Елизавета юрьевна кузьмина-караваева 4 страница

Таким образом, в творчестве Н. С. Гумилёва и А. А. Ахматовой тверская земля запечатлелась во множестве образов и переживаний. Будучи акмеистами, они создали «объективный мир зрительных образов, напряжённых и ярких»[86]. Для них пребывание в Слепнёве стало животворным опытом познания родной земли. В стихах Гумилёва картины реальности во многом сменили экзотический мир дальних стран, а Ахматова «через тверское Слепнёво… из тесных домов Петербурга вышла на просторы России»[87].

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Ахматова А. А. Собрание сочинений: В 2-х т. М.: Художественная литература, 1990. Т. 1-2.

Ахматова А. А., Гумилёв Н. С., Гумилёв Л. Н. Свиданье – не свиданье…: Стихи. Тверь: Тверское областное книжно-журнальное издательство, 1996.

Анна Ахматова в Тверском краю. Калинин: Московский рабочий. Калининское отделение, 1989.

Гумилёв Н. С. Собрание сочинений: В 4-х т. М.: ТЕРРА, 1991. Т. 1-4.

Николай Гумилёв в воспоминаниях современников. М.: Вся Москва, 1989.

Гумилёвы и Бежецкий край. По материалам научно-практической конференции, прошедшей в Бежецке 8-9 ноября 1995 г. Бежецк: Б. и., 1996.

Бронгулеев В. В. Посредине странствия земного: Документальная повесть о жизни и творчестве Николая Гумилёва: Годы: 1886-1913. М.: Мысль, 1995.

Зобнин Ю.В. Н. Гумилёв – поэт православия. СПб: СПбГУП, 2000.

Куприянов Д. В. Слепнёво и Бежецк в жизни поэта // Анна Ахматова в Тверском краю. Калинин: Московский рабочий. Калининское отделение, 1989. С. 9-28.

Куприянов Д. Лев Гумилёв и Бежецкий край // Вече Твери. 1999. 10 июня. С. 6.

Лукницкая В. К. Николай Гумилёв: Жизнь поэта по материалам домашнего архива семьи Лукницких. Л.: Наука, 1990.

Папуцкая И. Дом поэтов // Тверские ведомости. 2008. 7-13 марта. С. 6.

Полушин В. Л. Николай Гумилёв: Жизнь расстрелянного поэта. М.: Молодая гвардия, 2008.

Сенин С. И. «В долинах старинных поместий…». Тверь: ОАО «Тверское княжество», 2002.

Сенин С. Бежецкий Союз поэтов // Тверские ведомости. 2007. 27 июля – 2 августа. С. 6; 2007. 3-9 августа. С. 6.

Смирнов А. Гумилёв в Слепнёве // Тверская жизнь. 1991. 12 сентября.

Смирнов А. Ещё один автограф Николая Гумилёва // Тверская старина. 1991. № 2. С. 54.

Степанов Е. Вторая родина // Наше наследие. 1989. № 3. С. 89-95.

Сергей АНТОНОВИЧ Клычков (1889-1937)

Сергей Антонович Клычков – современник Николая Клюева и Сергея Есенина, поэт, прозаик, один из ярких представителей новокрестьянской поэзии. В «Ключах Марии» С. А. Есенин назвал его «истинно прекрасным народным поэтом»[88].

Сергей Антонович Клычков родился 6 июля (по старому стилю 24 июня) 1889 г. в деревне Дубровки, в двух верстах от села (ныне небольшой городок) Талдома Калязинского уезда Тверской губернии в старообрядческой семье. Его отец был кустарём-башмачником, мать, тихая и работящая женщина, занималась хозяйством и продажей обуви.

Несколько лет будущий поэт учился в земской школе Талдома (к этому времени относятся его первые литературные опыты), а в 1900-1907 гг. – в московском реальном училище И. И. Фидлера. В это время он был связан с революционно настроенной молодёжью и даже принял участие в декабрьском восстании 1905 г., о чём свидетельствует С. Т. Конёнков[89], один из самых крупных скульпторов ХХ века. После разгрома баррикад в Москве, Клычков возвратился в родные Дубровки, скрываясь от преследования полиции.

