-таки можно было попробовать?..
- Это кто ж так дорогу порушил? – обернулся Блохин-старший к брату.
- История умалчивает! – опять ухмыльнулся Анатолий.
«Вот и сходили… «на промысел»! – горько подумалось Григорию Петровичу.
Он решительно сдернул с плеча рюкзачные лямки. – Пора домой собираться!»
Братец любимый, овца заблудшая, впрочем, понял его намерения по-своему.
- Не здесь…не здесь…- зачастил он, захлебываясь слюной в предвкушении. – Там, в сторонке, пеньки есть…Там и присядем – спрыснем такое дело… Тошенька! – подтолкнул он племянника (тот стоял, ухмыляясь, разглядывая остатки моста) – доставай-ка закуску!
- Уймись, стыдоба! – осадил Григорий Петрович. – Одна мысля – как бы нажраться! И племяша не тронь – я Зоеньке обещал, что никаких пьянок не допущу! Не слушай его, Антон!
- А чо? – Тошка, улыбаясь, шагнул вперед. – Я совершеннолетний, имею право…
«Да какой ты совершеннолетний!» - чуть было не брякнул Блохин-старший, но вовремя прикусил язык – только рукой махнул. Парню давно уже перевалило за тридцать, а разумом он до сих пор оставался подростком. Он и выглядел-то необыкновенно молодо для своих лет, побрившись, вполне сходил за двадцатилетнего.
«До сих пор – «Тошка» да «Тошка», маленькая собачка – до старости щенок…»
Зойке пришлось отдать сына в спецшколу – до сих пор Антон читал через пень-колоду и писал с ошибками. Но рассуждал вполне здраво, руки у парня были золотые. На заводе, куда пристроила его мать, его хвалили. Просто не давались парню абстрактные понятия. Григорий Петрович, еще в бытность свою учителем, хотел было позаниматься с племянником, но тот уперся: «Отстань со своими учебниками!» Так и остался вечным подростком. Хотя в житейской сметке не откажешь, не дебил, которого с ложечки кормить надо. И на том спасибо.
Одно плохо – попал парень под влияние Анатолия. Братец, как поперли из автослесарей за пьянку, зачастил к Зойке. Она и прогнать не смеет – брат ведь все-таки! А он, стервец, просто так не ходит, волокёт с собой бутылочку. Заведет Антона, а потом уже тот покупает – Толяну чистая экономия! «Да гони ты его!» – сколько раз говорил Григорий Петрович сестре, но та только руками разводила -–не могу, дескать. Пробовал он сам с младшим братом поговорить – да толку чуть. Трезвый – клянется, божится, в грудь себя бьет, а потом – опять за старое. Может, с Тошкой поговорить?
- Слышь, Антон (старший Блохин старался почаще называть племянника полным именем – пусть чувствует себя взрослым мужиком!), не надо вам пить!
- Да ну, дядя Гриша, - отмахнулся Тошка. – Мы по чуть-чуть…
«По чуть-чуть, - проворчал Григорий Петрович про себя. – Знаю я ваше «чуть-чуть»! Толян как только рюмку опрокинет – мигом заведется: нажрется до поросячьего визга или будет пить, пока в бутылке плещется!»
Он вдруг тоскливо подумал, что стоит только заикнуться, мол, не пойдем дальше – дороги нету, и братец тут же согласится. «Вот и хорошо, - скажет, потирая ладошки. – Вот и славненько! Пойдем назад! Ко мне зайдем – посидим маленько.»
«Ему то что, алкашу? У него-то дом здесь, в Ревде! Ну не совсем дом, дача, по дешевке купленная. Всего-то и обстановки, что печка-буржуйка, продавленный диван да стол обшарпанный. Везде пыль, паутина, бутылки пустые по углам… Хотя нет: бутылки-то он сдает… «Брат, ты бы хоть прибрался, ремонт сделал! Живи как человек!» «Что ты в жисть мою лезешь?! Ну как есть учитель – лишь бы учить кого-то! Вон, Тошку воспитывай!»
