— Мы с Ритой читаем стихи. — Это был единственный намек на взаимное представление, который сделала сестра Мадлен.
Женщина кивнула с таким видом, словно ничего другого и не ждала: она не сомневалась в правдивости собственных предсказаний. Внезапно Рита ощутила легкую тревогу. Значит, она действительно выйдет замуж за человека, который сейчас живет за морем, получит двадцать гектаров земли, разбогатеет, родит детей, с которыми будет нелегко, и будет похоронена далеко отсюда? Ей представился памятник на большом городском кладбище, окруженный множеством могильных крестов.
— Итак, «Пью за здравие Мэри», — сказала сестра Мадлен, когда они остались вдвоем. — Прочитай это стихотворение медленно и с выражением. А я закрою глаза и попробую представить себе, о чем в нем говорится.
Рита, освещенная солнцем и окруженная копошившимися у ее ног цыплятами, стояла у окошка, заставленного горшками с геранью, и читала вслух:
Будь же счастлива, Мэри,
Солнце жизни моей!
Ни тоски, ни потери,
Ни ненастливых дней
Пусть не ведает Мэри…
— Разве это не прекрасно? — сказала сестра Мадлен, когда стихотворение закончилось. Девушка рассмеялась, довольная тем, что прочитала стихи без запинки. — Замечательно, Рита. И не говори теперь, что не умеешь читать стихи.
— Сестра, знаете, о чем я подумала? Если бы к вам пришел Эммет…
— Эммет Макмагон?
— Да. Чтобы вылечить заикание, вы бы заставили его читать стихи или что-нибудь другое…
— Я не умею лечить заикание.
— Но вы бы заставили его читать вслух. Эммет стесняется делать это в школе. С друзьями он разговаривает без труда, но терпеть не может, когда брат Хили вызывает его к доске. Он еще в подготовительном классе боялся читать в присутствии других.
— Мальчик должен сам захотеть прийти ко мне, иначе это будет для него пыткой.
— Я расскажу ему, какая вы волшебница.
— Не стоит говорить о волшебстве. Сама знаешь, люди могут принять это всерьез.
Рита поняла, о чем речь. В Лох-Глассе были и те, кто относился к отшельнице с подозрением, считая, что ее дар не от Бога. Имя дьявола не упоминалось, но во время подобных разговоров незримо витало в воздухе.
* * *
Дэн О’Брайен стоял у дверей своего дома и осматривал улицу.
Дела в гостинице «Центральная» шли не очень бойко, и у него всегда была возможность выйти и поглазеть на Мэйн-стрит. Как многие ирландские городки, Лох-Гласс состоял из одной длинной улицы, в середине которой находилась церковь, в одном конце — мужской монастырь, а в другом — женский. Между ними располагались лавки, дома и мастерские соседей, и все окна выходили на ту же улицу, на которую сейчас смотрел и Дэн.
Стоя у дверей собственного дома, можно узнать многое. Дэн О’Брайен видел, что сыновья Билли Салливана вернулись из деревни сразу же, как только их отца посадили под замок. По версии семьи, они гостили у дяди и помогали ему на ферме. Однако все знали, что Кэтлин отправила их туда, чтобы мальчики не видели пьяных дебошей и избежали мрачной атмосферы, царившей в доме.
Мальчишки были хорошие — точно такие же, каким был сам Билли до того, как его лицо покрыли следы пьянства, а изо рта стали вырываться нечленораздельные ругательства. Их возвращение должно поднять настроение бедной Кэтлин. Стиви почти шестнадцать, а Майкл был Ровесником сына Дэна, Филипа.
Правда, Филип с Майклом не дружил, говоря, что тот грубиян и всегда готов драться.
— Ты бы тоже был грубияном, если бы рос у такого отца, — говорил ему Дэн О’Брайен. — Не каждому везет так, как тебе. — Но во взгляде Филипа читалось сомнение. Молодежь никогда не бывает довольна тем, что имеет.
Вторая половина дня постепенно подходила к концу. Торопиться в Лох-Глассе было некуда; здесь даже базарные дни проходили без спешки. Но в такую теплынь, как сегодня, все двигались еще медленнее.
Он видел, как Келли и Кит Макмагон, взявшись за руки, прямо на тротуаре, словно вокруг никого не было, разучивали движения какого-то танца. Надо же, от горшка два вершка, а туда же… Им по двенадцать — столько же, сколько его Филипу. Опасный возраст.