В 1906 г. он опубликовал подборку стихотворений в московском журнале «На распутье», а в 1907 г. – в альманахах и нескольких журналах. С 1909 по 1913 гг. поэт учился в Московском университете (сначала на естественном факультете, затем на историко-филологическом и, наконец, на юридическом), но несколько раз отчислялся, так как не мог оплатить своё пребывание там.

В 1909 г. С. А. Клычков познакомился и сблизился с С. М. Соловьёвым, Эллисом и другими молодыми поэтами, близкими к символистским кругам. Эта эстетическая близость отразилась в его первой книге стихов «Песни. Печаль-Радость. – Лада. – Бова» (1910). Сборник не остался незамеченным, но критические отклики были либо сдержанными, либо отрицательными. Согласимся с В. Я. Брюсовым, который писал, что молодой поэт «пока ещё не обрёл самого себя»[90].

Можно сказать, что «обретение себя» произошло в 1913 г., когда был опубликован второй сборник стихов С. А. Клычкова «Потаённый сад». К нему критика отнеслась более благосклонно, причём все отмечали «песенность размеров», «певучую» и «безукоризненную рифму», особую нежность. Ранняя поэзия С. А. Клычкова проникнута отторжением от современной цивилизации, которая, по его мнению, слишком рациональна и индустриальна. Ей поэт противопоставил далёкое патриархальное прошлое, которое видится ему неким «потаённым садом», сказочным и романтичным, «золотым веком», давно закончившимся. Вполне закономерно, что память об ушедшем хранит «старец мудрый», который «грезит о былом». В этом ключе предстаёт перед читателем и жизнь деревни: она овеяна «седой стариной». В привычных и каждодневных крестьянских трудах вдруг проступают черты древнего магического обряда, а окружающая природа оборачивается сказкой:

Не видит никто и не слышит,

Что шепчет в тумане ковыль,

Как лес головою колышет

И сказкой становится быль…[91]

(«Сегодня у нас на деревне…», 1914)

В стихах С. А. Клычкова ощущается некое предчувствие чего-то таинственного, какого-то неясного томления. Всё это соединяется с предельной искренностью и наивностью, с романтизацией мотива скитания, с призывом к естественной и вольной жизни в природе («Иду я лесною дорогой…», 1912). Вполне естественно в этой действительности, созданной поэтом, воспринимались лешие, русалки и другие фантастические существа из фольклора, отсылающие читателя к языческим сказаниям и легендам.

Очевидна связь ранней поэзии С. А. Клычкова с народной песенной традицией. Не случайно он назвал свои стихи «песнями». В них нередко обнаруживаются переклички с обрядовой народной поэзией, с лирическими песнями. Наверное, именно отсюда берут начало мотивы несчастной любви, странничества, потери любимого или любимой. Отсюда же исходят простота, искренность, безыскусность, свойственные народной песне.

По мнению К. М. Азадовского, сборник «Потаённый сад» «утвердил значение Клычкова как одного из ярких представителей зарождавшейся в России “новокрестьянской” школы, окончательно сложившейся в 1914-1916 годах»[92]. С. А. Есенин позже назвал поэтов, вошедших в эту школу, «сельской купницей». Но, в отличие от Н. А. Клюева, П. И. Карпова, А. Ширяевца, П. В. Орешина и других, в стихах Клычкова почти нет религиозной окрашенности, а с Есениным его сближает восприятие России («Русь»).

В 1911-1914 гг. С. А. Клычков часто бывал в родной деревне, подолгу жил там и занимался крестьянским трудом, много ездил и ходил пешком по близлежащим землям. Позже его брат вспоминал о паломничестве в монастырь в окрестностях г. Дмитрова, о поездке на озеро Светлояр и др. Это было время плодотворной литературной работы. Начиная с 1912 г., поэт много печатался в известных московских и петербургских журналах и альманахах. Его растущей популярности не помешала даже начавшаяся Первая мировая война.