Ну, пойдут они обратно, и что толку? Он-то, конечно, у брата не останется, а вот Тошка – наверняка, Толян кого хочешь уговорит. Харч у них есть (Зоя на дорогу положила), а за спиртом дело не станет. Приедешь в Первомайск и красней перед сестрой – увез племянника на пьянку!
Он и сам не понимал, как вообще согласился на эту «авантюру». Тошка уговорил: «Дядя Гриша, ты сейчас на пенсии, она у тебя маленькая. Пошли с нами в выходные за «цветняком»? («Цветняком» первомайские бомжи называли лом цветных металлов.) Там, за Ревдой, в советское время бо-о-ольшая военная часть была! Вояки-то во время 90-х все куда-то сгинули, так цветняка там, наверное, тонны целые!»
- Это кто ж тебе про воинскую часть рассказал?
- Толик. («Толиком» он Анатолия кличет. Никогда его «дядей» не называл. Оно и понятно: не заслужил другого обращения алкоголик проклятый!»)
- Что нужно для вашего промысла? – только и спросил тогда Блохин-старший.
Тошка пожал плечами.
- А ничо. Топор с рюкзаком, да лопату штыковую не забудьте. Спички, вот еще, нужны. Ну – и еды с собой.
- Эх, Антон, - сказал тогда Григорий Петрович. – Я ведь смолоду копейки чужой не взял, и детей этому учил, а вы меня на такое дело подбиваете!
- Да ничье же это все теперь, дядь Гриш, - возмутился Тошка. – Уже больше десяти лет часть бесхозная стоит!
…И вот субботним утром они с Антоном сели на пригородный автобус маршрута «Первомайск-Ревда». На них никто никто не обращал внимания – типичные дачники. Затрапезные курточки, брюки в сапоги заправлены, на Блохине-старшем – серая пролетарская кепка, на Тошке – выцветшая бейсболка. У обоих в руках лопаты – чем не дачники? И все равно Григорий Петрович всю дорогу краснел и прятал глаза. Ему казалось, что все догадываются о цели их поездки.
…Ревда встретила не по-городскому чистым воздухом, криками петухов, далеким лаем какого-то глупого барбоса. Вдоль улицы стояли поморские дома- пятистенки, потемневшие от времени, с резными наличниками и обширными поветями. Кое-где из труб подымались дымки – бабушки-хозяйки топили печи. Народа на улицах было мало: август – дачный сезон – все на огородах.
…У любимого братца над трубой – никакого дыма не вилось: дрых после очередной попойки. Пришлось долго молотить в дверь – еле достучались. Перегаром от него несло – Григорий Петрович чуть не выскочил на улицу. Но вовремя сообразил, что делать этого никак нельзя: этот змей непременно подбил бы Тошку на винопитие.
Видя, что старший брат никуда выходить не собирается, Анатолий со скрипом провел ладонью по небритому подбородку и хмуро, не таясь, сказал:
- Опохмелиться надоть.
- Я вот тебя опохмелю! – не выдержал Григорий Петрович. – Подпор вот возьму подлиннее, да как перетяну поперек хребта!
- Не надорвись, пенсия, - младший Блохин ухмыльнулся. Встал, почесывая грудь под когда-то голубой майкой и пошел к лавке, где стояло ведро. Зачерпнул ковшиком воду, хлюпая, испил, вытирая рот, обернулся. – Что, старшой, решил вместе с нами идти вояков бомбить?
- Сами же говорите, что часть давно расформирована, - Григорий Петрович почувствовал смущение. – что нет там никого… - он беспомощно повернулся к племяннику – подтверди, дескать, но вместо Тошки ответил Анатолий.