Он видел, как из монастыря степенно вышла мать Бернард в сопровождении молодой монахини, заметила девочек и посмотрела на них с крайним неодобрением. Настоятельница не забывала о своих обязанностях даже в каникулы. Улица — место общественное, а не какая-нибудь танцплощадка. Девочки тут же остановились.
Увидев постные физиономии маленьких мошенниц, Дэн невольно улыбнулся. О’Брайен мечтал о дочери, но после рождения Филипа его жена и слышать не хотела о других детях.
— У нас уже есть сын. Разве тебе этого недостаточно? — говорила Милдред.
А поскольку детей они больше рожать не собирались, то и заниматься любовью тоже не имело смысла. Во всяком случае, так считала Милдред.
Дэн О’Брайен по привычке тяжело вздохнул и представил себя здоровым мужчиной, способным вести нормальную супружескую жизнь, как все остальные. Он увидел Мартина Макмагона, направлявшегося пружинистой походкой через улицу к гаражу Салливана. Вот счастливчик! У него такая привлекательная жена, с которой в любой момент можно уединиться, задернуть шторы и… Нет, позволять себе такие мысли не следовало.
Мать Бернард и брат Хили обсуждали празднование начала нового учебного года. Далеко не каждый священник был способен отслужить мессу перед школьниками. В этом году Лох-Гласс должен был посетить знаменитый отец Джон, проповеди которого собирали сотни прихожан. Люди специально приезжали, чтобы послушать его; во всяком случае, так говорил брат Хили.
— Но хотел бы я посмотреть, справится ли он с бандой наших хулиганов. — Сам брат Хили в этом сомневался. По его мнению, все знаменитые проповедники были слегка не от мира сего.
— Едва ли он сумеет понять, что эти девчонки потешаются над ним. — Мать Бернард всегда следила за озорницами орлиным взглядом.
— Не будем это обсуждать, мать Бернард. Решения принимаем не мы, а люди, которые хорошо разбираются в таких вещах.
Они часто спрашивали друг друга, стоит ли обсуждать тот или иной вопрос, хотя оба понимали, что им просто нравится сам процесс. Их, единственных учителей молодежи, объединяла забота о проблемах мира, брошенного на произвол судьбы.
Мать Бернард в глубине души считала, что брату Хили слишком легко живется. Мальчики — существа простые, прямодушные и не такие испорченные, как девчонки. В свою очередь, брат Хили был убежден, что иметь дело со множеством девочек в форме проще простого. Они не пишут ужасных слов на сарае для хранения велосипедов и не ставят друг другу синяки. И оба не верили, что отец Джон сумеет овладеть умами и сердцами детей маленького приозерного городка.
За день до начала занятий дети собрались на озере, наслаждаясь последними часами свободы. Хотя все говорили о том, как им не хочется возвращаться в скучную школу, некоторые испытывали облегчение оттого, что долгое лето кончилось.
Особенно это радовало Филипа О’Брайена. Он уже не знал, чем себя занять. Если он оставался в гостинице, отец заставлял его мыть бокалы или чистить пепельницы.
Эммету Макмагону не терпелось продемонстрировать свои достижения. Несколько недель занятий с сестрой Мадлен совершили чудо. Он даже попросил отшельницу прочитать стихи из учебника: а вдруг они не хуже стихов из ее книжки — тех, которые ему так легко читать с выражением?
— Почему брат Хили читает по-другому? — спросил он. Но толкового объяснения не получил. Сестра Мадлен сказала лишь, что брат Хили учит их правильно. И это было очень досадно.
Клио Келли не хотелось возвращаться в школу. Она была сыта уроками по горло и знала вполне достаточно, чтобы поступить в лондонскую театральную школу, учиться петь и танцевать, а потом попасться на глаза какому-нибудь старому доброму владельцу театра.
Ее младшая сестра Анна радовалась началу занятий, потому что дома ее очень обидели. Когда она сказала, что видела на озере привидение — ей явилась плачущая женщина, говорившая неразборчиво: «Ищите в камышах, ищите в камышах», — отец неожиданно обвинил дочь в том, что она просто хочет привлечь к себе внимание.
— Но я действительно видела ее! — заныла Анна.
— Ничего ты не видела. И не смей никому говорить об этом. В городе и без того хватает глупых слухов. Опасно и глупо позволять простым людям думать, что такая образованная девочка, как ты, верит во всякую чушь.