В сентябре 1914 г. С. А. Клычков был призван в действующую армию и два года прослужил писарем в Гельсингфорсе. В это время он несколько раз встречался с А. И. Куприным, учился в школе прапорщиков. В 1916 г. был переведён на Западный фронт, а в 1917 в составе 4-го осадного полка получил назначение в Крым. Поэт с восторгом принял Февральскую революцию, а затем, как и другие новокрестьянские поэты, и революцию Октябрьскую. В 1918 г. он сблизился с Есениным, участвовал в создании «Кантаты», в организации книгоиздательства «Московская трудовая артель художников слова», в котором потом опубликовал несколько своих книг.

В 1918 г. увидел свет стихотворный сборник С. А. Клычкова «Дубравна», а в начале 1920-х гг. – книги «Гость чудесный» (1923), «Домашние песни» (1923). В те же годы С. А. Клычков обретает известность и как прозаик. В 1925 г. он опубликовал роман «Сахарный немец» (через три года вышел в несколько сокращённом виде под названием «Последний Лель»). В 1926 г. был издан роман «Чертухинский балакирь», а в 1928 г. – «Князь мира».

В 1930-е гг. для С. А. Клычкова настали тяжёлые времена. В конце 1929 г. (по другим сведениям в начале 1930) появился сборник «В гостях у журавлей», ставший его последней оригинальной книгой. В 1930-е гг. поэт переводил эпические сказания народов СССР. Ещё раньше, во второй половине 1920-х гг., стараниями рапповской критики его и других крестьянских художников слова окрестили кулацкими поэтами. Каждое новое произведение С. А. Клычкова встречалось враждебно. Даже в переводах (например, киргизского эпоса «Манас») официальная критика усматривала «кулацкую пропаганду» и преследовала его[93].

В ночь с 31 июля на 1 августа 1937 г. поэт был арестован по сфабрикованному делу об участии в антисоветской организации «Трудовая крестьянская партия» и расстрелян. Посмертно реабилитирован в 1956 г.

Тверская земля стала для С. А. Клычкова той животворной силой, которая всегда давала ему ощущение радости и полноты жизни. Географических примет в его стихах почти нет. Несколько раз упоминается река Дубна. Так, в стихотворении «Лель цветами всё поле украсил…» (1914) читаем: «На Дубне журавли не кричали, // Сыч не ухал над чащей лесной…» (122). А в стихотворении «В нашей роще есть хоромы…» (1914) та же Дубна «сквозь сон журчит» (136). Нарисованные им картины природы могут быть «опознаны» во многих деревнях средней полосы России. Поэт не стремился «привязать» изображение к определённому месту, и красота родной земли, воспетая им с радостью, воспринимается как нечто обобщённое, принадлежащее всему народа, свойственное всей русской земле.

Сборник «Дубравна» (1918), в который вошли произведения 1911-1917 гг., написанные в родной деревне поэта, открывается небольшим стихотворением «Милей, милей мне славы…» (1911). Лирический герой утверждает как высшую ценность любовь к родным местам:

Милей, милей мне славы

Простор родных полей,

И вешний гул дубравы,

И крики журавлей.

Далее поэт упоминает крестьянский труд: «Нет красоты иной // Как сеять зерна с песней // Над вешней целиной» (109), лес и луг. Согласимся, что автор намеренно уходит от конкретизации изображения, опираясь на устойчивые символы, привычно ассоциирующиеся у читателя с изображением русской природы. Очевидна и фольклорная составляющая созданного образа. Русские просторы, луга, поля, леса (в данном случае дубрава) – всё это атрибутика народной, чаще всего песенной, традиции. «Не шуми, мати зелёная дубравушка…» – такая строчка из народной песни сразу же приходит на ум, когда читаешь это стихотворение.

