Его пути совершенны

В 1902 году Хадсон Тейлор, наконец, почувствовал, что пришло время сложить с себя обязанности, с которыми был уже не способен справляться. Возникало множество проблем в связи с реорганизацией и быстрым развитием деятельно­сти. Перспективы открывались чудесные, и семя, посеянное со слезами и политое кровью, обещало обильный урожай. Благословение Божье особенно почивало на человеке, назна­ченном на должность два года назад. Зная, что он в полной гармонии сотрудничал со всеми руководителями и советами, Тейлор с большим удовольствием передал полное руковод­ство миссией Хоусту. Перемена произошла так постепенно, что многие едва ли ее почувствовали. Супруги Тейлор по- прежнему были тесно связаны с деятельностью миссии, хотя Хадсон уже официально не назывался ее руководителем. Но для Хоуста это означало, что его ответственность сильно воз­росла.

Последние годы своей супружеской жизни Хадсон Тейлор не расставался с женой, хотя разлука составляла большую часть их совместной жизни. После продолжительной болез­ни в 1904 году она умерла, и от этого Тейлор испытывал не­выразимое одиночество. На стене маленькой гостиной висел текст, последнее их совместное приобретение, и много раз в последующие дни он сквозь слезы смотрел на слова, свер­кающие синим шрифтом на белом фоне: «Celui qui a fait les promesses est fidele» ^{[2] .}

«Довольно для тебя благодати Моей» (2 Кор. 12:9) — были одни из последних слов, которые она сказала ему, и еще: «Он не подведет». Эта уверенностью теперь утешала его в одино­честве, которое он едва ли имел силы вынести. Она непре­станно радовалась в воле Божьей, и он снова и снова вспоми­нал: «Она всегда думала, что ничего не может быть лучше».

Была пятница 26 мая 1905 года, когда Хадсон Тейлор и его спутники добрались до Ханькоу еще раз. Это была последняя поездка Тейлора в Китай, тридцать девятая годовщина со дня отплытия «Ламмермера». Время, проведенное в молитве во время езды на поезде, было для них драгоценно. Спокойно проведя воскресный день в Ханькоу, Тейлор решил отпра­виться пароходом до г. Чаныпа, административного центра провинции Хунань, где он никогда не был. Будучи первой провинцией, в которую миссионеры пытались войти, она стала последней из тех, в которых удалось обосноваться, и более тридцати лет она особенным образом лежала на серд­це Тейлора, когда он молился. Она полностью открылась для Евангелия только после волнений 1900 года, и он очень хо­тел увидеть, как доктор Келлер и другие работают в столице, красочно описанной доктором Харланом Бичем в последнем номере «Чайназ Миллионз».

Они пересекли широкое озеро и поплыли вверх по реке, проплывая мимо хорошо сложенных городов, прекрасных пагод и храмов, богатых равнин, покрытых созревающим зерном, мимо дальних и близких благородных горных це­пей. При этом путешественники не могли не думать о тру­де и молитве предыдущих лет, похороненных жизнях и не­устрашимой вере, наконец, обильно вознагражденных пе­ременой, которая стала проявляться в отношении людей. Первые протестантские миссионеры смогли обосноваться здесь только восемь или девять лет назад. Раньше там не удавалось занять устойчивую позицию. Теперь здесь было не менее ста одиннадцати миссионеров из тринадцати ор­ганизаций, которые работали в семнадцати миссионерских пунктах вместе с сильной группой помощников-китайцев. О Тейлоре писали:

В четверг днем первого июня мы добрались до Чаныпа, где нас приветствовали наши дорогие друзья супруги Келлер и доктор Барри. После двадцати минут путешествия на но­силках мы оказались в доме миссии, где уже чувствовали себя вполне по-домашнему, предварительно изучив план первого этажа и статью Харлана Бича. Что можно написать о двух последующих днях? Они были такими тихими и спокойными, интересными и вдохновляющими, полными любви, участия и нежной заботы, которая окружала нашего любимого лидера, что наши сердца переполнены воспоми­наниями о Божьей благости, которая сопровождала его до самого конца.

