5 страница. Пепельно-белое небо обнимало нас своим холодным, бескрайним простором

11.

Пепельно-белое небо обнимало нас своим холодным, бескрайним простором. Оно застыло в безветрии, как будто боялось дышать. Не хотело расставаться с обильно пропитавшим тяжелые облака дождем. Или старалось не мешать нам, лежавшим на передней палубе небольшого катера, и глядевшим ему прямо в глаза. А может быть, оно, как и я, внимательно слушало рассказ Вильяма о детстве и родителях.

Когда он попросил показать самый эффективный способ расслабления из всех, которые советовали мне психоаналитики, я даже не догадывался, зачем ему это. Но раздобыл у смотрителя маяка двухместный «Velvette Vengeance» и познакомил Вильяма с тишиной и покоем, которые можно ощутить только наедине с морем и небом. И теперь, когда Вильям, сжимая мою ладонь в своей, говорил о своем прошлом, мне хотелось, чтобы этот катер был огромным океанским лайнером, рассчитанным на длительные морские путешествия. Ведь так близко как сейчас мы еще не были. Вильям не только позволил мне узнать историю о том, как его мать, работавшая в одном из самых престижных борделей Будапешта, случайно забеременела от приезжего богатого англичанина. Он сейчас, прежде всего, приоткрыл для меня свою душу, позволил понять то, как он чувствует окружающий его мир.

- Я никогда не спрашивал отца, как он узнал обо мне. До сих пор смелости не хватает. А самое главное – я никак не могу решить, повезло мне или было бы лучше, если бы я так и вырос в приюте при монастыре Святого Мортона, куда меня отдала мать…

- Ты воспитывался в монастыре? – удивился я. Поведение Вильяма, его внешность и специфика будущей профессии ничем не выдавали этого факта, скорее даже противоречили ему. Единственной заметной странностью в нем, была его манера говорить – правильными, с точки зрения грамматики и литературности, фразами, но я думал, что это просто следствие хорошего образования и большого количества прочитанных книг.

- Да, этот приют не был обычным детским домом, там не просто воспитывались брошенные дети, а готовились будущие послушники церкви. И мне иногда кажется, что, останься я там, я был бы гораздо более свободен и счастлив, чем сейчас, когда надо мной постоянно нависает перспектива унаследовать сеть отелей семьи Ференци. И, как следствие, необходимость стать серьезным деловым человеком, - Вильям пристально смотрел вверх, словно действительно был бы рад оказаться в далекой Венгрии, в окружении стен монастыря. Мне так четко представилось на нем монашеское одеяние, и так подходило к нему бесстрастное выражение его лица, что я внутренне содрогнулся.

- Не знаю, как тебе, но мне точно повезло с тем, что твой отец привез тебя сюда, - рискнул признаться я. За что был вознагражден улыбкой, которая, как мне показалось, сделала светлее даже пасмурный день.

- Том… Я не такой уж подарок судьбы, у меня отвратительный характер, ужасно строгий отец и вообще… - перечислял Вильям свои недостатки, но в глазах у него искрился смех.

- Кстати, а что у тебя за странные отношения с отцом? – спросил я, вспомнив, что Вильям говорил об этом совсем недавно.

Он пожал плечами и отвел глаза. Я знал, что ему неприятна эта тема, но мне думалось, что лучше уж выяснить все и сразу, чем тянуть по одному факту, постоянно причиняя этим боль.

- Сложно объяснить. Я не переношу его отношение к людям – как к вещам или нет… Скорее, как к средствам достижения цели. Ему нужен был наследник, и потому он женился на моей матери и привез нас с ней сюда. Не было ничего даже отдаленно напоминавшего любовь или хотя бы страсть. Он выбрал ее только потому, что хотел, чтобы его жена была родом из Венгрии, как и добрая часть его предков. И его не волновало, что местный климат ей не подходит. Его не волновало то, что мы не знаем английского языка. Ему было наплевать на то, как мы чувствуем себя в совершенно чужой стране. Я не могу с этим мириться. Не могу принимать материальную обеспеченность, которая у меня есть благодаря ему, за любовь.

- Прости, что я заставляю тебя говорить о таких неприятных вещах. Просто мне очень хочется знать о тебе как можно больше.