«Песенность», напевность как одно из основных качеств поэзии С. А. Клычкова отмечали уже его современники[94]. Важно подчеркнуть, что песня, славящая родную землю и выражающая любовь к ней, звучит во многих его дореволюционных произведениях. Например, в стихотворении «Как не петь и не молиться…» (1914) поэт говорит о том, что пение – это естественное состояние природного мира: «Как не петь и не молиться, // Если всё поёт вокруг – // Лес и луг, ручьи и птицы…», 111). А в последней строфе стихотворения герой присоединяется к поющему и радующемуся миру: «И не петь я не могу…» Песня звучит почти в каждом стихотворении сборника: «И кто-то под голос волынки // Незримо поёт в вышине…» (112), («Над полем туманит, туманит…», 1914); «Грежу я всю жизнь о рае // И пою всё о весне…» (128), («Грежу я всю жизнь о рае…», 1914); «По лесам, рассыпаясь и щёлкая // Запевает весну соловей» (114), («Я иду, за плечами с кошёлкою…», 1914); «И пою один в деревне // О печали давней…» (116), («В частой роще меж черёмух…», 1910-1911), «Иду я лесною дорогой, // В лесу невидимка поёт…» (124) («Иду я лесною дорогой…», 1912).

Лирический герой Клычкова – это своего рода странник, который проходит по родной земле и не устаёт радоваться жизни, внимать красоте и «петь весну». Мотив странничества у поэта выражается прежде всего в том, что лирический герой находится в движении и говорит о том, что встречается ему на пути: «Попадают мне странницы, странники // Как и я, все идут не спеша…» (114), («Я иду, за плечами с кошёлкою…»); «Вот иду я дорожкою, // В мягком мху меж морошкою…» (121), («Снова лес за туманами…», 1914); «Иду я с прежней грустью // Опушкою лесной…» (125), («В далёком захолустьи…», 1917); «Целый день я в раздумьи блуждаю // У деревни в лесу за рекой…» (126), («Лес шумит и шумит, опадая…», 1914). Он ощущает себя органичной частью природного мира и потому чувствует себя в нём естественно и свободно. Всеобъемлющая радость от общения с родной землёй побеждает всё остальное. Реалии Первой мировой войны, в которой поэт участвовал, не представлены в его стихах. Война лишь пространственно удалила героя от того, что ему дорого, но в душе его живут дорогие сердцу воспоминания о доме, о саде, где «сейчас расцветает смородина». Вся военная жизнь героя остаётся в прошлом и «умещается» в одной фразе: «Вернулся я из битвы // И, горе позабыв, // Всё слушаю молитвы // Лесных печальниц-ив» (125), («В далёком захолустьи…», 1917).

В послереволюционных стихотворениях С. А. Клычкова это ощущение радости постепенно уходит. Вместе с ним исчезают и те реалии крестьянской жизни и природы, которые дарили эту радость. Поэт довольно часто использует отрицание, чтобы подчеркнуть жизненный разлад и передать безрадостное настроение героя: «На селе не поют петухи на повети, // И туман ворожит на пути. // Я ищу в забытьи – чего нету на свете // И чего никогда не найти» (143), («На селе не поют петухи…», 1922).

Чтобы лучше понять, насколько поздняя лирика поэта отличается от дореволюционной по мироощущению, обратимся к одному из его последних произведений – к стихотворению «Родина» (между 1935 и 1937). В нём присутствуют те же реалии, что и раньше: туман, соловей, лес. Но радости нет, а вместо неё во всём чувствуется страх. Поэтому и туман теперь – это не «облак прекрасный», он «лысый и белёсый // И весь корьём зарос» (346). Любимая поэтом вода, в ранних стихах всегда шумевшая, журчавшая, переливавшаяся на солнце всеми цветами радуги, здесь превращается в нечто неподвижное, вызывающее страх («Уж в самом деле нет ли // Утопленника в ней…»). Она враждебна герою, он осознаёт угрозу, исходящую от воды: «И страшно не на шутку, // Что в воду тянет бес!» (346).

С. М. Городецкий назвал Сергея Клычкова «просто птицей певчей», родившейся «с песней в груди». Малая Родина – Тверская земля виделась ему поющей и прекрасной. Именно такой она и предстаёт в его стихах, написанных, по словам М. М. Пришвина «неоскорбляемой частью души».

СПИСОК ЛитературЫ

Клычков С. А. Собрание сочинений: В 2 т. М.: Эллис Лак, 2000. Т. 1-2.

Клычков С. А. Стихотворения. М.: Советская Россия, 1991.

Клычков С. А. Переписка, сочинения, материалы к биографии // Новый мир. 1989. № 9. С. 193-224.