- Верна. Лет десять уже в ту сторону никто не хаживал, не езживал. Ходили, но унести все не смогли, потому как дорога плохая – на машине не проедешь. Разве что на «гэтээске», да и та, поди, застрянет. Принесем кило по десять цветняка, сдадим – нам на водку хватит, а тебе, пенсия, на кефир! – и заржал, довольный.
Григорий Петрович ругнулся, было, на нахала, да тому что? – махнул рукой и пошел собираться.
…И еще запомнилось старшему Блохину, как выходя от Толяна, столкнулись они с его соседкой, женщиной еще нестарой, его, Петровича, лет.
- День добрый, - не слишком любезно поздоровалась она, цепким взглядом оглядев всю троицу: собутыльники что ли? – Никак огород надумал копать, Анатолий?
Григорий в мольбе скосил глаза на брата: не сболтни лишнего! Но тому, видимо, надо было отвести от себя другие подозрения.
- Не боись, Марья! – махнул он рукою. – Чужих огородов я не копаю, разве хозяин попросит. А пошли мы с племяшом да братом (Григорий Петрович закатил глаза.)на самый что ни на есть честный промысел -–железом разжиться.
- Это где же ты железо возьмешь? – поинтересовалась соседка.
- А там! – показал пальцем Анатолий. – За бугром, где военная часть была.
- Свят! Свят! – глаза соседки округлились, рука поднялась как для крестного знамения. – И не боитесь? Креста на тебе нет, Анатолий!
- Дура! – бросил Блохин-младший через плечо и зашагал не оборачиваясь.
За ним последовал Тошка: улыбка до ушей, в зубах – сигарета «прима». За Тошкой – сердитый Григорий Петрович, красный как рак.
- Что ж это, брат, твоя соседка на нас посмотрела, будто мы чужую могилу зорить пошли? – поинтересовался он.
- Дура – она дура и есть, - философски ответствовал разлюбезный братец. – Да и правду сказать, про те места народ многое болтает…
- Что болтает-то?
- А так… чепуху всякую…
…И вот теперь, пока эти два обалдуя курили да перемигивались, Григорий Петрович решал про себя непростую задачу: возвращаться или двигаться дальше? По всему выходило, что возвращаться нельзя – братец упадет в запой и племянника за собой утянет.
«Дойдем до места, - решил он про себя. – Наберем ихнего… «цветняка», и – назад. Здесь, в Ревде, приемного пункта нет – придется в город ехать. А там металл сдадим – я Тошку домой отправлю, сдам Зое с рук на руки, вот и обломится Толяну!»
Планы Григория Петровича, как и планы многих полководцев прошлого, страдали одним недостатком: не учитывали действий «противника». В чем он и убедился, повернувшись к «сладкой парочке», сидящей рядком на брошенном посреди травы старом бревне. Успел увидеть, как засуетившийся Анатолий старательно прячет в рюкзак серые пластмассовые стаканчики, а Тошка жует, раздувая щеки, да еще пытается не засмеяться, стервец!
- Уже успели?! – грозно подступил старший Блохин к брату, но тот замахал руками.
- По одной… по одной только…На опохмелку…
- Мы не будем… больше, - пояснил Тошка с набитым ртом.
- Не будете, - горько повторил Григорий Петрович. – И зачем я с вами связался, с алкашами?
- Да пошли, пошли уже! – заорал Толян, вскакивая. – Шагай за мной, пенсия! Не боись – тут воробью по колено…
…Нет, совсем не по душе пришлась Блохину-старшему эта дорога. Да и дороги-то как таковой не было – одни здоровые круглые ямы. «Воронки, - вспомнил Григорий Петрович полузабытое с армейских времён слово, и тут же сам себя одернул. – Ты что – совсем с ума сошел? Откуда тут воронкам взяться?» Но чувство, что догадка верна, не проходило. Видать, кто-то и впрямь решил уничтожить эту неширокую ленту бетона, стремясь преградить путь – куда, зачем?..