Мать тоже не поддержала ее. А Клио презрительно фыркнула, словно хотела сказать родителям: «Ну, теперь вы убедились, что Анна — набитая дура?»
Кит Макмагон ждала начала занятий. Она поклялась, что в этом году будет учиться особенно прилежно. Ее решение стало результатом откровенной беседы с матерью — насколько она помнила, первой и последней.
Это случилось в день ее первых месячных. Мать держалась чудесно и сказала Кит много важного. Например, что теперь ее дочь стала женщиной, а в последнее время положение ирландских женщин сильно изменилось: они получили свободу и право выбора. Правда, Кит в этом сомневалась. Лох-Гласс — не то место, где поощряют женскую свободу и независимость.
Но мать говорила серьезно. Лет через десять женщинам будет доступно абсолютно все. Уже сейчас они могут вести собственное дело. Взять хоть бедную Кэтлин Салливан из дома напротив. Она сама заправляет гаражом. Еще несколько лет назад люди не позволили бы, чтобы ими командовали женщины, а предпочитали иметь дело с мужчинами. Даже с такими никчемными, как Билли Салливан.
— Но к этому нужно готовиться. Обещай мне хорошо учиться, что бы ни случилось.
— Да, конечно, — нетерпеливо ответила Кит. Почему любой разговор сводится к этому? Но выражение лица матери заставило ее прикусить язык.
— Сядь рядом, возьми меня за руку и дай слово, что запомнишь этот день. Он очень важен для тебя, и его нужно как-то отметить. Пусть это будет день, когда ты пообещала матери подготовиться к будущей жизни. Я понимаю, это звучит банально, но если бы я оказалась на твоем месте… если бы… я бы училась изо всех сил. Ох, Кит, если бы я знала…
Кит встревожилась:
— Что знала? Мама, о чем ты говоришь? Чего ты не знала?
— Что образование делает человека свободным. Позволяет найти свое место в жизни. Сделать карьеру. Добиться такого положения, когда ты сможешь делать все, что тебе захочется.
— Но ты и так делала то, что тебе хотелось. У тебя есть папа и мы с Эмметом…
Увидев, как изменилось лицо матери, Кит побледнела. Элен погладила ее по щеке.
— Да… Да, конечно. — Она успокаивала дочь так же, как уговаривала Эммета не бояться темноты, а кота Фарука — вылезти из укромного места под диваном. — Я хочу этого не для себя, а для тебя… Чтобы у тебя всегда была возможность выбора и не нужно было делать что-то против своей воли.
— Ответишь честно на мой вопрос? — спросила Кит.
— Конечно.
— Ты счастлива? Я часто вижу тебя печальной. Тебе чего-то не хватает?
— Я люблю тебя, Кит. Люблю Эммета и твоего отца. Всей душой. Он — самый хороший и добрый человек на свете. Это правда. Я бы никогда не солгала ему. И тебе не лгу тоже.
Против обыкновения, мать смотрела ей прямо в глаза, а не куда-то в сторону, и Кит ощутила неимоверное облегчение.
— Значит, тебе вовсе не грустно?
— Я обещала тебе ответить честно и сдержу слово. Иногда в этом маленьком городке мне бывает грустно и одиноко. Я не люблю его так, как твой отец; он вырос в Лох-Глассе и знает здесь каждый камень. Иногда мне кажется, что я сойду с ума, если буду каждый день видеть Лилиан Келли, слышать нытье Кэтлин о том, как трудно работать в гараже, или жалобы Милдред О’Брайен на пыль, от которой ее тошнит… Но ты и сама это знаешь. Тебя тоже иногда раздражают и Клио, и школа. Теперь ты мне веришь?
— Да, — ответила Кит, не покривив душой.
— Если так, то запомни навсегда: что бы ни случилось, твоя путевка в жизнь — это образование. Только благодаря ему у тебя будет свобода выбора.
После этого разговора Кит стало намного легче, правда, в глубине души осталась тревога. Мать дважды сказала: «что бы ни случилось». Казалось, она видела будущее. Так же, как сестра Мадлен. И цыганка у озера. Но Кит гнала от себя это ощущение. Ей и без того было о чем подумать. Например, разве не здорово, что месячные начались у нее раньше, чем у Клио?
* * *
Когда Мартин закрывал аптеку, его окликнул доктор Келли.
