Ноосфера

Религиозное сознание в XIX веке испытало немалые потрясения в связи с замечательными успехами науки. Религиозные идеи вошли в системы классической философии как отдельные детали. Вскоре выяснилось, что от этих религиозных элементов можно отказаться, сохра­няя «философский каркас». Благодаря достижениям естествознания ряд религиозных догм (о сотворении мира и человека, о первородном грехе, смысле человеческой истории), были разрушены или поколеб­лены в глазах образованных людей. Стали говорить о библейских мифах и выяснять их истоки методом на­уки.

Однако религиозная вера в своей глубокой сущности — как жажда идеала и устремленность к нему, надежда на любовь и бессмертие — осталась непоколебимой. Ведь даже наука исходит не только из опыта и рассудка, но также из веры в зна­ния, имеющей религиозный харак­тер.

Первая половина XX века про­шла в потрясениях небывалых по жертвам и разрушениям мировых войн, революций. В конце Второй мировой войны В. И. Вернадский писал: в грозе и бурях рождает­ся новая цивилизация, основаннаяна научных знаниях,— ноосфера. Так он называл область господства научной мысли на планете.

Как вскоре стало очевидно, сформи­ровалась вовсе не разумно организованная ноосфера, а нечто совсем другое. Это — техносфера, где господствуют технические тела и формируется техногенный че­ловек.

В глобальных социальных про­цессах отдельная личность теряется, как песчинка в урагане. Духовная свобода ограничена, и подчас очень жестко. Уже в младенчестве и дет­стве человек становится личностью в определенной социальной и природно-техногенной среде. Обуревают его не вечные вопросы бытия, а только суета обыденной жизни.

Известный писатель и философ В. В. Розанов пред­ложил сравнение: исполненный со­мнений разум подобен человеку, потерявшему равновесие, делающе­му судорожные движения и испыты­вающему неприятное чувство. Воз­никает внутренняя инстинктивная потребность перейти от колебаний и неуверенности «к состоянию твердо­го и спокойного знания». Он связывал это с личными пережи­ваниями и духовными исканиями.

На этот счет у американских философов — в соответ­ствии с особенностями их социаль­ной среды — прагматистов Уиль­яма Джемса и Джона Дьюи было иное мнение.

Джемс писал: «Мысль истинна постольку, поскольку вера в нее выгодна для нашей жизни». Человек стремится приспособиться к окружающему миру, чтобы «чувствовать себя, как дома, во Вселенной». Ему вторил Дьюи: «Весь познавательный опыт должен начинаться и заканчиваться в бытие вещей и в обладании ими». (Тут наиболее сомнительным выглядит резкое ограничение области познания.) Для Дьюи реальная истина, о кото­рой стоит размышлять, всегда конк­ретна, конструктивна, имеет дело­вую подоплеку и связана с опреде­ленной ситуацией.

Вновь по контрасту вспоминает­ся Розанов. В своей монографии «О понимании» он исходил из того, что человеку приносит успокоение и радость познание как таковое, вне непременной связи с практической полезностью: «Мальчик, смотрящий на пламя и задумывающийся над тем, что такое оно; юноша, задумы­вающийся над нравственными воп­росами жизни,— стоят в пределах ее (науки), хотя бы они не разрешили своих сомнений. Но ученый, с успе­хом сдавший на магистра и готовя­щий докторскую диссертацию, стоит вне пределов ее, потому что не жаж­да познания руководит им».

Американский прагматизм являет­ся, можно сказать, интеллектуальным оправданием технической цивилиза­ции. Русский персонализм и «христианский социализм» (по С. Н. Бул­гакову) — это искание возможностей преодолеть технизацию природы и личности.

С. Н. Булгаков был автором замечательного, можно даже сказать, комплексного (научно-религиозно-философского) исследования «Философия хозяйства». В немалой степени это была реакция на получивший широкое распространение «экономический материализм». Булгаков назвал его «скорбным уче­нием», показывающим трагизм человеческой деятельности из-за конфликтов с природой и классовой борьбы.