Последнее время часто шли дожди, и бетонное крошево утонуло в грязевом море – идти здесь невозможно – утонешь. Поэтому брели по обочине: Тошка впереди, братья – следом. Племянника приходилось то и дело окликать: топал вперёд, не оглядываясь – молодой, ноги длинные. Как назло, ветер опять нагнал туч, и зарядил мелкий дождичек. Комарам, кстати, разбойничать он нисколько не мешал – только злее стали. Григорий Петрович, не догадавшись захватить в дорогу мази от крылатых паразитов, хлестал себя сорванной березовой веткой, словно в бане – веником. Да еще младший братец, топая за спиною по пятам, зудел над ухом не хуже любого комара.
- …Вот я и говорю: часть большая была, машин сколько туда гоняли – страсть!.. А железную дорогу проложить не сподобились – мы бы эти рельсы с племяшом живо бы оприходовали, да… хе-хе… Машин шло – колонны целые! Все больше «Камазы», крытые, да ночами – что везут – не поймешь!.. А и гражданских туда много езживало – на «волгах», да автобусами большими… люди видели… Все в костюмах, но не пузатые…очкариков много – ученые, не иначе…
- Слышь, Толян, - недовольно бросил через плечо Григорий Петрович. – Тебе бы не водку глушить, а в Штирлицы идти…
- Не… - захихикал за спиной брат. – Это ты у нас после службы в педагоги подался, а в семье умный должен быть один! Мне и в мастерских неплохо было – хорошо заколачивал!
- А сейчас ты сколько «заколачиваешь»? – разозлился Григорий Петрович. Где она – твоя «работа денежная»?
- И моей работы нет, и твоей – тоже! – засмеялся Анатолий. – И пенсией ты мне своей не тычь! Много ли проживешь сейчас на твою пенсию? Вместе вот за «цветметом» идем!
- Далеко еще? – прервал его разглагольствования Блохин-старший.
- А бес его знает! Может пять километров, может – более… Мы-то с Тошкой в ту сторону пока не промышляли, потому как боязно…
- А чего же ты сманил нас туда? – возмутился Григорий Петрович.
Он резко остановился, поворачиваясь, так что младший брат едва не налетел на него. – Может быть и нет там никакого вашего «цветняка»?
- Что ты? Что ты? – замахал руками Анатолий. – Ты, Гришь, не сомневайся! Есть, как не быть!
- Да с чего ты решил?
- Больно быстро они тогда все сбежали, - туманно объяснил братец. – И больше из них никто туда не возвращался. Жен да детишек своих они на автобусах вывозили, сами с солдатами – на грузовиках…
- Да кто – «они»? – не выдержал Григорий Петрович.
- Как это «кто»? – удивился Толян. – Военные! Научники всякие, что там гнездились! Драпали так, что только пыль столбом! Это случилось как раз после того, как в той стороне самолет упал…
- Какой самолет?
- Большой, реактивный… Ночью дело было…весной девяносто…девяносто шестого года…Грохот стоял, упаси Господь! Старухи местные, в Ревде, все по погребам попрятались, а мне прятаться негде было – ну я и вышел на крыльцо. Все равно, думаю, помирать – дай хоть погляжу. Полоса светящаяся с полнеба была! Красивая такая – то красная, то зеленая! А в начале ее – три огня; один мигал – ну точно, самолет! Упал он за бугром, я еще, грешным делом, подумал, что он как раз на военный городок и грохнулся! Ну, думаю, отдавали мамки сыновей в армию, радовались, наверное, что не в Чечню, а тут…
- Так он взорвался? – нетерпеливо спросил Григорий Петрович.
- Взорвался, взорвался, а как же! – закивал головой Анатолий. – Но – тихо! Полыхнуло там в лесу, бабахнуло приглушенно – и все! А часа через три, когда местные уже из погребов повылезали, слышим – машины ревут…
- А я почему про это не знаю? – подозрительно спросил Блохин-старший.
- Да-к прибегал же я к тебе, Гриша, рассказывал! А ты отмахнулся: в унылом состоянии был, как тебя со службы попёрли… - Толян хихикнул.