— Я — настоящий змей-искуситель. Не хочешь сходить к Лапчатому и пропустить по пинте? Мне нужен совет.
В другом городке местный врач и аптекарь отправились бы в гостиницу с более приличным баром, но Дэн О’Брайен был таким мрачным и унылым типом, что Мартин и Питер предпочитали ходить к Лапчатому: там было проще, но веселее. Они уютно устроились в уголке.
— Итак, какой совет? — Мартин думал, что это всего лишь предлог для посещения пивной.
— Дело касается моей младшей, Анны. Она продолжает утверждать, что действительно видела на озере плачущую женщину, и обижается, что ей никто не верит.
— В этом возрасте дети из всего делают трагедию, — утешил его Мартин.
— Кому ты это говоришь?
— По-твоему, ей и в самом деле явилось привидение?
— Нет, но что-то она все-таки видела… Ты помнишь ее?
— Кого?
— Бриди Дейли, Бригад Дейли или как там ее звали… Ту, которая утонула.
— Как я могу ее помнить? В то время мы были совсем маленькими. Слушай, а когда это случилось?
— В девятьсот двадцатом.
— Питер, тогда нам с тобой было по восемь лет.
— Анна уверяет, что у этой женщины длинные темные волосы.
— А ты сам что об этом думаешь?
— Может быть, кто-то нарочно переодевается, чтобы пугать детей.
— Ну, если так, то он добился своего. Напутал не только ребенка, но и его отца.
Питер рассмеялся:
— Да, ты прав! Скорее всего, это чепуха. Не хочется думать, что кто-то делает это сознательно. Видит бог, Анна любит сочинять, но, возможно, она и в самом деле видела то, что ее встревожило.
— И как она описала эту женщину?
— Сам знаешь, дети всегда сравнивают незнакомое со знакомым… В общем, Анна сказала, что та была похожа на твою Элен.
* * *
Отец Джон собирался прочитать для старшеклассниц монастырской школы отдельную проповедь. Это означало, что девочки двенадцати — пятнадцати лет услышат то, что не предназначено для ушей детворы.
Анна Келли сгорала от любопытства:
— Он будет говорить о детях?
— Возможно, — свысока сказала Клио.
— Я все знаю про детей! — вызывающе заявила Анна.
— А я жалею, что знала о них слишком мало, иначе задушила бы тебя еще в колыбели! — в сердцах ответила Клио.
— Вы с Кит считаете себя очень умными, а на самом деле дуры последние, — огрызнулась младшая.
— Где уж нам! Привидения нам не являются, и кошмарных снов мы не видим… Это ужасно.
В конце концов подруги сумели избавиться от Анны и с комфортом устроиться на заборе гаража Салливана, откуда был хорошо виден весь Лох-Гласс. И никто не мог сказать, что они кому-то мешают.
— Просто удивительно, каким хорошеньким стал Эммет. В смысле для мальчишки, — восхитилась Клио.
Кит в глубине души была уверена, что Анна Келли тоже не была такой вредной, как считала Клио, говоря о младшей сестре с презрением.
— Он таким родился, — сказала Кит. — По-моему, Эммет никогда никому не причинял особых хлопот. Он заикался, поэтому его почти ни за что не ругали. Наверно, все дело было в этом.
— Анну тоже ругают слишком мало, — мрачно ответила Клио. — Как ты думаешь, о чем будет с нами говорить отец Джон? А вдруг об этом?
— Если он это сделает, я умру на месте!
— А я умру на месте, если он этого не сделает, — сказала Клио, и девчонки расхохотались так громко, что отец Филипа О’Брайена выглянул из дверей своей гостиницы и неодобрительно покачал головой.
Но о чем отец Джон собирался поведать старшеклассницам монастырской школы Лох-Гласса, так и осталось тайной, потому что его визит совпал с жаркой дискуссией, попал Иуда в ад или нет. Мнение матери Бернард здесь было не в счет. Девочки были убеждены, что арбитром в этом деле может стать только отец Джон.
Большинство склонялось к тому, что Иуда был просто обязан отправиться в ад.
— Разве Господь не сказал, что этому человеку лучше было вообще не рождаться на свет?
— Это означает, что ему самое место в аду.
— Но его имя тысячи лет служит синонимом слов «предатель» и «изменник». Таким было наказание для Иуды за то, что он предал Господа. Разве не так?