- От того, что я буду о них молчать, приятнее они не станут, - усмехнулся Вильям. – А то, что тебе все это интересно… Ради этого стоит разворошить все отвратительные события моей жизни, - в его глазах была такая искренняя грусть, что я невольно задался вопросом о том, как же случилось так, что у него, вот такого неординарного и привлекательного, нет никого, с кем он мог бы вот так поговорить. Это показалось мне неправдоподобным. Но сомневаться в искренности его слов и взгляда я не мог. Слишком пронзительными и настоящими были его чувства.

- Ну а твоя мама, как она находит с ним общий язык? – решил я немного сменить тему.

- Уже давно никак. Она умерла, когда мне было пятнадцать.

- Прости, - еще раз повторил я, окончательно подавленный этой жестокой историей, которая тянула на классический средневековый роман. Не думал, что такое происходит до сих пор. И теперь, мне стало понятно, почему Вильям предпочитал об этом не говорить.

- Не проси прощения, ее смерть не была для меня потерей, - Вильям сел, обняв колени руками. – Я был для нее сначала огромной неприятностью, а потом – средством, позволяющим превратиться в очень обеспеченную женщину. И относилась она ко мне соответственно, - он тяжело вздохнул и, немного помолчав, добавил: - Знаешь, я был бы даже рад чувствовать сейчас, что мне ее не хватает… Но ни при ее жизни, ни после смерти, у меня нет ничего, кроме пустоты в душе.

Слабый ветер играл его волосами, а я смотрел на его идеальный профиль и удивлялся его странной судьбе. На первый взгляд у него есть все, чтобы быть счастливым: внешняя привлекательность, развитый интеллект, деньги и даже благородное происхождение. Но все это заметно проигрывает одиночеству, заполняющему его душу до краев. Если бы только я мог это одиночество заполнить…

Как будто услышав мои мысли, Вильям обернулся и посмотрел на меня. Его глаза спрашивали меня о чем-то. Почти умоляли дать верный, необходимый ему ответ. Он уперся ладонью мне в грудь, когда я хотел подняться, чтобы сесть рядом с ним. Склонившись надо мной, приблизил свое лицо к моему и замер, все так же глядя мне прямо в глаза, словно читая в них все, что было в моей душе.

- Скажи, ты ведь тоже это чувствуешь? «In free fall, but rising to the ceiling…*»? – наконец спросил он вслух.

- Лишь с тем исключением, что потолка здесь нет, - честно ответил я. – Точнее «Zeraphine» это чувство еще никому не удавалось описать, да?

- Да, - Вильям коротко коснулся моих губ своими. – И музыка у них тоже прекрасная. Сейчас такую редко кто пишет…

Жажда снова ощутить прикосновения его губ не позволила мне внимательно вслушаться в его слова. Неистовые поцелуи, смешанные с первыми каплями дождя, не оставили мне шанса поймать мысль, которая от меня ускользала. Я целовал Вильяма, и мне казалось, что я никогда еще не испытывал таких, действительно позволяющих одновременно взлететь и упасть на дно страсти чувств. И ужасно жалел о том, что не могу сейчас снять с него куртку и свитер, я хотел бы… Стоп.

Я перевернул нас, оказываясь сверху и разрывая поцелуй. Вильям повернул голову в сторону, часто дыша, но высокий ворот свитера скрыл от меня его шею. Проведя по его щеке рукой, и, наигранно нахмурив брови, я сказал:

- А ты вроде говорил, что тебя как-то подозревали в убийстве. Ну-ка рассказывай о своих криминальных похождениях!

- Во-первых… Я хотел бы сказать, что я невиновен, господин судья, - игриво улыбнувшись и прикусив нижнюю губу, ответил Вильям.

- Как насчет фактов? – поинтересовался я, чуть отстранился и, взявшись за его плечи, потянул на себя.

- Господин судья… - выдохнул Вильям, оказываясь сидящим ко мне слишком близко, чтобы можно было скрывать возбуждение, свидетельство которого красноречиво упиралось мне в бедро. – Пытать подсудимых запрещено законом, - и все та же улыбка, просто сводящая меня с ума своей развязностью и невинностью в равных пропорциях.

- Факты, факты, подсудимый, и ничего кроме! – шутливо пригрозил я.