- Не «попёрли» меня, - сурово поправил его Блохин-старший, - на пенсию я вышел!
- Ну вышел – да учителем «нвп» (НВП – «начальная военная подготовка», входила в программу средней школы. – Д.С.) тебе после твоих погон не сладко быть показалось… На митинг свой какой-то собираешься – глотку драть, да таких же горлопанов слушать… Да еще женка твоя, покойница, говорит, мол, не слушай, пьяница – он пьяница и есть, похмелиться ему охота, вот и мелет всякую чушь…
Григорий Петрович и сам смутно припомнил тот братьев визит. Действительно, ни он, ни Маша-покойница Анатолия слушать не стали. Времена тогда были лютые: что ни день -–где-то падали самолеты, тонули подлодки и горели поезда. Поэтому рассказ брата он посчитал пьяными бреднями…
- Эй, дядь Гриш! – окликнул его Тошка.
Братья отвернулись друг от друга и посмотрели вперед. Там, неподалеку, остатки того, что раньше было дорогой, круто поворачивая, упирались в темно-зеленую стену соснового бора. Точно «журавль» над колодцем, торчал вечно поднятый теперь шлагбаум. Сквозь потеки ржавчины еще можно было разглядеть бело-черную, под зебру, раскраску. Рядом – покосившийся столб с плакатом.
«Стой! Запретная зона! – прочитал Григорий Петрович, шевеля губами. – Объект МО РФ. Проход, проезд запрещен!»
- Видали, голуби? – обернулся он к спутникам. – Проход запрещен!
Но те, не слушая, уже подходили к низенькому зданию, с когда-то выбеленными стенами и плоской крышей.
«КПП, - догадался Григорий Петрович. – Контрольно-пропускной пункт…»
Братец с племянником уже исчезли за дверью и шуровали внутри. Блохин-старший, с неясным беспокойством, поспешил за ними. Внутри было темно и нехорошо пахло – сыростью, плесенью, нежилой пустотой. (Он вздохнул, ностальгически вспомнив времена службы – в любой воинской части эти домики-КПП старались содержать в образцовом порядке. А здесь…)
- Гляди, племяш, телефон! – веселился Толян.
- Ну и что, что – телефон? – рассудительно возразил Тошка. – Провод-то оторван!
- Оторван, да не унесен! А ты что, - Толян захихикал. – Мамке позвонить хотел?
Не дождавшись ответа, он продолжил. – В старых телефонах все провода медные завсегда были. Я ж говорю – Клондайк!
- А аппарат зачем брать? – возразил племянник. – Сырой, да грязный…
- Ничего – отмоем! Главное – раз здесь телефон стоял, то, значит, и кабель отсюда протянут. А мы его – чик, чик! – Блохин-младший довольно засмеялся.
Пока они переговаривались, Григорий Петрович оглядывался по сторонам. Странно, но стекла в больших окнах, глядевших на дорогу, остались целыми. Правда, грязны были до безобразия, но свет пропускали. Толян между тем занялся столом дежурного; выдвигал ящик за ящиком и недовольно ворчал. Тошка, присев на стоящий у стены диван, вертел в руках потемневшую фуражку.
- Дядя Гриша, смотри, что я нашел!
Григорий Петрович молча принял у него из рук заплесневелый головной убор и уставился на темную, потерявшую блеск, кокарду. Смотрел долго, не отрываясь.
- Ты что, брат, в камень, что ль, обратился? – окликнул его Анатолий, все еще перетряхивающий ящики стола.
Старший Блохин с трудом оторвал взгляд от заляпанного грязью козырька, и оглянулся вокруг: стены с облупившейся краской (когда-то она была зеленой), бурые от сырости обрывки плакатов с картинками из «Устава гарнизонной и караульной службы», слепые плафоны на потолке, с которого давно уже осыпалась известка.