— Нет, не так, потому что это только слово. Кости ломают камнями и палками, а слова никому не причиняют вреда.
Отец Джон смотрел на юные лица, раскрасневшиеся от возбуждения. Они выражали явную заинтересованность.
— Но Господь не мог выбрать его в друзья, зная, что этот человек предаст его и отправится в ад. Значит, Господь заманил Иуду в ловушку.
— Иуда не должен был предавать Господа, но сделал это за деньги.
— Но разве им нужны были деньги? Они же вели бродячую жизнь.
— Те времена уже прошли. Иуда знал это, вот и пошел на предательство.
Отец Джон привык, что обычно девочки, ерзая от смущения, спрашивают его, является ли французский поцелуй простительным или смертным грехом, и слепо верят ему на слово. Ему редко приходилось сталкиваться со спорами среди детей о свободе выбора и предопределении. Он постарался ответить как мог, прибегнув к не слишком убедительному доводу: в сомнении есть благо. Возможно, Господь в своем безграничном милосердии предусмотрел это. Не следует забывать, что никто не знает души грешника и слов, которые говорит человек Создателю в момент своей смерти.
В перерыве отец Джон слегка распустил воротник и спросил мать Бернард о причине столь повышенного интереса к судьбе Иуды.
— Может быть, кто-нибудь из местных жителей покончил с собой?
— Знаете, иногда девочкам приходят в голову очень странные мысли, — степенно и рассудительно ответила мать Бернард.
— Да, но такой накал страстей… Откуда он мог взяться?
— Отец, много лет назад, задолго до их рождения, одна женщина оказалась в интересном положении. Считают, что она наложила на себя руки. Невежественные люди верят, что ее призрак до сих пор скитается вокруг озера. Конечно, это чепуха, но вполне возможно, она будоражит детей. — Мать Бернард, вынужденная говорить с заезжим священником о таких предосудительных вещах, как самоубийство и внебрачная беременность, неодобрительно поджала губы.
— Наверное, вы правы. Две маленькие девочки в первом ряду, одна светленькая и одна черненькая, переживали больше всех и до хрипоты спорили о том, можно ли хоронить в освященной земле тех, кто лишил себя жизни.
Мать Бернард вздохнула:
— Клиона Келли и Кэтрин Макмагон… Боюсь, они станут доказывать вам, что черное — это белое.
— Спасибо за предупреждение, — ответил отец Джон.
Вернувшись в монастырскую часовню, он постарался внушить девочкам, что, поскольку лишающий себя жизни отвергает великий дар Господа, это является тяжким грехом. Точнее, одним из двух великих грехов, а именно отчаянием. А потому каждый, кто делает это, недостоин быть похороненным в земле, освященной христианской церковью.
— Но если этот человек не в себе… — начала Клио.
— Даже если этот человек не в себе, — пресек возражения отец Джон.
Священник устал, а ему еще предстояло прочитать проповедь мальчикам. Убедить их в смертельной опасности пьянства и сквернословия. Иногда отец Джон сомневался в том, что его слова могут что-то изменить, но в такие минуты напоминал себе, что подобные мысли — почти то же самое, что грех неверия, а потому их следует остерегаться.
Глава вторая
— У тебя нет приличных кузенов, — сказала Клио, когда они валялись на диване в ее комнате.
— О боже, что ты ко мне привязалась? — простонала Кит, читавшая статью о том, как ухаживать за руками.
— Они никогда не приезжают к вам в гости.
— Почему же? Макмагоны живут лишь в нескольких милях отсюда. — Кит вздохнула. Этот разговор был ей неприятен.
— А к нам приезжают родственники из Дублина.
— И ты всегда говоришь, что ненавидишь их.
— Я люблю тетю Мору.
— Только потому, что она каждый раз дарит тебе шиллинг.
— А у тебя вообще нет теток, — стояла на своем Клио.
— Ох, Клио, помолчи! Конечно, у меня есть тетки. Тетя Мэри, тетя Маргарет…
— Это просто жены братьев твоего отца.
— Неправда. У папы есть сестра, но она живет в монастыре в Австралии. Она что, не тетя? Тетя. Но ожидать, что она приедет в гости, поживет у нас и подарит шиллинг, не приходится, правда?
— У твоей матери нет родни. — Клио понизила голос. — Вообще никакой. — По тому, как она это сказала, было ясно, что Клио просто повторяла чужие слова, словно попугай.