Пятница прошла в тишине и покое. Все утро лил дождь, и мы не могли выйти. После обеда послали за носилками, и мы поехали посетить Цин Син Ко — огромное здание на самой высокой точке городской стены. Отец был в восторге от прекрасного вида на горы, равнину и реку, окружающую распростертый у наших ног город. Он поднялся на второй этаж без одышки, а после этого пошел осмотреть место под строительство новой больницы — несколько акров земли на хорошем месте, которые губернатор надеется предоста­вить для работы нашей медицинской миссии.

В субботу отец не спустился завтракать, но, когда ему от­несли наверх поднос с едой, он был одет и читал. Ему пред­стояло этим утром говорить с друзьями-китайцами, поэтому, как только закончилось ежедневное богослужение, он пошел в часовню и говорил немного через переводчика. Им было очень интересно его видеть, поскольку многие из них только что прочитали «Ретроспект», переведенный Воллером на ки­тайский язык. В ответ говорил мистер Ли, евангелист. Он вы­разил любовь и радость, с которой гостя встретили в Чаныпа.

В этот день был организован прием, чтобы все мисси­онеры имели возможность встретить Хадсона Тейлора, и прежде назначенного времени он спустился вниз, одетый по сезону в костюм из чесучи.

В маленьком саду, в который выходила дверь гостиной, была приятная прохлада, и чай накрыли на лужайке среди деревьев и цветов. Отец вышел и сидел среди гостей в тече­ние часа или более, по-видимому, наслаждаясь спокойным, счастливым временем и проявляя интерес к фотографиям, которые снимались.

После того, как все ушли, Говард настоял, чтобы он под­нялся наверх, и, поскольку мы были заняты отправкой сво­их вещей на пароход (в воскресенье вечером после служе­ния мы собирались уезжать), доктор Барри оставался с ним в течение получаса. Вечер был безветренный, и, пока они говорили, отец поднялся и пошел в другой конец комнаты, чтобы взять два вентилятора. Один из них он протянул док­тору Барри, который воскликнул:

— О, почему Вы мне не позволили их принести?

— Я хотел принести один из них Вам, — было сказано тоном, который глубоко тронул его собеседника.

Говоря о привилегии приносить бее к Богу в молитве, доктор Барри сказал, что порой ему мешает ощущение, что многие вещи на самом деле слишком незначительны, что­бы о них молиться.

Отец ответил, что об этом ему ничего не известно — о таком разграничении. Затем добавил: «Нет ничего ничтож­ного, и нет ничего великого; только Бог велик, и мы долж­ны полностью Ему доверять».

Когда ужин был готов, Хадсон Тейлор не пожелал спус­титься вниз, и несколько позже, когда сын принес ему ужин, он собирался ложиться спать. Ожидая, пока он удобно уст­роится, его невестка провела несколько минут одна на плат­форме, расположенной на крыше, которая служит прият­ным дополнением ко многим китайским домам в Чаныпа.

Наступили сумерки, и тьма покрыла далекие горы и реку. То тут, то там мерцающие огоньки отмечали, насколь­ко широко раскинулся город со своими серыми крышами. Под звездным небом царило молчание. Наслаждаясь про­хладой и тишиной, я некоторое время стояла одна и думала об отце. Но никто даже не осознавал, что происходило уже тогда, и не думал, что через полчаса наш любимый отец бу­дет с Господом! Может быть, тогда уже открывались пред ним золотые врата? А воинство ангелов собралось, чтобы принять его дух? Сам Господин поднялся, чтобы привет­ствовать Своего верного друга и слугу? Что же происходи­ло, что же происходило уже тогда над спящим городом?

Ничего не зная, ничего не осознавая, я спустилась вниз. Дорогой отец был в постели. У кровати на стуле стояла го­рящая лампа. Он лежал, прислонившись к стулу. Его за­писная книжка была открыта, а письма из дома, которые в ней хранились, — развернуты, как он любил. Я поправи­ла подушку у него под головой, чтобы ему было удобнее, и села на низенький стульчик прямо у кровати. Поскольку он ничего не сказал, я стала говорить об иллюстрациях из «Мишнри Ревью», лежащего открытым на кровати. Говард вышел из комнаты, чтобы принести что-то, что он забыл к ужину. Не успела я договорить свое предложение до конца, как отец быстро повернул голову и сделал короткий вдох.

