Сальвини о мастерстве актера

...Я постиг необходимость изучать не одни только книги, но людей и предметы, пороки и добродетели, любовь и ненависть, смирение и надменность, кротость и же­стокость, безумие и мудрость, бедность и богатство, скупость и расточительность, месть и долготерпение, словом, все хоро­шие и дурньне страсти, коренящиеся в человеческой природе. Мне нужно было научиться изображать их, смотря но нацио­нальности тех, в ком они проявлялись, и согласно с своеоб­разными обычаями, принципами и воспитанием этих людей. Я должен был представить себе движения, манеры, выраже­ния лица, интонации,, подходящие к каждому отдельному случаю, с помощью догадки овладевать вымышленными ха­рактерами, с помощью изучения воспроизводить исторические личности, придавая им подобие правды и индивидуаль­ность. Оловом, я должен был до того сливаться с изображае­мым лицом, чтобы вызвать в зрителях иллюзию, будто перед ними сам человек, а не копия. Кроме этого надо было изу­чать механизм искусства, отыскивать рельефные черты и от­мечать их, рассчитывать эффекты и устанавливать пропор­циональность между ними и развитием фабулы, избегать монотонности в говоре и повторения в интонациях, усвоить себе ясность и точность произношения, правильное дыхание и меткость дикции..

«Листки из автобиографии Сальви-ни», журнал «Артист» № 35, 1894 г., стр. 176.

...Система учения Модены была скорее практическая, чем теоретическая. Теперь, 'когда принято считать, что актер должен знать все, что относится до его профессии, как бы мало он ни имел случая применять к делу свои све­дения, моего наставника наверно осудили бы. Он редко тра­тил много времени на анализ характера, на изучение его с. философской стороны, на объяснения, почему страсть дол­жна быть умеренная или пылкая; он просто говорил: делайте так-то. И выходило превосходно. Правда, что те из учени­ков, которые не в состоянии были эмансипироваться и,' ис­полняя то, что он указывал, выражать собственные чувства, превращались в простых подражателей. В подтверждение этого можно сказать, что большинство учеников Модены, не исключая даже тех, которые достигли известной репутации, перенимали скорее ого недостатки чем достоинства.

«Листки из автобиографии Сальвини», журнал «Артист» № 34, 1894 г., стр. 36—37.

...Итак, я полагаю, что каждый великий актер должен чувствовать и действительно чувствует то, что изо­бражает. Я нахожу далее, что он не только обязан испыты­вать это волнение раз или два, или пока он изучает роль, но в большей или меньшей степени при каждом исполнении ее в первый и в тысячный раз, и, сообразно с этим будет он трогать сердца зрителей. Ему следует так же тщательно раз­вивать в себе способность воспринимать впечатления, как он развивает свои вокальные средства или умение ходить и двигаться легко и изящно. Вот, что я- думаю и что я всегда думал, и мне кажется, что мое отношение к спорному вопросу не отличается неясностью, Коклен, напротив, если я правильно понял его прекрасно и сильно [выраженное мнение, утверждает, что актер должен оставаться вполне спокойным и хладнокровным, как -бы ни. была горяча изображаемая им страсть, что Он должен только делать вид, будто испытывает волнение, заставляя, однако, публику верить, что в самом деле взволнован,— словом, что ому следует играть исключительно мозгом, а не сердцем, если можно определить физиологическими органами два совершенно различные метода артистической работы. Что Коклен искренно верит в эту несколько парадоксальную теорию и старается приложить ее к практике, в этом я не сомневаюсь ни минуты. При всех достоинствах и при всем разнообразии его исполнения, я чувствовал, точно в ней че­го-то недостает, несмотря на весь ее блеск, и этот недоста­ток, столь очевидный, проистекает, по-моему, из того факта, что Коклен, один из самых способных актеров на свете, си­стематически старается умалить и себя и свое искусство, ко­торое мог бы поднять на такую величавую высоту. Актер, не чувствующий волнений, им изображаемых, в сущности, не более, как ловкий механик, приводящий в движение колеси­ки и пружинки, способные придать его манекену такую ка­жущуюся жизненность, что зритель готов воскликнуть: «Что за чудо. Если бы только эта кукла была живая, она заставила бы меня плакать или смеяться». Напротив, тот актер, кото­рый сам чувствует и может передать свои ощущения публи­ке, слышит такие восклицания: «Это настоящая жизнь! Это сама действительность! Смотрите: я плачу, я смеюсь». Сло­вом, способность чувствовать отмечает истинного художника: все остальное лишь механическая сторона дела, общая всем видам искусства. Есть много людей, рожденных быть акте­рами: и никогда не выступавших перед публикой, как.есть немало истинных поэтов, не написавших ни одного стиха, или живописцев, не дотрагивавшихся до палитры. Лишь немногим дана, способность не только чувствовать, но и вы­ражать свои чувства, и эти счастливцы становятся худож­никами перед всем светом, между" тем как остальные могли бы считаться художниками только перед лицом нашего полубожествепногм властелина—всемирного искусства.