- Значит, бежали они. – сказал он сам себе тихо.
- Конечно, бежали! Я ж тебе говорил! – обиженно подтвердил Анатолий.
- Бежали… - повторил Григорий Петрович. – Фуражку забыть – это… это…
- Ну понятно – драпали! – не выдержав, перебил его Толян. – Жалко, что пистолет с кобурой не забыли, кроме бумажной трухи – ничего, я уже смотрел…
- Пошли отсюда – здесь запах… - подал голос Тошка.
- Фу-фу! – принюхался Анатолий. – И точно – воняет! Как будто рыба гниет!
- Окно открой, - посоветовал Григорий Петрович.
Он и сам почувствовал, что к душному запаху плесени и сырости примешивается другой – точь-в-точь тяжелый смрад гниющей рыбы.
- Сейчас, - Толян сделал шаг к боковому окну. – О-о! Да оно открыто, притворено только! – натужно толкнул разбухшую раму; с коротким яростным скрипом петель она распахнулась.
В душную полутьму хлынул свежий, настоянный на хвое, лесной воздух. Дождь кончился, и, сквозь поредевшие тучи, на промокшую землю лился рассеянный солнечный свет – ласковый и веселый. От такого целебного «душа» все трое почувствовали прилив бодрости.
Толян потер ладошки.
- Ну, до военного городка тут рукой подать. Гляньте, ребята, и дорога далее появилась! – заорал он восторженно.
Выглянув из-за его плеча, Григорий Петрович убедился, что брат прав. За КПП, по самому лесу лилась широкая полоса бетонных плит – никаких ям и канав ее не пересекало. Правда, местами плиты пересекали трещины, кое-где бетонную поверхность покрывал сплошной ковер мха, в выбоинах и на обочине блестели лужи, но по сравнению с тем кошмаром, который пришлось преодолеть – это были небо и земля.
- Я считаю, это дело надо отметить! – не мог успокоиться Толян. – Племяш, доставай!
- Чего – «доставай»? – угрюмо поинтересовался Антон.
- «Чего – чего»… Сам знаешь «чего»! Спрыснем первую добычу!
- Какую добычу? – упрямо переспросил Тошка, а Григорий Петрович мысленно перекрестился: «Слава тебе, Господи! Не поддается Антон этому змею-искусителю!»
- Ты что, племяш? – обиделся Толян. – Телефон добыли? – он потряс мешком. – Добыли! Сейчас найдем, где кабель брошен, да и смотаем его – меди надыбаем!
- Много ты меди из телефонного шнура добудешь! – проворчал Тошка (Что-что, а к Анатолию он всегда обращался запросто, на-равных.) Там меди чуть-чуть, почти одна изоляция! Высоковольтный кабель искать надо, а для этого – дальше идти, а не торчать на одном месте!
Григорий Петрович с умилением смотрел на племянника: «Ну, молодец! Вот молодец!»
- Электрический кабель и здеся должен быть, - не сдавался Толян. – Вот, - поднял он палец к потолку. – Лампы видишь? Электричество для света они ведь где-то брали?
- В городке смотреть надо, - хмуро возразил Тошка.
- До чего же ты упрямый, племяш! – картинно вздохнул Анатолий. – Лупить бы тебя – да некому!
- Попробуй только, - недовольно отозвался Антон. – Сам получишь!
- Вот, и поговори с ним… Э-э, ты-то куда? – вскинулся было младший Блохин, но Григорий Петрович уже отодвинул его и шагнул к окну.
Когда младший брат открыл раму, в помещении стало гораздо светлее, и он сумел углядеть на полу, под самым подоконником, какие-то темные продолговатые цилиндрики.
- А это что? – Григорий Петрович поднес к глазам находку, близоруко всмотрелся.
- Батюшки, патроны! – удивился Анатолий. – Как это я-то не углядел?
- О выпивке своей думал, вот и не углядел. – проворчал Блохин-старший.