- Хорошо, - согласился Вильям, немного отодвигаясь от меня. – На самом деле история – глупейшая: одна из девушек, учившихся со мной на первом курсе, умерла. Почему, патологоанатомы выяснить не смогли. Уснула и не проснулась, сказали бы несколько веков назад, - он как-то невесело ухмыльнулся и посмотрел за мое плечо, в даль, состоящую из океанских волн и неба. – Но в наше время, к сожалению, нашелся предприимчивый детектив полиции, который счел за честь попытаться привязать к убийству мою более чем известную фамилию. А я с этой девушкой всего пару раз разговаривал и даже не знал толком, как ее звали, - Вильям вдруг посмотрел мне прямо в глаза, будто проверяя, верю ли я ему.

- Неумных людей много, как ни жаль, даже среди стражей порядка, - проговорил я, и прозвучало это почему-то как оправдание… - Я когда-нибудь смогу не чувствовать себя виноватым, задав тебе очередной вопрос о твоем прошлом?

- Не знаю, - задумчиво проговорил Вильям. – Может быть, проще перестать спрашивать? Или…

Он не договорил, подняв лицо к небу. По его казавшимся пепельно-бледным в пасмурном свете дня щекам скользнули первые капли дождя.

- Кажется, нам пора, - он коротко улыбнулся мне, довольный тем, что наш сеанс психотерапии закончился, и побежал к штурвалу. С которым, кстати сказать, он управлялся куда лучше меня, имевшего некоторый опыт вот таких морских прогулок.

Я шел за ним. Любовался его развевавшимися на ветру волосами. Обнимал. Вдыхал его запах с соленым ветром пополам. Но никак не мог понять, что так притягивает меня к нему. Он был далеко не первым мужчиной в моей жизни, но предыдущие, по сравнению с тем, что я чувствую сейчас, были всего лишь развлечением. Способом провести время так, чтобы не чувствовать свое одиночество. И мои бывшие женщины, увы, выстраивались в тот же, отвергнутый мной ряд людей, так и не сумевших заставить меня ощутить хотя бы подобие той бури эмоций, которую вызывал во мне Вильям.

-----------------------------------------

* «In free fall, but rising to the ceiling…» = «В свободном падении, но поднимаясь к потолку», строка из песни «For a moment» гр. Zeraphine.

12.

Под громкий треск клавиш «Рояла», иногда, если я задумывался, перемежавшийся с тишиной, Вильям читал одну из своих книг на венгерском языке. Мы сидели на кровати, его спина опиралась на мою, как на своеобразную спинку кресла, и я чувствовал, как он иногда вздыхал, наверное, переживая какие-то прочитываемые события. За окном догорал солнечный день, но яркие лучи заката, пробивавшиеся сквозь щель в тяжелых шторах, не нарушали нашего пребывания в двух разных мирах и одновременно – в нашем общем, который вмещал лишь нас двоих и ограничивался стенами моего номера. И, как ни странно, меня нисколько не отвлекал наш физический контакт. Наоборот, развитие сюжета главы, которую я намеревался сегодня закончить, принимало очень любопытный оборот. Нарушало мои правила, заставляло описывать то, чего я в своих книгах по вполне понятным причинам избегал. И мои герои, словно почувствовав свободу, избавлялись от одежды, приближаясь к постели. Я не чувствовал страха, только продолжал печатать, как будто издали, отстраненно наблюдая за интимной сценой...

- Все, на сегодня хватит, - неожиданно произнес Вильям, отбрасывая сотовый телефон, с помощью которого он, должно быть, засекал отведенный мне час.

Я поставил точку, совсем не боясь, что до завтра потеряю мысль, - он уже несколько раз вот так следил, чтобы я не писал больше часа в день, и я потом безо всяких проблем продолжал повествование с того места, на котором остановился. Сегодня, правда, не хотелось прерываться: слишком уж удивительным и захватывающим был момент.

- Может, еще хотя бы минут десять? - с надеждой мальчика, отправляемого в кровать строгим отцом, спросил я, вздрагивая от неожиданного прикосновения его губ к виску.

- Нет, Том, ты же знаешь, что нельзя, - вкрадчиво прошептал он мне на ухо. Дремавшее до этого где-то глубоко внутри желание медленно начало просачиваться в кровь. По капле, тягуче. Не заполняя собой весь мир, а только придавая ему свой особенный, медленно сводящий с ума оттенок. Вот бы именно сейчас дописать...

- Вильям... Здесь у меня все так...

-Да-а? И как же? - он встал на колени позади меня, покачиваясь на чересчур мягком матрасе, опираясь руками на мои плечи, и выдернул так и не допечатанный до конца лист из машинки.

Я попытался выхватить его – терпеть не могу, когда читают незаконченное – но безуспешно. Вильям оказался проворнее меня и, быстро вскочив с кровати, отбежал к окну, прихватив с собой настольную лампу – единственный источник света в стремительно наполнявшейся темнотой комнате. Присев на небольшой стол по соседству с телефоном, он направил свет лампы на отвоеванный у меня лист и принялся читать. Медленно, нервно кусая нижнюю губу, слишком сильно сжимая пальцами основание лампы...

- Том, - едва слышно выдохнул он, по всей видимости, дочитав до конца. Коротко взглянул на меня, но почему-то тут же отвел глаза, наклонил голову немного вперед, чтобы волосы скрыли лицо.

Я не торопил его, терпеливо ждал, пока он скажет что-нибудь. Неприятнейшее ощущение, поселившееся во мне, когда я не обнаружил ни одной своей среди книг Вильяма, снова пыталось выбраться на свободу. Но он не должен, не обязан любить то, что я пишу. Даже если я ему не безразличен. Тем более что все, кого я раньше допускал в свое сердце, от моих книг были совсем не в восторге.

- Том, я не... Не читаю книг подобного типа, - снова заговорил Вильям, все так же избегая смотреть на меня.

С неожиданно громким стуком он поставил рядом с собой лампу, и я как будто очнулся. Понял, что не могу просто стоять и ждать. Я хочу услышать все как можно скорее. И еще больше я хочу об этом забыть. Я уже не раз проходил через это. И это будет просто еще один раз. Просто еще одно творческое разочарование. Не всем писателям необходимо быть великими.

- Если тебе не понравилось, просто скажи об этом, - попросил я. - Я спокойно отношусь к тому, что мое творчество по вкусу далеко не всем.

- Но я не могу этого сказать, - пальцы Вильяма сжали листок сильнее, не позволяя мне забрать его.

- Вильям, не надо. Только потому, что…

- Только потому, что я чувствую к тебе, я бы лгать не стал. Наоборот, - он потянул лист на себя и, когда тот снова оказался в его руке, наконец-то посмотрел на меня. Почти черные из-за расширившихся зрачков глаза, буквально притягивающие переполнявшими их эмоциями. И если бы я был хоть немного наивнее, я бы сказал, что увидел в них страсть своих героев, но... - Это написано как-то... Особенно. Слишком чувственно и искренне, - снова заговорил Вильям с небольшими паузами, видимо, тщательно подбирая слова. - Я... Я чувствую себя подростком, у которого все впервые, когда читаю это, - признался он, и в его улыбке я заметил смущение, хоть он и очень старался его скрыть.

Все еще не веря услышанному, я ошеломленно смотрел на него снизу вверх. «Ему понравилось то, что он прочел», - медленно и довольно неуверенно проплыла у меня в голове мысль, которую мозг никак не мог охватить. Я встал, внимательно всматриваясь в лицо Вильяма. Нет, я не пытался понять, лжет ли он мне – он говорил слишком взволнованно, так не лгут. Я просто искал подтверждение тому, что только что понял: я наконец встретил человека, которому нравлюсь не только я, но и то, что я пишу; конечно, это всего лишь маленький отрывок, и все же… Для меня его признание дороже, чем всемирное. А Вильям, заметив мой пристальный взгляд, поспешил отвернуться.

- Вильям… - я мягко коснулся подбородка, разворачивая его лицо к себе. Тяжелые пряди волос были холодными, как струи осеннего дождя, щека, которой Вильям потерся о мою ладонь – контрастно горячей. – Вильям, не нужно так смущаться. Мне очень приятно видеть такое воплощение эмоций моих героев.

- Ненавижу порнографию, - выдохнул он, скользнув губами по моим пальцам. – А в твоем исполнении она еще и такая… реалистичная.

У меня перехватило дыхание от взгляда его глаз, в которых буквально плескалось возбуждение, почерпнутое из моих слов…

- Это так странно, - только и смог выговорить я, выражая одновременно свое удивление от ситуации и от странного отношения парня двадцати с небольшим лет к откровенной демонстрации человеческих желаний. Частое дыхание Вильяма касалось горячим кончиков моих пальцев, и, казалось, что этот жар стремительно распространяется по всему моему телу. Вынуждая подойти к Вильяму вплотную, оказавшись между его приглашающе раздвинутых ног, погрузить ладони в его холодно-черные волосы, чуть оттянув голову назад, чтобы видеть его лицо…

- Это логично, - приоткрытые губы Вильяма тронула легкая улыбка. – Логично ненавидеть, когда такой тонкий акт единения как секс уродуют словами или игрой актеров.

Эти так точно отражающие реальность слова уничтожили остатки моего самоконтроля. Я слегка дернул его за волосы, ловя губами полный вожделения вскрик. Вильям прижался ко мне всем телом, обхватывая меня руками, ногами и целуя так, будто это его первый желанный поцелуй за много лет. Я не помнил себя, позволяя стучащей в висках крови руководить мной. И под закрытыми веками как будто полыхали молнии, ослепляющие мою вынужденную осторожность, которая не реагировала ни на то, что я уже снял с Вильяма пиджак, ни на его почти расстегнутую рубашку.

Вильям вдруг обхватил мое лицо ладонями, твердо разрывая пьянящее соприкосновение наших губ:

- Том… - хрипло зашептал он, - Том, подожди, - он взялся за мои плечи, почти повиснув на мне. Я сделал шаг назад, и Вильям, прижавшись ко мне, поднялся со стола, одним плавным движением запахивая разошедшиеся полы своей рубашки до того, как я успел опустить глаза и что-либо увидеть.

Он быстро подошел к окну и задернул шторы из тяжелой, совсем не пропускающей свет ткани. Позавчера он сам распорядился, чтобы их повесили в моем номере. Сейчас он стоял, комкая в руках эту темную ткань, и отчего-то со страхом смотрел то на меня, то на тускло освещавшую комнату лампу. Я взял ее со стола и подошел к нему.

- Чего ты боишься? – спросил я, отводя с его лица прядь волос.

- Тебя, - коротко ответил Вильям. В его расширенных от полумрака зрачках плескался дикая смесь из чистейшего ужаса и желания. – Твоих прикосновений, голоса, глаз – тебя, заставляющего меня забыть о том, как хороша свобода.

- Неодиночество намного лучше, Вильям, - пообещал я, натягивая провод лампы.

- Я почти забыл, как это… - его растерянный взгляд, и я, не удержался от того, чтобы легко коснуться его губ. Он тут же потянулся ко мне, но я остановил его, чтобы сказать:

- Я напомню тебе, веришь?

- Да.

Вильям обхватил запястье моей руки, в которой я держал лампу, и резко дернул на себя, окончательно погружая комнату во тьму.

***

Прикосновения освобожденных от одежды тел обжигали. Мне казалось, что полная темнота в комнате сделала нашу кожу почти до болезненности чувствительной. И этому наваждению вторило то, как остро реагировал Вильям на каждую мою ласку, то и дело проходясь ногтями по моей спине или плечам и душа стоны поцелуями, но неизбежно срываясь на громкий вскрик, когда его возбужденная плоть касалась моей.

- Том! – простонал он на выдохе и, упершись руками мне в грудь, развернулся на живот, водя рукой по придвинутому к кровати столу.

- Что ты… - начал говорить я, но Вильям ответил на мой так и незаданный вопрос, вкладывая мне в руку бутылочку с растительным маслом, которую сам же сегодня раздобыл на кухне, чтобы я смог смазать заедающую каретку печатной машинки.

Я провел по его спине и, вылив немного масла на ладонь, провел между ягодицами, надавливая на податливо впустившее мой палец отверстие.

- Не надо, - попросил Вильям, когда я начал осторожно растягивать его. – Не надо, я хочу почувствовать тебя полностью.

- Тебе будет больно, - сказал я, упираясь лбом между его лопаток. Хотелось выполнить его просьбу немедленно, просто смазав себя и проникнуть в сопротивляющееся вторжению тело, не обращая внимания на неприятные ощущения. Я прикусил губу, чтобы отогнать это настойчивое желание. А Вильям, не теряя времени даром, выбрался из-под меня, выхватил бутылку и, скользнув оставляющей влажный след рукой по моей груди и животу, размазал масло по моему члену.

- Не спорь.

Но спорить я был уже и не в состоянии – слишком сильно я его хотел. Слишком действенно его тихое «пожалуйста», прошептанное мне на ухо, заглушило во мне голос разума. И я опрокинул его на кровать, подхватывая под живот и ставя перед собой на четвереньки. Проникновение было мучительно-сладко-медленным. Едва сдерживая естественное желание двигаться быстро, я сходил с ума от полных удовольствия стонов Вильяма, все же иногда заставлявших меня срываться на слишком резкие движения. Он подался назад, соединяя наши тела максимально, дразняще сжался, тут же расслабляясь и крича от того, как, перестав сдерживаться, я задвигался в нем. Это было до боли острое наслаждение, и оно перелилось через край очень быстро. Впившись зубами в плечо Вильяма, я толкнулся в последний раз, чувствуя, как по моей ладони, течет его сперма. Он вцепился пальцами в мое бедро, словно прося о чем-то. Я выпрямился, собираясь покинуть его тело, но пальцы сжались сильнее, и Вильям, медленно, жадно вдыхая между каждым словом, попросил:

- Только… не… выходи…

Решив не спорить и с этим, я прижал его к себе и осторожно перевернул нас обоих на бок. Чувствуя его гулко колотящееся сердце, я тонул в послевкусии оргазма и довольно пикантном ощущении того, что наши тела до сих пор соединены. Вильям запрокинул назад голову и, касаясь губами моей щеки, проговорил:

- Прекрасно, да?

- Более чем, - согласился я, скользя ладонью по его влажному животу, и чуть не подавился воздухом от его следующей просьбы:

- Расскажи мне о своей первой близости.

- Может…

- Нет, именно сейчас, - перебил меня Вильям. – Я вдобавок ко многим своим недостаткам еще и ревнив, и только сейчас могу это выслушать, не поддаваясь этому глупому чувству, - объяснил он, чуть выгибая спину и подчеркивая наш контакт.

Зарывшись лицом в его волосы, я попытался собраться с мыслями. Получалось ужасно плохо, но я все же начал рассказывать:

- Мне было пятнадцать. Я подрабатывал в книжном магазине, а дочь хозяина, казалось, поставила себе цель – соблазнить меня. И вот однажды мы остались в магазине одни, чтобы разобрать только что доставленные книги…

- Прямо на полу, среди книг? – тихо засмеялся Вильям, позволяя мне почувствовать приятную вибрацию.

- Именно так, - подтвердил я. – Все, конечно, получилось не лучшим образом: слишком неловко, скомкано, быстро, и ей, по-моему, не понравилось больше, чем мне. Но…

- Все равно это до сих пор волнует тебя, - Вильям слегка сжал меня, намекая на то, что мое возрождающееся возбуждение заметно уже не только мне.

- Да, - не стал отрицать я, слегка двинув бедрами вперед. – А ты?

- Это не интересно.

- Вильям, так нечестно, я же рассказал.

- Просто у меня все было намного хуже, - он вздрогнул, когда я коснулся его уже тоже начавшего напрягаться члена, и еще сильнее вжался в меня.

- Я все равно хочу знать, - легко касаясь губами чувствительного места за его ухом, я начал медленно водить сомкнутой ладонью от основания до головки. – Рассказывай.

- Нет.

- Да, - я переместил руку на живот, провел пальцами по тонкой коже между ногой и пахом, получив сдавленный стон. – Я помогу тебе. Буду задавать вопросы, а ты просто отвечай.

- Я не хочу, - почти умоляюще произнес Вильям. Только вот я был более чем уверен в том, что ему, быть может, даже необходимо рассказать кому-то об этом. Я согнул его ногу в колене, входя в него чуть глубже, и спросил: - Сколько тебе было?

- Почти четырнадцать, - со стоном выдохнул он.

- С кем? – я медленно вышел из него почти наполовину, тут же принимаясь так же неторопливо, компенсируя поспешность первого раза, входить.

- Деловой партнер моего отца, - быстро произнес Вильям, подаваясь навстречу моим движениям. Размеренный, позволяющий прочувствовать каждую каплю наслаждения ритм действовал на нас как хорошее вино, снимая все запреты и ограничения, но не опьяняя до бесчувственности. И Вильям уже сам продолжал рассказывать, щедро приправляя историю стонами и вскриками: - Я хотел его с тех пор, как увидел впервые. Боялся этого и все равно не мог сопротивляться своим желаниям. Он сначала смеялся надо мной, потом делал вид, что ничего не понимает, а однажды случайно застал меня дома одного… И взял меня в кабинете отца, прямо на его столе. До сих пор не понимаю, почему на мои крики не сбежались все слуги, хотя они привыкли не вмешиваться в дела хозяев…

- Прости… - я крепко обнял его, ужасно жалея о том, что так настойчиво добивался того, чтобы он мне это рассказал. – Прости, я не…

- Не надо, не извиняйся, - повернув голову, Вильям нежно коснулся моих губ, но отстранился, когда я попытался его поцеловать. – Просто заставь меня об этом забыть прямо сейчас.

Так я и сделал, стараясь дать ему почувствовать всю нежность, на которую только был способен. Не понимая, что переполняло меня сильнее – физическое наслаждение или смешавшиеся в непонятный коктейль эмоции. Желая, чтобы эта ночь никогда не заканчивалась. И забывая себя в охватившей нас страсти.

13.

Длинный, черный как беззвездное небо ноготь монотонно стучал по столу, отмеряя: секунды? Удары сердца? Не в силах выносить этот раздражающий звук, я поднял глаза.

- Ты же сам все понимаешь, Томас, - устало проговорила девушка с длинными волосами, своеобразный оттенок которых всегда наводил меня на мысль о молодой траве на весеннем лугу. Как кошка она уютно устроилась в моем любимом кресле и выжидающе смотрела на меня. Стучать ногтем по столу она и не подумала перестать. Какая жуткая комбинация - женщина, которая является настолько странной, что достаточно долго могла терпеть мою ненормальность, кресло, в котором мне в голову часто приходят сюжеты, и этот сводящий с ума стук.

- Лорел, мне казалось, что мы с тобой уже давно во всем разобрались... - начал я, но моя бывшая любовь проворно вскочила на ноги и как-то слишком быстро оказалась прямо передо мной. Такое впечатление, что кто-то вырезал из реальности пару-тройку секунд. Ее указательный палец с тем самым, грозившим мне, по меньшей мере, нервным срывом ногтем, уперся мне в грудь.

- Ты – все такой же придурок, Том. Ничуть не изменился, - с неожиданной злостью выпалила она. - Я с тобой в одной комнате по своей воле за все деньги мира ни секунды бы не провела! Но уж очень случай особенный.

- Лорел, ты о чем? Я не по...

- Молчи. Лучше собирайся побыстрее и уезжай отсюда. - Она убрала руку и, тяжело вздохнув, добавила: - Пока еще можешь. Очень скоро будет слишком поздно…

И столько в ее голосе было жалости и страха за меня, что мне захотелось немедленно собрать чемодан и уехать домой. Лорел могла проделывать со мной что угодно, но она никогда даже не пыталась меня обманывать. Это было против ее правил.

Стоп. Я огляделся. Мой номер в отеле "Поцелуй дождя". Только у стола почему-то стоит мое домашнее кресло, да и Лорел здесь быть тоже не должно. Какая-то мысль скользнула по краю сознания и тут же утонула в недоумении. Не понимаю, где я. Не понимаю, что происходит.

- Лорел, а если... Если я останусь? - несмело задал я больше всего волнующий меня вопрос. Что, по ее мнению, здесь для меня опасного, мне совсем не интересно. А вот с Вильямом сейчас расставаться я не хочу. Я не думаю, что смогу найти в себе силы, чтобы это сделать…

- Тогда ты умрешь, - коротко ответила она и, повернувшись ко мне спиной, пошла к окну. Невысокие каблуки ее сапог стучали зловеще. Чуть более полноватая фигура, чем рекламируют журналы, казалась мне, как и раньше, идеальной. Мне нужно расспросить ее обо всем, выяснить, что вся эта чертовщина значит, и что она здесь делает, и… Мои мысли оборвались, потому что Лорел открыла створку окна и, взобравшись на подоконник… Вышла в коридор.

- Женщина, - насмешливо фыркнул за моей спиной Вильям, - если не с ней, то сразу – умрешь. Ревнует до сих пор, наверное, - он снисходительно улыбнулся и небрежно бросил старомодный цилиндр на кровать. Его темно-серый плащ был под стать этому головному убору, родом века из восемнадцатого. Белые перчатки, которые он снимал с изящных рук, были испачканы чем-то красновато-бурым.

- Может, хоть ты объяснишь, мне, что тут происходит? – уже без особой надежды спросил я его. Мной овладело странное оцепенение. И мне было решительно все равно, то произойдет дальше. Главное – Вильям здесь.

Дата добавления: 2015-11-04