Вот здесь я опить приближаюсь к Коклену. «Актер, — го­ворит он, — должен доводить свое самообладание до того, что там.где изображаемое им лицо пылает, он обязан оста­ваться холодным, как лед. Подобно равнодушному ученому, он должен резать каждый трепещущий нерв и обнажать все бьющиеся артерии, все время сохраняя бесстрастие богов древней Греции, во избежание того, чтоб приток к сердцу го­рячей крави не испортил ого творения». И я также утверждаю, что актер должен обладать бесстрастием, однако, лишь до известной «степени. Он обязан чувствовать, но должен сдерживать свои ощущения, руководить ими, как искусный наездник направляет и осаживает «горячую лошадь. Ведь ак­теру приходится исполнять двоякую роль: ему мало чувство­вать самому; надо, чтоб он заставил чувствовать других, а этого он не достигнет без самообладания. Да будет мне доз­волено воспользоваться примером, приведенным самим Кок-леном. Однажды, — говорит он, — устав до выхода на сцену, он крепко уснул, вместо того, чтоб изображать сон, и издал настоящий храп, взамен притворного. В результате оказа­лось,— сообщает он нам, — что он никогда не храпел хуже. Это совершенно естественно, так как уснув, он потерял власть над своим чувством, и ото чувство унесло его, словно конь, неизвестно куда. Но если бы Коклен пролил когда-нибудь настоящие слезы, сохраняя, однако, полную власть над сво­ими способностями; если бы он дал этим слезам то направле­ние, которое его артистическое чутье признало бы правиль­ным, тогда нам не пришлось бы слышать, будто публика на­шла настоящие слезы менее эффектными, чем притворные и те, что являются плодом ума, а не чувства.

Т. Сальвини, «Несколько мыслей о сценическом искусстве», журнал «Ар­тист» № 14, 1891 г., стр. 58—59.

...Вероятно, вследствие того, что я руковожусь главным образом чувством, мне никогда не удавалось удо­влетворить публику или самого себя, играя какую бы то ни было роль, которой я не симпатизировал, а в послед­ние годы я даже перестал браться за такие роли. Подобное отношение к делу должно бы, по-моему, усваиваться в боль-щей или меньшей степени всеми актерами, что бы они ни исполняли, а не только теми, которые, вводе меня, всего бли­же отождествляют себя с тем, что, за' неимением лучшего вы­ражения, я назову «героическими ролями». Можно интере­соваться даже злодеем, оставаясь при этом честным чело­веком, так что, советуя актеру сочувствовать изучаемому ха­рактеру, я отнюдь не наталкиваю его на усвоение искажен­ных взглядов на нравственность. Убедившись, что характер, который я собираюсь воспроизвести, принадлежит к числу вполне симпатичных мне.я прежде всего принимаюсь тща­тельно изучать его внутренние свойства, нисколько не забо­тясь о внешних признаках или о тех особенностях, которыми фигура, манеры или речь воображаемого существа отличают ого от остальных людей. Все ото безделицы; подражание им находится или должно бы находиться во власти всякого ак­тера, хорошо изучившего дело и механизм своего искусства. В высшей степени важно, однако, отмечать умственную и ду­ховную разницу между изображаемым лицом и окружающи­ми. Каким путем я достигаю этого, я не могу изложить до­статочно ясно, чтоб быть понятым читателями, потому что я и сам не вполне хорошо сознаю этот процесс. Быть может, тут помогает мне то.что мы привыкли звать вдохновением и что поднимает артиста над ремесленником. Найдя путем этой умственной анатомии доступ к внутренним свойствам моего героя, я дохожу мало-по-маЛу до понимания того, как бы он стал говорить и действовать в различных ситуациях, в которые его поставил драматург, и здесь я уже нахожусь на более твердой почве и моту лучше разъяснить средства, употребляемые мною для достижения цели. Я просто ста­раюсь быть изображаемым лицом, думать его мозгом, чув­ствовать его чувствами, плакать и смеяться вместе с ним, любить его любовью и ненавидеть его ненавистью. Тогда, из­ваяв мое творение из мраморной глыбы, доставленной мне драматургом, я облекаю своего героя в подходящую одежду, даю ему подобающий голоо известные особенности жестику­ляции и походки, словом, внешнее физическое обличив, со­вершенно не похожее на его внутренний и духовный образ, хотя, несомненно, и зависящий от него Когда все это сделано к полному моему удовлетворению, когда мой герой получил ту наружную и внутреннюю форму, какую я желал ему при­дать, я готов вывести его перед публикой, и она помогает мне окончательно воплотить его.