Тошка, вскочив с дивана, подошел сзади и сопел над ухом.
- Патрон… нет два патрона… от автомата.
- Правильно, племянник. От «АК-74», который с пластмассовым прикладом…
- Ты-то откуда знаешь, что от него? – недовольно проворчал Толян, но тоже с любопытством уставился на находку
- Я же офицер, хоть и бывший… Эти патроны имеют калибр 5,45 мм – значит, «АК-74»-й. У старых «калашей» калибр больше – 7,62 мм, ну и патрон больше соответственно, - пояснил Григорий Петрович, а затем повернулся к замолкшей парочке. – А теперь объясните мне: что сие означает? Молчите? Тогда я вам скажу. Здесь, на этом подоконнике, - он прихлопнул ладонью. – Снаряжали магазин к автомату. Второпях снаряжали – патроны сыпались…
- Может, и стреляли здесь? Из окна? – с детским интересом спросил Тошка.
- Нет, - Григорий Петрович покачал головой. – Отсюда не стреляли. Иначе весь пол пустыми гильзами был бы усыпан. Тут только готовились стрелять. И у того человека, что автомат в руках держал руки тряслись – иначе бы патроны не просыпал. Потом плюнул он на это дело – и ходу… Фуражку вот забыл, патроны… Понятно объясняю?
Оба кивнули.
- Теперь вопрос – от кого он (или они) бежали? Люди военные – их напугать не так-то легко. Для неслуживших поясню, - он коротко глянул на племянника. – Утрата боезапаса есть тягчайшее воинское преступление – такими делами военная прокуратура занимается. А тут не про патроны не вспомнили, ни про фуражку; одна забота – ноги унести… Говоришь, через деревню пролетели – только пыль столбом? – обернулся он к брату.
Тот молча кивнул.
- Я с самого начала не хотел идти, - продолжал Григорий Петрович. – Сердце не лежало. Потом, Толян как от тебя услышал про бегство здешних… военных, решил, что здесь катастрофа произошла. Навроде чернобыльской… Но теперь вижу: не в аварии тут дело. И спрашиваю у вас, братцы-кролики, стоит ли дальше идти, судьбу испытывать? А? Что думаете?
Тошка ничего не ответил, отводя глаза. А Анатолий, облизав губы, проговорил с кривой ухмылкой:
- Ну и нагнал ты страху, Гриня! Только, ежели какая инфекция или чернобыль приключились, то до Ревды эта напасть в один момент докатилась бы, будь уверен! Знаков бы запрещающих понаставили, огородили бы все кругом… А то и деревню выселили целиком – у нас это раз плюнуть… Но нет же ничего такого, нет! Дорогу перепахали, мост порушили – да и только… Нигде, ни по радио, ни в газетах – ничего, молчок!.. Значит, зря ты нас пугаешь – нет тут никакой опасности… А то что хозяева уехали спешно, так это нам на руку… Тут меди, бронзы – на сотни килограммов, хоть машиной вези, жаль, дороги нет… И лежит это все добро под открытым небом, никому не нужное… Я с самого начала тебя брать не хотел – знал, что полезешь с нравоучениями! Не хочешь с нами – валяй назад! А мы с пустыми руками возвращаться не намерены, верно говорю, племяш?
Тошка стоял молча, с недовольным видом – руки в карманы; только головой кивнул.
- Да мне то что? – Григорий Петрович понял, что их ему не переспорить. – Вас ведь, дураков, жалко!
- Себя пожалей, пенсия! – Анатолий порылся в рюкзаке, что-то достал и шагнул к двери.
- Ты куда? – вскинулся Тошка.
- Вот, - Толян помахал зажатыми в кулаке плоскогубцами. – Обойду вокруг. Раз было здесь электричество – то, значит, должен быть и щит распределительный, а то и трансформаторная будка попадется. В общем, раскурочу все, до чего доберусь.
- А дальше?