Я подняла голову, думая, что он хочет чихнуть. Он сделал еще вдох, и еще! Он не вскрикнул и не сказал ни единого слова. Он не задыхался, это не был приступ удушья. Он не смотрел на меня и, казалось, ничего не осознавал.

Я побежала к двери и позвала Говарда, но, прежде чем он успел добежать до постели, было очевидно, что конец наступил. Я побежала за доктором Келлером, который на­ходился как раз у подножия лестницы. За меньшее время, чем требуется, чтобы об этом написать, он был с нами, но успел только увидеть, как отец сделал свой последний вдох. Это была не смерть, но радостный, быстрый переход в веч­ную жизнь.

«Отец мой, отец мой, колесница Израиля и конница его» (4 Цар. 2:12; 13:14)!

О, какое удивительное выражения мира и покоя появи­лось на дорогом лице! Бремя лет, казалось, ушло за несколь­ко мгновений. Усталые морщины исчезли. Он выглядел как спокойно спящий ребенок, и сама комната, казалось, была полна неописуемого мира.

Мы заботливо уложили его, будучи слишком удивлены, чтобы в этот момент осознавать огромную утрату. Больше ничего не оставалось делать. Драгоценное служение, длив­шееся годы, закончилось. Мистер Ли вместе с другими друзьями-китайцами вышел, чтобы отдать распоряжения, но мы едва ли могли заставить себя покинуть эту тихую ком­нату. В доме царило безмолвие, освященное почти незем­ной неподвижностью и сладостью. Хотя он уже ушел, но удивительная любовь и нежность, казалось, все еще притя­гивали нас к нему. О, как приятно было видеть его таким успокоенным. Дорогой, любимый отец, вся усталость по­зади, все путешествия закончены — надежный, безопасный дом, наконец!

Один за другим или группами по несколько человек друзья, бывшие в доме, и местные христиане собрались у его кровати. Все были под впечатлением спокойного, мир­ного выражения его лица, и было сказано много трогатель­ных слов: даже за эти короткие дни безмятежность и про­стота его жизни завоевали их сердца.

«Oh Si-mu, — прошептала одна из женщин, покинув комнату, — ts’ien ts’ien wan-wan-tih t’ien-shi tsieh t’a liao!» (тысячи и мириады ангелов встретили его), — и мгновение почти казалось, что они здесь.

После всех наверх поднялись молодой проповедник со своей женой, новобрачной восемнадцати лет. Они приеха­ли издалека с целью встретить нас всех и особенно отца, чей «Ретроспект» они читали. Приехав днем во время ча­епития, они не хотели отвлекать его, а, когда гости разо­шлись, он устал. Поэтому супруги отложили разговор до утра, поскольку мы собирались провести воскресенье со всеми ими. И тут неожиданно они узнали о том, что он отошел к Господу.

Опечаленные, молодые люди послали спросить, можно ли им прийти и посмотреть на него. Конечно, мы пригла­сили их, сказав обо всем, что произошло, и о том, как жаль, что они не поговорили с ним раньше в течение дня. Они вместе, молча, стояли у его постели. Вдруг молодой человек сказал: «Можно мне взять его руку?»

Затем он склонился над отцом, взял его руку и стал не­жно ее гладить. К нашему удивлению, он стал говорить так, как будто отец мог его слышать. Казалось, молодой чело­век забыл о нас и обо всем остальном в огромном желании, чтобы его услышал тот, кто, казалось, все еще был здесь, и чтобы он почувствовал его любовь и благодарность.

«Lao Muh-s'i, Lao Muh-si (дорогой и уважаемый пас­тор), — нежно говорил он, — мы тебя искренне любим. Мы приехали сегодня, чтобы видеть тебя. Нам очень хотелось взглянуть тебе в лицо. Мы тоже твои малые дети — Lao Muh-si, Lao Muh-s'i. Ты открыл нам путь, путь на небеса. Ты любил нас и молился о нас долгие годы. И сегодня мы при­ехали увидеть тебя.

Ты выглядишь таким счастливым, таким спокойным. Ты не можешь сегодня говорить с нами. Мы не хотим воз­вратить тебя, но мы последуем за тобой. Мы придем к тебе, Lao Muh-s'i. Ты вскоре встретишь нас».

Все это время он держал руку отца и, склонившись над ним, нежно ее поглаживал, а молодая жена стояла рядом.

Тем временем внизу происходила другая трогательная сцена. Мистер Ли и другие, кто делал приготовления, вер­нулись с гробом, носильщиками и всем необходимым для последнего пути. Узнав, что дорогой отец отошел до­мой, они надеялись, что он будет похоронен в провинции Хунань, и радовались мысли, что еще некоторое время он пробудет с ними. Но, когда им объяснили, что нам тотчас же нужно ехать в Чжэньцзян — поскольку там была похо­ронена его семья, и он всегда желал лежать рядом со свои­ми близкими, если ему придется умереть в Китае, — они отложили собственные желания и всеми силами старались способствовать нашему отъезду.

Когда все было готово, они послали сказать моему мужу, что хотели бы поговорить с ним. Он сразу же пришел и был тронут многими доказательствами их внимания и заботы. Затем, собравшись вокруг него, они сказали, что хотели найти более красивый гроб, но пришлось довольствоваться лучшим из тех, что были уже готовы; ему не нужно бес­покоиться о деньгах, это их подарок, подарок церкви; раз нельзя было удержать преподобного пастора в провинции Хунань, они должны, по крайней мере, сделать для него все необходимое на свои средства.

Мы были очень удивлены, но они не принимали возра­жений. Разве не Господь привел их любимого отца в Чаньша, чтобы они могли взглянуть на его лицо? Разве не из их среды он взят на небеса? Христиане этой провинции были последними, кто слышал его голос и получил его благосло­вение. Они и должны иметь привилегию сделать для него последние приготовления.

Да, это было хорошо и правильно. Они знали, что для них это означало большие затраты. Но они жертвовали от всего сердца, и нам ничего не оставалось, как уйти в сторо­ну и позволить им сделать так, как они хотели. Итак, свои­ми руками местные христиане приготовили для него пос­леднее место покоя, обдумали все с сердечной любовью и заботой — небольшая группа из огромного множества лю­дей, которых благословила его жизнь. Не тщетны, совсем не тщетны были вера и тяжкий труд, и страдания, непре­станная молитва и душевное напряжение на протяжении пятидесяти лет. Внутренние районы Китая, повсюду откры­тые для Евангелия, и эти сильные мужчины из Хунани с не­жными, как у детей, сердцами, эти женщины с затуманен­ными от слез глазами, помогающие в последнем служении любви, засвидетельствуют благодарность искупленных и омытых кровью людей, которых невозможно сосчитать.

Они положили его в Чжэньцзяне, у могучей реки, кото­рая несет свои воды шириной в две мили к морю. Многое можно сказать о любви и почтении, выказанных к его па­мяти; об устроенных в память о нем служениях в Шанхае, Лондоне и других местах; о хвалебных речах в обществен­ной прессе; сочувственных резолюциях, принятых мисси­онерским и другими обществами; и о личных письмах из разных стран от людей всякого звания. От громких слов епископа на страницах газеты «Гардиан» до нежных воспо­минаний сотрудников, многое было сказано и написано о том, что «биение его сердца ощущала вся миссия», можно сказать, он был жизненной силой и любовью почти в каж­дой части тела Христа. Но голоса, которые прозвучали поз-

же всех, были бы дороги ему больше всего — это голоса китайских детей, которые пели мелодичные гимны хвалы, возложив маленькие букетики цветов на его могилу.

«Так, звезды, которым вечно сиять на Божьем небосводе, одна за другой появляются на своих местах, и дети Царства входят в благословенный, нерукотворный дом Отца».

Дата добавления: 2015-08-26