Одна из главных идей, которые он развивал: мировой и исторический процесс протекает в борьбе за жизнь между необходимостью и свободой, механической «вещностью» и органи­зованной жизнью. Природа стремит­ся преодолеть механическое начало и преобразовать его в организм «как начало космической свободы, торже­ство жизни, панзоизм». И в этот все­ленский процесс входит человек. «Хо­зяйство есть борьба человечества со стихийными силами природы в целях защиты и расширения жизни, поко­рения и очеловечения природы, пре­вращения ее в потенциальный чело­веческий организм».

Сходный подход к «Творческой эволюции» разрабатывал французский философ Анри Берг­сон в своей работе с таким названи­ем. Интересно, что к ней же привели Вернадского его научные исследо­вания геологической роли организ­мов на Земле. Под впечатлени­ем его парижских лекций в Э. Леруа и Тейяр де Шарден выдвинули концеп­цию ноосферы, области разума на планете, к которой устремлен творческий Дух Земли, вдохновля­ющий людей. При этом, однако, затушевалась чрезвычайно важная проблема, которую поставил и пы­тался решить С. Н. Булгаков: каков смысл хозяйственной деятельности?

Человек «создает как бы свой но­вый мир,— писал Булгаков,— новые блага, новые знания, новые чувства, новую красоту,— он творит культу­ру... Рядом с миром «естественным» созидается мир искусственный...».

Для этой работы предназначены и знания, а потому они в основе своей прагматичны. Однако в соответствии со своим методом «наука набрасыва­ет на весь мир сеть механизма, неза­метную, как для мухи нити паути­ны... Научное отношение к миру и есть отношение к миру как к механизму». (Булгаков упускал важное обстоятельство: в труде и научных исследованиях между человеком и природой находится техника, и со временем она становится все могу­щественней, изощренней и вынужда­ет приспосабливать к ней живую природу, а не наоборот.) Деятель­ность человека слишком часто вредит области жизни, тогда как цель должна быть иной: «Защита и расширение жизни, а постольку и частичное ее воскрешение... Это ак­тивная реакция жизнетворного прин­ципа против смертоносного».

С. Н. Булгаков сознавал, что слишком многое зависит от духовного мира человека. Он резко отвергал буржуазные ценнос­ти, так же как социализм, ориенти­рованный на удовлетворение расту­щих материальных потребностей: «Если бы такое мещанское счастье сделалось всеобщим достоянием, че­ловечество задохнулось бы от по­шлости этого самодовольного благо­получия». Это случится, если вос­торжествует принцип: «умножай и утончай потребности и создавай этим условия для роста богатств». Чтобы этого не произошло, надо ус­тановить социалистический строй с христианской духовной основой — христианский социализм.

Сходные мысли высказал другой религиозный философ — П. А. Фло­ренский: «Трижды преступна хищ­ническая цивилизация, не ведающая ни жалости, ни любви к твари, но ищущая от твари лишь своей коры­сти...» Тем самым губит человек не только природу, но и самого себя, потому что является ее частью. Так как Флоренский был профессио­нальным ученым, он высказал и бо­лее конкретную идею: превращать технологии в биотехнологии, про­мышленность в биопромышлен­ность, электротехнику в биотехнику. Он даже предположил, что творения человека могут обладать какой-то особой стойкостью, как бы одухот­воренностью.

Обо всем этом он написал Вер­надскому, восхищаясь его учением о биосфере. Возможно, не без влия­ния идей русских религиозных фи­лософов Вернадский предположил, что деятельность человека привно­сит разумное, благотворное начало в окружающий мир, противостоит ха­осу и рассеиванию энергии, перево­дит биосферу в новое, более совер­шенное состояние — в ноосферу. Как писал Вл. Соловьев: «Человече­ство в своем развитии выполняет миссию по преображению при­роды, оно поднимает ее на ступень абсолютной истины и всеединства».