— Что ты хочешь этим сказать? — разозлилась Кит.
— Только то, что сказала.
— У нее есть родня. Мы.
— Но это странно, только и всего.
— Ничего тут нет странного! Почему ты опять цепляешься к моей маме? Кажется, ты обещала оставить ее в покое.
— Не заводись.
— Нет, буду! Все, я пошла домой. — Кит спрыгнула с дивана.
Клио смутилась:
— Я не имела в виду ничего плохого.
— Тогда зачем об этом говорить? Что ты за человек? Сначала сболтнешь что-нибудь, а потом говоришь, что ничего не имела в виду…
— Я только сказала…
— И что же ты сказала? — Глаза Кит вспыхнули.
— Сама не знаю.
— Вот и я тоже. — Кит выскочила из комнаты и сбежала по лестнице.
— Уже уходишь? — спросила стоявшая в коридоре миссис Келли. Мать Клио всегда знала, когда они ссорились. — А я как раз собиралась печь печенье. — С помощью вовремя предложенного угощения можно избежать ненужных стычек. Но сегодня и это не помогло.
— Клио будет рада. А мне нужно домой, — буркнула Кит.
— Еще рано.
— Маме одиноко. Понимаете, у нее нет родни, — не сдержавшись, вызывающе заявила девочка.
Темно-красные пятна, проступившие на щеках и шее миссис Келли, доказывали, что догадка Кит была правильной. Аккуратно закрывая за собой дверь, она со злорадством подумала, что никакого печенья Клио не получит. «Вот и хорошо! Надеюсь, мать спустит с нее три шкуры».
Но матери дома не было. Рита сказала, что она решила на денек съездить в Дублин.
— Что ей там понадобилось? — проворчала Кит.
— Все любят ездить в Дублин.
— Но… у нас там никого нет.
— В Дублине живут миллионы людей, — сказал Эммет.
— Тысячи, — рассеянно поправила его Кит.
— Какая разница?
— Ладно. — Кит решила сменить тему. — Что ты читал сегодня?
— Уильяма Блейка. Кто-то подарил сестре Мадлен книжку его стихов. Они ей очень нравятся.
— Я знаю только одно его стихотворение — про тигра.
— У него их много. Стихотворение про тигра есть в учебнике, а он написал их тысячи.
— Скорее десятки, — снова поправила Кит. — Прочитай мне хоть одно.
— Я не помню их наизусть.
— Перестань. Ты вечно их бормочешь.
— Я знаю про флейтиста… — Эммет остановился у окна и стал смотреть в него, как всегда делал это в домике сестры Мадлен.
«Флейтист, сыграй мне песню про барашка», —
Смиренно попросил меня бедняк.
И хоть была мелодия веселой,
Он слушал со слезами на глазах…
Мальчик был очень горд собой. В стихотворении было трудное слово «флейтист», но он справился с ним блестяще.
Кит не заметила, как в комнату вошел отец, однако Эммет ничуть не смутился.
Стоял тихий сентябрьский вечер, они сидели за столом, и по спине девочки пробежали мурашки. Все выглядело так, словно мать действительно вне семьи. Словно их всего четверо: Эммет, папа, Рита и она сама.
Словно мать никогда не вернется.
Она вернулась замерзшая и усталая: печка в поезде сломалась, а сам поезд ломался дважды.
— Как тебе понравилось в Дублине?
— Очень шумно, многолюдно, и все куда-то торопятся.
— Поэтому мы и живем здесь, — благодушно заметил отец.
— Поэтому мы и живем здесь, — тихо повторила мать.
Кит смотрела на огонь в камине.
— Когда вырасту, стану отшельницей, — внезапно сказала она.
— Тебе не понравится одинокая жизнь. Она годится только для таких странных людей, как я.
— А вы разве странная, сестра Мадлен?
— Очень странная. Чудное слово «странная», правда? На днях мы как раз говорили с Эмметом о его происхождении.
И тут Кит вспомнила слова Клио: «Странно, что у твоей матери нет родни».
— Когда вы были молодой, то обижались, если кто-то плохо говорил о ваших родных?
— Нет, детка. Никогда.
— А как вам это удавалось?
— Просто я считала, что эти люди ошибаются. И тот, кто говорит плохо о твоих родных, неправ.
— Знаю. — И все же в тихом голосе девочки звучало сомнение.