...Я живу своей артистической жизнью лишь при свете рампы; симпатия и волнение (зрителей действуют на меня и дают мне в свою очередь возможность заставить публику симпатизировать мне и чувствовать вместе со мною. В осо­бенности хочется мне убедить читателей в одном, именно, что пока я играю, я живу двойной жизнью, смеюсь и плачу, и вместе с тем анализирую свои слезы и Свой смех, чтобы они всего сильнее могли влиять на сердца тех, кого я желаю тро­нуть. И то, что я испытываю, испытывается всеми величай­шими из известных мне актеров. Ристори, как она сама го­ворила мне, проливала вечер за вечером настоящие слезы; один из даровитейших актеров, которых я имел удовольст­аие знать, утверждал, что он так сживался с изображае­мым лицом, что вполне отождествлялся с ним и наслаждал­ся его юмором, точно своим.

Я. совершенно отрицаю, чтобы подобная способность вос­принимать впечатления делала изображение какого-нибудь характера одним и тем же актером, но при разных случаях, неровным. Ревниво-добросовестная душа артиста может, не­сомненно, тревожить его иногда Сознанием, что ему не уда­лось достигнуть в известном случае лучшего, на что он спо­собен; 'но я думаю, что и совесть поборника механической си­стемы должна быть временами не спокойна, так как даже самый искусный токарь не в. силах ежедневно производить кольца совершенно одинаковой формы и величины. Если разница проистекает из того, что эмоциональная сторона берет верх и увлекает ум, вместо того, чтоб подчиняться ему, тогда в актере несомненно недостает искусства, знания дела и сноровки. Есть, правда, актеры, дозволяющие минутному волнению управлять ими; есть актриса с подобным темпера- ментом, прославившая, однако, своего гениальностью амери­канский театр; но при всем их теней, это не художники в ис­тинном значении слова. Мы должны избегать этой Сциллы необузданной, необработанной, непропорциональной эмоции, почти доходящей до истерии, и вместе с тем держаться дале­ко и от Харибды, холодной, расчетливой, механической искус­ственности, неизбежно сведущей к. монотонности в методе и приемах и, следовательно, к неумению скрывать от зоркого и бдительного зрителя и само искусство, и весь его механизм.Мне кажется, что Коклен сетует на современную нам склонность подчинять актера костюмеру и декоратору. Эта тенденция, наделав массу зла искусству, будет, по-моему, ниспровергнута реакциею, которая вернет нас к чему-то род­ственному архаической простоте дней Шекспира, Мольера или Альфиери, или, идя еще дальше в глубь времен, — к эпо­хе Софокла и Эврипида.

Т. Сальвиии, «Несколько мыслей о сценическом искусстве», журнал «Ар­тист» № 14, 1891 г., стр. 59—60.

ОБ ИГРЕ САЛЬВИНИ

...Отношение Сальвини к своему артистическому долгу было трогательно. В день спектакля он с утра волновался, ел умеренно и. после дневной еды, уединялся и уже никого не принимал. Спектакль начинался в восемь часов, а Сальвини приезжал в театр к пяти, то есть за три часа до начала спектакля. Он шел в уборную, снимал шубу и от­правлялся бродить по сцене. Если кто подходил к нему, — он болтал, потом отходил, задумывался о чем-то, молча сто­ял и снова запирался в уборной. Через некоторое время он снова выходил в гримировальной куртке или пеньюаре; по­бродив по сцене, испробовав свой голос на какой-то фразе,

сделав несколько жестов, приноровившись к ка кому-то прие­му, нужному ему для (роли, Сальвини снова уходил в убор­ную и там клал на лицо общий тон мавра и наклеивал боро­ду. Изменив себя не только внешне, но, повидимому, и внут­ренне, он снова выходил на сцену более легкой, молодой по­ходкой. Там собирались рабочие и начинали ставить декора­цию. Сальвини говорил с ними.

Кто знает, может быть, он представлял себе в это время, что он находится среди своих солдат, которые строят барри­кады или фортификации для защиты от врага. Его сильная фигура, генеральская поза, внимательные глазд, как будто подтверждали это предположение. И снова Сальвини уходил в уборную и возвращался из нее уже в парике и в нижнем халате с кушаком и ятаганом, потом с повязкой на голове и, наконец, в полном облачении генерала Отелло. И с каждым его приходом казалось, что он не только гримировал лицо и одевал тело, но и приготовлял соответствующим образом свою душу, постепенно влезал в кожу и тело Отелло с по­мощью какого-то важного подготовительного туалета своей артистической души.

Такая подготовительная работа к каждому спектаклю не­обходима была этому гению после многих сотен раз сыгран­ной роли, после того, как он готовил роль чуть ли не десять лет. Недаром он признавался, что только после сотого или двухсотого спектакля он понял, что такое образ Отелло и как можно хорошо его сыграть.

Эти сведения о Сальвини и произвели на меня то огром­ное впечатление, которое положило свою печать на всю мою дальнейшую художественную жизнь.

К. С. С т а н к с л а вне к и й, «Моя жизнь в искусстве», изд. «Academia», стр. 276—277.

Дата добавления: 2015-08-17