Азадовский К. М. Сергей Клычков // Русские писатели. 1800-1917. Биографический словарь. М.: Большая российская энциклопедия. Фианит. 1992. С. 553-555.

Бойников А. «Вечно лишь души сиянье…». К 115-летию со дня рождения русского поэта Сергея Клычкова // Вече Твери. 2004. № 122. 7 июля. С. 5.

Гость чудесный. Наследие Сергея Клычкова // Литературное обозрение. 1987. № 5. С. 105-112.

Куняев Ст. Ю., Куняев С. С. Растерзанные тени. Избранные страницы из «дел» 20-30-х годов. М.: Голос, 1995. С. 331-372.

Михайлов А. И. Творческий путь Сергея Клычкова и революция // Русская литература. 1988. № 4. С. 17-40.

Савушкина Н. И. Фольклоризм ранней поэзии С. Клычкова (стихотворный цикл «Кольцо Лады») // Филологические науки. 1990. № 4. С. 20-24.

Солнцева Н. М. Последний Лель: О жизни и творчестве Сергея Клычкова. М.: Московский рабочий, 1993.

ЕЛИЗАВЕТА ЮРЬЕВНА кузьмина-Караваева

(1891-1945)

Одной из самых замечательных и одарённых русских женщин, чья жизнь стала отражением характерных течений времени, считал Н. А. Бердяев Елизавету Юрьевну Кузьмину-Караваеву, русского религиозного и общественного деятеля, философа, поэта, публициста, художника, известную во всём мире как мать Мария.

Почти вся жизнь Е. Ю. Кузьминой-Караваевой (урождённой Пиленко, по второму браку Скобцовой) прошла вдали от Тверской земли: Рига, Анапа, Петербург, Париж. Но и в нашем крае мы обнаруживаем её корни. Мать Е. Ю. Кузьминой-Караваевой Софья Борисовна Пиленко (урождённая Делоне) происходила из старинного аристократического рода князей Дмитриевых-Мамоновых, ведущих своё происхождение от Рюрика и Мономаха[95]. Дядя С. Б. Пиленко «владел деревней Колесники, которая находится рядом с Подобино в Бежецком уезде. Отец её одно время был старшим окружным врачом Бежецкого и Весьегонского уездов»[96].

Е. Ю. Кузьмина-Караваева провела в Тверском крае лето 1911 г. Молодая чета Е. Ю. и Д. В. Кузьминых-Караваевых приехала в имение Борисково, расположенное в Бежецком уезде Тверской губернии. Оно принадлежало свёкру Е. Ю. Кузьминой-Караваевой В. Д. Кузьмину-Караваеву – крупному политическому деятелю, члену I и II Государственной Думы, сенатору.

Тогда же по соседству в усадьбе Слепнёво отдыхали вернувшиеся из Парижа А. А. Ахматова и Н. С. Гумилёв (с последним Дмитрий Владимирович Кузьмин-Караваев состоял в дальнем родстве). Молодые люди общались, читали стихи, разыгрывали шуточные сценки, бродили по окрестностям. Сохранилась групповая фотография, на которой сняты А. А. Ахматова, Е. Ю. Кузьмина-Караваева и другие. Это был один из самых светлых периодов жизни Елизаветы Юрьевны[97].

В Борискове она занималась живописью. Д. Д. Бушен, который впоследствии стал театральным художником, на закате своей жизни вспоминал, как они вместе с Е. Ю. Кузьминой-Караваевой «живописали» в одной мастерской. В том же году картина «Змей Горыныч», написанная Е. Ю. Кузьминой-Караваевой в Борискове, экспонировалась на одной из выставок в Петербурге.

Художественное дарование было ещё одной гранью её богатой натуры, которое в полной мере проявится в эмиграции в Париже, когда она расписывала стены в храме на улице Лурмель, 77, создавала витражи, вышивала иконы для домовых церквей, плащаницы и праздничные облачения для православных иерархов. До последних дней своей жизни, даже находясь в концлагере Равенсбрюк, где она погибла, Елизавета Юрьевна не переставала творить.