- Дальше кабель начнем скусывать, да и телефонному нечего гнить – и его смотаем!
- Мы же до вечера так провозимся, ты что, ночевать здесь надумал? – возмутился Тошка. (Разговаривая между собой, они демонстративно не обращали внимания на старшего Блохина, словно его тут и не было.)
- А ты что предлагаешь?
- Дальше идти. Там, где дома офицерские, кабеля толстые должны быть. Один выкопаем – всем хватит.
Толян в раздумье остановился на пороге.
- Верно мыслишь, племяш, - произнес он наконец. Глянул мельком в сторону старшего брата. Покривился. –Да-а… идти, думаю, лучше всем, чтобы никто не потерялся. Как раз такой… осторожный.
- Дядя Гриша, вы идете? – Тошка вскинул рюкзак на плечо.
- Решай, брателло! – Анатолий криво усмехнулся (как ненавидел его Григорий Петрович за эту ухмылку!). – Или обратно топай, или – с нами.
- Ленин встал, взмахнул руками: «Что мне делать с вами, дураками?» – мрачно процитировал Григорий Петрович. – Вот и я скажу: что мне остается делать? Придется с вами идти!
- Ну, тогда не отставай, пенсия! – бросил через плечо Толян и исчез в дверном проеме.
2. В мертвом городке.
…Первое время идти было даже весело. Не бесконечное, жадно чавкающее море грязи было под ногами – надежный, шершавый бетон, местами укрытый мягким ковром мха (ноге приятно!). Да, местами встречались выбоины и лужи, но все это казалось мелочью по сравнению с лунным пейзажем, что остался за шлагбаумом. Исчез густой подлесок, обступивший обочины, теперь и справа и слева открывалось великолепие соснового бора – колонны стволов облитые солнечным светом уходили в далекую перспективу – лес стал прозрачным. Природный собор! Тучи совсем разошлись, и солнце, дотоле маячившее на небе скромным белым кругляком, весело брызнуло желтым светом. Засияли тысячи маленьких радуг в осевших на моховой подстилке дождевых капельках, сосновые стволы-колонны вспыхнули вдруг победно, оранжево.
- Благодать-то какая! – умиленно проговорил Григорий Петрович, вертя головой. – Сейчас бы по грибы, по ягоды!
- И шел бы, кто тебе запрещал? – сварливо заметил младший братец. – Мы тебя силком не тянули! – он уже углядел в мареве солнечного света силуэты панельных пятиэтажек и мысленно прикидывал, чем там можно поживиться.
- Дурак ты, Толян, - начал было обиженный Григорий Петрович, но тут Тошка, маячивший, как обычно, где-то впереди, поднял руку. – Тише! Слушайте!
- Да что «слушайте»? – раздраженно буркнул Блохин-младший, подогретый перепалкой с братом.
Тошка прервал его:
- Тише, ты! Не слышишь что ли – вертолет где-то стрекочет?
- Какой еще вертолет? – удивился Анатолий, уязвленный непочтением племянника.
«Хрен он тебя когда-нибудь «дядей» назовет!» – с удовлетворением подумал про себя Григорий Петрович.
- Такой! – огрызнулся Тошка. Он снова прислушался. – Нет, теперь не слышно, - сказал с сожалением.
- Показалось! – снисходительно заметил Толян. – Откуда тут взяться вертолету?
- А может быть не показалось? – возразил Григорий Петрович.
- А если и не показалось – тогда что? – обернулся младший брат. – Подумаешь: начальство какое летит поохотиться по тайге нехоженной! Да и чего тебе о вертолете беспокоиться? Сам же каркал, как ворон на дубу, мол, места здесь проклятые, мол, нормальные люди сюда ни ногой… Видишь, бывают здесь нормальные люди! Не только ходют, но и летают, аки птицы небесные!
- Да уймись, балабол! – отмахнулся Григорий Петрович.
- Эй! Так вы идете? – нетерпеливо поинтересовался Тошка.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 81 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |