А.Н. Николюкин

ГЕНИЙ

ми Г. провозглашаются способность к «плодотворному ассоциированию идей» (Джерард) и особенно «изобре­тательное и гибкое воображение» (Дафф), позволяющее создавать «красоты, которые никогда не были предпи­саны правилами, и достоинства, не имеющие примеров» («Мысли об оригинальном творчестве», 1759, Э.Юнга). В английской эстетике и литературной критике 18 в. Г. противостоит не только системе «правил», но и всей миметической концепции искусства, поскольку не под­ражает природе, но творит нечто принципиально новое: «В волшебной стране фантазии гений может скитаться полным дикарем; здесь — его творческая сила, здесь он может управлять как хочет собственным царством хи­мер» (Юнг. Там же). Творения Г., по Юнгу, возникают не «силой искусства», но так же естественно, как при­родный организм: в поэтическом произведении есть «нечто от природы растения», оно «само распускается из животворного корня гения» (представление о Г. и его творении как «естественных организмах» позднее было развито И.Г.Гердером). Вместе с тем в ряде эстетичес­ких трудов 18 в. заметно стремление приспособить идею Г. к традиционной риторико-рационалистической сис­теме понятий, связав его с категориями «вкуса», «вос­питания», «остроумия»: Джерард заявляет о «необхо­димости вкуса для гениев во всех искусствах» (цит. соч.); Г.Э.Лессинг в 1759 утверждает, что «мы приобретаем гениальность посредством воспитания» (Lessing G.E. Werke. Munchen, 1972. Bd 3. S. 416); Ш.Баттё часто упот­ребляет слово Г. в значении «остроумие», понимая под Г. отдельный удачный прием («Изящные искусства, све­денные к единому принципу», 1746). Несмотря на эти­мологическую близость латинских слов genius и ingenium (остроумие), эти понятия постепенно разводятся, по­скольку предромантизм видел в остроумии сухую ло­гическую игру, недостойную Г.: «Высшая поэзия есть творение гения, она должна лишь изредка, для украше­ния, использовать отдельные приемы остроумия. Суще­ствуют шедевры остроумия, в которых не участвовало сердце; но гений без сердца — лишь наполовину гений. Последнее и высшее действие гениального творения состоит в том, чтобы привести в движение всю душу целиком» (Ф.Г.Клопшток. О святой поэзии, 1755). Ус­тановленная в эпоху чувствительности связь между идеей Г. и понятиями «души» и «сердца» как средото­чиями личностной цельности в дальнейшем привела к мысли о моральной стороне Г., его «несовместимо­сти со злодейством»: «Что такое гений без доброго сердца?» — вопрошает Д.И.Хвостов («Записки о сло­весности», 1829 // Литературный архив. М.;Л., 1938. Т. 1.С. 272).

Новый этап в осмыслении понятия Г. был ознамено­ван движением «Бури и натиска» (известным также под названием «эпохи гениев»), которое видело в Г. не толь­ко творческую, но и демонически сильную личность (подобную Прометею или Фаусту), способную преодо­левать границы повседневности. Связь между идеями Г. и воображения, установленная в английской эстети­ке, находит развитие у теоретика движения Я.М.Р.Лен-ца: образы, порождаемые Г., обладают всей ясностью и конкретностью реальных впечатлений; «прежде чем он начнет писать, образ уже сидит в его душе, со всеми своими отношениями, светом, тенью, колоритом» (Ленц. Заметки о театре, 1774). Философ И.Г.Гаманн, оказавший значительное влияние на «Бурю и натиск»

и на позднейший немецкий романтизм, придал уче­нию о Г. ярко выраженное антирационалистическое, ми­стическое звучание: Г. —дар Божественного милосер­дия, это особая форма «безумия» и «глупости», угодных Богу; творениям Г. присущи беспорядок, темнота и даже особая «чернота», напоминающая о том, что Г. сродни испепеляющему огню: «Не ищите белокурых среди спут­ниц Аполлона... Всякая из них может сказать: Не смот­рите, что я так черна, ибо это огонь гения опалил меня» (Hamann J.G. Samtliche Werke. Wien, 1950. Bd 2. S. 107). Во второй половине 18 в. появляются попытки опреде­лить Г. как определенный психологический склад: Г. при­писывается ряд устойчивых черт характера, среди кото­рых доминирует склонность к меланхолии. Уже барокко связало творческое начало с меланхолическим темпера­ментом, «темной желчью» («Меланхолики обладают более сильным воображением... и меланхолия из всех состояний души — самая плодотворная для создания всяческих произведений искусства»— Г.Ф.Харсдёрфер. Немецкий секретарь, 1656. Т. 1); 18 и отчасти 19 вв. раз­вивает этот мотив: меланхолия — неразлучная спутни­ца Г., и более того — его мать (Лафатер И.К. Гений // Он же. Физиогномические фрагменты, 1775-78). «Не­жное стихотворение, подобно радуге, вырастает лишь на темной почве; поэтому поэтическому гению нравится стихия меланхолии» (И.В.Гёте. Изречения в рифмах, 1814). Утверждаются также представления об одиноче­стве Г., его неспособности жить повседневной жизнью и обреченности на разлад с окружающим миром (Гёте. Торквато Тассо, 1790); в истории литературы выделя­ются писатели, служащие образцами Г.: предроманти-ческие и романтические критики главным Г. мировой словесности объявляют У.Шекспира с его смелостью, «дикостью», презрением к правилам, в античной лите­ратуре его аналогом признается Пиндар. Комплекс идей о Г., выработанных в ходе 18 в., был обобщен в эстетике И.Канта — наиболее значительном опыте включения ка­тегории Г. в универсальную философскую систему. По Канту, «Гений — это врожденная способность души, по­средством которой природа дает искусству правила»; он отделен от вкуса (поскольку вкус — лишь способность суждения, а не продуктивная способность); его главное свойство — оригинальность; образующие его душевные способности — воображение и рассудок в их «счастли­вом сочетании», позволяющем «схватывать быстро ис­чезающую игру воображения и придавать ей единство в понятии» («Критика способности суждения», § 46,48, 49; 1790). Гердер вносит в комплекс идей о Г. новый мо­тив органической целостности: «Гением стал лишь тот, кто... создал живое целое» («О критике, вкусе и гении», 1800); душа Г. — отображение мировой души в ее полно­те и цельности: так, для «великого духа» Шекспира «весь мир — только тело, вся явления природы — члены этого тела, все возможные характеры и мировоззрения—лишь черты этого духа, а все целое может именоваться так же, как гигантский бог Спинозы: Пан! Универсум!» (И.Г.Гер-дер. О Шекспире, 1773).

Для романтиков Г. — «божественное в человеке» (Ф.В.Й.Шеллинг. Философия искусства, 1807), которое может проявляться помимо и вопреки личности поэта; отсюда—романтическая концепция двойственности Г., допускающая его личную ничтожность, и представле­ние о гениальности как бессознательном: «То самое могучее в поэте, что вдыхает в творения его добрую

ГЕНИЙ

и злую душу, есть бессознательное... поэт великий... от­кроет и раздарит клады, которых сам не увидит» (Жан Поль. Приготовительная школа эстетики. Программа 3. § 13; 1804). Г. трактуется как универсальное, протеичес-кое существо, способное совмещать в себе множество противоречивых идей, образов и «индивидуальностей»: «гениальный человек», согласно Новалису, «должен, что­бы сформировать свою индивидуальность, вбирать в себя и ассимилировать в себе все новые индивидуаль­ности» (Novalis. Das allgemeine Brouillon. 1798/99 // Idem. Schriften. Stuttgart, 1968. Bd 3. S. 290). Романти­ческого Г. отличает способность к мгновенному синтезу, он не нуждается в длительных мыслительных процеду­рах, чтобы найти правильное решение, которое прихо­дит к нему как озарение: «Синтетические операции — прыжки... Гений — прыгун по преимуществу» (Там же. С. 273). При этом «гений не делает ошибок» (У.Блейк. Маргиналии 1808 г.). Распространившаяся в эпоху ро­мантизма идея о Г. как способности к бесконечному перевоплощению приводит к мысли о том, что Г. прояв­ляется не только в создании абсолютно нового, но и в об­новлении и комбинировании старого. Г. — своего рода воскреситель и искупитель прошлого, возвращающий его нам в преображенном виде: «В поэзии в такой же мере, как и в философских исследованиях, гений заяв­ляет о себе наиболее ярко тогда, когда он открывает но­вые стороны давно известных вещей, извлекает старые истины из состояния забвения...» (С.Т.Колридж. Biographia literaria. Гл. 4). Иенскиеромантики реабили­тируют барочную категорию остроумия, видя в нем одно из свойств Г. («Гений — это хотя и не произвол, но сво­бода, как остроумие, любовь и вера, которые должны однажды стать искусством и наукой» — Ф.Шлегель. Критические фрагменты, № 16; 1797), в то время как английские романтики (прежде всего Колридж) проти­вопоставляют остроумию вообраэюение как подлинную стихию Г. Идея Г. как творческой силы в романтическую эпоху нередко сливается с мифологическим образом Г. как духа-покровителя, посредника между человеком и небом; творческий дар персонифицируется в обра­зе Г.-божества: «Гений светлый, добрый Гений, / Как отраден твой приход! / Сердце жаждет вдохновений, / Как росы засохший плод...» (П.А.Катенин. Гений и поэт, 1830).

Проблема различения Г. и таланта активно обсуж­дается с конца 18 в. При всем разнообразии мнений можно выделить три основных направления в реше­нии этого вопроса: 1) Г. понимается как сила, создаю­щая нечто новое, а талант — как высокая способность к воспроизведению и подражанию («Тот, кто за некото­рое время способен сделать больше, чем другие, обла­дает силой; кто может сделать больше и лучше — имеет талант; кто может создать такое, чего еще никто не со­здавал, — обладает гением» — И.К. Лафатер. Афоризмы о человеке, №23; 1788); 2) талант — производительная способность, в то время как Г. — некое свойство воспри­ятия, способность видеть мир особым, принципиально новым образом; Г. определяет стадию восприятия, а та­лант — стадию выражения. «Гений — это инстинктивная способность все видеть и все понимать, а талант — дар все передавать и все выражать» (Ш.Ж.Л.де Шендолле. Дневник, 1833); Т. Де Квинси сходным образом трактует талант как проявление «воли и активности», а Г. — как «функцию пассивной природы», как определенный мо-

дус восприятия («Автобиографические очерки», 1853). А.Шопенгауэр, приспосабливая концепцию Г. как опре­деленной формы «пассивного восприятия» к нуждам своей философской системы, видит в Г. «субъекта, сво­бодного от воли», способного полностью раствориться в созерцании и стать «ясным зеркалом сущности мира» («Мир как воля и представление». Ч. 1, 1819); 3) Г. — универсальная творческая способность, талант — спе­циализированная способность к определенному виду активности. Эта точка зрения пользуется наибольшим признанием и изложена, в частности, в «Эстетике» Г.В.Ф.Гегеля, где Г. определен как «всеобщая способ­ность к подлинному порождению произведения искус­ства», а талант — как «частная способность» к опреде­ленным видам творчества (Ч. 1. Гл. 3. С:1.Ь).

Антиномия Г. и мира (обыденности, земной реаль­ности), намеченная еще предшественниками романтиз­ма, была осознана в позднем романтизме как невоз­можность для Г., воплощающего универсальное, не ведающее границ сознание, примириться с ограничен­ным посюсторонним бытием. В дальнейшем этот раз­рыв между Г. и миропорядком так и не был преодолен. Гёте предпринимает попытку вписать Г. в систему ми­рового устройства, представив его своего рода законо­дателем мира и определив его как «такую человечес­кую силу, которая, посредством действий и поступков», дает миру «закон и правило» («Поэзия и правда», IV, 19; 1811-33), однако в позднейшем развитии идеи Г. мо­тив его противопоставленности миру продолжает до­минировать: образ Г. либо эволюционирует в сторону ницшеанской идеи «сверхчеловека», презирающего Бо­жественное мироустройство (усвоенной фашистской идеологией), либо принимает вид болезненной пси­хической или физической аномалии, несовместимой с гармонией и нормой (связь Г. и болезни в романе «Док­тор Фаустус», 1947, Т.Манна). Усталость европейского художественного сознания от образа Г. и сопряженных с ним неразрешимых противоречий вылилась в попыт­ки избавиться вообще от концепции Г.: Ш.Бодлер видит в Г. «не более чем детство, сознательно возвращен­ное и оснащенное взрослыми физическими орудия­ми самовыражения» («Художник современной жиз­ни». Разд. 3 // Бодлер Ш. Романтическое искусство, 1869); Б.Кроче, осмысливший искусство как совокуп­ность «выражений», по своей природе тождественных «выражениям» обыденного языка, видит в Г. чисто «количественное понятие», поскольку «наша фанта­зия по природе своей тождественна» фантазии Г. («Эс­тетика как наука о выражении и как общая лингвис­тика», 1902). Тривиализация, которой подверглась идея Г. в массовой культуре, может восприниматься в литературе 20 в. и как правомерная реакция на чрез­мерности романтического культа Г., и как вызов, бро­саемый измельчавшей культурой подлинно духовной личности. Для героя романа Р.Музиля «Человек без свойств» (1930—43) поводом к «отпуску от своей жиз­ни» становится именно осознание своего времени как эпохи, когда «футболисты и лошади обладают гени­ем» (Кн. 1. Гл. 13).

Лит.: Bauerhorst К. Der Geniebegriff, seine Entwicklung und seine
Formen. Breslau, 1930; Schmidt-Dengler W. Genius: Zur Wirkungs-
geschichte antiker Mythologie in der Goethezeit. Miinchen, 1978;
Schmidt J. Die Geschichte des Genie-Gedankens 1750-1945. Darmstadt,
1985. Bd 1-2. A.E.Maxoe

«ГЕОРГИАНЦЫ»

«ГЕОРГИАНЦЫ» (англ. Georgians) — название группы английских поэтов 1910-х, сознававших общий кризис викторианского мировосприятия и эстетики и пытавшихся, наряду с другими поэтами — участ­никами «поэтической революции» 1910-х, раздви­нуть эстетические рамки поэзии, трансформировать традиционные стиховые формы. С 1912 по 1922 «Г.» издали пять антологий, составленных Эдвардом Мар­шем (1872-1953). Инициатива издания первых выпус­ков принадлежала поэту Руперту Бруку (1887-1915). Название антологий «Георгианская поэзия» связыва­ют или с «Георгиками» Вергилия (38-30 до н.э.), или (чаще) с именем короля Георга V, во времена которого они были изданы. В группу «Г.» входило около 40 по­этов. В первом выпуске Г. представлены стихи Брука, Уильяма Х.Дэвиса (1871-1940), Джона Мейсфилда (1878-1967), Д.Г.Лоуренса (1885-1930), Уолтера Дела-мара (1873-1956), Ласселеса Аберкромби (1881-1938), Гордона Боттомли (1874-1948), Джона Дринкуотера (1882-1937), У.У.Гибсона(1878-1962). В последующих антологиях печатались Эдмунд Бланден (1896-1974), Р.Ходжсон (1871-1962), Зигфрид Сассун (1886-1967), Роберт Грейвз (1895-1985), Исаак Розенберг (1890-1918) и др. «Г.» полемизировали с имажистами (см. Имажизм). Каждая из этих группировок стремилась утвердить свой приоритет в новаторстве и возрождении английской поэзии. «Г.», как и имажисты, были противниками лже­романтической традиции в поэзии, но имажисты были последовательнее. «Г.» объявили себя провозвестника­ми новой эры в английской поэзии. Они отказались от помпезности викторианского стиха, отвергли архаизмы в поэтике. Первые выпуски антологий внесли некото­рое обновление в «выдохшуюся» английскую поэзию, в тот период, казалось, исчерпавшую свои возможности. Стихи «Г.» значительно традиционнее, чем у имажистов и других поэтов-экспериментаторов той поры. Э.Паунд, Т.С.Элиот, «поэтический клан» Ситуэллов подвергли критике антологии «Г.». «Г.» предлагали избавить по­эзию от всего, доказавшего свою несостоятельность, и сосредоточиться исключительно на изображении тех сторон действительности, жизнестойкость и ценность которых поддавалась бы проверке личным опытом по­эта. Постоянно акцентируя национальные начала свое­го творчества, они противопоставляли «большому» миру социальных бурь, технологических революций и ми­ровоззренческих потрясений «малый» мир дорогого серд­цу каждого британца уголка доброй старой Англии, где можно было бы укрыться от фатального натиска пере­мен. Отсюда — особое значение в их поэзии сельской и патриархальной тематики. Остро ощущая конфликт между городом и деревней, всей душой преданные сель­ской идиллии, они бежали от реальности, удаляясь в де­ревенские хижины, поэтизировали природу, мир детства, незатейливый быт, жизнь зверей и птиц. Уединенные сады, цветущие луга, тенистые леса, тихие сельские ве­чера, крестьянские домики, утопающие в лунном свете, или романтическая экзотика Востока — служили им ис­точником вдохновения. Мечтая о стабильном мироустрой­стве, равновесие которого было нарушено, они обраща­лись к прошлому Англии, стремясь обрести в сельской жизни ту надежность и спокойствие, которых так недо­ставало современной жизни. Это тяготение к спокой­ной, естественной жизни проявилось и в возрождении традиции анималистской поэзии. Наиболее видные «Г.»

не были пасторальными поэтами в классическом смыс­ле. И Грейвз, и Сассун, и Мейсфилд с самого начала проявляли значительную свободу по отношению к георги-анским принципам в отличие от «правоверных» «Г.» — Дринкуотера, Дж.К.Сквайра (1884-1958), считавших себя наследниками Дж.Китса и УВордсворта.

Участие в первой мировой войне определило эволю­цию многих «Г.» и перевело в разряд «окопных поэтов» Грейвза, Розенберга, Сассуна, Брука, автора «Военных сонетов» (1915), погибшего в 1915 и обретшего славу национального поэта, еще более возросшую после по­смертной публикации сборника «1914 и другие стихот­ворения» (1915). Перелом в военной поэзии произошел благодаря Сассуну, который в стихотворениях-репорта­жах развенчивал пропагандистские мифы, и УОуэну (1893-1918), ставшему наиболее ярким «окопным» поэтом и сумевшим в документальном изображении реальности войны в своих стихах использовать формальные и эсте­тические достижения георгианской и романтической тра­диций. Несмотря на попытки реформировать английс­кую поэзию, «Г.» по существу остались в рамках тради­ционных форм поэтической выразительности. Они до­вольствовались теми ритмическими и строфическими вольностями, которые были разработаны за 100 лет до них — в стихах английских романтиков и поэтов-вик-торианцев или, как У.Деламар, прибегали к иной, но также традиционной системе английского стиха — тонической. Попытку преодолеть инерцию традицио­нализма предпринял в самом начале только Лоуренс. Не­смотря на участие и в георгианских, и в имажистских антологиях, он не относился ни к одной из группиро­вок, ему был чужд умеренный романтизм «Г.», их со­зерцательность, иллюстративность. Несколько поэтов, начинавших свой путь как «Г.», — Грейвз, Сассун, Блан­ден впоследствии возражали против того, чтобы их счи­тали «Г.», т.е. традиционалистами. В 1930-40-е понятие «Г.» обрело уничижительный оттенок, впоследствии ис­чезнувший.

Лит.: Ионкис Г.Э. Английская поэзия первой половины XX века. М.,
1967; Collins A.S. English literature of the twentieth century. 3 ed. L., 1956;
Daiches D. Critical history of English literature. L., 1960.Vol. 1-2; Pinto S. de.
Crisis in English poetry. 1880-1940. L., 1961. Т.Н.Красавченко

ГЕОРГИКИ (греч. georgicos — земледельческий) — дидактическая поэма, заключающая в себе описания и наставления в сельскохозяйственной сфере человечес­кой деятельности; древнейший образец — поэма Гесиода «Труды и дни» (8 в. до н.э.). «Георгиками» — собственно «земледельческими стихами» — назвал свое дидакти­ческое сочинение Вергилий (70-19 до н.э.), в котором практические советы по земледелию, плодоводству, ско­товодству и пчеловодству, сочетались с описаниями раз­ных времен года, красот природы, преимуществ жизни на лоне природы, сельских досугов и трудов, благотвор­но преобразующих как природу, так и самого челове­ка. Новаторство Вергилия заключалось в философском осмыслении сельскохозяйственной тематики и шире — взаимоотношений природы и человека, в сопряжении поучений с рассуждениями о судьбах Рима и о долж­ном образе жизни.

В русле этой традиции — поэмы А.Полициано «Деревенщина» (1483), Л.Аламанни «Обработка сада» (1546), Р.Рапена «Сады» (1665). Явное идей­но-тематическое родство «Георгик» Вергилия с его же

---

Дата добавления: 2015-08-20