Д. Д. Бушену Е. Ю. Кузьмина-Караваева посвятила одно из стихотворений («Послание Д. Д. Б.»), которое затем вошло в её первую книгу «Скифские черепки» (1912). До революции также увидел свет поэтический сборник Е. Ю. Кузьминой-Караваевой «Руфь» (1916). Позже, в эмиграции был выпущен целый ряд сборников, два из них с одинаковым названием «Стихи» (1937, 1949). Последняя книга была издана уже после мученической гибели Е. Ю. Кузьминой-Караваевой «Обществом друзей матери Марии».

В «Послании Д. Д. Б.» Елизавета Юрьевна высказывает свои самые сокровенные мысли, формулирует принципы, которым, как личность необыкновенно цельная, она будет верна всю оставшуюся жизнь:

Как радостно, как радостно над бездной голубеющей

Идти по перекладинам, бояться вниз взглянуть,

И знать, что древний, древний Бог, Бог мудрый,

нежалеющий,

Не испугавшись гибели, послал в последний путь.

И знать, что воин преданный поймёт костёр пылающий

И примет посвящение, и примет тяжесть риз,

Поймёт, что Бог пытает нас, что светел невзирающий,

Что надо мудро, радостно глядеть в туманы, вниз.

Что надо тяжесть тёмную с простою детской радостью

Принять, как дар премудрого, и выполнить завет.

Нальётся сердце мукою, душа заноет сладостно,

И Бог, ведущий к гибели, даст светлый амулет[98].

Жизненным кредо Е. Ю. Кузьминой-Караваевой стало служение Господу и помощь людям (монашество в миру).

В этом стихотворении отразилось предчувствие великих испытаний и потрясений, которых поэтесса не только не пытается избежать, но, напротив, идёт им навстречу. В своей лирико-философской повести «Юрали» (1915) она напишет: «Плечи не согнутся под невыносимой тяжестью», ибо вера в Бога даёт силы нести свой крест. Крестный путь станет лейтмотивом, образом-символом в поэзии Е. Ю. Кузьминой-Караваевой. Так же, как жизнь и смерть: смерть часто видится ей как сожжение на костре, а жизнь – как жизнь после смерти. Девизом поэта становится долг, внутреннее самосожжение.

Как человек, воспитанный в православной вере, Е. Ю. Кузьмина-Караваева во время пребывания на Тверском крае посещала церковные службы во Владимирской церкви, которая находилась в одном километре от Борисково. Путь к Богу никогда не был для неё простым. В 1906 г., будучи подростком, почти ребёнком, она пережила смерть своего отца, которая потрясла её до глубины души. На какое-то время юная Елизавета даже разуверилась в существовании Бога. И весь её дальнейший путь к Господу представлял собой тяжбу с Ним. Бог осознаётся как не жалеющий, мучающий, требующий жертв. (Е. Ю. Кузьмина-Караваева пережила смерть троих детей, изгнание из страны, физические и моральные страдания в эмиграции и во время войны). Его «правду» лирическая героиня Кузьминой-Караваевой «с трудом понимает» («Не слепи меня, Боже, светом», 148). Так рождается противоборство, бунт. Но, преодолев свою гордыню, смирившись, человек постигает Его мудрость, что и произошло с лирической героиней Е. Ю. Кузьминой-Караваевой: «Нет, Господь, я дорогу не мерю, – // Что положено, то и пройду», «Меня влечёшь сурово, Пастырь добрый, // Взвалил на плечи непомерный груз» («Земля», 192, 193).

В середине 1910-х гг. Е. Ю. Кузьмина-Караваева, не окончив философское отделение женских Бестужевских курсов, сдавала экстерном экзамены в Петербургской духовной академии. Позже уже в 1930-е гг. она завершила образование в Православном богословском институте в Париже и считала о. Сергия Булгакова, его основателя, своим духовным отцом.

Ей кажется, что она отмечена тайным знаком: «Широкая дорога к раю // Средь звёзд зелёных мне видна» (66), и потому стремится выполнить свою миссию: «… И я приду, чтоб дать живым ответ, // Чтоб вновь вам указать дорогу к раю, // сказать, что боли нет» («Я силу много раз ещё утрачу…», 87). В своём максимализме поэтесса стремится порвать путы, которые связывают её, и не дают устремиться в небеса. «В тисках работы дух пленён // Здесь, на полях земного сада», – говорит она в стихотворении «Последние дни», 106).

В звёздном небе, в языках пламени лирическая героиня ищет знаки присутствия Господа. В своей душе она пытается воскресить присущее детям ощущение открытости чуду: «В каждом деле, непонятном нам, // Совершались часто чудеса, // Не было на кладбище могил» (92). Теперь, когда знание превалирует над верой, «пронзённый дух не знает покою», кругом мрак, вселенская темнота, тоска и одиночество. Но остаётся Слово и Творения Господа, которые строят «через пропасти мосты, // Связывают порванную нить», («Снова можно греться у печей…», 92).

Бога поэтесса называет «великим Архитектором», «Домостроителем», «непостижимым Зодчим». Всё, созданное Творцом, исполнено силы, величия, мощи. Любое живое существо оказывается ближе к Богу, чем человек, стремящийся к Нему. Чтобы постичь Творца, нужно понять его творения и почувствовать любовь ко всему, что вокруг нас. Тогда рождается единение со всем живым: «Я сынам земным родная // Брат мне – каждый дикий зверь» («В небо, к стаям ястребиным…», 109). Это ощущение материнства углубляется и становится более драматичным в годину тяжких испытаний: «Каждая царапинка и ранка // В мире говорит мне, что я мать» («Кто я, Господи? Лишь самозванка…», 177).

Итак, Е. Ю. Кузьминой-Караваевой было присуще материнское начало, высшим проявлением которого было материнство в природе. Первоначальное бунтарство, желание порвать с матерью-землёй сменяется стремлением «в земную грудь войти корнями, // Земной корнями выпить сок», ведь мы «земные дети, плоть от плоти», // Поток земных, единых сил». Лирическая героиня понимает назначение, которое выполняет мать-земля. Мать всего сущего, она питает «всех деревьев корни, // Лелея зёрна средь полей». Почти в молитвенном экстазе взывает героиня к земле: «О, мать, ты солнца чудотворней, // И звёзд пылающих мудрей» («В земную грудь войти корнями…», 109).

В тверской «подорожной» Е. Ю. Кузьминой-Караваевой краевед Д. В. Куприянов перечисляет места, где она бывала. Среди них деревни и сёла: Борисково, Слепнёво, Градницы, Толстиково, Хонеево и др.[99] Елизавета Юрьевна знакомилась с достопримечательностями наших мест, природой края, общалась с людьми. Она говорила, что вне родных пейзажей нельзя понять человека. Тверские места ничем не напоминали ей любимую с детства Анапу, к которой она была привязана, куда неоднократно возвращалась и которую привыкла считать своею родиной. Родным пейзажем для неё было «зимнее, бурное, почти чёрное море, песчаные перекаты высоких пустынных дюн, серебряно-сизый камыш и крики бакланов»[100]. Тверская же природа не поражала воображение ни буйством красок, ни причудливостью ландшафта. А. А. Ахматова, а вслед за ней Л. Н. Гумилёв говорят, что тверские места не относятся к числу красивых мест России. «…распаханные ровными квадратами на холмистой местности поля, мельницы, трясины, осушенные болота…»[101] не привлекают к себе внимание, но вместе с тем дают возможность того сосредоточения, которое необходимо для того, чтобы отвлечься на избранную тему.

А. А. Ахматова смогла почувствовать на Тверской земле своё предназначение, осознать себя поэтом. Для Е. Ю. Кузьминой-Караваевой, по мысли Л. В. Сланевского, пребывание на Тверской земле стало «важной вехой в более глубоком понимании жизни народа»[102]. Поэтесса ищет свой путь к народу. «На нивах мой труд» – говорит её лирическая героиня («Куда мне за вами лететь…», 108).

Значительным этапом в формировании взглядов Е. Ю. Кузьминой-Караваевой на народ и народность было изучение ею русской религиозной философии рубежа XIX-XX веков и философии славянофилов. Все эти идеи оказали достаточно серьёзное влияние на духовное становление и развитие поэтессы.

С другой стороны, свою роль сыграл непосредственный жизненный опыт Е. Ю. Кузьминой-Караваевой, отчасти отрицательный. Её увлечением в петербургский период жизни была поэзия. Д. В. Кузьмин-Караваев обладал обширными знакомствами в поэтической среде (он был вхож во все литературные салоны). Е. Ю. Кузьмина-Караваева стала участником знаменитых «сред» у В. И. Иванова, активным членом «Цеха поэтов», посещала артистическое кабаре «Бродячая собака». Тогда же она познакомилась с А. А. Блоком, который стал для неё одним из самых строгих наставников на поэтическом поприще. Сохранились воспоминания Е. Ю. Кузьминой-Караваевой о нём, а также переписка двух поэтов, которая велась на протяжении нескольких лет. Блок посвятил Елизавете Юрьевне стихотворение «Когда вы, такая красивая…», в котором посоветовал ей стать естественной, быть ближе к земле, влюбиться в обычного человека и просто жить.

По сути, А. А. Блок озвучил те мысли Е. Ю. Кузьминой-Караваевой, которые уже созрели, но ещё не воплотились в действительности. Она чувствовала фальшь интеллектуальных умствований её современников, не способных претворить высокое слово в высокое дело, всю никчёмность и неестественность богемного образа жизни, который вели её знакомые: «Мы жили среди огромной страны, как на необитаемом острове», «Это был Рим времён упадка. Мы были последним актом трагедии – разрыва народа и интеллигенции»[103]. Она мечтает стать странницей, чтобы, ходя с котомкой за плечами по земле, быть ближе к людям, помогать, просвещать их.

Путь человека у Е. Ю. Кузьминой-Караваевой сопрягается с жизнью родины, России. Размышляя о времени, в котором живёт человек её поколения, и о роли страны, поэтесса говорит, что оно ещё «не разгадано, // Наши дни – лишь земные предтечи…», 113). Е. Ю. Кузьмину-Караваеву не оставляет ощущение грядущих потерь: «На востоке – кресты и сиянье; // Здесь нельзя темноты превозмочь» (103). Россия – это необозримые пространства («От Сибири до самого юга // Снеговая раскинулась гладь» (104). На них лежит снег и воет ветер, метёт вьюга-метель. Вечный труд кровавый и кровавый страх определяют жизнь человека. «Где ты, родина-мать, затерялась?» (103) – вопрошает автор. Возникает ощущение бездомности. Подобно тому, как «…блуждает горький Твой народ // В пустыне мира, вечной и огромной» (178), так ищет свой путь и русский народ. Но взгляд поэта и философа отнюдь не пессимистический, ибо «…раскинула Церковь Вселенская // Над Россией покров свой целебный», 113).

Последний период жизни Е. Ю. Кузьминой-Караваевой, период войны, был окрашен в цвет страстного патриотизма. Она никогда не скрывала своей ненависти к фашистским захватчикам. Германию она считала отравительницей «всех европейских источников и колодцев», о Гитлере отзывалась как о сумасшедшем, «который нуждается в смирительной рубахе, в пробковой комнате, чтобы его звериный вопль не потрясал вселенной»[104]. Е. Ю. Кузьмина-Караваева вступила в движение Сопротивления и проводила огромную работу с огромнейшим риском для жизни. В церкви на парижской улице Лурмель, 77 была организована отправка посылок для людей, находящихся в лагерях. Она спасла от смерти большое количество евреев, которым выдавались поддельные документы, в том числе и многих детей. Как служительница церкви она проникла на стадион, где содержались арестованные мирные жители, и вынесла оттуда нескольких детей в мусорных мешках. Е. Ю. Кузьмина-Караваева была борцом и ни одной минуты не сомневалась в том, что фашизм будет уничтожен. Когда гитлеровская Германия напала на СССР, мать Мария сказала друзьям: «Я не боюсь за Россию. Я знаю, что она победит. <…> России предстоит великое будущее. Но какой океан крови!»[105]

Дата добавления: 2015-10-28