Казалось бы, объединенными усилиями философов, религиозных мыслителей и ученых наконец-то удалось ответить на фундаментальную загадку бытия о смысле жизни каждого человека и всего че­ловечества. В биосфере за миллиарды лет эволюции появилось разумное, умелое, творчески активное суще­ство. Эволюция жи­вых организмов и биосферы пере­шла в разумно направленный и рез­ко ускоренный научно-технический прогресс. Он творит ноос­феру, которая уже распрост­раняется в космическое простран­ство. Цель человечества — расширять пре­делы ноосферы и улучшать ее по за­конам добра, красоты и целесооб­разности. А цель жизни каждого че­ловека — сознательно участвовать в этом земном и космическом процес­се как часть человечества и микро­косм...

Увы, вся эта картина при деталь­ном рассмотрении оказывается утопией. Не потому, что такое в принципе невоз­можно. Реально, а не в мечтаниях и предположениях, проис­ходит нечто совершенно иное. Под­счеты показывают: в результате глобальной технической деятельнос­ти человека биосфера деградирует. Уменьшается общая биомасса и раз­нообразие видов животных и расте­ний. Увеличивается рассеивание энергии (которую человек предварительно концентрирует), усиливается опусты­нивание на огромных территориях, загрязняются почвы, воздух, природ­ные воды, включая Мировой океан и ледники Антарктиды. Техника вытесняет живое с лица Земли, создавая техносферу.

Эти реальные результаты челове­ческой деятельности (техногенеза) оцениваются вполне конкретно, по статистичес­ким показателям, в форме цифровой и графической, которую нетрудно проверять и уточнять. По самым оптимистическим подсчетам, из об­щего количества природных матери­альных и энергетических ресурсов около 90% растрачивается впустую, идет в отходы, нанося ущерб окру­жающей среде, а оставшаяся доля идет на удовлетворение потребнос­тей людей и вряд ли более 1% — на восстановление природы. Порядок цифр приблизительно такой.

Очевидно резкое расхождение идеальной (ноосфера) и реальной картин перестройки человеком биосферы. Философская идея, исполненная исторического оптимизма, привлекательная, гуман­ная, природолюбивая и отвечающая лучшим социальным и религиозным идеалам, опровергается суровой ре­альностью. Тут впору признать пра­воту мыслителей-пессимис­тов — Ламарка, Шопенгауэра, Э. Гартмана, уж тем более библейского представления о неизбежном Конце Света, изложенном в Апокалипсисе святого Иоанна Богослова.

И все-таки научный пессимизм реального человеческого бытия дает повод для философского оптимизма. Резкое противоречие между возможностью и действительностью подтверждает пер­вичность СВОБОДЫ человечества. Если бы оно из-за исторической не­избежности продолжило путь эволю­ционного развития живого вещества и биосферы, то это было бы подчинением един­ственно возможному, самому рацио­нальному и логичному природному процессу. А человек, подобно Пара­доксалисту Достоевского, поступил (и поступает) вопреки этой неизбеж­ности, этой природной необходимос­ти, вопреки ЗАКОНУ Природы.

Такое своеволие грозит человече­ству самоубийством. И религия, и философия, и наука, лучшие умы рода человеческого предупреждали и предупреждают о гибельности по­требительской технической цивили­зации для людей, культуры и приро­ды. И все-таки стихийный процесс идет с катастрофической быстротой, контуры техносферы становятся все более четкими, зловещими, бесчело­вечными. И уже сам человек — творец техносферы — подпадает под ее власть, его духовный мир деформируется, а интеллект становится техногенным.

Выходит, сбываются са­мые мрачные пророчества?

Нет. По-прежнему у человека и человечества остается возможность выбора; а то, к чему направляет нас Природа, непостижимый Вселенс­кий Разум, выразил мудрый старец Зосима из романа Достоевского: «Любите все создание Божие, и целое, и каждую песчинку. Каждый листик, каждый луч Божий любите! Любите животных, любите растения, любите всякую вещь. Будешь лю­бить всякую вещь, и тайну Божию постигнешь в вещах». Полезно по­мнить и завет Канта: не следует стремиться быть счастливым, надо быть достойным счастья!

Дата добавления: 2015-08-27