— Твой отец — самый уважаемый человек в трех графствах; он добр к бедным и по существу является вторым врачом в этом городке. Твоя мать — такая добрая и милая, что я благодарю судьбу за встречу с ней. У нее поэтическая душа, она любит красоту…
В воздухе повисло молчание, и по лицу сестры Мадлен трудно было понять, о чем она думает.
— Конечно, люди часто что-то говорят из ревности, потому что не уверены в себе. Набрасываются на других, как человек, который палкой сбивает цветы, не зная, зачем он это делает… — Сестра Мадлен говорила так, словно была в трансе и все знала об их разговоре с Клио. Или Клио сама все рассказала отшельнице. — Потом такой человек жалеет, что сделал это, но не знает, как об этом сказать.
— Знаю, — снова сказала Кит.
Она была довольна, что сестра Мадлен считает мать доброй, милой и наделенной поэтической душой. Что ж, а Клио она когда-нибудь простит.
Конечно, если та этого захочет.
— Прости меня, Кит.
— Ладно, все в порядке.
— Нет, не в порядке. Не знаю, почему я делаю это. Наверное, мне хочется быть в чем-то лучше тебя. Я себе не нравлюсь. Честное слово.
— А мне не нравится дуться, — ответила Кит.
Их родители почувствовали облегчение. Они всегда переживали, когда Кит и Клио ссорились. Это напоминало удар грома и сулило скорую грозу.
* * *
Иногда весть о смерти никчемного человека сообщать труднее, чем ту, которая принесет большое горе. Питер Келли тяжело вздохнул. Билли Салливан умер от цирроза печени, грозившего ему так же, как душевная болезнь, из-за которой его отправили в сумасшедший дом. Питер знал, что слов утешения здесь не понадобится, и все же дело было нелегкое.
Кэтлин Салливан восприняла новость с каменным лицом. Ее старший сын Стиви — красивый смуглый мальчик, хорошо знавший, что такое отцовский кулак, и с удовольствием отправившийся на ферму к дяде, — только пожал плечами.
— Доктор, он умер много лет назад, — сказал он.
Младший сын Майкл совсем растерялся.
— А похороны будут? — спросил он.
— Да, конечно, — ответил доктор.
— Никаких похорон, — неожиданно заявил Стиви, — и поминок тоже. Это будет настоящее посмешище.
Эти слова испугали Кэтлин:
— Как же без похорон?..
Все трое смотрели на доктора, словно ожидая его решения. «С чего они взяли, что я авторитет в таких делах?» — подумал Питер.
Шестнадцатилетний Стиви не сводил с него глаз:
— Доктор Келли, вы не ханжа и не станете говорить загадками.
Лицо мальчика было твердым и решительным. Похоже, шесть-семь лет украденного детства стали для него хорошей жизненной школой, но дались дорогой ценой. Паренек явно не собирался устраивать церемонию ради церемонии.
— Я думаю, все можно сделать в узком кругу, в самой лечебнице. Так часто поступают в подобных случаях. Заупокойную мессу можно отслужить там же. Отец Бейли все устроит.
Кэтлин Салливан посмотрела на него с благодарностью.
— Доктор, вы так добры… Конечно, хотелось бы, чтобы все было по-другому. — Ее лицо помрачнело. — Но я не могу рассчитывать на сочувствие людей. Они скажут, что все к лучшему. Что наконец-то мы от него избавились.
— Я вас понимаю, Кэтлин. — Питер Келли не кривил душой. Если уж он не мог найти нужных слов, то ожидать, что их найдет какой-нибудь другой житель Лох-Гласса, не приходилось. — Но вы обратитесь к сестре Мадлен — она сумеет утешить вас.
Доктор вышел из дома, сел в машину и увидел, как Кэтлин, надев пальто и платок, пошла по тропинке к озеру.
По дороге он нагнал Элен Макмагон, волосы которой трепал ветер. Погода стояла холодная, а на Элен было только шерстяное платье, на щеках играл румянец.
Он остановил машину:
— Садись. В ногах правды нет.
Элен улыбнулась, и Питер опять подумал, до чего же она хороша. Ведь эта красавица когда-то покоряла все сердца в Дублине. Девушка с лицом богини, почему-то выбравшая в мужья именно Мартина Макмагона.
— Нет, Питер, я люблю гулять в такие вечера. Приятно ощущать свободу… Ты видишь птиц над озером? Разве они не чудо?
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 39 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |